ЗА МНОЙ, КТО В БОГА ВЕРУЕТ!
Капитана 2-го ранга Христофора Ивановича Остен-Сакена знали на флоте как офицера грамотного и опытного. Нынешняя война против турок, начатая в прошлом, 1787 году, была для него уже второй. Однокашники по морскому корпусу, те, кто на Балтике плавал, дослужились до чинов бригадирских, Сакен же всего-навсего получил капитана 2-го ранга. Причина тому была самая заурядная: Черноморский флот молодой, и штаты на нём невелики. Просился было ещё перед войной Сакен в эскадру Севастопольскую, чтоб чин следующий там получить, но главный начальник морской контр-адмирал Мордвинов не пустил, придержал на флотилии гребной. Да Христофор Иванович сильно и не расстроился: надо — значит, надо!
Командовал в то время Остен-Сакен дубель-шлюпкой, неуклюжим гребным судном о сорока двух вёслах и пятнадцати пушках. И хотя слава об этих дубель-шлюпках на флоте шла самая худая, ибо тонули они при каждом шторме нещадно, Сакен службой был доволен вполне. С началом войны судно сакенское во всех боях участвовало с неизменным успехом, заслужив похвалу самого князя Потёмкина.
Во второй половине мая 1788 года русские гребные суда собрались в низовьях Днепра, у Голой пристани, в ожидании турецкого флота. Впереди, на выходе из днепровского лимана, находился лишь передовой отряд. Его задача — оказать поддержку Кинбурнской крепости и вовремя предупредить командующего флотилией о появлении турецких сил. Отрядом этим и командовал капитан 2-го ранга Сакен. В подчинение его помимо собственной дубель-шлюпки входили ещё два мелких судна под началом француза-волонтёра, Роже Дама, наглеца и авантюриста.
Двадцатого мая на горизонте забелели многочисленные паруса. Скоро стало окончательно ясно, что это турецкий флот. Командующий кинбурнской обороной генерал Александр Суворов велел звать к себе Сакена.
— Вот что, — сказал он, когда кавторанг прибыл. — Уходи, Христофор Иванович, в лиман. Противу турецкого флота тебе не выстоять, а суда и людей губить понапрасну не надобно!
— Шебеки я отправлю немедля, а сам задержусь немного. Надо турок посчитать получше, чтоб знать, с кем ныне дело иметь придётся! — ответил командир дубель-шлюпки.
— Ладно! — кивнул Суворов. — Но поторапливайся!
Вскоре обе шебеки графа Дама покинули Кинбурнскую крепость. Молодой граф, метко прозванный Суворовым «сопливцем», на энергичной гребле уводил свои суда в лиман. Ещё немного — и они скрылись из виду.
— За этих я спокоен! — вытер платком потный лоб Сакен. — Теперь займёмся турками.
Подсчёт сил турецкого флота оказался делом далеко не простым. Близко к берегу неприятель не подходил, а различить число его судов в стелющемся над волнами тумане было сложно. Но вот, наконец, и эта задача выполнена. Сакен срочно прибыл к Суворову. Тот протянул ему запечатанный красным сургучом пакет:
— Передашь принцу! Поспешай! Сведения о турках весьма важны!
В письме к командующему Лиманской флотилией принцу Нассау-Зигену Суворов писал: «20 мая 1788, Кинбурн. Когда я окончил письмо, басурманский флот явился величественно в числе 52 судов. Из них многие уже стоят на якоре под Очаковым. Там их 4 галеры, 2 бомбарды и 4 линейных корабля… Сакен уходит отсюда. Я предполагаю, если только старый капитан-паша находится на флоте, то не пройдёт суток, как он нападёт на нас. Это было написано в 8 часов утра, а в 9 часов мы увидели ещё 22 парусных судна… Галеры, бомбарды, шебеки, шлюпки числом 34 судна стояли вдоль берега Очакова у крепости… Обнимаю Вас, принц. Да увенчает Вас Господь лаврами».
…На выходе Сакен столкнулся со своим старым товарищем подполковником Козловского полка Фёдором Марковым.
— Будь осторожен! — сказал тот, беря капитана 2-го ранга под локоть. — Турки, кажется, в обход крепости к лиману двинулись!
Сакен лишь махнул рукой:
— Положение моё отчаянное. Единственное спасение — прорыв, да и пакет доставить надобно. Ежели турки атакуют меня двумя судами, я возьму их, с тремя буду сражаться, от четырёх не побегу, ну а если нападут больше, тогда прощай, Фёдор Иванович, мы боле не увидимся!
— Ни пуха ни пера! — крикнул Марков вдогонку.
— К чёрту! — отмахнулся Сакен.
Через четверть часа дубель-шлюпка, выгребая на пределе сил, устремилась к Днепровскому лиману. Сакен не знал ещё, что турки, не ограничившись демонстрацией сил у Кинбурна и Очакова, уже направили скрытно часть гребного флота в лиман. Но и не зная этого, опытный кавторанг старался идти ближе к берегу, чтобы быть менее заметным со стороны моря.
