Теперь в прочном корпусе люди оставались лишь в четвертом, пятом и первом отсеках. В первых двух обстановка тоже с каждым часом становилась все тревожней.

Теперь надежды командования лодки были во многом связаны именно с четвертым отсеком На момент тревоги в четвертом отсеке было семеро: капитан-лейтенант Белик, старший лейтенант Аджиев, старшина 1-й статьи Гайдук, матросы Бурцев, Отраднов, Жемерев и Семенов. Как и положено по тревоге, они загерметизировали отсек Приготовили дыхательные аппараты. Внезапно погасло освещение. Двигаясь на ощупь, подводники приготовили к пуску дизели. Начал поступать дым. Вначале его было совсем немного, но постепенно становилось все больше. Командир отсека старший лейтенант Аджиев объявил:

—   Сколько нам здесь находиться — неизвестно, поэтому ИДА надо экономить. Старайтесь сколько можете обходиться без них. Кому совсем невмоготу, включайтесь!

По телефону из первого приказали пустить дизель, затем другой. Дышать становилось все труднее. С разрешения Аджиева матросы парами по очереди спускались в трюм, где еще был воздух. Офицеры же оставались на своих постах бессменно.

Вскоре пришлось остановить дизели.

Из объяснительной записки капитана 2-го ранга В.Н. Пашина: «~Из четвертого поступил доклад, что быстро увеличилась загазованность. Были пущены дизель-генераторы. После их пуска была попытка принять нагрузку. Батарейный автомат № 1 был выбит. Старший лейтенант Аджиев чувствовал себя плохо. Дизель-генераторы вентилировали несколько часов. Но охлаждения дизель-генераторов не было, начался перегрев и ДГ пришлось остановить».

Можно лишь представить состояние командира корабля и командира электромеханической боевой части в этот момент! Ведь остановка дизелей означала утрату последней возможности оживить электроэнергией обесточенный атомоход. Но другого им не оставалось.

В 23.20 старший лейтенант Аджиев выкрикнул в темноту отсека:

— Стоп оба дизеля! Личному составу собраться у носовой переборки и включиться в ИДА!

Все включились, кроме Аджиева, которому необходимо было поддерживать связь.

Из письма бывшего матроса К-8 Николая Семенова: «-.Вдруг сигнал пожарной тревоги: «Пожар в центральном посту». Погас свет. Следом прозвучал сигнал: «Пожар в энергетическом посту». Все заняли свои места, последовал доклад в центральный пост о готовности нашего отсека. Сначала у нас было такое впечатление, что это очередное пожарное учение, которые неоднократно проводились на лодке во время похода. Мы с Колей Бурцевым заняли свои места и ждали следующих указаний. В отсеке начала повышаться температура. Стало жарко. Появилась гарь — по всей видимости, горела краска на переборке реакторного отсека.. Дышать уже было тяжело. Вентиляция не работала, не было электроэнергии. Состояние было как в бреду. Вспоминался дом, цветущие вишни, дождь, девушка Валя, которая меня ждала.

Включаться в дыхательные аппараты команды не поступало. А сколько еще придется бороться за живучесть лодки — неизвестно... Спустя некоторое время поступила команда «Подготовить и запустить левый дизель». Впотьмах, ощупью, в полубессознательном состоянии начали готовить двигатель к запуску. По памяти пришлось искать вентили на дизелях. Хорошо, что в памяти были еще свежи те зачеты, которые пришлось сдавать при допуске к самостоятельному управлению боевым постом, а Коля Бурцев — мой наставник — был опытным старослужащим мотористом- Левый дизель был запущен. Затем последовала команда: «Включить генератор». При попытке включения вырвался сноп искр и раздался хлопок: где-то в сети замыкание. Дальше последовала команда: «Запустить второй дизель». Запустили, включили щит управления. Повторилось то же самое — сноп искр и хлопок. Работая, дизели забирают воздух, мы провентилировали отсек, дышать стало немного легче. Запустив дизели, мы не только себя спасли, но и остальных находящихся в отсеке товарищей. Команда «К вам идет спасательная группа Включиться в дыхательные аппараты и выходить через центральный пост». Открылся люк со стороны третьего отсека, и в темноте, цепляясь за тонкий канат, мы вышли наверх. Проходя третий отсек, я увидел внизу зарево. На палубу мы поднялись в той одежде, в которой в данный момент находились на боевом посту: ситцевые брюки, майка, тапочки, пилотка. Наверху было свежо, наступала апрельская ночь. Из первого отсека принесли байковые одеяла, и мы, прижавшись друг к другу спиной, провели ночь. На завтрак мы получили печенье и по кружке воды, взять продукты в отсеках не было возможности. Хочу сказать, что паники не было. Мы знали, что нас найдут и спасут. Командир лодки Бессонов был вместе со всем экипажем наверху и полностью контролировал создавшуюся ситуацию.-»

Старшина 1-й статьи Гайдук по приказанию Аджиева бросился к кормовой переборке и начал отдраивать ее. Сделано это было для того, чтобы облегчить выход тем, кто еще оставался в шестом отсеке. Отдраивание двери отняло у Ивана Гайдука последние силы, и он упал на палубу. Подбежавший старший лейтенант Аджиев прокричал в пятый отсею

— Дверь отдраена! Выходите!

