Уже на следующий день после гибели К-8 в Вашингтоне представитель Пентагона провел пресс-конференцию с представителями американских средств массовой информации. Ошарашив собравшихся, он заявил: «В конце прошлой недели в Атлантике, очевидно, затонула советская атомная подводная лодка. Патрульный самолет обнаружил подводную атомную лодку в надводном положении, видимо, в состоянии бедствия. Позднее там же были обнаружены два советских корабля, пытавшихся взять лодку на буксир. Утром в воскресенье лодка исчезла, были обнаружены только маслянистые пятна — возможное свидетельство гибели подводной лодки. Американских кораблей или подводных лодок в данном районе океана не было. Подводная лодка опознана, как относящаяся к типу «Новембер». Ее экипаж составляет обычно 88 человек. Согласно справочнику «Джейн», в СССР построено 15 подобных лодок. Никаких сношений между руководством США и СССР в связи с происшедшим инцидентом не было. Советскую подводную лодку наблюдали наши и английские самолеты до воскресенья. В этом же районе совершали полеты и советские самолеты, которые, скорее всего, прилетали из района Мурманска. О судьбе экипажа нам ничего неизвестно, но вполне возможно, что он был снят на находившиеся рядом суда еще до гибели подводной лодки».

Четырнадцатого апреля в Лондоне перед журналистами выступил и представитель министерства обороны Великобритании, сообщивший журналистам следующее: «В прошлую пятницу во время обычного патрульного полета самолет морской авиации «Шеклтон» обнаружил советскую подводную лодку в 550 милях к юго-западу от Англии. Лодка была в надводном положении и без хода. В том же районе позднее были обнаружены два судна, с которых были спущены шлюпки. Эти суда оставались в районе и в воскресенье Лодки около них обнаружено не было. Возможно, что она затонула. Судьба экипажа неизвестна. Отмечена значительная активность советской авиации в данном районе».

В тот же день радиостанции «Голос Америки» и Би-би-си, ведущие трансляцию на СССР, сообщили на весь мир, что «14 апреля в районе к юго-западу от Великобритании потерпела аварию советская атомная подводная лодка Самолетами ВВС Великобритании и США в районе гибели лодки замечено в воде большое масляное пятно».

В советской прессе о гибели К-8 не сообщалось. Страна готовилась к столетнему юбилею Ленина, и передовицы газет были полны сообщений о ходе подготовки трудовых коллективов к этому событию. На все, что имело отношение к трагедии в Северной Атлантике, был немедленно наложен гриф строжайшей секретности, неукоснительно соблюдаемый почти четверть века. Все это время о гибели атомохода говорили лишь в кругу своих товарищей офицеры-подводники, да ходили, обросшие целым ворохом домыслов, легенды по всем четырем флотам. И даже когда несколько лет спустя в далеком Гремихском гарнизоне откроют памятник погибшим, то оставшихся в живых членов экипажа К-8 на него не пригласят, «во избежание возможной моральной травмы и по соображениям режими ости»...

Но все это будет потом, а пока оставшиеся в живых подводники приходили в себя на борту плавбазы «Волга», уже взявшей курс к заполярным берегам. Из Москвы на Северный флот вылетела правительственная комиссия, а в самой Гремихе готовились оповещать жен погибших...

Еще продолжалась борьба за спасение лодки, а в Москве по приказу министра обороны Маршала Советского Союза Гречко была создала Государственная комиссия по расследованию обстоятельств аварии. Свою подпись под приказом маршал поставил 11 апреля.

Председателем комиссии был назначен первый заместитель главнокомандующего ВМФ адмирал флота В.А. Касатонов. Безусловно, что из всех возможных кандидатур это был самый удачный выбор. Биография адмирала флота Касатонова еще ждет своего персонального исследователя, ибо и сам адмирал как личность, и пройденная им служба чрезвычайно интересны и уникальны.

