Рассматривая тот или иной боевой эпизод, всегда интересно посмотреть на его оценку противоположной стороны. Это дает возможность более объективного и полного взгляда на описываемые события.

Вот как оценивает события тех дней английская сторона в лице военно–морского историка Э. Престона: «Самыми раздраженными людьми Королевского Флота после подписания перемирия были экипажи 4–й эскадры легких крейсеров и 13–й флотилии эсминцев. Через день после сдачи германского Флота Открытого Моря победоносному Гранд Флиту адмирала Битти, тот самый крейсер, который вел германские линкоры в Ферт оф Форт, легкий крейсер „Кардифф“ вместе с 4 другими легкими крейсерами, 9 эсминцами („Валькирия“, „Верулам“, „Вестминстер“, Вендетта», «Уэйкфул», «Уэссекс», «Виндзор», «Волфхаунд», «Вулстон») и 7 тральщиками отправился на Балтику.

Им пришлось забыть про послевоенные увольнения, хотя многие не видели жен и детей несколько лет. Однако необходимость была такой острой, что пришлось пойти на жертвы. Соединение получило приказ поддержать эстонское, латвийское и литовское правительства в борьбе против агрессии большевиков. Это было результатом полной анархии, воцарившейся в Прибалтике после военного краха России в 1917 году. Ситуация не улучшилась, а скорее ухудшилась после краха Германии год спустя. Ленин отбросил в сторону связывающие его положения Брест– Литовского договора, заявив, что Прибалтику нужно освободить, а Балтийское море должно стать «советским озером».

Именно реальная угроза большевизма, а не расползание революционных доктрин всегда считалось причиной британского вмешательства на Балтике. Его Величества Правительство старательно напоминало Адмиралтейству, что морские силы посланы в Балтийское море не для войны с Советской Россией. Первоначальные приказы командиру 4 эскадры легких крейсеров контр–адмиралу Александер-Синклеру требовали «продемонстрировать британский флаг и поддержать британскую политику, как того потребуют обстоятельства». Кроме того, он должен был проследить, чтобы поставки оружия благополучно достигли Эстонии и Латвии. Однако «намерения большевистских кораблей, действующих у берегов Балтийских провинций, должны считаться враждебными».

Самой большой опасностью, однако, был не Красный флот, а колоссальное количество русских и германских мин, высыпанных в воды Балтики. Кроме того, существовали серьезные навигационные трудности. Балтика достаточно мелкое море, поэтому сочетание отмелей и недостоверно указанных минных полей оставляло британской эскадре мало пространства для маневра. Вскоре после прибытия англичане получили пугающую демонстрацию того, что их ждет. Направляясь к Эзелю, один из легких крейсеров, «Кассандра», подорвался на мине, и начал тонуть. В полной темноте эсминцы «Вендетта» и «Вестминстер» подошли к борту обреченного крейсера, чтобы снять экипаж. «Вендетта» стоял у левого борта крейсера. Вода была ледяной, сильная волна постоянно грозила ударить корабли друг о друга. Несмотря на темноту и качку, только 1 человек поскользнулся и свалился между бортами. Наконец эсминец отвалил, переполненный спасенными, чтобы позволить своим товарищам продолжить работу. Когда отвалил «Вестминстер», с борта «Вендетты» заметили еще одного человека на борту крейсера, поэтому эсминец снова пошел назад. Чтобы избежать повреждений, командир «Вендетты» приказал оставшемуся спустить шлюпку и сдрейфовать к эсминцу в одиночку. Дело закончилось благополучно, однако этого моряка сразу отдали под суд за неисполнение приказа покинуть корабль!

Гибель «Кассандры» не повлияла на цели Балтийской экспедиции, однако экипаж «Кассандры» пришлось вернуть в Розайт. После того как «Калипсо» налетел на затопленный корабль возле Либавы и получил повреждения, его тоже пришлось отправить домой. «Вестминстер» и «Верулам» столкнулись и ушли на ремонт, увезя экипаж «Кассандры».

Первое столкновение с Красным флотом было довольно курьезным. 26 декабря 1918 года офицеры и матросы находились на берегу в Ревеле, готовясь к банкету в их честь, который давали эстонские власти. Внезапно на горизонте был замечен странный корабль, а вокруг гавани начали рваться снаряды. Это был советский эсминец «Спартак» — один из новейших и сильнейших кораблей царского флота. У него на борту находился Ф. Ф. Раскольников, член советского Реввоенсовета, специально назначенный командовать операцией.

К несчастью для себя, «Спартак» лишился сопровождения, так как на эсминце «Автроил» произошла поломка в машине, на «Азарде» кончилось топливо, а крейсер «Олег» вообще никуда не пошел. Считая, что линкор «Андрей Первозванный» поддержит его, и таким образом избавит от всех опасностей, Раскольников сигналом передал, что намерен обстрелять Ревельскую гавань в одиночку. Однако его уверенность испарилась, когда он увидел, что эсминец «Уэйкфул», подняв пары всего за 15 минут, покидает гавань. Следом за ним двинулись крейсера «Калипсо» и «Кэредок». «Уэйкфул» ринулся в погоню, противник бросился наутек. Но внезапно он повернул на 16 румбов и выкинул белый флаг. Оказалось, что незадолго до этого он передал по радио: «Все пропало. Меня преследуют англичане». После этого он на полном ходу вылетел на мель и потерял руль и винты.

Советская версия гласит несколько иное: «Преследующие британские эсминцы развили скорость 35 узлов, тогда как „Спартак“ не смог дать полный ход из–за неправильных действий машинистов. Около 13.30 выстрел из носового орудия, развернутого назад до предела, разбил штурманскую рубку. При этом были уничтожены и разбросаны все карты, поврежден мостик и контужен рулевой. В результате корабль потерял управление».

Захват совершенно исправного корабля противника — явление очень редкое в современной морской войне. Какой–то хитрец из команды «Вендетты» предложил отдать «Спартак» на поток и разграбление, как законный приз. Советский корабль казался медленно тонущим, поэтому было отдано разрешение снять все, что удастся. Однако оценка была слишком пессимистической, и большое количество ювелирных изделий и серебра уволокли без проблем. В это трудно поверить, но свидетели подтверждают, что собственными глазами видели, как «Вендетта», вернувшись в Порт-Эдгар, выгрузил большое количество добычи, которая должна была бы поступить в призовой фонд.