Ответом ему была тишина Пятый отсек был пуст. А несший там вахту старший матрос Юрий Печерских давно был мертв.

Затем отдраили дверь в третий отсек. Выходили спокойно, без спешки и суеты. Гайдука вынесли на руках. Велик, поднявшись на мостик, доложился командиру. Бессонов хмуро кивнул:

—  Веди людей в первый!

Его сейчас больше всего волновал не поддающийся отчаянным усилиям люк восьмого отсека, за которым задыхались оказавшиеся в ловушке два десятка матросов и офицеров.

Итак, бывшие в четвертом вышли вполне успешно, не потеряв никого. Шестому отсеку повезло меньше. В бой за спасение корабля там вступили семеро: старший лейтенант Гусев, мичман Астанков, старший матрос Машута, матросы Колесников, Зараменских, Бессонов (однофамилец командира), Кузовков. Из седьмого, несмотря на герметизацию, сильно дымило. Быстро выяснили, что пропускают переборочные сальники линии валов. Подтянуть же их возможности не было, так как работали обе линии вала — лодка все еще всплывала. Минуты через три сработала аварийная защита правого реактора — это вступила в бой четверка отважных на пульте ГЭУ. Затем сработала защита и на левом.

— Все, теперь обесточились! — вздохнул Гусев.

Несколько раз моргнув, потух свет. Один за другим остановились насосы. Теперь все семеро, задыхаясь от дыма, лежали на палубных паелах. Несмотря на надетые аппараты дышать с каждой минутой становилось все тяжелее. С мостика наконец поступила команда: «Выходить!» Выходили через пятый отсек. В темноте натолкнулись на что-то мягкое. Подсветили фонарем. На настиле третьего этажа лежал ничком спецтрюмный матрос Юрий Печерских, так и не оставивший своего боевого поста Рядом с ним валялся неиспользованный им ИДА-59. От жары и угарного газа выходящие из шестого падали и теперь ползли из последних сил. Каждый метр давался им неимоверно трудно, забирая уже не только силы, но и жизнь. Пытаясь хоть как-то спастись от дыма, люди ложились в воду, которая натекла из разгерметизированных трубопроводов. Никто из них не знал, что радиоактивность воды достигала уже полутора тысяч распадов в секунду.

Израсходовав кислородные патроны, задохнулись и умерли Кузовков и Колесников. Последним, как и положено командиру, шел старший лейтенант Мстислав Гусев. Он тоже не вышел наверх. Но остальные четверо упорно продолжали ползти вперед, порой теряя сознание и захлебываясь потом в душных резиновых масках. Наверх выбрались трое. В третьем отсеке их встретила аварийная партия и помогла подняться на палубу. Все были с тяжелым отравлением. Четвертого, старшего матроса Машуту, вытащили уже агонизирующим. Не выдержав мучений, он сорвал маску и попытался добежать. Через четверть часа его тело положили в кормовую надстройку рядом с погибшими из восьмого отсека.

Работая над книгой, автор познакомился с капитаном 1 -го ранга в запасе Сергеем Петровичем Бодриковым, бывшим в то время старшим помощником гидрографического корабля «Харитон Лаптев». Бывший старший помощник рассказал почти невероятное: с «Лаптева» наблюдали всплывшую подводную лодку, но- не придали этому значения.

—До сих пор мне не дает покоя мысль, что мы были первыми, кто видел лодку в момент ее всплытия, — рассказал мне во время одной из наших встреч Сергей Петрович. — Днем 8 апреля по приказанию с КП Северного флота мы лежали в дрейфе и должны были прослушивать шумы моря. Район был очень близок к месту всплытия К-8. Вечером в 22.30 я поднялся на мостик, чтобы подменить на вечерний чай вахтенного офицера Корабль шел курсом на Гибралтар под одной машиной, скорость была около четырех узлов, море почти штилевое. Вскоре радиометрист доложил о внезапном появлении цели в десяти милях по корме Запросил сигнальщиков, доложили, что в указанном направлении целей не обнаружено. Цель на локаторе была малоподвижная. После доклада командиру (мы посчитали, что это был рыбак) получил приказание следовать по плану. Я не хочу, да и не имею права утверждать, что это была К-8, но и сейчас, когда вспоминаю об этом случае, мне становится не по себе. Ведь если это была К-8 и мы бы подошли к ней, все дальнейшие события могли бы сложиться совсем по-иному! Но тогда никому и в голову не могло прийти, что буквально рядом с нами терпит бедствие наш атомоход, и мы с каждым часом уходили от него все дальше и дальше...