В выборе В.А. Касатонова председателем комиссии основную роль, видимо, сыграло то, что адмирал являлся одним из опытнейших подводников флота, начавшим службу еще в тридцатых на легендарных «барсах» и прошедшим все ступени нелегкой подво- дницкой службы. Прекрасно знал адмирал и атомный флот, немало отплавав на атомоходах в бытность свою командующим Северным флотом. Но не этим он остался в памяти членов экипажа К-8. Была у старого подводника черта, о которой не принято писать в анкетах и аттестациях, — огромная человечность. Несмотря на свой внешне суровый и строгий вид, Касатонов всегда был чуток по отношению к людям, особенно заботливо относясь к тем, кто волею судьбы попадал в экстремальные ситуации.

Под стать председателю были и другие члены комиссии — первый заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал А.И. Петелин (зам. председателя комиссии), замминистра судостроительной промышленности И.С. Белоусов, представитель Генерального штаба адмирал А. Чабаненко, зам. ГК ВМФ по эксплуатации инженер-контр-адмирал В.Г. Новиков, другие специалисты-подводники, представители промышленности, науки.

Во время работы над книгой автор обратился к сыну В.А. Касатонова адмиралу И.В. Касатонову с просьбой посмотреть, не сохранилось ли где-нибудь в семейном архиве воспоминаний Владимира Афанасьевича о его участии в расследовании обстоятельств гибели К-8. К счастью, такие записи остались.

Из воспоминаний адмирала флота В.А. Касатонова: «Я только что вернулся из поездки на Тихоокеанский флот, где наблюдал за ходом развертывания кораблей по плану маневров «Океан», и сразу же недобрая весть с моря — пожар на АПЛ К-8. Связи с ней долго не было, и мы терзались догадками об обстоятельствах аварии. Организацией спасательных работ руководил лично Горшков.

Утром 11 апреля меня внезапно вызвали в Министерство обороны к Гречко. Министр встретил сухо, пожав руку, сказал:

—   Мы понимаем всю серьезность аварии вашей атомной лодки. Есть указание Политбюро немедленно создать Государственную комиссию для выяснения всех обстоятельств происшедшего. Руководить ею, по моему мнению, должен моряк. Вас, Владимир Афанасьевич, мы знаем, доверяем. Поэтому возьмите эту обязанность на себя!

— Есть, товарищ маршал! — ответил я и поинтересовался: — Кто еще включен помимо меня в состав комиссии?

—  От Генерального штаба Чабаненко, от Минсудпрома Белоусов, несколько конструкторов. Необходимых вам людей от флота определите сами!

— Будут ли какие-нибудь предварительные указания? — спросил я.

— К утру дайте мне план вашей работы и полный состав комиссии! — немного помолчав, ответил Гречко.

Утро 12 апреля, однако, внесло трагические коррективы в нашу деятельность. Пришло известие о гибели атомохода Я принял решение немедленно вылететь на Север. Требуемые министром документы отправил ему через секретариат. Вместе со мной вылетели мой давний сослуживец и товарищ инженер-контр-адмирал Н.И. Чикер, начальник эксплуатации атомных подводных лодок инженер- капитан 1-го ранга Б.П. Акулов, представитель оперативного управления контр-адмирал О.Б. Комаров и еще ряд товарищей.

В Североморске сразу же начали входить в курс дела, изучать обстановку в штабе флота и 17-й дивизии, в состав которой входила К-8. Вскоре подошла и плавбаза со спасенными подводниками. Экипаж лодки разместили во флотском доме отдыха на Щук-озере. Вызывать в Североморск подводников я запретил, а для расспросов и выяснения обстоятельств случившегося сам приезжал с остальными членами комиссии в дом отдыха Конечно, оставшиеся в живых члены экипажа подводной лодки пребывали в угнетенном состоянии, и мы старались помимо выполнения своих прямых обязанностей морально поддержать людей. Беседы свои с ними, поэтому, я старался вести как можно более доверительно, того же требовал и от других членов комиссии.