В одном из машинных отделений «Вендетты» оказался бывший инженер–горняк, который умел обращаться с помпами. Осмотрев машинное отделение «Спартака», он сообщил приятную новость — корабль можно удержать на плаву, просто закрыв кингстоны и пустив помпы. После того, как это было сделано, трофей отбуксировали в Ревель, где банкет превратился в победное пиршество. Теперь англичане задумались, как им поймать «Олег», после того как из захваченных на «Спартаке» документов стала известна диспозиция советских кораблей. «Вендетта» и «Вортигерн» отправились искать крейсер и эсминец «Автроил». «Олег» обнаружить не удалось, но «Автроил» нарвался на 5 британских кораблей и тоже сдался, поняв, что не сможет спастись. Кроме двух современных эсминцев англичане захватили Раскольникова, который был найден на камбузе среди мешков с картошкой. Позднее его обменяли на 18 пленных англичан, попавших в лапы большевиков. Оба эсминца были переданы новорожденному эстонскому флоту, в котором они служили под именами «Вамбола» и «Леннук».

Одна из реликвий этого столкновения пережила и «Спартак», и «Автроил». Когда команда «Вендетты» обыскивала «Спартак», один из англичан прибрал корабельную рынду. Возможно, в результате нехватки цветных металлов на «Вендетте» не было нормального корабельного колокола, теперь этот недостаток был исправлен. Потом «Вендетта» был передан Королевскому австралийскому флоту, завоевал громкую славу и в конечном итоге был затоплен возле Сидней-Хедз в 1948 году. Можно лишь надеяться, что кто–нибудь сохранил этот колокол, учитывая его редкостное происхождение.

Весьма любопытно, что для англичан происшедшее со «Спартаком» — это небывалый курьез. Английский историк удивлен, так как более никогда не слышал о подобном. Итак, английский историк напрямую именует происшедшее со «Спартаком» курьезом, невероятно редким для морской войны, когда в плен попадает «совершенно исправный корабль». Удивительно, что еще не вылезши на банку, не получив ни одного попадания, Раскольников уже вопит в эфир открытым текстом: «Все пропало…» Не меньшее недоумение вызывает факт наличия на борту революционного эсминца большого количества ювелирных изделий, словно это не боевой корабль, а какая–то ювелирная лавка. Возникает законный вопрос: откуда все это золото–серебро? Часть драгоценностей наверняка имели при себе запасливые революционные матросы, хорошо поживившиеся в свое время за счет буржуев. Часть драгоценностей, думается, принадлежала самому Раскольникову. Впоследствии мы еще поговорим о неведомом золотом запасе, который внезапно оказался у пролетарского флотоводца в плену, и о патологической любви, как самого Раскольникова, так и его революционной супруги Ларисы Рейснер, к золоту и роскоши. Потрясает и уровень боевого мастерства военморов, которые первым же выстрелом снесли собственную штурманскую рубку, — вот вояки, так вояки! В целом же отношение английского историка к командованию «Спартака» более чем презрительное. Но, как говорится, что заслужили, то заслужили.

В 1925 году в Лондоне вышла в свет книга «Юрьевские дни», посвященная событиям в Прибалтике в конце 1918 — начале 1919 года. Автор ее, английский журналист Роберт Поллак, написал относительно пленения двух эсминцев: «27 декабря (1918 г.) появилась возможность передать первое серьезное сообщение из Ревеля-Таллина. Наши корабли захватили два красных эсминца, пленили большого комиссара — Раскольникова, командовавшего плаванием. Я задал вопрос адмиралу (контр–адмирал Коуэн, командующий английской эскадрой на Балтике. — В.Ш.), почему легко сдались большевики. В ответуслышал нечто неожиданное: неподготовленность экипажей, беспорядок в управлении, амбициозность флагмана, нахватавшегося чинов после революции, но никогда не выводившего в море суда. Словом, мне удалось поймать сенсацию. Говорят, когда „Таймс“ с моим посланием из Эстонии попала в руки Троцкого, он топал ногами и кричал, что такого позора еще не испытывал».

Честно говоря, очень обидно читать о нашей трагедии, которую англичане представляют, как фарс с банкетом. Но что делать, во многом они в данном случае, видимо, правы.

А вот оценка событий со стороны белогвардейцев. Из книги старшего лейтенанта Л. В. Камчатова «Русский флот на северо–западе России в 1918–1920 гг».: «…Красный флот также принимал участие в походе на Эстонию, и для него эта попытка окончилась неудачно. Первоначально для производства глубокой разведки была послана подводная лодка, которая сообщила, что рейд покрыт льдом и свободен от кораблей. Тогда была снаряжена экспедиция из миноносцев „Спартак“ (бывший „Миклухо-Маклай“) и „Автроил“ под общим командованием Раскольникова. Миноносцам была дана задача войти на Ревельский рейд и обстрелять город; в некотором отдалении за ними следовал крейсер „Олег“. Однако донесение подлодки оказалось ложным, так как за несколько дней до ее появления на рейд пришел отряд английских скаутов. При первом же появлении на горизонте миноносцев Раскольникова англичане снялись с якоря и пошли навстречу противнику, который, увидев их, немедленно повернул и стал уходить. „Спартак“, на котором находился Раскольников, взял курс на Ревельстейнский маяк, поблизости от которого перескочил через банку и снес себе винты. После нескольких выстрелов подошедших англичан он поднял белый флаг и сдался. Командиром на нем был старший лейтенант Павлинов. „Автроил“ взял курс вдоль берега, приводивший его в бухту Папонвик, в которой он и был настигнут англичанами. Командовавший миноносцем лейтенант Николаев и артиллерийский офицер лейтенант Петров сознательно проделали этот маневр, желая сдаться англичанам. По приказанию командира с него не было сделано ни одного выстрела по преследовавшим скаутам и задолго до их подхода был поднят белый флаг. На „Спартаке“, кроме Раскольникова, были захвачены: его флагманский штурман, бывший старший лейтенант Струйский, комиссар и коммунистический коллектив. Миноносец был взят на буксир и приведен в Ревель, где починен средствами бывшего русского военного порта. Через несколько дней последовал приказ английского адмирала, именем короля передававший захваченные миноносцы Эстонской республике при условии, что на них будет принята часть находившихся в Ревеле русских морских офицеров. Это было исполнено: до 20 русских моряков поступили на миноносцы, переименованные в „Lennuk“ и „Wambola“, на различные должности, частью офицерские, частью нижних чинов — инструкторов. В их числе были и офицеры, служившие на этих миноносцах, а также жившие до того в Ревеле. Командиром „Леннука“ был даже назначен старший лейтенант Вейгелин, женатый на эстонке. Все офицеры, взятые в плен, прошли через суд чести и за службу в Красном флоте все, кроме лейтенанта Николаева, подверглись известным ограничениям по службе, в зависимости от установленной судом степени нанесенного их действиями вреда Белому делу…»