Скрытно проскочить, к сожалению, не удалось. Противники заметили друг друга почти одновременно. От скопища турецких гребных судов сразу же отделились тринадцать галер и бросились на пересечку русскому судну.
Наши уходили на вёслах. Матросы гребли отчаянно, до кровавых мозолей на руках.
— Два! Р-р-раз! Два! Р-р-р-аз! — хрипло выкрикивали начальствующие над бортами мичмана. Но куда неуклюжей и тихоходной дубель-шлюпке тягаться в ходкости с быстроходными и манёвренными галерами! Дистанция между судном Сакена и преследователями быстро сокращалась. Вскоре турки уже поравнялись с дубель-шлюпкой.
— Сдавайс, урус шайтан! — кричали они весело, за перила палубные свешиваясь.
— Ишь, губы-то раскатали! — усмехнулся Сакен. — Пали по ним, ребята!
Первые же русские ядра, пущенные почти в упор, буквально разнесли в щепки борт ближайшей галеры. Заваливаясь набок, галера тотчас отвернула к берегу. А Сакен уже разворачивал дубель-шлюпку форштевнем на неприятеля. Это не было безумием! Манёвр был единственно верным решением в сложившейся ситуации. Дело в том, что дубель-шлюпки предназначались для ведения морского боя в строю фронта, а потому почти вся артиллерия располагалась у них в носовой части. У Сакена там стояли две 30-фунтовые пушки и одна 12-фунтовая. Вдоль бортов же находились лишь мелкие орудия да фальконеты.
Но сейчас Сакена волновало иное.
— Шлюпку на воду! — скомандовал он.
В неё попрыгали гребцы. Старшему, седому унтеру, кавторанг вручил судовой флаг и суворовский пакет.
— Уходите под берег! — говорил напоследок. — Пока османы нами заниматься станут, вы и проскочите. С Богом!
— Не сумлевайтесь! Всё сделаем как должно! — отвечал старый моряк, слёзы вытирая. — Может, ещё и свидимся!
— На том свете все повидаемся! — бросил Сакен. — Дорога каждая минута. Отваливайте!
Пока турки робко обходили со всех сторон одинокую дубель-шлюпку, старый унтер сумел уйти на своём судёнышке к берегу и укрыться в прибрежных зарослях. Да турки и не преследовали его. Все были заняты дубель-шлюпкой. Ещё бы: ведь награда за её пленение обещана немалая. По этой причине среди галер творились толкотня и неразбериха Каждый желал быть первым!
Наконец турки разобрались. Действия их стали согласованными и энергичными. Однако за это время русские моряки вывели из строя ещё два неприятельских судна Отвернув в сторону, галеры густо пачкали небо дымом разгорающихся пожаров. Зато остальные бросились в решительную атаку.
Уверенно маневрируя, Сакен трижды уходил от таранных ударов. Но промахиваясь, галеры снова и снова заходили в атаку. И неизбежное случилось… Пока Сакен уворачивался сразу от двух галер, из-за них выскочила третья и на полном ходу врезалась в борт дубель-шлюпки. От сильного удара рухнула мачта, полетел в воду носовой шпирон.
— Алла! Иль Алла! — заголосили турки, ринувшись на палубу.
— За мной, кто в Бога верует! — выхватил шпагу Сакен.
Орудуя мушкетонами, банниками и интрепелями, сакенцы отбросили первых, но на их место уже набегали вторые, третьи… Новый удар — это с другого борта сцепились с дубель-шлюпкой новая галера, за ней ещё и ещё… Вскоре рукопашный бой кипел по всему судну. Наши бились отчаянно, пощады не просили, но силы были неравны. Вот уже большая часть палубы захвачена врагом, вот уже торжествующие турки прицепили на обрубок мачты свой флаг.
— Господин кавторанг! — прохрипел перепачканный своей и чужой кровью боцман. — Кидайтесь за борт, а мы тута вас прикроем!
Сакен, не отвечая, отмахнулся: мол, нашёл о чём!
— Надо пробиваться к крюйт-камерскому люку! — крикнул он боцману. — Прикрывай мне спину!
Так, отбиваясь штыком и шпагой от наседавших турок, офицер и матрос пробивались к цели. Вот и крюйт-камера. У люка вповалку лежат наши и турки. Не теряя времени, Сакен схватил кем-то брошенный у пушки тлеющий фитиль.
— Никак рваться надумали, ваше высокородие? — бросил взгляд на фитиль боцман.
— Иного нам не остаётся! — кивнул Сакен. — Продержись хоть минуту и… прощай!
Одолев в два приёма ведущий в хранилище боезапаса трап, Сакен, не теряя времени, подбежал к ближайшему пороховому бочонку. В тусклом отсвете фитиля пороховая мякоть зловеще отливала блестящим свинцом. А сверху уже слышался топот ног по трапу.
«Всё, значит, отмучился уже мой Ерофей Акимыч! — мелькнула мысль у Сакена. — Теперь мой черёд! Господи, прими душу раба твоего!»
