Глава тринадцатая
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ЧЕРНОВИКОВ
Очень часто строгая фактура документа говорит намного больше, чем любое писательское перо. Передо мной справка УВР МО РФ по «Курску» на 07 часов 00 минут 23 августа 2000 года:
«Справочно. Всего находилось на борту — 118 человек.
В том числе:
• офицеров — 49 (5 — штаба, 43 — экипажа АПК, 1 — 874 ВП МО РФ);
• мичманов — 37;
• военнослужащих по контракту — 9;
• военнослужащих по призыву — 22;
• от промышленности — 1.
Из числа находившихся на борту:
• женатых — 62;
• холостых — 56.
Нуждаются в получении жилья:
• семьи, имеющие 1 ребенка, — 28;
• семьи, имеющие 2 детей, — 17;
• семьи, имеющие 3 детей, — 1;
• семьи, не имеющие детей, — 16;
• проживали в п. Видяево вместе с родителями — 4;
• родители проживают в других регионах России, странах СНГ и имеют право на улучшение жилищных условий — 9.
Дети в семьях — 65, в том числе:
• дошкольного возраста — 29 (9 грудных);
• школьного возраста — 30 (3 — выпускники 2001 г.);
• старше школьного возраста — 6 (в т. ч. 2 курсанта ВМИ).
Беременных жен — 4 (в их числе 2 невесты).
Среди жен подводников:
• не имеют работы — 50;
• работают — 12.
Денежное довольствие выплачено по август с. г. включительно. В настоящее время производятся компенсационные выплаты.
1. Психологическая обстановка в семьях членов экипажа АПК „Курск“ и среди их родственников продолжает оставаться крайне напряженной. По оценке специалистов 156 человек из их числа пережили острую ситуативную реакцию на гибель родных и близких. В связи с этим за истекшие сутки проводились интенсивные психореабилитационные мероприятия. В Видяеве и Североморске продолжают круглосуточную работу 2 нештатных центра психологической помощи и реабилитации. Непосредственное оказание психологической помощи семьям:
• 10 психологов флота;
• 7 психологов Центра реабилитации ветеранов войны и ВС г. Североморска;
• 6 психотерапевтов Военно-медицинской академии;
• 12 специалистов управления здравоохранения области;
• 5 врачей группы медицины катастроф МЧС России.
Общую организацию психологической помощи осуществляет группа психологов Главного управления воспитательной работы ВС РФ.
По состоянию на 23 августа с членами семей проведено 97 психодиагностических и 105 психокоррекционных мероприятий. На грани истерики находится 9 человек. Госпитализировано 5 человек.
2. Продолжается прибытие членов семей родственников подводников. По состоянию на 7.00 23. 08 прибыли и размещены 356 родственников 97 членов экипажа. 331 человек размещен в Видяево, 25 — в Североморске. 119 членов семей подводников проживают в этом районе на постоянной основе. Всего в Видяевском районе базирования и Североморске находятся 475 членов семей, родственников и близких подводников. Из них в гостиницах размещены 72 человека. Большая часть размещается на квартирах в семьях военнослужащих.
3. В ГУВР завершается работа по уточнению и сверке сведений о ближайших родственниках членов экипажа: их материальной обеспеченности, жилищных проблемах, состоянии здоровья, необходимости трудоустройства, определения на учебу детей и т. п.
4. Осуществляется взаимодействие с администрациями субъектов Российской Федерации, на территории которых проживают родственники членов экипажа „Курска“, а также с их постоянными представительствами в Москве. При содействии местных органов власти взята под контроль отправка железнодорожным и воздушным транспортом родственников членов экипажа в Видяевский район базирования.
5. За истекшие сутки по телефонам „горячей линии“ поступило 105 обращений, в том числе 91 обращение из Москвы, 12 — из субъектов Российской Федерации, 1 — из Украины, 1 — из Казахстана.
Поступившие обращения затрагивают следующие вопросы и проблемы:
• 76 — желание оказать материальную поддержку семьям;
• 16 — выражение сочувствия и соболезнования;
• 7 — критика действий руководителей государства, командования ВМФ;
• 3 — предложение врачей-психотерапевтов о готовности оказать практическую помощь членам семей;
• 1 — предложение оказать помощь в расследовании причин катастрофы.
Граждане, обратившиеся по телефонам „горячей линии“, представляют различные социальные группы и слои:
• интеллигенция — 57 процентов;
• пенсионеры — 17 процентов;
• рабочие — 15 процентов;
• представители коммерческих структур — 3 процента.