Эстонский историк Мати Ыуна относительно захвата «Автроила» пишет следующее: «„Автроил“ закончил ремонт и вышел из Кронштадта на соединение с отрядом Раскольникова вечером 26 декабря. 27 декабря в 11:00 он появился в пределах видимости Таллинского порта. Из гавани тут же вышли эсминцы „Вортигерн“ и „Вендетта“. „Автроил“, не принимая боя, взял курс на ост и увеличил ход до 32 узлов. Примерно в 12: 25 прямо по курсу появились британские крейсера „Калипсо“ и „Кэредок“, ночью ходившие проверять залив Кунда и остров Суурсаар на предмет наличия там крейсера „Олег“. „Олега“ они не обнаружили и, повернув назад в Таллин, очень удачно встретили „Автроил“, отрезав ему пути отхода. „Автроил“ послал три радиограммы с призывом о помощи, но затем радиоантенну сбило снарядом. Хотя больше повреждений корабль не получил, командир корабля предпочел не продолжать бой и сдаться».

Как и при сдаче «Спартака», на «Автроил» прибыла призовая партия, а экипаж эсминца вскоре был переправлен на британские корабли. Следует отметить крайнюю бесцеремонность «просвещенных мореплавателей» в их отношении к сдавшемуся противнику. Британские моряки при обыске помещений обоих эсминцев забирали все, что им приглянулось, включая личные вещи офицеров — одежду, постельное белье, письменные принадлежности и т.д.

В офицерских каютах срывались люстры, выносилась мебель; пианино из кают–компании «Автроила» вскоре оказалось на одном из британских крейсеров. Призовая команда крейсера «Карадок», например, позднее продавала добытые «трофеи» за бесценок. Выказавшим недовольство грабежом экипажам эсминцев жестко давали понять, что их мнение никого не интересует. Самим же британцам эти события запомнились как «два боя с банкетом в перерыве между ними».

Суммируя воспоминания англичан, белогвардейцев и эстонцев, можно сделать вывод, что все они были изрядно ошарашены тем, с какой легкостью и практически без всякого сопротивления им удалось овладеть двумя целехонькими новейшими дистроерами. Одни описывают это чуть ли не как анекдот и курьез, другие — как удачу.

Но все сходятся на том, что и команды, и командир обоих эсминцев откровенно боялись сражаться.

Кто же во всем виноват?

Сдача врагу двух новейших и боеспособных кораблей — без малейшего сопротивления — дело, прямо скажем, нерядовое. Поэтому было абсолютно ясно, что за этим последует поиск виновников и их наказание.

Военно–морской историк капитан 1–го ранга М. А. Елизаров пишет: «Но если в военном отношении уроки провала, по сути, первой крупной операции революционного флота, были очевидны и для командного и для личного состава: надо прилагать максимум сил для возрождения военной мощи флота, то политические последствия были довольно запутанными и накаляли обстановку в целом. С одной стороны, военная причина неудачи повышала роль военспецов. С другой стороны, эта операция были ими и спланирована (во главе с начальником Морских сил страны В. М. Альтфатером). И в тех условиях причина должна была бы определиться сразу — „измена“. Но непосредственно возглавлял операцию и попал в плен стоявший вне всяких подозрений „старый большевик“ Ф. Раскольников. Его причисление к „изменникам“ могло привести только к анархизму. Хотя накануне операции он проявлял сомнение в своей способности ею руководить и обеспечить боевой успех, но Л. Д. Троцкий и военспецы в Москве подталкивали командование Балтийского флота на проведение такой операции. Сыграла роль общая обстановка левого авантюризма. Команды были довольны, что новые задачи по „экспорту революции“ достойны их славных дел в 1917 году и у них накануне операции наблюдалось подогретое разного рода слухами о восстании рабочих в Ревеле приподнятое настроение. Военспецы тоже были довольны и аннулированием „похабного мира“ (речь идет об одностороннем отказе Ленина выполнять договоренности Брестского мира в связи с началом революции в Германии. — В.Ш.) и открывающимися перспективами возвращением флота в родные базы в Прибалтике».

Но кто главный виновник? Сегодня эти личности нам известны — это не кто иные, как Троцкий и его любимец «красный лорд» Раскольников. О Раскольникове мы еще будем говорить, а пока поглядим, как же отреагировал на бесславное завершение организованной им авантюры сам товарищ Троцкий. Личных записей на этот счет он не оставил, а потому воспользуемся косвенными.

Разумеется, что себя виноватым Троцкий не считал. Не считал он виноватым и своего протеже Раскольникова, за которого тут же, на всякий случай, вступилась его жена Лариса Рейснер. Виновные были определены сразу — это, разумеется, были бывшие офицеры и адмиралы.

Что касается Роберта Поллака, то, первым известив мир о пленении «красного морского лорда» Советской России, он сделал себе в журналистском мире настоящее имя.

