А что произошло дальше с оставшимися в живых членами экипажей трех погибших кораблей? Как сложились их судьбы?

Что касается капитана 2-го ранга Негоды, то именно он сразу же был определен главным виновником произошедшей трагедии.

Разумеется, вина Негоды несомненна, но, как мы уже выяснили, виноват был далеко не он один. Командиру дивизиона была вполне закономерно уготована роль пресловутого стрелочника. Это на флоте понимали все, в том числе, безусловно, и сам «стрелочник».

Когда Негода несколько пришел в себя от пережитых потрясений и написал рапорт об обстоятельствах операции, сразу же встал вопрос, что с ним делать дальше?

Выбор был, в общем-то, невелик. Негоду следовало отдать под суд военного трибунала и расстрелять, либо разжаловать и отправить с глаз долой куда-нибудь подальше с Черноморского флота. Почему комдива сразу же не отдали под суд военного трибунала? Это еще одна загадка событий 6 октября. Скорее всего, потому, что командование ВМФ и ЧФ прекрасно понимали, что масштаб трагедии вышел на уровень Верховного Главнокомандующего и последнее слово будет принадлежать ему. Так всё в конечном итоге и оказалось. Неизвестно, чем все бы закончилось для бывшего командира дивизиона эсминцев, если бы не вмешательство Сталин.

Верховный Главнокомандующий пожелал лично увидеть виновника катастрофы! Сам факт интереса Сталина к трагедии 6 октября 1943 года весьма примечателен. Я не помню больше случая, чтобы Сталин в годы войны вызывал к себе потерпевших поражение командиров батальонов и полков. Это и понятно, ибо командир полка — это не масштаб Верховного Главнокомандующего! Но в данном случае было сделано исключение. Вызов в Москву Негоды говорит о том, что Сталин не ограничился дежурными докладами адмиралов, а пожелал по-настоящему до конца разобраться в происшедшем, разобраться, чтобы сделать для себя определенные выводы на будущее. Для этого Верховному Главнокомандующему и нужен был капитан 2-го ранга Негода.

За уже сидевшим под арестом Негодой прислали специальный самолет из Москвы. Можно представить состояние Негоды, когда он узнал о предстоящем полете: ведь поездка к Сталину могла закончиться самым печальным образом.

Дальнейшие события я привожу в изложении ветерана ЧФ контр-адмирала Митина, которому о них рассказал в свое время сам Негода

Отправляя Негоду в Москву, его начальники на всякий случай подстраховались и сорвали с опального комдива погоны. При этом на тот момент никакого приказа об отстранении Негоды от занимаемой им должности и о его разжаловании не было.

Как бы то ни было, но в Москву Негода летел в кителе без погон и нашивок. С аэродрома его сразу повезли к Сталину. Некоторое время Негода ждал в приемной, затем секретарь Сталина Поскребышев пригласил его в кабинет вождя. Поздоровавшись, Сталин самым подробным образом расспросил бывшего комдива об обстоятельствах катастрофы, при этом его интересовало все: цель операции, ее ход, поведение моряков, обстоятельства гибели кораблей, действия нашей авиации и тактика немецких пикировщиков. Выслушав ответы, Сталин, насколько помолчав, спросил:

— Как же все-таки вы, товарищ Негода, погубили сразу три лучших корабля?

— Спасал советских людей, как вы учили, товарищ Сталин! — ответил стоявший навытяжку Негода.

Верховный Главнокомандующий подошел вплотную к бывшему комдиву, некоторое время пристально смотрел ему в глаза, а затем кивнул на дверь:

— Идите, товарищ Негода!

Выходя из сталинского кабинета, Негода ожидал увидеть конвой, но никакого конвоя не было. Поскребышев сказал Негоде, чтобы тот ехал в Наркомат ВМФ. В Наркомате Негоде вручили предписание о переводе его на Тихоокеанский флот, куда он сразу и убыл. При этом бывший комдив не был даже лишен своего воинского звания.