Анализ поступивших телефонных сообщений свидетельствует о глубоком переживании обществом произошедшей трагедии. При этом значительно возросло количество звонков с предложением помощи, в том числе квалифицированной психологической. В большинстве обращений выражается готовность немедленно выехать на место трагедии.
6. Продолжается поступление финансовых средств в фонд помощи семьям погибших моряков.
С этой целью центральными органами военного управления и войсками (силами) осуществляется комплекс мероприятий.
Главным командованием ВМФ продолжается сбор пожертвований от граждан. За период с 19 по 23 августа собрано более 70 тыс. рублей.
Главнокомандующим ВВС направлена материальная помощь в размере 400 тыс. рублей.
Командующим Тихоокеанским флотом 22 августа переведены денежные средства в размере 259 тыс. рублей. Продолжается дальнейшая работа по сбору наличных денег.
Главнокомандующим ракетных войск стратегического назначения направлена материальная помощь в размере 616 тыс. рублей.
Московский округ ВВС и ПВО перевел денежные средства в размере 60 тыс. рублей.
В военных округах, на флотах, Каспийской флотилии открыты счета. Материальная помощь продолжает поступать, суммы уточняются. По-прежнему продолжают поступать денежные переводы на объявленный счет и адресная помощь семьям и родственникам членов экипажа от частных лиц и организаций».
* * *
В управлении воспитательной работы, не переставая, круглосуточно звонит телефон. Это так называемая «горячая линия». Сажусь рядом с ребятами, беру трубку.
Василий Петрович, пенсионер из Москвы:
— Хочу узнать, чем еще кроме денег мы можем помочь семьям моряков? У меня хороший дом в деревне недалеко от Москвы по Калужской дороге. Мы с женой там одни целое лето. Есть возможность брать у местных жителей свежее коровье и козье молоко, мед. И места живописные, экологически самые чистые в Подмосковье. После Севера и сильнейшего стресса поправить здоровье ведь надо. Готовы взять детишек на лето или целую семью. Спросите, может, кто пожелает?
Николай, рабочий АЭС, Калуга:
— Назовите цифры счета, на который можно деньги перечислить. Не успел записать. Мы с друзьями все вместе решили сброситься и послать семье одного из подводников — самой бедной и необеспеченной.
Семья Кузнецовых из Смоленска:
— Мы сопереживаем вместе с родителями ребят. У нас два сына.
Старшему призываться в следующем году. Ужасно жалко всех. И командующего флотом жаль. Мы смотрели по РТР его обращение к родителям и плакали. Он — хороший человек и командующий. Подал в отставку, потому что чувство чести в нем есть и совесть. Но если он покинет флот, то это будет еще одна крупная потеря. Мы верим ему, верим офицерам флота и военным вообще. Убеждены, что власти повернутся лицом к их проблемам после этой трагедии.
Сергей Носов, программист, Москва:
— Можно сказать, что вся страна переживает большое горе — гибель лучшего экипажа атомной подлодки. Переживает искренне, как за своих детей и братьев. Я считал, что в России равнодушных не осталось. Но оказалось хуже.
Вечером переключаю телевизор на канал НТВ, а там — Новоженов со своими виртуальными уродами устроил комедию из нашей беды. Как можно дойти до такого кощунства — в мультяшки все превратить и шутить на тему гибели 118 человек? Креста на нем нет — это точно!
Владимир Белевич, капитан 2-го ранга в отставке, Минск:
— Вся наша республика скорбит вместе с вами. Они ведь и наши дети.
Сколько молодых ребят ушло из жизни! Но вы не давайте политиканам греть руки на их гибели. Сколько умников развелось задним-то умом… Не позволяйте чернить вашего президента!
Воскобойников, пенсионер, Москва:
— Мы с женой живем на небольшую пенсию. Хочу перевести хотя бы сто рублей. Если всем миром сбросимся, то как-то поможем пережить горе несчастным вдовам.
Шеремет, Киев:
— Ребята, умоляю вас: не оставляйте жен и матерей погибших моряков наедине со своим горем. Помните о них всегда, а не только сейчас!
Григорий Федоренко, пенсионер из Новороссийска:
— Я — пасечник, развожу пчел. Хотел бы послать меда детишкам, оставшимся без отцов. Как это можно сделать?
Клавдия Сметанина, город Ковров, Владимирская область:
— Я сама мать солдата и как никто другой могу понять, какое это горе…
Растишь, растишь его… Я бы не пережила такое известие. Бедные матери!