Сегодня совершенно очевидно, что главный виновник (помимо Троцкого) во всем случившемся — это именно «красный лорд» Раскольников. Как командир отряда, именно он нес непосредственную ответственность за все происходившее. Именно он почему–то даже не попытался перед выходом в море отобрать на «боевые» эсминцы наиболее опытных машинистов и турбинистов, не проверил фактических скоростей эсминцев, не нашел комендоров, умевших хотя бы сносно стрелять, и даже более–менее грамотных штурманов, способных ориентироваться по вехам, не снабдил корабли должным запасом топлива и не проверил их технического состояния, не дал исчерпывающих инструкций командирам кораблей. Да, он научился красиво выступать на митинге и красоваться на ходовом мостике. Но всего этого оказалось недостаточно, чтобы считаться настоящим военноморским начальником!

«Красный адмирал» заведомо обрек всю операцию, еще до ее начала, на позорный провал. С самого начала было понятно, что из раскольниковской затеи ничего путного не получится. Ведь едва пройдя Шепелевский маяк, где на свою позицию встали «Андрей Первозванный» и «Азард» (по рассказу самого же Раскольникова), последний семафором донес, что «он погрузил мало топлива». А куда же смотрел член РВС? А никуда! Виноват просто линкор «Андрей Первозванный», который не погрузил в себя необходимый уголь! А так как линейный корабль есть предмет неодушевленный, то и винить в этом вроде как и некого. Не обвинять же себя самого!

Поразительно, но Раскольников прекрасно знал о том, что у Ревеля находится целая флотилия британских легких быстроходных крейсеров. Соваться туда с двумя эсминцами, которые не могут дать ни полного хода, ни хотя бы сносно отстреливаться, было безумной авантюрой. Если уж и надо было что–то делать, то это ставить активные минные заграждения и пытаться атаковать англичан подводными лодками. Остерегаться именно крейсеров (в разговоре на ледоколе, шедшем к Кронштадту в канун операции) Ф. Ф. Раскольникову особенно советовал В. М. Альтфатер. Разумеется, опытному военспецу была понятна вся нелепость этой операции. «Андрей Первозванный», составлявший, по замыслу ее составителей, главную силу «Отряда особого назначения» и поставленный на позицию у Шепелевского маяка — соответственно под Кронштадтом, — был лишен всякой возможности взять под прицел своих двенадцатидюймовых пушек ожидавшиеся английские крейсера. Ведь от Ревеля, куда не зная броду, днем 26 декабря привел «Спартак» Раскольников, до острова Гогланд, где с совершенно непонятной задачей был оставлен «Олег», расстояние составляло почти 60 миль, а до Шепелева маяка, где держался «Андрей Первозванный», — еще более того. На этом пространстве, да еще при полном превосходстве англичан в артиллерии и скорости, наши корабли могли и не успеть добежать под защиту «Андрея Первозванного». Никто не подсказал «флотоводцу» и мысли о действенном использовании в операции подводных лодок. Единственная находившаяся в море «Пантера» из–за неисправности механизмов была к этому времени вынуждена вернуться от острова Вульф (Аэгна) и никаких сведений о кораблях в Ревель сообщить не могла. В итоге этой вопиющей по безалаберности операции свою явно бесполезную позицию должен был (из–за нехватки топлива) покинуть и «Андрей Первозванный».

Говорить о военно–морской компетенции «красного лорда» можно хотя бы такому факту. Описывая всю операцию как личное героико–романтическое приключение в занимательном историко–этнографическом рассказе «В плену у англичан», Раскольников не взял на себя труд даже справиться о вооружении «Олега». Он воспаленно пишет о «тяжелой артиллерии» «Олега», под прикрытие которого он, по плану операции, рассчитывал отходить к острову Гогланд. Увы, на самом деле никакой «тяжелой артиллерии» на «Олеге» и в помине не было. Она существовала лишь в воспаленном воображении «красного лорда». Если бы погоня продолжилась и «Спартаку» удалось бы добежать до «Олега», то судьба последнего была бы плачевной. Бой с англичанами старый изношенный легкий бронепалубный крейсер вряд ли бы выдержал. 130–мм пушки крейсера «Олега» и скорость не более 18–19 узлов вряд ли могли соперничать с современной 6–дюймовой артиллерией и 35–узловой скоростью новейших английских крейсеров.

В итоге неудачной разведывательной операции под руководством Раскольникова Морские силы Балтийского моря совершенно бездарно и позорно потеряли два новейших эскадренных миноносца типа «Новик» — «Спартак» и «Автроил», которые были переданы англичанами в состав ВМС Эстонии под названиями «Вамбола» и «Леннук» соответственно. При этом «Вамбола» был срочно поставлен в ремонт. О направленности ремонта ничего не известно.

Возможно, что в ремонте нуждалось днище корабля, поврежденное при посадке на мель. Возможно, что ремонт был необходим ввиду общей запущенности корабля. Начальник отряда особого назначения военмор Ф. Ф. Раскольников и комиссар «Автроила» матрос Я. Д. Ныник были увезены в Англию, где содержались в Брикстонской тюрьме. За такого пленника, как член Реввоенсовета Республики, англичане надеялись выменять своих соотечественников, попавших в плен на территории РСФСР, и не ошиблись в своих надеждах.

Позорный провал операции и потеря двух кораблей, разумеется, не могли остаться незамеченными. Балтийский флот бурлил негодованием в адрес Раскольникова. Но если в Кронштадте считали виновником именно давно всем осточертевшего «красного лорда», то в Москве придерживались совершенно иного мнения.

Однако властям надо было что–то ответить морякам, но что? В первом номере журнала «Морской сборник» за 1919 год появляется заметка о событиях 25–27 декабря 1918 года. Заметка знаковая по своей сути! Сегодняшние читатели не знакомы с троцкисткой риторикой. У нас есть возможность познакомить их с ней, процитировав данную заметку. Она того стоит!