Достаточно интересна последующая судьба Негоды. На Тихом океане, куда он прибыл из Москвы, ему не дали никакой должности. Понять тогдашнего командующего Тихоокеанским флотом адмирала Юмашева можно. Всех нюансов отношения Сталина к происшедшему и степень вины Негоды он не знал, а рисковать лишний раз было ни к чему. Любопытно, что направление Негоды на Тихий океан в его личном деле никак не отражено. Это можно объяснить только тем, что на ТОФе он пробыл очень недолго и при этом не занимал никакой должности, а может быть, и вообще туда не доехал. При этом Негоду в течение четырех месяцев после трагедии никто не разжаловал. Приказ о разжаловании Негоды до звания капитана 3-го ранга был подписан лишь 4 марта 1944 года, то есть почти день в день со снятием с должностей и разжалованием вице-адмиралов Владимирского и Степанова. О степени вины последнего мы еще поговорим в свое время.

К этому времени относится характеристика, подписанная на Негоду командиром эскадры Черноморского флота вице-адмиралом Басистым: «В последней операции 5–6 октября по обстрелу Феодосии и Ялты и при действиях на коммуникациях Крымского побережья в составе лидера “Харьков”, эсминцев “Способный” и “Беспощадный”, капитан 2 ранга Негода допустил ряд тактических ошибок, которые способствовали гибели этих кораблей. Имеет недостатки в оперативно-тактической подготовке, успешно работает над повышением этих знаний. Состояние здоровье слабое, болел около 2-х месяцев (воспаление желчного пузыря). Желательно перевести на береговую службу». Характеристика явно выжидательная. В ней Басистый указывает на вину Негоды в гибели кораблей, но оставляет путь к отступлению в виде ссылки на «плохое здоровье» и, на всякий случай, делает вывод о желательности перевода Негоды на берег.

А вскоре Негода, согласно его личному делу, переводится старшим помощником командира линейного корабля «Октябрьская революция» на Балтийский флот. Получается, что «здоровье слабое» вовсе не при чем! Любопытно, что линкор входил в состав эскадры, командовал которой опальный Владимирский. Думается, что такое совпадение не было случайностью. В декабре 1944 года Кузнецов восстанавливает Негоду в звании капитана 2-го ранга, а вскоре назначает командиром крейсера «Максим Горький».

Еще одна из послевоенных служебных характеристик на Негоду: «За период Великой Отечественной войны приобрел большой боевой опыт по набеговым операциям миноносцев и обстреле побережья временно занятого противником.;. Приобрел также большой опыт по уклонению от бомбардировочной пикировочной авиации и береговой артиллерии противника».

Непонятно почему, но вскоре Негоду снова понижают в должности, и он командует дивизионом эсминцев на Балтике, а затем трофейным броненосцем береговой обороны «Вайнемяйнен».

Только после этого удается назначить Негоду на адмиральскую должность — командиром дивизии строящихся и ремонтирующихся кораблей. На этой должности Негода становится в 1951 году контр-адмиралом. Впоследствии он служил военно-морским советником в Польше, являлся начальником управления вспомогательных судов ВМФ, в 1961 году был уволен в запас, имея на груди шесть боевых орденов. Умер Григорий Пудович Негода в Ленинграде в 1973 году.

К сожалению, и Негода не удержался от мемуарного зуда. В 1966 году он написал и издал книгу своих воспоминаний «Беспощадный». Судя даже по названию, книга повествует о подвигах офицеров и матросов эсминца «Беспощадный». Но напрасно вы будете искать в ней ответы на вопрос: что же вспомнилось бывшему комдиву о событиях 6 октября 1943 года? Как и следовало ожидать, контр-адмиралу Негоде не вспомнилось абсолютно ничего! Книга воспоминаний завершается описанием боевого похода «Беспощадного», который предшествовал походу 5–6 октября и завершился для корабля сравнительно благополучно. Трагедия, которая произошла с кораблем и его экипажем спустя буквально пару недель после описываемых Негодой событий, в книгу почему-то не вошла Последняя глава книги «Беспощадный» озаглавлена Негодой весьма претенциозно — «Хозяева моря». Увы, когда знаешь, что произошло с «Беспощадным» и с теми, кто служил на нем, на самом деле, то столь пафосное название главы выглядит уже как настоящая издевка Какие уж «хозяева», когда всех перетопили…