На завершающем этапе нашей работы я распорядился направить в Североморск атомную лодку К-181, однотипную с К-8. На ней оставшиеся в живых члены экипажа погибшей лодки для восстановления ситуации полностью проиграли весь ход событий на К-8, что существенно помогло нам понять развитие аварии. В течение всех четырех суток борьбы за спасение своего корабля экипаж проявлял массовый героизм и мужество. Как старый подводник, я знаю, чего это стоило людям. Подписав заключительный акт, я написал и ходатайство о присвоении посмертно звания Героя Советского Союза командиру лодки Бессонову и врачу Соловью. К сожалению, по непонятным мне причинам в Министерстве обороны решили присвоить звание Героя только командиру. Так же, непонятно почему, там были снижены категории наград и всем остальным членам экипажа К-8, живым и погибшим.

По завершении нашей работы в Североморск прибыли Гречко и Горшков. Министр обороны одновременно знакомился и с ходом маневров. Перед отлетом в Москву Гречко собрал в местном ДОФе членов комиссии и офицеров К-8. Министр задавал вопросы подводникам и все не мог понять, что такое «потеря продольной остойчивости». Зачитали заключительный акт Государственной комиссии. Помню, что кто-то из членов экипажа попросил министра не расформировывать экипаж, а отправить на новостроящуюся лодку, которой также присвоить наименование К-8. Ни у Гречко, ни у Горшкова эта просьба поддержки не нашла. Уже после совещания маршал сказал нам с Горшковым:

—   Наименование погибшей лодки будет плохим напоминанием новым экипажам, постоянно порождая рассказы о трагедии. Нынешний же экипаж надо расформировать, дав людям возможность выбрать себе новое место службы!

Наказывать за происшедшее Гречко тоже никого не стал, сказав так:

—  Мы тоже недавно закончили учение «Днепр» и понесли в ходе него определенные утраты. Такие масштабные маневры, как «Океан», вы проводите впервые, а большие мероприятия, как известно, не обходятся без больших издержек.

Однако, несмотря на это, вскоре главком все же сместил с должностей первого заместителя командующего Северным флотом вице-адмирала Петелина и командира 17-й дивизии контр-адмирала Рензаева.

Что касается семей погибших подводников, то нам с главнокомандующим, несмотря на все трудности, удалось добиться специального приказа министра обороны о предоставлении им квартир в тех городах, где они выразили желание жить. До К-8 подобных приказов у нас не существовало. Приняли мы решение и о сооружении памятника погибшим в Гремихском гарнизоне, хотя даже и здесь нашлись противники, утверждавшие, что памятник нарушит «секретность и вызовет нездоровые настроения у моряков».

...Время неумолимо, и после гибели К-8 прошло уже почти два десятка лет. (Свои воспоминания В.А. Касатонов написал в 1988 году.)

О личности адмирала Касатонова хорошо сказал капитан 1-го ранга В.А. Каширский, с которым автор познакомился на вечере памяти подводников К-8: «Касатонов был единственным из начальников, кто протянул мне руку помощи в той непростой ситуации, в которой я оказался. Видя мое состояние, он вместо допроса, а именно так поступали все другие начальники, отправил меня отдыхать, приказав всем оставить меня в покое, когда же я немного пришел в себя от пережитого, беседовал со мной, причем делал это очень доброжелательно и деликатно, за что я благодарен ему и по сей день. Однако подвиг экипажа К-8 не может оставаться забытым. Давно настала пора без всякой утайки рассказать правду о той трагедии, как и о многих иных, чтобы новые поколения наших моряков знали оплаченные столь дорогой ценой уроки прошлого, чтобы помнили и чтили тех, кто пал смертью храбрых на своем боевом мосту, до конца исполнив долг перед Родиной».

Что ж, председатель Государственной комиссии сделал все возможное для того, чтобы подвиг экипажа атомохода был оценен по достоинству, и не его вина, что не все у него тогда получилось...

Из воспоминаний капитана 2-го ранга запаса Станислава Посохина: «На третьи сутки мы ошвартовались в Североморске. Нас посадили в автобусы и отвезли на базу отдыха «Щук-озеро». Сначала нас одели в новую форму, затем разместили по палатам и на следующий день врачи начали обстоятельное обследование экипажа, а кому-то и лечение.