«…В прессе появились сообщения об операции у Ревеля, в результате которой наши миноносцы „Спартак“ и „Автроил“, на одном из которых находился член Морского отдела Военного Революционного Совета республики Раскольников, попали в руки противника. Флот не бездействует. Флот живет. Лишь бездействие, отсутствие деятельности, отсутствие жизни — смерть. Пока есть жизнь, покуда есть деятельность, возможны неудачи — это говорит логика. Но чем возможнее, чем естественней неудачи, тем менее они должны рассматриваться как результаты ошибок и неумения, тем скорее приходится их трактовать, как результат простого соотношения сил и быть может избытка мужества и молодого задора на слабейшей, рискующей стороне».

Поразительно, но автор заметки гордится сдачей в плен двух кораблей, утверждая, что лучше их отдать врагу, чем они бы без дела стояли в Кронштадте. Патологический трус Раскольников при этом объявляется героем! Да и как иначе, когда член РВС сдался без боя врагу просто «от избытка мужества и молодого задора»! А чего стоят «многоумные» сентенции, типа «отсутствие жизни — смерть», «возможны неудачи — говорит логика».

Балтийцы требовали от троцкистов–начальников рассказать им правду о происшедшей трагедии. На это требование тоже был дан исчерпывающий и достойный ответ: «…Слишком наглядно опыт войны показывает необходимость соблюдения самой строгой тайны в ведении военно–морских операций, чтобы до наступления мира всего мира мы не могли бы узнать истину обо всех событиях борьбы».

Но о какой тайне может идти речь, когда оба корабля уже целехонькими попали в руки врага? Только о тайне для своих! Однако правду о пленении эсминцев балтийцам все же обещают рассказать, но только после «наступления мира всего мира». Понимай: после победы мировой революции!

Но расследование обстоятельств произошедшего все равно надо было проводить. Для выявления причин неудачного для Красного флота исхода операции 25–27 декабря 1918 года была создана Особая комиссия Реввоенсовета Республики под председательством члена Реввоенсовета Морских сил Балтийского моря С. П. Нацарениуса. В нее вошли: начальник Морского Генерального штаба Е. А. Беренс, представитель Полевого штаба Реввоенсовета Республики Г. С. Пилсудский и другие. Отметим, что все члены комиссии были «людьми» Троцкого (он и определил состав комиссии), а потому особых сенсаций и разоблачений ждать не приходилось. Да и организованна комиссия была, скорее всего, не для выяснения настоящей сути всего происшедшего с определением и наказанием конкретных виновников, а для успокоения общественного мнения.

Однако сегодня нам все же нелишне будет ознакомиться с некоторыми документами относительно разбирательств событий 26–27 декабря 1918 года.

Набег кораблей на Ревель, проведенный 25–27 декабря, был признан неудачным. Помимо недостатков в его подготовке, отмеченных Особой комиссией, указывалось, что командующий отрядом кораблей Ф. Ф. Раскольников допустил ряд серьезных ошибок. «Главная ошибка заключалась в том, что, вопреки предписанию подойти к Ревелю двумя эсминцами, Раскольников, державший флаг на „Спартаке“, не дождавшись подхода „Автроила“, вошел в Ревельскую бухту, где оказался перед значительными силами английского флота. В неравном бою „Спартак“ был поврежден и захвачен в плен. Эсминец „Автроил“ из–за неисправностей в машине вышел из Кронштадта с большим опозданием. На подходах к Ревелю его ждал английский флот, и „Автроила“ постигла та же участь, что и „Спартака“. Многие пленные моряки эсминцев белоэстонцами были расстреляны на острове Нарген, другие подверглись издевательствам, но держались стойко и мужественно».

Особая комиссия была создана для выяснения причин неудачного исхода операции 25–27 декабря. В состав комиссии были включены начальник Морского Генерального штаба Е. А. Беренс, представитель Полевого штаба Реввоенсовета Республики Петров, начальник Морского оперативного отделения Реввоенсовета Республики Г. С. Пилсудский, комиссар оперативного отдела Полевого штаба Реввоенсовета Республики Васильев. Председателем комиссии был назначен член Реввоенсовета Балтийского флота С. П. Нацаренус. Комиссии было предложено выяснить следующие вопросы:

1) цель операции, ее организацию, данные ей инструкции и их выполнение;

2) о состоянии личного состава;

3) действия крейсера «Олег»;

4) обеспеченность операции;

5) поведение команд;

6) что было предпринято для выяснения участи посланных судов;

7) в состоянии ли флот обеспечить фланг и тыл сухопутных операций;

8) боевой состав и его готовность;

9) снабжение флота.

«Заключение комиссии и содержит ответы на вопросы, поставленные перед ней. Выводы комиссии по последним трем пунктам составляют отдельный документ и не публикуются, поскольку они не относятся непосредственно к операции 25–27 декабря».

Телеграмма главнокомандующего Вооруженными силами Республики И. И. Вацетиса В. М. Альтфатеру по поводу операции Балтийского флота 25–27 декабря. Аналогичный текст предписания был вручен командирам «Андрея Первозванного», «Олега», «Спартака», «Автроила» и «Азарда». Копия телеграммы была послана В. И. Ленину: «30 декабря 1918 г. Из донесения наморен о морской операции под Ревелем видно, что отряду из 2 миноносцев, крейсера „Олег“ и линейного корабля „Андрей Первозванный“ дана была задача выйти в море и, в случае обнаружения слабейших неприятельских судов, вступить с ними в бой. Отряд из 2 миноносцев взял на себя частную задачу: обстрелять г. Ревель и вызвать оттуда корабли противника. Подобная задача не могла иметь места, так как носит характер чисто морского набега и не имеет никакого отношения к взаимодействию с сухопутными частями. Кроме того, такая рискованная задача не отвечает состоянию наших малочисленных морских сил, которые необходимы для прикрытия правого фланга наших войск, наступающих от Нарвы на Везенберг и Ревель, а также для обороны Кронштадта. С потерей наших судов правый фланг нашей армии Ревельского направления подвержен удару десанта, против чего прошу принять меры. Кроме того, из ваших донесений видно, что крейсер „Олег“ и линейный корабль „Андрей Первозванный“ не поддержали наших миноносцев, а ушли в Кронштадт.