Становится жутко. И как не стыдно журналистам, репортерам всяким с камерой лезть к этим несчастным женщинам с интервью. У них свои интересы. Им нужна сенсация. Оградите матерей, прошу вас! Не давайте теребить их души!
…Через час я заканчиваю отвечать на звонки и встаю из-за стола с ощущением, что успел прожить за это время целую жизнь.
* * *
При первой возможности вылетаю на Северный флот — с разрешения начальника Главного штаба вписываюсь в полетный список ближайшего транспортного самолета. Захожу в секретариат к ребятам. Стол у начальника секретариата Вити Дровосекова завален грудами бумаг.
Вот видишь, — говорит он мне, — это все предложения о спасении и подъеме «Курска». Поток идет непрерывно.
Куда вы все это деваете?
Сортируем и отправляем специалистам в УПАСР. Ни одна бумага не должна остаться незамеченной, а вдруг в ней именно то, что надо!
Беру в руки верхнее письмо. Инженер из военного университета предлагает соорудить платформу по размерам «Курска», затопить ее с помощью большого надводного корабля и затем отбуксировать на мелководье. Перед буксировкой провести операцию по заморозке внутри лодки.
Вот еще одно. Предложения генерального директора — главного конструктора НПЦ «Технология и эффективность» из Петербурга Ю. Абрамова: «Необходимо срочно обеспечить отделение глубоководными водолазами или краном спасательной камеры, не всплывшей при аварии. При этом появляется возможность доступа через второй люк в центральную часть прочного корпуса, вход туда через люк 9-го отсека связан с необходимостью прохода через реакторный отсек, что может быть затруднено. Обеспечение возможности при этом немедленного подъема погибших и документации центрального поста позволит не связывать эти мероприятия с подъемом лодки, который может затянуться на неопределенный срок».
Рейс на Североморск суматошный. В самолет загрузили какой-то ЗИП и здоровенный компрессор, предоставленный одной из частных московских фирм. Струей сжатого воздуха предполагают резать корпус «Курска». До этого компрессор якобы удачно использовали для чистки подземных систем от заносов. Обслуживающие компрессор ребята измотаны до предела, говорят, что не спали несколько суток. Очень переживают за «Курск». Все бывшие кандидаты наук и разработчики этого самого компрессора, с помощью которого теперь же и чистят московские подземелья. Все надеются хоть чем-то помочь подводникам.
До Видяевского гарнизона добрался вместе с заместителем командующего Северным флотом вице-адмиралом Доброскоченко. Всю дорогу ехали молча. Не знаю, о чем думал заместитель командующего, а я мысленно готовился к встрече с большим горем, в которое мне предстояло скоро окунуться.
Никогда раньше не был в Видяеве. Городок показался очень красивым и каким-то просветленным. Может, так было из-за солнечной теплой погоды. Вокруг на сопках много зелени, и не каких-то карликовых берез, а самых настоящих деревьев, особенно рябины. Дома в гарнизоне в меру обшарпаны, а заколочено всего несколько штук, видимо, наиболее старых. После родной Гремихи, где я побывал в мае (снимал телефильм о К-8) и увидел почти грозненские руины, Видяево — просто столица. Может, еще и потому, что здесь по сравнению с Гремихой не возникает такого чувства оторванности от Большой земли. В сутолоке августовских дней записей почти не вел, а потому впечатления тех августовских дней в Видяеве остались лишь фрагментами на полях записной книжки.
* * *
В местном ДОФе — штаб по встрече и проводам родственников «курян». На входе все увешано объявлениями, касающимися членов семей экипажа «Курска». В комнатах полно народа: здесь организуют транспорт отъезжающим, заказывают билеты, там решают финансовые вопросы, выдают всевозможные документы. В небольшой боковушке разместились психологи, юристы и врачи. С пожилой женщиной плохо. Ее уложили на койку и отпаивают лекарствами. Разговариваем с врачами. Спрашиваю: «Много ли сердечных препаратов понадобилось?»
— Вон видите, это за полдня! — кивает врач на груду пустых бутылочек.
— Так много! — удивляюсь я.
— Много? — усмехается невесело мой собеседник. — Первые дни за час в несколько раз больше уходило. Сейчас люди хоть немного успокоились.
Много беседуем с начальником управления воспитательной работы флота контр-адмиралом Дьяконовым. Он сам выходец из Видяева, много лет здесь служил. Некоторых «курян», тех, кто постарше, знал лично. У дверей его кабинета все время люди. Вопросов и проблем масса. Кто-то пришел насчет квартиры, кто-то насчет размеров пенсии.