Начала работать государственная комиссия во главе с адмиралом Касатоновым. Нас по одному вызывали, задавали много вопросов, а мы рассказывали о всех деталях событий этих дней. Потом нас возили на подводную лодку такого же проекта, мы показывали и рассказывали о том, где находились, что делали и в какое время. За время нахождения на базе отдыха нам сделали документы и после семнадцати дней пребывания отправили в Гремиху. По прибытии всех стали отправлять в отпуск. Я с моряками отправился в Мурманск, чтобы их посадить на поезда, а затем и сам убыл в отпуск.

После отпуска, когда весь оставшийся экипаж собрался, было торжественное построение дивизии для вручения правительственных наград членам экипажа подводной лодки К-8. Во второй половине дня на сопке между Островной и Гремихой проводился торжественный митинг и была установлена закладная доска морякам, погибшим в океане. А через три года на этом месте был открыт памятник, построенный на средства моряков-подводников 17-й дивизии АПЛ. Но на открытие этого мемориала никого из экипажа К-8 не пригласили. Так закончил свою жизнь экипаж подводной лодки К-8. Моряков по последнему году службы демобилизовали, остальных распределили по другим кораблям дивизии. Офицеры и мичманы экипажа продолжили службу там, где изъявили желание».

Итак, какие же выводы сделала Государственная комиссия под руководством адмирала В.А. Касатонова?

Прежде всего, комиссия изучила все возможные причины возникновения пожара. Остановилась на двух.

1. Появление огня в седьмом отсеке из-за попадания на негерметичные патроны регенерации «В-64» органических веществ:

—  огнем могли быть повреждены кабели, бывшие вблизи, это привело к короткому замыканию кабелей и замыканию их на корпус;

—  замыкание кабелей в седьмом отсеке на корпус при возможности замыкания одного полюса в кабеле или электрооборудовании третьего отсека могло привести к короткому замыканию этого кабеля и в третьем отсеке;

—  короткое замыкание в кабеле третьего отсека могло привести к возгоранию в рубке гидроакустиков.

2. Одновременное появление электрической дуги в третьем и седьмом отсеках из-за механического повреждения изоляции и замыкания на корпус кабеля или электрооборудования в силовой сети одной полярности в седьмом отсеке при наличии заземления другой полярности в третьем;

— дуга могла вызвать пожар, способствующий интенсивному выделению кислорода из негерметичных патронов регенерации в седьмом отсеке;

—  электрическая дуга в третьем отсеке тоже могла вызвать пожар, не получивший столь большое развитие, но создавший сильную задымленность.

Причина гибели К-8 была определена в заключительном акте комиссии: из-за опрокидывания, вызванного потерей продольной остойчивости, вследствие накопления воды в кормовых отсеках прочного корпуса, проникавшей туда сквозь отверстия выгоревших от пожара сальников. Дополнительной причиной, ускорившей гибель атомохода, был признан шторм, доходивший в момент затопления К-8 до 7—8 баллов.

Особо в акте комиссии отмечен массовый героизм, выдержка, высокий моральный дух и профессиональная подготовка экипажа подводной лодки. Члены комиссии ходатайствовали о награждении государственными наградами всех членов экипажа К-8. В действиях экипажа не было усмотрено ни одной ошибки, все делалось грамотно, в соответствии с существовавшими в то время документами по борьбе за живучесть и своевременно.

Разумеется, что, несмотря на то что выводы государственной комиссии о причинах пожара, скорее всего, весьма близки к истине, окончательно поставить точку в вопросе о причине пожара не представляется возможным. Для этого необходимо поднять атомоход, лежащий на глубине 4125 метров, что в ближайшие десятилетия нереально...

Вот мнение о возможных причинах пожара и действиях экипажа К-8 одного из опытнейших российских подводников, бывшего главнокомандующего ВМФ Героя Советского Союза адмирала флота Владимира Николаевича Чернавина, командовавшего в свое время однотипной подводной лодкой: «Еще в Средиземном море у них (на К-8. — В.Ш.) стали появляться «блуждающие нули». То есть где-то нарушилось сопротивление изоляции, что-то где-то коротило, но, прежде чем успевали найти, замыкание пропадало. Электрики ищут, а найти не могут. Явление вообще опасное, но в плавании выявить его весьма сложно. Появился нуль — и пропал, потом в другом месте появился — опять пропал.