Прошу сообщить мне, во–первых, почему об этой морской операции и поставленной ей задаче не было заблаговременно донесено мне; во–вторых, какая преследовалась цель обстрелом Ревеля и вызовом судов противника оттуда. Вместе с тем, вновь подтверждаю, что ближайшая задача судов Балтфлота ни в коем случае не заключается в самостоятельных активных морских операциях, а состоит в прикрытии правого фланга войск, наступающих в Прибалтике, охране со стороны моря тыла войск, наступающих от Нарвы на Ревель, в комбинированных действиях флота и сухопутных войск и в производстве десанта. Эти задачи флоту были высказаны на заседании Реввоенсовета Республики 2 декабря, на котором присутствовали и вы, и с того времени стратегическая обстановка нисколько не изменила указанных флоту задач. Главком Вацетис».

До конца «копать» чрезвычайная комиссия не могла, так как все указания об операции исходили лично от Троцкого, а на Балтике их единолично претворял в жизнь его любимец Раскольников. Троцкий утверждал и безумный план набега, придуманный тем же Раскольниковым. Зарубаев и другие флагманы познакомились с документом только поздним вечером, перед самым выходом в море, и никаких изменений внести в него не имели права.

Из объяснения начморси Зарубаева: «Увидев план, чины штаба сразу обратили членов РВС к следующим моментам. „Азард“ уже в порту, у него полностью отсутствует топливный запас. „Автроил“ еще не завершил ремонтные работы, требуется не менее суток, хотя я собрал все имеющиеся рабочие бригады, о чем рапортом докладывал Альтфатеру. Задачи командирам крейсера и линкора еще не доведены, опыта стрельбы команды ЭМ не имеют никакого, так что при настаивании на плане легче ограничиться разведкой, если вовсе есть резон поспешно выходить на операцию».

Альтфатер на комиссии, кстати, подтвердил показания начморси. И что? А ничего!

Заключение Особой комиссии Реввоенсовета Республики об операции Отряда особого назначения 25–27 декабря 1918 года: «2 февраля 1919 г. Тщательно разобрав весь имеющийся налицо материал, комиссия пришла по вопросу об операции к следующему заключению.

1. Сведения, имеемые к моменту операции в штабе, определенно говорили за присутствие в Финском заливе какой–то боевой единицы, количество судов которой и характер их действий ясно указывали, что флот был не финский и не эстонский, а либо английский, либо немецкий. Флот Финляндии, как состоявший из судов, частью оставленных русскими, частью захваченных у русских финнами, по типу и вооружению не мог походить на тот, что в это время оперировал в Балтийском море. Эстонского флота быть не могло, так как его не было, а вооруженные пароходы не могли действовать так, как действовал флот в Балтике (высадка десанта, обстрел берега с большой дистанции, мелко– и глубокосидящие суда и т. д.). Присутствие же английской эскадры или немецкого отряда, переданного кому–либо (Эстляндии или Финляндии), заставляли иметь в виду при учитывании обстановки перед операцией, что эти суда, имея большой опыт в войне, хорошее вооружение, хорошее снабжение, должны представлять большую силу, что при состоянии наших кораблей являлось для нас большой угрозой, и, принимая тот или иной план операции, нельзя было не иметь вышеизложенного в виду.

2. Штаб при выработке плана операции должен был иметь в виду, что часть судов, назначенных в операцию, только что участвовала в другой и не могла в такой короткий срок пополнить всех запасов. Имея в виду, с другой стороны, трудность пополнения запасов, надо было проявить сугубую осторожность при назначении этих судов для новой операции. Создалось положение, что к началу операции суда имели запасы топлива:

а) „Андрей Первозванный“ — половину топлива (По показаниям командира линкора, угля было 500 т и топлива хватило бы на 1–1,5 суток).

б) „Олег“ — на 30 часов (На „Олеге“ было угля 400 т).

в) „Спартак“ — 150 т нефти. По показаниям свидетелей, на „Спартаке“ было 300–320 т нефти.

г) „Автроил“ — менее 150 т нефти. По показаниям свидетелей, на „Автроиле“ было 370 т нефти.

д) „Азард“ — совсем не имел нефти.

3. Организацией операции:

а) совершенно не было принято во внимание состояние северного берега Финского залива, были ли там неприятельские суда, базы и т. п.;

б) при выработке плана за основание взято то, что в известном районе нет противника;

в) не находя противника в известном районе, суда должны были уйти далеко от базы;

г) не была учтена возможность обхода с севера, невозможность в таком случае отступления;

д) суда разбиты на большое друг от друга расстояние.

Исходя из этого, приходится заключить, что организация операции не выдержана на основании тех данных, кои были в распоряжении штаба, план был недостаточно разработан и вся операция рисуется очень рискованной. План операции, который, как сказано выше, не отвечал данным, имеющимся в руках составителей его, был сильно ухудшен действиями начальника отряда тов. Раскольникова, который, отложив сначала операцию из–за опоздания „Автроила“, поставив об этом в известность наморси, неожиданно переменил свое решение и двинулся на одном „Спартаке“ для обстрела Ревеля, сообщив об этом на ходу клотиком лишь командиру „Олега“.

4. Поведение команд судов, участвовавших в операции, во время самой операции неизвестно, а о состоянии их команд до операции можно судить по ответам комиссии по вопросам об общем состоянии Балтийского флота в части личного состава.

5. Невольно бросается в глаза то важное упущение в реализации плана операции, что командиру „Олега“ совершенно не был известен весь план этой операции, что в свою очередь в дальнейшем заставило действовать его с завязанными глазами, наугад и, не имея точных руководящих данных, приспосабливаться к обстановке, исходя из первоначального задания принять на себя отступающие миноносцы. Благодаря этому, а также состоянию запасов угля и продовольствия, отсутствию связи со „Спартаком“ и „Автроилом“, наличности сведений о присутствии в Финском заливе неприятельских судов, неудовлетворительному состоянию команды и самого корабля командир „Олега“ был вынужден держаться пассивно и, не имея сведений о месте предполагаемого боя „Спартака“ и „Автроила“ с противником, не мог оказать им никакой помощи, а вынужден был, естественно, заботиться о целости корабля и о создании ему условий безопасности.