Из книги Г.П. Негоды «Беспощадный»: «Наши набеги на побережье сеяли панику в стане врага Пленные немцы на допросах говорили, что гитлеровские офицеры с большой неохотой шли служить в портовые города и засыпали свое командование рапортами с просьбой перевести на службу в гарнизоны, расположенные в глубине Крымского полуострова, подальше от берега.

Советские моряки были хозяевами моря. Наши надводные корабли и подводные лодки проникали в любой его район — грозные, могучие, неуловимые. И в числе этих кораблей почти всегда оказывался Краснознаменный “Беспощадный”. Команда его значительно обновилась, но молодежь быстро перенимала опыт ветеранов, стремилась не отставать от них…

Деятельность “Беспощадного” проходила у меня глазах. В походах чаще всего мой штаб находился этом корабле. Я знал, что Пархоменко и его подчиненные быстрее и точнее других поймут и осуществят мой замысел, а, равняясь по флагманскому кораблю, и другие миноносцы будут действовать четко: в море, в бою сила примера необычайна, об этом знает каждый командир…

…Цветет советская земля, которую народ наш отстоял в смертельных боях, выходил, украсил трудом. На месте недавних развалин и пепелищ выросли города еще более прекрасные, чем прежде…

…Над Родиной нашей царит мир, добытый в битвах, освященный кровью героев. Дорогой ценой завоеван он, и народ бережет его как зеницу ока. Вот почему на земле, в воздухе, на морских просторах продолжают нести неусыпную вахту советские воины, верные сыновья своего великого народа.

Много перемен произошло за эти годы на наших флотах. Новое поколение военных моряков водит в походы боевые корабли. Изменилась техника флота. Теперь в руках моряков такое оружие, о котором мы, участники минувшей войны, не могли и мечтать…»

Концовка книги бывшего комдива — словно цитаты агитпропа… О судьбе же «Беспощадного» сказано весьма кратко, туманно и пафосно: «Напрасно мы стали бы искать в гаванях корабли, которые когда-то входили в наш дивизион. Нет в составе флота и Краснознаменного эсминца “Беспощадный”. Он отслужил свою службу, до конца был воином и героем, ни разу не дрогнувшим перед врагом. Не сможем мы встретиться и со многими моряками этого корабля, которые отдали свои жизни в боях за родную землю…»

Что касается судеб оставшихся в живых офицеров погибших кораблей, то часть из них (в том числе и старший лейтенант Сысоев) остались служить на Черном море. Другая часть была переведена для продолжения службы на Северный флот.

Ну а что стало с оставшимися в живых матросами? Раненых (а их было большинство) отправили в госпиталь, здоровых же — во флотский экипаж в Поти.

Корабли эскадры, разумеется, нуждались в опытных моряках. Однако начальники не без оснований полагали, что чудом оставшиеся в живых, потрясенные происшедшим и озлобленные за смерть своих товарищей, матросы с погибших кораблей могут стать источником нездоровых разговоров. Вспомним, что в то время у личного состава эскадры и так было подавленное состояние. А тут еще на корабли придут оставшиеся в живых непосредственные участники событий, которые, конечно же, не будут сидеть молча. Поэтому что делать дальше с матросами, было для начальников не ясно. Очевидным было лишь то, что на корабли эскадры их распределять нельзя. Но куда же их девать?

Это сейчас у нас много говорят о необходимости психологической реабилитации после пережитых ужасов боя. В то время над этим никто особо не Задумывался. Единственным способом снятия стресса была, как правило, бутылка водки. А уцелевшие матросы действительно находились в состоянии самого настоящего нервного срыва. И этот срыв нашел себе выход!