Но было ли это причиной возникшего пожара? Сказать трудно. Как предполагала комиссия, когда экипаж принимал регенеративные патроны, то не смог все их разместить на штатные места (имеется в виду получение припасов в море с «Бойкого». — В.Ш.). Ведь еще оставались прежние. Поэтому положили некоторую часть в электротехническом отсеке по правому борту, около люка, ведущего в пульт управления реакторами. И видимо, недостаточно надежно закрепили. Когда лодка дифферентовалась на корму, на нос или просто при маневрах, блок недостаточно закрепленных патронов сдвигался то вперед, то назад вдоль силовой кабельной трассы. На патронах же той конструкции, запаянных герметично, крышки имели выступающий край. И видимо, один из патронов этим краем крышки терся о кабель, протирая металлическую оплетку, изоляцию... Да и влажность добавилась, еще кое-что... Во всяком случае, пожар начался с этой регенерации в 7-м электротехническом отсеке по правому борту. А регенерация горит, давая температуру до 3000°. И ее ничем не погасишь. Это, по сути дела, концентрированный кислород... Вахтенный журнал утонул. Ведь командир не верил в гибель подводной лодки. Он рассчитывал, что утром на корабль придет отдохнувшая смена и продолжит борьбу за живучесть атомохода. Поэтому, когда проводился следственный эксперимент, оставшихся в живых членов экипажа расставили на такой же подводной лодке там, где они находились в момент аварии, какую команду услышал, какие действия предпринял... Это была очень долгая, кропотливая работа. Но необходимо было выяснить всю картину происходящего на аварийном корабле. И комиссия пришла к выводу, что действия командира были безупречны».

Центральным моментом работы Государственной комиссии стало воспроизведение аварийной ситуации на специально пришедшей в Североморск лодке такого же проекта, как и К-8. В воспоминаниях представителей промышленности, которые публиковались на страницах газет несколько лет назад при описании этого эпизода расследования, пишется много о той «любви», которую испытывали оставшиеся в живых члены экипажа «восьмерки» к прибывшим в Североморск техническим экспертам, о восхищении последних подвигом подводников. Что ж, возможно, по-человечески все так и было, но только до определенного момента. Задача прибывших с Северодвинского кораблестроительного завода была одна — доказать абсолютную надежность атомохода и его механизмов, вину же за его гибель целиком переложить на плечи экипажа, обвинив его в плохой подготовке и некомпетентности. Не будем за это судить строителей К-8 строго! Над канувшей в бездну лодкой схлестнулись интересы двух могущественных монстров: Министерства обороны и ВПК. Поэтому представителям военно-промышленного клана было не до сентиментальности, они попросту отрабатывали свой хлеб. И несмотря на то что всем было абсолютно ясно, что К-8, как и остальные однотипные подводные лодки, была построена в спешке и имела массу недоработок, представители судостроительной промышленности бились за марку фирмы до конца, порой доводя свои претензии до полнейшего абсурда.

Вспоминает капитан 2-го ранга в запасе Г.А. Симаков: «~Мы несколько раз имитировали свои действия до, во время и после аварии. По крайней мере, я показывал свои действия дважды. Представители промышленности очень настойчиво искали ошибки в наших действиях. Дело дошло до того, что когда они обнаружили забытую кем-то после приборки тряпку на трубопроводе, то сразу же сделали вывод, что так же обстояло дело и на К-8, где личный состав так же халатно относился к своим обязанностям. Выводов комиссии нам не сообщали».

Вдумайтесь в последние слова ветерана К-8: «Выводов комиссии нам не сообщали». Что ж, адмирал Касатонов и его соратники сделали свое дело, и казалось бы естественным руководству Министерства обороны дать указание изучить трагический опыт погибшей атомной лодки, учить на ее примере другие экипажи, рассказывать о причинах ее гибели новым поколениям подводников. Ведь уроки борьбы за спасение К-8 обошлись так дорого! Но начальство поступило иначе. На все материалы, относящиеся к гибели атомохода, был наложен гриф «совершенно секретно», доступа к ним не имел практически никто. Так были заложены предпосылки другой, не менее страшной трагедии, происшедшей ровно через девятнадцать лет...