Не имея точных указаний, командир „Олега“ вел себя самостоятельно и иначе поступить не мог. Комиссия отмечает, что командир „Олега“ — опытный морской офицер и в условиях, создавшихся для действий „Олега“, другого сделать ничего не мог.

Свое заключение и весь материал, послуживший для него основанием, Особая комиссия представляет Революционному Военному Совету Республики на усмотрение. Председатель комиссии С. Нацаренус, Нагенмор Евг. Беренс».

Английский журналист Поллак в своей книге «Юрьевские дни» приводит рассказ командира английского миноносца «Уэйкфул» Р. Джекса: «Я всегда с трепетом относился к русскому флоту, считал его одним из лучших в мире… Но когда узнал, что один из его командующих плавал почти без топлива, проводил кампанию как прогулку — днем без маскировки и разведки, сразу понял, какие офицеры перекинулись к большевикам. А ведь русские миноносцы, если бы действовали скрытно, наделали бы шуму в Ревеле и спокойно убежали». Под «перекинувшимися офицерами», разумеется, подразумевается не кто иной, как Раскольников и его окружение.

В конце концов, главным виновником был «назначен» начальник Морских сил Балтийского моря бывший контр–адмирал Зарубаев, который вскоре и был арестован органами ЧК, а также оба командира попавших в плен эсминцев. Последних предполагалась аттестовать, когда представится такая возможность. И хотя чрезвычайная комиссия РВС однозначно указала на грубые промахи Раскольникова и Альтфатера, смещается с поста начальника Морских сил Балтийского моря именно военспец Зарубаев.

На допросе чрезвычайной комиссии РВС Зарубаев заявил следующее: «Правила морской деятельности восходят еще из прежних веков. И правила эти связаны с должными места морского начальника понятиями. Важнейшее из них — не спускать флаг перед неприятелем даже перед угрозой смерти!» Уж кто–кто, а он имел право так сказать. В далеком 1904 году старший артиллерийский офицер крейсера «Варяг» лейтенант Зарубаев на деле доказал верность флагу и долгу в знаменитом бою легендарного крейсера при Чемульпо. Помните:

Увы, Раскольников и «Спартак» оставили о себе совсем другую память…

Наконец–то даже Троцкому и его компании стало понятно, что ораторы–дилетанты не могут командовать флотом, даже если очень красиво кричат с трибуны. Вывод был таков: «Пора прекратить пренебрежительное отношение к старым морским кадрам, которые для войны на море готовятся долгие годы». Но Раскольникова после освобождения он все равно должностью не обидит. Пусть Раскольников бездарь, пусть он трус, но зато он лично предан Троцкому, а последнее перевешивало все остальное.

Разумеется, что Троцкий прекрасно понимал, что после неудавшейся авантюры его авторитет на Балтике сильно пошатнулся. Чтобы поправить положение, он вскоре лично посетил флот, чтобы навести порядок и показать свою силу и власть.

Из воспоминаний Г. Четверухина: «В январе 1919 года штаб Балтийского флота посетил Л. Троцкий. Я слышал отзывы о нем как о блестящем ораторе и публицисте ив тоже время как о мстительном и жестоком человеке, апологете теории „перманентной революции в мировом масштабе“. По его указанию при Реввоенсовбалте был создан Революционный трибунал, во главе которого был поставлен В. Трефолев. Троцкий выступил с кратким докладом „О положении на флоте“, и в первый и последний раз я видел и слышал его. Запомнилась пышная шевелюра, бородка кисточкой. надменное выражение лица, холодно поблескивающие глаза из–за стекол пенсне, энергичная жестикуляция, громкий голос.

Он говорил, что Балтийский флот находится не на высоте тех требований, которые предъявляются к нему Советским правительством. Дисциплина тоже не на высоте. Боевая подготовка отсутствует. Имеются факты предательства и измены со стороны командного состава, и теперь в случае чего–либо подобного кара падет и на их семьи. Нет четкого разграничения функций между командным составом и различными выборными организациями. Командиры не облечены дисциплинарными правами. Судовые комитеты, общие собрания подменяют командование и вмешиваются во все его функции. Балтийский флот, поэтому, застрял на уровне „разрушения“ старых форм. Судовые комитеты будут упразднены, а вся власть вверена командиру и определенному к нему комиссару. Тем самым оперативная власть будет у командира, а политическая — у комиссара. Но, ни тому, ни другому не будет прощения за допущенное преступление против революции, и они пойдут под суд Ревтрибунала.

Говорил он красноречиво, действительно как трибун, но, почему–то, честно говоря, мне не понравился.

Возможно, этому способствовало имевшееся у меня к нему предубеждение, возникшее под влиянием высказываний Зарудного, которому пришлось несколько раз с ним встречаться. „Троцкий имеет отталкивающую манеру задавать вопросы официальным, ледяным тоном, как на допросе, удручающе действующим на собеседника, который старался, прежде всего, не сказать чего–либо лишнего (имея печальный опыт Щастного) и был всегда рад, когда беседа заканчивалась“. После отъезда Троцкого среди сотрудников штаба происходили шумные обсуждения его доклада. Одни скептически утверждали, что это очередная „говорильня“, сколько их уже было, и все без результатов. Другие, настроенные более оптимистично, придерживались мнения, что „хотят ли этого или не хотят“, а жизнь заставит отказаться от „комитетчины“ и восстановить власть командиров, пусть при условии назначения к ним комиссаров».

Визитом Троцкого «приведение в чувство» командного состава Балтийского флота не закончилось. Вслед за ним прикатила и супруга «вероломно плененного англичанами» Раскольникова Лариса Рейснер, чтобы припугнуть бывшее флотское офицерство.