Дело в общем-то, не стоило и ломаного гроша — подвыпившие матросы надавали по зубам наглым грузинам-торговцам, которые, прикрываясь липовыми справками, вместо фронта «ударно вкалывали» на местных рынках. И хотя в результате этого инцидента никто особенно не пострадал, расправа с матросами погибших кораблей была поистине чудовищна — их всех без разбора сразу же отправили в штрафбат, то есть почти на верную смерть.

Штрафники, как известно, искупали свои преступления в боях кровью. Какие же преступления совершили матросы с «Харькова», «Беспощадного» и «Способного»? Только то, что не погибли вместе со своими товарищами, а умудрились остаться в живых! На самом деле преступление — бездарное уничтожение трех собственных кораблей — совершили сами начальники, но смывать преступление кровью они почему-то определили других. Вот кому по-настоящему было место в штрафбате, так это убийце Горшенину, с которого, однако, даже не сорвали погон!

Поразительно, но именно таким чудовищным способом начальники одним махом избавились от свидетелей своего преступления. Как говорится: есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы… На этом, казалось бы, можно было поставить точку, потому что шансов выжить у матросов в штрафбате было немного.

Однако на этот раз все обернулось совсем не так, как надеялись флотские начальники.

Из воспоминаний ветерана войны полковника в отставке Ивана Илларионовича Рощина, служившем в 1943 году агитатором штрафной роты 47-й армии, сражавшейся под Новороссийском: «Однажды в штрафную роту привезли необычное пополнение. Это были моряки из Поти, человек тридцать. Командир роты говорит:

— Иди, Иван, разберись, что там за публика!

На этот раз “публика” действительно была неординарная. Боевая — в самом прямом и конкретном смысле этого слова. Вернувшись из очередного похода, где погибли их корабля, пошли в увольнение на берег. Помянули погибших товарищей, и очень не понравились морякам рыночные торговцы — здоровые мужики, место которых в трудный для Родины час, конечно, не за прилавком, а на фронте. Ну, моряки и объяснили им это на деле, за что угодили под трибунал — с подачи местных властей.

Вот моряки и говорят тоскуя:

— Дайте вы нам какую-нибудь настоящую работу! Что мы — в окопах будем сидеть?..

Штрафникам в разведку ходить не разрешалось. А нашей дивизионной разведке никак не удавалось взять языка. Моряки загорелись этой идеей — да мы вам его притянем — и не одного!

В течение нескольких дней они изучали расположение противника, распорядок дня педантичных немцев… А потом просто “нокаутировали” их, напали умело и очень неожиданно. Многих перебили, а пятерых — кляп во рту — доставили в расположение роты. Пленных сразу же забрали разведчики, дивизия получила благодарность, а штрафная рота… Она и есть штрафная. Хорошо, хоть моряков вскоре удалось отпустить».

А теперь вдумаемся в жуткий смысл прочитанного! Командование флота и эскадры с необъяснимой легкостью отправляет своих героев-матросов (тех, кто только что остался жив вопреки «всех их усилиям»!) на верную смерть, а командир штрафной роты (ему-то, казалось бы, какое дело до всего этого!), поняв то, что так и не смогли (или не захотели) понять большие флотские начальники, спасает этим матросам жизнь!

Надо признать и то, что и сами матросы спасли немало жизней своих товарищей по несчастью. Дело в том, что с помощью штрафников всегда проводилась так называемая разведка боем За красивым названием кроется беспощадная и кровавая атака на подготовленные к обороне позиции немцев с целью выявления их огневых точек и добычи языков. Во время разведки боем клали порой, без всякой пользы, целые батальоны. Поэтому и гнали на пушки и пулеметы врага обычно именно штрафников, ведь на то они и штрафники. Поэтому мы можем с большой степенью уверенности предположить, что своей дерзостью и лихостью матросы-черноморцы предупредили кровопролитную разведку боем.