Предоставим слово одному из наиболее авторитетных специалистов нашей страны в области борьбы за живучесть подводных лодок профессору Льву Юрьевичу Худякову: «Надо признать, что грозная опасность потери остойчивости аварийной бескингстонной подводной лодки, всплывшей в надводное положение, не всегда со всей остротой осознается значительной частью офицеров-подводников, в том числе из-за пробелов в их обучении по специальности. И это не голословное утверждение, это — итог наблюдений автора, которому довелось наряду с другими специалистами проводить теоретические занятия по непотопляемости подводных лодок с офицерами-подводниками, в частности Северного флота, после трагической гибели в 1970 году в Атлантическом океане отечественной бескингстонной подводной лодки 1-го поколения, имевшей тактический номер К-8. В подтверждение своих слов автор может привести и нижеследующие факты, связанные с гибелью ПЛА К-8 и «Комсомолец». Обращая внимание на детали, здесь имеет смысл не просто проследить череду драматических событий, но зафиксировать значительное сходство «сценариев», которые были «разыграны» в разное время и в разных условиях, но с одним и тем же трагическим финалом.

Подобно ПЛА «Комсомолец», ПЛА К-8 всплыла в надводное положение после возникновения сильного пожара в кормовой части (на К-8 — в отсеке электрооборудования). Как и в случае с ПЛА «Комсомолец», локализовать действие поражающих факторов пожара в пределах аварийного отсека не удалось. После того как возможности борьбы за живучесть корабля были исчерпаны, личный состав К-8, как и экипаж ПЛА «Комсомолец», вынужден был покинуть прочный корпус, выйти в ограждение рубки и на палубу надстройки. Каждая из подводных лодок приобрела опасный дифферент на корму, что свидетельствовало о поступлении забортной воды в аварийный отсек и, видимо, смежные с ним отсеки. Значительной была вероятность поступления воды и в БГЦБ — по причине неизбежного стравливания из них воздушных подушек в условиях сильного волнения моря. Череда последующих эпизодов во многом была одной и той же для К-8 и «Комсомольца»...

Ночью К-8 затонула. Все оставшиеся на ней люди погибли вместе с кораблем. Увы, нет повода говорить о том, что командир К-8 перед роковой ночью в полной мере не сознавал критичность и опасность положения своего корабля. Нет и оснований, конечно же, сомневаться в его личном мужестве, в готовности исполнить свой командирский долг — оставаться на своем корабле до последней возможности. Но все это не делает менее очевидным факт пренебрежения им главной опасностью, грозившей судну.

Я беру на себя смелость утверждать, что и командир «Комсомольца», несмотря на то, что его лодка значительное время имела опасный дифферент на корму, который явно свидетельствовал о поступлении воды в отсеки 7-й и 6-й и где бушевал пожар, не в полной мере учитывал вероятность быстрой гибели корабля. Гибели — в результате затопления отсеков и, главное, потери продольной остойчивости. Командиру ПЛА «Комсомолец» хотя бы по опыту К-8 должно было быть об этом известно...

Из-за малых обычно значений критически гибельного дифферента аварийности бескингстонной подводной лодки, каковой и была ПЛА «Комсомолец», угадать приближение такого критического состояния бывает очень трудно, особенно в условиях волнения и качки. Переход в него может происходить незаметно и медленно, но заключительная фаза трагедии здесь развивается и завершается в считаные минуты...

Мне неоднократно приходилось беседовать с подводниками, находящимися сегодня в запасе и отставке, бывшими в свое время командирами подводных лодок. И каждый раз, когда речь заходила об оценке решения командира К-8 перед роковой ночью, практически все они честно говорили о том, что в то время не было еще у них четкого представления об особенностях надводной непотопляемости бескингстонных подводных лодок. Не столь уж реальной представлялась им опасность внезапной гибели корабля в результате утраты продольной остойчивости в ситуации, когда подводная лодка вроде бы имеет незначительный дифферент и сохраняет значительный запас плавучести. Но командир «Комсомольца», уже после гибели К-8, должен был бы знать все это и не полагаться на внешние признаки стабилизации посадки подводной лодки...