За одним из столов в конференц-зале родственникам по списку выдают колбочки с водой, взятой с места гибели «Курска». Мужчина, скорее всего чей-то отец, говорит мне с нескрываемой горечью:
— Для нас эти колбочки — могилы наших сыновей, а потому их надо было делать ровно 118 и ни одной больше. Нельзя, чтобы их кто-то брал себе, как сувениры. Это наши могилы, а не безделушки для показа гостям!
На верхнем этаже в комнате боевой славы трудится фотограф музея Северного флота Володя Раубе. Он переснимает из семейных альбомов фотографии для музея. Вдовы несут альбомы. Смотреть их очень тяжело. Со многими женщинами тут же знакомимся, беседуем. Они выглядят спокойными, но заплаканные глаза и черные полукружья под ними говорят, что спокойствие это только внешнее, для людей. Фотографии лежат стопками. Сверху каждой бумажка с написанной карандашом фамилией. В каждой стопке — застывшие мгновения уже закончившихся жизней. Удивительно, но на фотографиях я почти не видел печальных лиц: все веселы, радостны и счастливы. Как мало им было отмерено! Может, именно поэтому они так жадно торопились жить и любить?
Один из столов в комнате боевой славы завален грудами телеграмм со всех концов страны. Читаешь и сам не замечаешь, как глаза становятся мокрыми. Сколько сострадания, сколько боли…
В центре Видяева скромный памятник легендарному подводнику Великой Отечественной Федору Видяеву, погибшему со своим экипажем в глубинах Баренцева моря. В цоколь памятника вмонтирована крышка торпедного аппарата с красной звездой и цифрой «1». На камне памятника высечены слова:
В глубинах, где шли мы в подводном дозоре,
Где нашим победам растили мы счет,
Видяев, навеки оставшийся в море,
Бессмертную вахту поныне несет.
Теперь рядом с Федором Видяевым на бессмертную — бессменную вахту заступил со своим экипажем и Геннадий Лячин…
Почти все вдовы, с кем беседовал, не отказываются от встречи. Как ни стараюсь, но больше двух-трех семей в день посетить не получается. Обычно разговариваем за чаем вперемежку со слезами. Понимаю, что для меня это почти крах, ибо обойти всех за время своей десятидневной командировки я никак не смогу. Но что поделать? Сколько получится, столько получится. В ДОФе на сборе родственников с «Курска» проводят выборы общественного комитета. Зам. командира дивизии Иван Нидзиев, мой однокашник по КВВМПУ, представляет меня и обращается с просьбой к женщинам встретиться со мной и дать свои воспоминания о мужьях. После собрания долго записываю адреса и договариваюсь о времени встречи. Надо успеть обойти как можно больше, ведь потом придется разыскивать по всей стране!
Тяжелое впечатление от общения с вдовами. Совсем еще девочки, брошенные судьбой на самый край беды. Большинство просто не представляют, как жить дальше. Слава богу, что беда «Курска» не оказалась забытой властями. Слава богу, что этих девчонок сплотили жены командира и заместителя по воспитательной работе. Удивительно, но эти две женщины как-то естественно заняли места своих погибших мужей и по-прежнему крепко держат в руках экипаж, теперь, увы, состоящий лишь из женщин и детей. Не знаю, бывало ли подобное где-либо в иных пределах. По-моему, это все же чисто российское, чисто наше. Никто кроме наших женщин на такое не способен.
Вдова капитана 1-го ранга Владимира Багрянцева рассказывает, что творилось в импровизированной церкви в первые дни после приезда родственников «курян» в Видяево:
— Люди не просили, а во весь голос кричали небу, чтоб оно их услышало, просили о милости к своим близким. В церкви стоял сплошной крик и стон. Так длилось несколько дней подряд, а потом все стихло. Потом молились и плакали, но уже без страшного надрыва первых дней. Кто-то искал утешения в ДОФе, пытаясь узнать что-то из массы бродящих по городку слухов, а кто-то все время простоял в церкви, обращаясь к Господу и надеясь на чудо…
У входа в импровизированную церковь бумажка с написанным от руки текстом:
«Ежедневно.
09.00 —литургия, причастие, молебен.
14.00 — молебен.
18.00 — вечерня, молебен.
21.00 — молебен».