Историк капитан 1–го ранга М. А. Елизаров пишет: «Последствия военной неудачи конца декабря 1918 года изживались в ходе всей складывающейся внутриполитической обстановки на Балтийском флоте. В начале января на Балтийский флот прибыла Особая комиссия Реввоенсовета для выяснения причин неудачи операции. Она разработала комплекс мер по повышению боеспособности флота. Эти меры оценивались. как решающий шаг, определивший перелом на флоте в сторону повышения его боеспособности. Главными положительными решениями комиссии считались решения в области укрепления воинской дисциплины, упразднения судовых комитетов, учреждения политотдела вместо Совкомбалта и др. Вместе с тем комиссия стремилась использовать неудачу военной операции как повод для „завинчивания гаек“ на флоте. Эти решения затрагивали и демократические чувства матросов. Кроме того, комиссия, в которой важную роль играла Л. М. Рейснер, являвшаяся комиссаром Морского генерального штаба, стремилась выгородить Ф. Раскольникова, в то время как в матросских массах, и ранее не любивших его, было распространено мнение о его безусловной виновности».

Из воспоминаний Г. Четверухина: «В начале февраля 1919 года начальник штаба А. Домбровский пригласил главных специалистов к себе в кабинет и объявил, что комиссар Морского генерального штаба, прибывший из Москвы, хочет с нами побеседовать. Я знал, что комиссаром Генмора в то время являлась Лариса Михайловна Рейснер, дочь профессора, талантливый литератор, член РКП (б), обаятельная женщина, но, по имеющимся слухам, активный, напористый и до грубости прямолинейный человек.

Открылась дверь, и в сопровождении комиссара штаба Г. Галкина, постукивая каблучками своих туфель по паркету, в кабинет вошла внешне очень привлекательная молодая женщина. К моему, да, и, наверное, к общему удивлению, вместо обычной кожаной куртки, которую любили носить комиссары того времени, на ней была надета безрукавка из золотой парчи, отороченная собольим мехом, темное платье, на ногах красные с золотым тиснением сафьяновые, восточного типа туфли с загнутыми кверху носками, а на голове — парчовая плоская шапочка типа тюбетейки.

— Товарищи командиры! — Как положено при входе в помещение высокопоставленного или старшего по званию лица, обратил наше внимание Алексей Владимирович. Мы все встали.

— Здравствуйте, товарищи военморы. Садитесь! — приветствовала она нас, с любопытством и некоторой долей женского кокетства окинув взглядом, и, осознав, что ее появление произвело на присутствующих впечатление, она слегка улыбнулась. Когда все сели, Рейснер сказала, что проведет с нами краткую беседу о текущем моменте. Говорила она о том, с каким трудом корабли были выведены из ледового плена Гельсингфорса и спасены от захвата их врагами, а запертые на кабальных условиях Брестского договора в Кронштадте и Петрограде, теперь оказались брошенными на произвол судьбы и постепенно разрушаются (а то об этом слушавшие ее не знали сами! — В.Ш.). Говорила и о том, что лучшая часть революционных матросов в различных экспедиционных отрядах ушла на фронты гражданской войны или была откомандирована для участия в строительстве новой жизни на местах. Говорила об упадке дисциплины, „иванморах“, о роспуске судовых комитетов, о том, что нам, командирам, опять будет возвращена власть под контролем прикомандированных к нам комиссаров, но никому не будет прощения за преступления против революции. „Мы расстреливали и будем расстреливать предателей, контрреволюционеров!“ — когда она произносила эту фразу, в ее мелодичном голосе звучал металл. Говорила она красиво, убежденно, и просто не верилось, что с нами говорит комиссар, так как мы привыкли к речам своих комитетчиков, которые часто подменяли литературную фразу забористыми выражениями, привычными для них и, как им, очевидно, казалось, убедительными для слушателей.

Но когда она, критикуя действия комсостава, его инертность и нерешительность, бросила фразу: „…а вы словно испугались чего–то и в штаны себе наложили“, нам было как–то странно слышать это из уст изящной интеллигентной женщины. Она не сказала тогда, что, возвращая власть командному составу, с него возьмут подписку, что в случае измены к ответственности будет привлечена и семья.

Действительно, в подтверждение высказываний Троцкого в январе 1919 года и разъяснений Рейснер Реввоенсоветом Республики был дан приказ Реввоенсовбалту в недельный срок назначить на все суда комиссаров и упразднить все судовые комитеты, а в начале февраля — приказ о создании Политического отдела Реввоенсовета Балтийского флота во главе с В. Орловым.

Двадцатого апреля в Москве скоропостижно — от сердечного приступа — скончался член Реввоенсовета Республики наморси В. Альтфатер. По слухам, он тяжело переживал неудачу разработанной им набеговой операции эсминцев в декабре 1918 года».

Очередь Зарубаева настала в 1921 году. Бывший контр–адмирал был арестован чекистами. Помимо традиционного обвинения в сочувствии к контрреволюционерам и в участии в контрреволюционном заговоре ему вменялось в вину и сдача врагу двух эсминцев. Зарубаев был расстрелян.

Есть в загадочной истории «Спартака» и «Автроила» еще один поворот, причем поворот достаточно неожиданный. ИсторикВалерий Шамбаров пишет: «…На некоторых кораблях команды сговаривались при удобном случае перейти к Юденичу и Родзянко. Но когда два советских эсминца подняли якоря и после недолгого плавания прибыли в Таллин, англичане. отдали корабли Эстонии. А из команд кого расстреляли, кого загнали в концлагерь. И уж ясное дело, другие моряки повторять их опыт не стали. Нет, британцы в переманивании оказались совершенно не заинтересованы. Вместо этого они попытались сделать то, что не удалось год назад, с помощью Троцкого — уничтожить Балтийский флот, чтобы его не было ни у какой России, ни у красной, ни у белой».

По версии В. Шамбарова получается, что сдача кораблей англичанам была продумана Троцким ЗАРАНЕЕ и Раскольников только блестяще выполнил поставленную ему задачу. Сделав свое дело, он отправился в Лондон, где отдохнул, а потом вернулся, чтобы творить революцию дальше. Англичане же, приняв эстафету у Раскольникова, передали матросов–балтийцев эстонцам, те, как и было заранее оговорено, устроили показательную казнь матросов в назидание тем, кто еще только помышлял перейти от красных к белым.

С версией Валерия Шамбарова трудно спорить, так как она полностью подтверждается всем развитием событий и поведением главных участников разыгранного трагифарса.