Надо признать, что и конструкторы подводных лодок тогда тоже не обращали должного внимания на повышенную опасность бескингстонных подводных лодок при авариях, связанных с поступлением забортной воды в прочный корпус и ЦГБ. Формально установленные требования к надводной непотопляемости выполнялись, причем только — на «тихой» воде.

До гибели К-8 особые требования к надводной непотопляемости бескингстонных подводных лодок на волнении не выдвигались. Но это не снимает ответственности с конструкторов кораблей».

В свою очередь, автор этой книги в процессе работы над нею неоднократно беседовал со многими подводниками, плававшими на подводных лодках 627А проекта Суммируя их высказывания, можно сказать следующее: корпус и нагрузка подводных лодок проекта 627А была такова, что при продутых цистернах главного балласта в надводном положении они «сидели» в воде даже в штиль с дифферентом на корму в 1 Корма при этом почти вся находилась в воде, за исключением торчащего вертикального стабилизатора. При среднем волнении моря волны, заливая надстройку, доходили уже до люка 8-го отсека. Отсюда и привычка командиров 627-х, что корма в воде — явление обычное. Когда же в кормовых отсеках отсутствует вахта и неизвестно, поступает ли туда вода, крайне затруднительно на глаз определить, тяжелеет корма или нет. Подводники-практики прекрасно знают, что бескингстонность значительно затрудняет поддержание плавучести. В ясную погоду на 627-х с мостика часто было видно, как из-под корпуса лодки из цистерн главного балласта стравливается воздух. При длительных же надводных переходах на атомоходах этого проекта постоянно приходилось поддувать ЦГБ воздухом высокого давления, чтобы поддерживать нормальный дифферент на корму.

Один известный математик как-то заявил своим критикам: «Интегрируйте все, кто может!» Применительно к К-8 ветераны- атомоходчики говорят «Кто может, пусть попытается сам определить, насколько и как быстро тяжелела у нее корма!»

Кроме этого, вполне естественно, что в условиях лабораторий и кабинетов, может быть, все происшедшее с «восьмеркой» вполне укладывается в определенные рассчитываемые формулы. Но... Теперь представьте лишь на мгновение, в каком состоянии находилось командование аварийного атомохода: внезапность и скоротечность пожара, неимоверный груз ответственности, потрясшая психику массовая и мученическая смерть товарищей и, наконец, самые экстремальные условия существования — все это не могло не сказаться на дееспособности людей. Но кто посмеет их за это осудить...

Из воспоминаний адмирала А.П. Михайловского: «Катастрофу К-8 расследовала правительственная комиссия во главе с адмиралом флота В.А. Касатоновым, которому я представил свой доклад с кратким изложением событий и обстоятельств. Комиссия работала долго, собирая и систематизируя факты и версии, скрупулезно проверяя их в ходе следственного эксперимента на однотипной подводной лодке, но, в конце концов, пришла к относительной истине.

Изначальной причиной аварии было признано короткое замыкание в силовых кабельных трассах седьмого отсека, вследствие старения либо механического повреждения их изоляции. Автоматы, защищавшие силовую сеть от перегрузок, сработали, но это, так же как и герметизация отсека, не привело к ликвидации огня, поскольку в районе возникновения вольтовой дуги находилось значительное количество регенеративных патронов, выделяющих при горении огромное количество кислорода.

Возник длительный, многочасовый пожар, приведший к выгоранию сальниковых набивок крупных забортных отверстий, разгерметизации прочного корпуса и постепенному затоплению кормовых отсеков забортной водой, что в свою очередь вызвало потерю продольной остойчивости, а затем катастрофу. Лодка перевернулась на корму и ушла на глубину, где была раздавлена на 5-километровой толщей океана.

«Как все это до идиотизма просто, — думал я, читая скупые строки итогового документа, — и как непохоже на ту трагедию, что разыгралась в Атлантике на борту несчастного корабля».

Впрочем, одним из важнейших, на мой взгляд, результатов работы комиссии был вывод о том, что экипаж подводной лодки, действуя под руководством своего командира в условиях непреодолимой силы, до последней секунды, до конца выполнил свой долг.