Пережил очень неприятные минуты. Вместо обеда зашел в местный магазинчик купить чего-нибудь перекусить. Впереди две пожилые дамы и парень лет двадцати пяти. Дамы учат юношу жизни.
— Тебе, дураку, давно жениться пора, а ты все козлом бегаешь!
— Где ж тут жениться? — отвечает тот вяло.
— Где-где! — буквально накидываются на него дамы. — Коробочкой только щелкать не надо! Вон сколько у нас одиноких вдов сейчас появилось, да все при деньгах! Хватай любую, пока не поздно, а не то другие опередят!
Были б это мужики, ей-богу, дал бы по морде!
— Как вам не стыдно? Как вы можете говорить такие вещи!
В ответ идиотский смех. Стиснув зубы, ухожу. На душе очень паршиво. Вот уж никогда не думал, что одним — горе, а другим — пожива. Бедные, бедные девочки, сколько вам еще придется пережить и хамства, и непонимания, и даже, как ни странно, зависти, хотя, казалось, чему здесь можно завидовать?
Несмотря на очевидное, вопреки всем и всему, женщины «Курска» упорно не переодевают свои обручальные кольца с правой руки на левую.
Из вдов девять человек так и не успели официально зарегистрировать свой брак, теперь они юридически не имеют никаких прав на пенсии и пособия. У некоторых уже маленькие дети. Одна девочка-жена успела даже обвенчаться. Теперь она вдова перед Богом, но как быть с законом? Еще девять не успели оформить российское гражданство. Трое ожидают ребенка. Их дети будут знать своих отцов уже только по фотографиям.
По существующему порядку в случае гибели офицера или мичмана его кортик подлежит сдаче. В порядке исключения командование оставило вдовам и матерям «Курска» кортики их мужей и сыновей. Теперь им суждено вечно лежать подле траурных фотографий своих бывших владельцев…
В штабе 7-й дивизии знакомлюсь с комдивом контр-адмиралом Кузнецовым. Имя и отчество у него лермонтовские: Михаил Юрьевич. Кузнецов — потомственный подводник, сын адмирала. За плечами более двадцати боевых служб. Более шести лет чистого времени под водой. Держится внешне очень спокойно, но по красным от бессонницы глазам видно, что уже на пределе. В свое время Михаил Юрьевич, будучи зам. комдива, уже пережил гибель «Комсомольца», и вот теперь новая беда, да какая!
— Мы справимся! — говорит он мне. — Вот только бы вышестоящие штабы нас хоть чуть-чуть в покое оставили. Хоть немного бы дали людям прийти в себя и не изводили всевозможными справками и докладными. Будете в штабе флота, передайте нашу просьбу.
У входа в кабинет комдива на стене — полуикона-полукартина: светловолосый юноша с печальными глазами.
— Это наш Белый Ангел, — поясняет мне комдив с нескрываемой грустью. — Думал, что он нам поможет.
Комдив не может себе простить, что во время отхода «Курска» не пошел его проводить. Но именно в тот день он с самого утра принимал прибывших из училищ лейтенантов, которые в парадных тужурках и при кортиках толпились у кабинета тактической подготовки. Когда познакомился со всеми и выглянул в окно, «Курск» уже отошел. Если бы знать наперед!
В комнате боевой славы мне показали переходящий кубок за лучшую ракетную стрельбу. Кубок этот принадлежал «Курску». 11 августа подводный крейсер выполнил еще одну, на этот раз свою самую последнюю стрельбу, которая была оценена командованием на «отлично». Теперь кубок перестал быть переходящим и навсегда останется памятью о доблести погибшего экипажа.
Напротив штаба дивизии на берегу Ара-губы металлический шестиконечный крест. Его поставили несколько лет назад. Точно такие же кресты я много раз видел в зарисовках о старых полярных экспедициях. Именно такие кресты на таких же каменных, почти безжизненных берегах ставили павшим первопроходцам. А потому для меня этот крест как первый памятник экипажу «Курска».
Через несколько дней во время очередного посещения дивизии становлюсь свидетелем того, как Кузнецов проводит совещание. Выходит в коридор и говорит, поторапливая своих подчиненных:
— Давайте-давайте, отцы-командиры, и вы не задерживайтесь, товарищ штаб!
Взаимоотношения почти семейные. Все очень боятся, как бы в связи с последними событиями комдив не ушел. Видно, что его не просто уважают, но и любят. А такое я встречал за всю свою службу весьма и весьма не часто.
В обиходе подводники 7-й дивизии именуют свое соединение емко: «Дивизия „Россия“»! У входа в штаб на стене чьи-то самодельные, но искренние стихи:
Подводник — это звание такое.