…Огненный столб взрыва буквально разнёс на куски дубель-шлюпку, а вместе с ней и сцепившиеся с ней галеры. Остальные в страхе бежали восвояси…
Известие о гибели судна и его отважного командира принесли принцу Нассау-Зигену матросы с уцелевшей шлюпки. Перед адмиралом они выложили засургученный пакет и Андреевский флаг.
— Так погибают настоящие герои! — сказал потрясённый случившимся французский принц. — Я знал многих храбрецов на всех флотах европейских, сам глядел смерти в глаза у бастионов Гибралтара, но такого видеть не приводилось!
Офицеры же флотильские, поминая погибшего друга, вспомнили об одном давнем разговоре. Как-то, расстроенный известием о попавшем в плен нашем корабле, Сакен сказал во всеуслышание:
— Господа, рассуждайте об этом несчастном обстоятельстве, как думаете и как каждый из нас поступил бы в подобном случае. А что до меня касается, если судьба приведёт вверенное мне судно в опасность достаться неприятелю, я скорее взлечу с ним вместе в воздух, нежели переживу подобное бесславие. В этом уверяю вас честным словом!
А через несколько дней на берегу Буга было найдено изувеченное тело героя. Сакена опознали лишь по чудом уцелевшему Георгиевскому кресту, который был получен кавторангом за восемнадцать морских кампаний.
Вот как описывает подвиг Сакена будущий знаменитый российский флотоводец адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин в своих воспоминаниях. В ту пору будущий адмирал являлся морским адъютантом Потёмкина и был в курсе всех событий, происходивших на юге России: «26-го мая, рано поутру, турецкие 9 кораблей, 6 фрегатов, 10 корветов и до 40 лансонов и кирлингичей показались у Кинбурна. При тихом и переменном ветре стали подходить к Очакову и становиться на якорь. В это время находились у Кинбурна дубель-шлюпка наша, вооружённая с носа двумя 3-пудовыми гаубицами, на бортах имела по три шестифунтовые пушки, и две из них поворачивались на корму. Командир сего дубель-шлона был капитан-лейтенант Иоган Сакен, славный морской офицер. По точным обстоятельствам, Сакен должен был идти на Глубокую пристань в соединение с флотилиею. Откланиваясь, он графу Суворову за завтраком, между прочим, говорил: „Меня турки даром не возьмут“, так точно и поступил.
Около полудня, простившись с графом, Сакен приехал на галион свой, снялся с якоря и поставил все паруса. Ветер ему благоприятствовал, тогда же, в то же самое время турки до 15-ти линейных и столько же гребных судов вооружённых сделали за ним погоню. Сакен был тогда, как казалось, вне опасности, но проплыв с половину расстояния, к несчастью Сакена, ветер стал тихнуть, в это время турки на парусах и на вёслах приближались к нему примерно. Сакен придержался к камышам левого берега, в сумерки ветер совершенно заштилел, и турки приблизились к нему на пушечный выстрел, Сакен храбро отпаливался и наносил большой вред туркам, но отбиться совершенно никак не мог. Сакен решился наконец послать всех людей на бак и приказал, чтобы они понуждали людей, бывших тогда на буксире, как можно сильнее грести, сам вошёл в свою каюту, под полом которой была и крюйт-камера, и в тот же почти миг взорвал своё судно, и сам с ним вместе взлетел на воздух. Турки в то время почти были готовы вскочить на судно, и некоторые уже готовились приставать, но со взрывом судна ужаснулись и с криком „алла, алла“ возвратились назад. Команда почти вся спаслась в камышах. Убитых было 4 унтер-офицера и 27 рядовых.
Сей поступок Сакена остаётся на произвол судить каждому по-своему. Сколько голов, столько и умов! Я знаю только то, что поступок Сакена не был чужд сердцу Императрицы. Она изволила щедро наградить старую мать и двух сестёр Сакена».
Императрица Екатерина II, узнавши о подвиге командира дубель-шлюпки, велела наградить всех родственников Сакена большими пожизненными пенсиями. Тяжело переживал смерть Христофора Ивановича Сакена и Суворов. Узнав о происшедшем вскоре сражении флотилии Нассау-Зигена и жестоком разгроме турецкого флота, он поспешил откликнуться на эту весть: «Здесь поговаривают, принц, что Вы за Сакена воздали с лихвой. Ежели это правда, так дай Бог, чтоб и далее было не хуже…»
Предоставим слово историку: «Сакен был несчастною, но славною и небесполезною жертвою, принесённою для чести и пользы нашего флага. Самоотвержение, им оказанное, изумило неприятелей, и после этого события они не имели духу сваливаться с нашими судами на абордаж. Данный Сакеном урок всегда удерживал их в почтительном расстоянии».
Прошло много лет, и черноморскую волну вспенил быстроходный минный крейсер. На борту его сверкало золотом: «Капитан Сакен». А над палубой реял Андреевский флаг, такой же, что и много лет назад развевался над судном, которое вёл в свой последний бой Христофор Иванович Остен-Сакен.