— Эти люди достойны самых высоких наград, — докладывал я свое мнение Касатонову.

—  Не нашего ума дело, — отвечал Владимир Афанасьевич. — Главком, например, полагает, что награждать людей следует за победу, за безупречное выполнение поставленной задачи, а вовсе не за аварию или тем более катастрофу. Или Вы не согласны?

—  Согласен! Но не в катастрофе суть на сей раз, а в образцовом исполнении воинского долга и проявленных при этом мужестве и отваге.

—  Не учите меня! И не лезьте поперек батьки в пекло... Вы свою работу закончили? А мне еще в Москве сражаться предстоит, — хлопнул адмирал ладонью по толстой папке с документами. — Поживем — увидим!

Только после того как комиссия укатила в Москву, я получил возможность возвратиться в Западную Лицу, скупо поделиться с женой о том, где был и что делал, а затем приступить к своим прямым обязанностям начальника штаба флотилии.

Маневры «Океан» тем временем продолжались. Сотни подводных лодок и надводных кораблей, десятки частей морской авиации и морской пехоты демонстрировали высокую боевую выучку и способность сил флота решать сложные задачи по защите государственных интересов страны в акваториях трех океанов и одиннадцати морей, но мало кто из них даже подозревал о тех событиях, невольным свидетелем которых пришлось стать мне.

На заключительном этапе учений отряды кораблей флотов нанесли официальные визиты в порты иностранных государств, приурочив это к 25-летию Победы в Великий Отечественной войне. Приказом министра обороны все участники маневров, в том числе и выходившие на плавбазе «Волга, были награждены жетоном «За дальний поход» с подвеской «Океан».

«Это звездный час нашего Главкома в год его шестидесятилетия: не дрогнул, не свернул учения, не проявил растерянности от постигшей беды, — думал я, — но и молчать о происшедшем нельзя. Причины и обстоятельства катастрофы следует тщательно изучить, хотя бы в среде профессионалов-подводников и судостроителей. Ан нет! Надо ждать приказа министра с реакцией правительства».

Впрочем, ждать пришлось недолго. Уже в конце июня мы узнали, что закрытым указом Президиума Верховного Совета СССР все офицеры, мичманы и погибшие матросы экипажа награждены орденом Красной Звезды. Оставшиеся в живых воины срочной службы награждены медалью Ушакова, а командиру подводной лодки капитану 2-го ранга Всеволоду Борисовичу Бессонову присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

«Молодец Главком! Сумел убедить всех там — наверху в необходимости подобного шага, чем еіце выше поднял значение флота в системе обороны страны».

А еще через месяц, в самый разгар заполярного лета, когда буйно распустилась зелень в долинах меж гранитных сопок и приближался наш главный праздник — День Военно-Морского Флота, в Западную Лицу пожаловал с визитом директор Адмиралтейского завода Виктор Николаевич Дубровский и главный конструктор подводных лодок второго поколения Георгий Николаевич Чернышев.

Спровоцировал эту поездку Евгений Чернов, в недавнем прошлом являвшийся командиром головной лодки, построенной ленинградскими судостроителями, а принимал именитых гостей «на высшем уровне» командующий флотилией B.C. Шаповалов. К тому времени Дубровский уже носил в петлице медаль лауреата Ленинской премии, а лацкан пиджака Чернышова украшала звезда Героя Социалистического Труда.

В один из дней этого весьма интересного визита ко мне зашел начальник разведки флотилии Владимир Чернявский и положил на стол крупную фотографию, на обратной стороне которого была подклеена компьютерная распечатка на английском языке: «Военно-морской фотоцентр. Вашингтон. Только для служебного пользования. Атлантический океан. 10 апреля 1970 года. Советская атомная подводная лодка класса «N» с видимыми признаками бедствия».

«Да ведь это К-8!» — сверкнула мысль, как только я бросил взгляд на фотографию. Знакомая картина: задранный нос, при- топленная корма, заливаемая водой, пар в районе седьмого отсека, горстка людей на палубе у захлопнутого люка и на мостике в ограждении рубки. До рокового часа осталось около полутора суток...»