Неси его с поднятой головой.
И хоть не все подводники — Герои,
Но в жизни из них каждый был герой…
Знакомлюсь с начальником боевой подготовки дивизии Сережей Ковалевым. Он увлекается историей флота, читал мои книги. Тут же находим общих знакомых: мой одноклассник по гремихской школе Юра Борозинец — его однокашник по Ленкому. Еще раз убеждаешься, как тесен наш флотский мир. У Сергея жена в отъезде, и вечером он приглашает к себе. Покупаем бутылку. Пытаемся вроде бы говорить о темах давних, но разговор то и дело все равно возвращается к «Курску». Вообще, с кем бы и на какие бы темы во время пребывания в Видяеве я ни говорил, обязательно все в конце концов сводится к «Курску». Основной вопрос: что же случилось с подводным крейсером? Но ответа нет.
С командирами кораблей Олегом Якубиной и Володей Соколовым идем на «Воронеж». Ребята показывают мне корабль, ведь «Воронеж» однотипен «Курску». Долго стоим в 9-м отсеке. Вот он, тот самый АСЛ, известный теперь всей стране: массивное стальное кольцо люка и переносной вертикальный трапик, как шаткая тропа к спасению. В командирской каюте поднимаем по поминальной чарке. Потом обедаем в кают-компании. Весь обед — в гробовой тишине. Тих даже лейтенантский стол. У мальчишки-вестового на груди большой крест. Его перевели на «Воронеж» буквально за несколько дней до выхода «Курска» в море. Говорит, что крест его и спас да, наверное, еще мамины молитвы. Беда придавила всех. Вечером приглашаю Олега с Володей к себе в гостиницу. Приглашение принимается.
После дневной беготни накрываю импровизированный стол. Приходят Якубина и Соколов, но не одни. С ними командир «Пскова» Игорь Хрипунов и еще несколько человек. Первая чарка — поминальная, вторая и третья — тоже… Пытаюсь выяснить их версии гибели лодки. Ребята высказывают свое мнение, даже горячо спорят. Похоже, этого вопроса все ждали. Потом Володя Соколов говорит за всех:
— Если честно, то никому ничего не понятно. Объяснения произошедшему у нас нет. Случилось нечто страшное, но что — никому не известно.
Все в полном недоумении: потопить «Курск» просто невозможно! Огромное водоизмещение, современные средства борьбы за живучесть, великолепный экипаж и лучший командир!
Дальше разговор пошел какой-то неровный. Перескакиваем с пятого на десятое. Каждый хочет высказаться, я тоже. Хорошо понимаю командиров. У них наболело, и они пришли к заезжему писателю, чтобы поделиться со свежим человеком. Почему-то считают, если я из Москвы, то должен знать все. Но я кроме слухов толком ничего не знаю и явно этим всех разочаровываю.
— Гена Лячин должен был поднять Андреевский флаг на Средиземном море. Не успел. Но мы его там все равно поднимем! — это командир второго экипажа «Курска» Олег Якубина.
Общее мнение, что в трагедии корабля все же присутствовало некое внешнее воздействие.
— Нам бы только в море, а там мы за Гену и его ребят посчитаемся! — это командир «Пскова» Игорь Хрипунов.
Всех интересует, что с днищем «Курска». Возможно, удар был оттуда.
Кто-то, сидя на прикроватной тумбочке (стул в номере у меня всего один), отвернулся, и я вижу краем глаза, как он вытирает предательски выступившие слезы.
Спрашиваю:
— Мог ли быть таран?
Ребята тут же рисуют на обрывке бумаги всевозможные варианты. Командир «Костромы» Володя Соколов, словно летчик, показывает мне все на руках. Грешит на американцев. Соколов вспоминает столкновение его лодки с «Батон Руж». Тогда, несмотря на все предъявленные доказательства, американцы молчали как партизаны и признались в своей вине лишь несколько лет спустя. Но ведь тогда все обошлось без человеческих жертв!
— А торпеда?
После довольно оживленной дискуссии все приходят к выводу, что торпедной атаки быть не могло. Во-первых, торпеда наводилась бы на шум винтов, то есть на 9-й отсек, а не на носовые. Во-вторых, в этом случае у Лячина было время на принятие решения, и такой командир, как Гена, нашел бы выход. Он бы однозначно всплыл и передал сигнал, что подвергся атаке. Кроме того, совсем рядом были наша АМГ и лодки, они бы сразу разнесли супостата вдрызг, он же в конце концов не самоубийца, все понимали. Одно дело — напасть на нашу лодку где-нибудь втихаря в океане, и совсем другое — в полигоне на виду всего Северного флота!
Расстаемся за полночь. Соколову утром надо быть в готовности — предстоит идти на торпедолове к месту гибели «Курска».
Дай бог, чтобы пустили, хоть цветы опущу на Генину могилу, — говорит он уходя.
Будете писать, напишите всю правду и об экипаже, и о том, что произошло, — просят все, пожимая руку на прощание.
Для этого и приехал, — отвечаю. — Что смогу, сделаю!
Мы будем ждать.
Выходя из ДОФа, вижу пожилого мужчину. Он мертвецки пьян. Бредет к ДОФу и все время падает. Голова обвязана бинтом, на котором проступают следы еще свежей крови. Встречные помогают ему подняться, даже отряхивают, и он, шатаясь, упрямо продолжает свой путь. Наконец добирается до крыльца Дома офицеров. Ступеньки преодолеть не удается, и мужчина в очередной раз падает. Из ДОФа выбегают две женщины и, взяв под руки пьяного, что-то долго ему говорят, а затем медленно и бережно ведут в сторону одного из домов. Это отец одного из погибших. Все родители уже почти разъехались, а он все никак не может. Горе сломило этого человека, и он пытается топить его в водке. Сумеет ли он взять себя в руки и справиться с бедой? На мгновение представил себя на его месте, и сразу стало страшно. Не дай бог…
Говорят, в числе приехавших родственников оказался некий отец, бросивший семью, когда его сын только родился. Сына своего никогда в глаза не видел, но, узнав о его гибели, немедленно примчался, чтобы получить причитающеся деньги…
Все подшефные лодки в Видяеве имеют свои именные автобусы — «пазики». От гарнизона до дивизии — несколько километров, и собственный транспорт экипажам очень даже нужен. На борту автобусов — имена кораблей: «Даниил Московский», «Псков»… Есть «пазик» и с именем «Курска». Однажды «пазик» опрокинулся на дороге. Всю силу удара он принял тогда на себя и никто из находившихся в нем офицеров и мичманов не пострадал. Тогда он их спас… Сейчас этот автобус отдали вдовам и матерям погибших. Каждый раз, встречая его, подолгу смотрю вслед. Известно, что у каждого корабля есть душа, — это знает каждый моряк. Автомобилисты говорят, что душа есть и у каждого автомобиля. Если это так, то «курский пазик» — сейчас несчастнейший из несчастных. Раньше в нем смеялись и шутили, теперь же только плачут. Теперь он тоже сирота.
Целый день провожу в отделе кадров дивизии. Мичман-кадровик ставит передо мной два больших облезлых чемодана, полностью заполненных красными папками — это личные дела офицеров и мичманов «Курска». Каждая папка — чья-то жизнь, спрессованная в характеристики, аттестации и автобиографии. Времени у меня не хватает катастрофически, поэтому стараюсь схватить самое главное. Наши служебные характеристики на редкость безлики и однообразны, написаны чуть ли не под копирку, но все равно нет-нет да и выплеснется на их страницы чья-то индивидуальность. Каждой такой находке радуюсь, ведь в ней виден живой человек!
Мичман деликатно меняет мне уже остывший чай. Нет времени! Личные дела старших офицеров увесисты и достаточно информативны. Самое страшное — лейтенантские папки. Их было девять лейтенантов 1999 года выпуска. Их папки почти невесомы. В каждой одна, еще училищная характеристика, маленькая, в одну страничку, автобиография, где больше написано о папе, маме, сестрах и братьях, чем о самом себе, и мальчишеская фотография в неловко сидящей лейтенантской тужурке.
Когда-то и мы за полгода до выпуска вот так же фотографировались для своего будущего личного дела. У училищного фотографа были для этого дела припасены тужурка, белая рубашка с галстуком, и мы по очереди облачались в этот наряд. Сколько было потом радости! Мы рассылали эти фотографии родителям, девушкам и знакомым. Мы с трогательными надписями дарили их друг другу. И сегодня в моем старом училищном альбоме с нескольких страницах смотрят на меня мои друзья-однокашники в этой одной на всех лейтенантской тужурке.
Вглядываюсь в лица лейтенантов конца 90-х. По возрасту они почти годятся мне в сыновья, и я почему-то чувствую себя виноватым перед ними. Почему? Может, потому, что сумел прожить намного больше, чем было отмерено им. Чем я могу искупить эту невольную вину? Наверное, только тем, что пытаюсь рассказать о том, что они были… Какими они были…
Мои соседи по гостинице — врачи-психологи. Некоторые из них приехали из Петербургской военно-медицинской академии, а некоторые по велению души и сердца — из далекой Сибири. Сколько ни слышал отзывов, все им очень благодарны. Каюсь, изучая психологию в училище и в академии, всегда относился к ней с некоторым недоверием, считая слишком заумной и кабинетной наукой. Теперь понимаю, что был не прав.
Моя комнатка — стенка в стенку с номером руководителя психологического десанта доктором медицинских наук полковником Владиславом Шамреем. Каждый день пересекаясь где-нибудь в городке, договариваемся встретиться и побеседовать, но никак не получается. Все общение происходит у нас на ходу: он торопится в одну сторону, я — в другую.
Познакомился с Галиной Тихоновной Ковалевской — это главный психолог международной ассоциации «Марафонское зимнее плавание» из Новосибирска. Узнав о беде, приехала за собственные деньги. На что живет и как питается, непонятно. Когда спрашиваю, отмахивается: «Разве это сейчас главное!» Все время в семьях. Галина Тихоновна рассказывает:
«С раннего утра до поздней ночи каждый день ходим по семьям. Жуткие истерики, падали почти замертво и жены, и матери. Были и конфликты, особенно между матерями и невестками. Что поделать, нервы у людей на пределе. Сглаживали. Запомнилась одна пожилая женщина-пенсионерка. Всю жизнь проработала дояркой в колхозе. Пенсию колхоз не платит, а дает пятнадцать талонов на хлеб. Жила только тем, что посылал сын. Как теперь быть, не знает. Говорит, что лучше бы сразу умерла вместе с сыном, ведь теперь все равно умирать от нищеты».
Сергей Джангалеев тоже из Сибири. Прошел Афганистан, Спитак, Чечню. Врач-психиатр и клинический психолог. Очень хочется сесть и поговорить, порасспрашивать, но катастрофически не хватает времени.
Психологи успевают не только общаться с семьями экипажа «Курска», параллельно они работают с учителями в школе и воспитателями детских садов, проводят занятия по психокоррекции с детьми. Когда все успевают, совершенно непонятно. Бескорыстие полное. Взамен абсолютно ничего не требуют, лишь бы вдовам и матерям было хоть немного полегче. Общаясь с психологами, постоянно подспудно испытываю угрызения совести. Я в отличие от них приехал в Видяево в официальную командировку, а они — за счет собственных отпусков. Удивительное единение врачебного и гражданского долга, помноженное на наши российские доброту и сострадание.
В день моего отъезда в небе над Видяевом внезапно появилась двойная радуга. Сколько живу, никогда ничего подобного по красоте и величественности не видел. Словно некие двойные небесные врата раскрылись над тобой. Рядом со мной стоит фотограф Володя Payбе. Он, торопясь, несколько раз фотографирует радугу. И вовремя, на наших глазах она быстро тает. Мы соглашаемся друг с другом, что это наверняка некий знак свыше, но знать бы какой?
Сегодня воскресенье, а потому рейсовый автобус до Мурманска полон студентов, возвращающихся в свои институты и колледжи. Две девочки, сидящие позади меня, громко обсуждают письмо бывшего одноклассника. Судя по разговору, он учится в военно-морском училище, переписывается с одной из них и после окончания училища непременно хочет вернуться в Видяево на лодки. Девочки радуются письму и возможной скорой встрече с приятелем. Что ж, несмотря ни на что, наши мальчишки все так же мечтают о подводных лодках, а девчонки все так же готовы ждать их из моря. Пройдет совсем немного времени, и это новое поколение взойдет на мостики кораблей, чтобы продолжить дело тех, кто не успел довести его до конца. Для них «Курск» будет лишь тяжелым воспоминанием юности, воспоминанием, которое они, впрочем, никогда не забудут.
А в Москве в редакции меня уже ждало письмо из далекого шахтерского городка Черемхово, что в Иркутской области. Писали ветераны-моряки. Там, в Черемхове 27 августа 2000 года они открыли памятник своим землякам с подводной лодки К-129, погибшим 31 год назад. Деньги на памятник собирали по копейке всем миром и, как водится на Руси, собрали. Увы, открытие мемориала пришлось на дни новой трагедии. Немая и скорбная связь времен…