Бывший старший помощник «Харькова», а впоследствии вице-адмирал П.В. Уваров в своих мемуарах «На ходовом мостике» сообщает о дальнейшей судьбе нескольких «харьковчан». Так, оставшиеся в живых командир БЧ-1 Телятников и командир БЧ-4 Иевлев были переведены для дальнейшей службы на Северный флот, командир БЧ-5 Вуцкий и командир группы управления Сысоев остались служить на Черноморском флоте. П.В. Уваров прослеживает послевоенную судьбу и нескольких матросов своего корабля: дальномерщика Семенкова, машиниста-турбиниста Рогачева, командира отделения артиллерийских электриков Никулина, писаря Руднева и ставшего кинорежиссером киностудии им Довженко артиллерийского электрика Ланциуса.

Хорошо известно, что бывший артиллерист «Харькова» старший лейтенант Сысоев стал впоследствии полным адмиралом и командующим Черноморским флотом, и, по отзыву знавших его в этой должности, очень даже неплохим. Старший помощник командира «Харькова» капитан-лейтенант Жуковский тоже впоследствии дослужился до адмиральских погон, закончив свою службу оперативным дежурным Черноморского флота.

Из книги контр-адмирала Г.П. Негоды «Беспощадный» написанной в 60-х годах XX века: «На флоте широко известно имя бывшего командира “Беспощадного” Виктора Александровича Пархоменко, ныне вице-адмирала. Служит на флоте комиссар “Беспощадного” Тимофей Тимофеевич Бут, ставший ныне контр-адмиралом. Каждый моряк миноносца испытал на себе обаяние этого страстного большевика, и, “возможно, поэтому некоторые наши товарищи пошли по его пути, стали политработниками. Именно так поступил матрос-турбинист Марченко. После войны он окончил военно-политическое училище. Сейчас Алексей Алексеевич Марченко — капитан 3 ранга, заместитель командира по политчасти. От него я узнал о судьбе Петра Вакуленко. Раньше думалось, что бывший старшина машинистов станет инженером, а он тоже избрал трудный и благородный путь воспитателя. Петр Максимович Вакуленко — заместитель командира корабля по политической части.

С Тихоокеанского флота пишет мне капитан 2 ранга Александр Михайлович Тихонов, в прошлом матрос-электрик с “Беспощадного”. Он закончил Военно-политическую академию. Получил высшее политическое образование и матрос-торпедист Михаил Федорович Ширяев. Из него вышел хороший, инициативный политработник.

Недавно в Москве я встретился с человеком в гражданском пальто и шляпе, лицо которого показалось знакомым.

— Григорий Пудович! — воскликнул он.

По голосу и я узнал его — Соловьев!

Да, это тот самый Леша Соловьев, который во время стрельбы “Беспощадного” по берегу был радистом на корректировочном посту. Сейчас Алексей Степанович Соловьев — видный работник одного из министерств…»

К этому можно добавить, что бывший командир «Беспощадного» Пархоменко еще раз оставил свой след в истории нашего флота. Именно в бытность его командующим Черноморским флотом трагически погиб линейный корабль «Новороссийск», унеся с собой более шести сотен жизней. В гибели корабля была большая личная вина командующего флотом. За гибель «Новороссийска» Пархоменко был разжалован из вице-адмирала в контр-адмиралы и направлен на исправление руководить аварийно-спасательной службой ВМФ (логику в таком назначении понять достаточно сложно). Впоследствии он был восстановлен в звании вице-адмирала и умер в 90-х годах XX века в Москве в очень преклонных годах.

Отдельно, видимо, надо остановиться на дальнейшей судьбе командира «Способного» капитана 3-го ранга А.Н. Горшенина, запятнавшего себя кровавой расправой над собственными матросами во имя спасения собственной жизни. Где именно находился Горшенин после трагедии 6 октября в течение полутора месяцев, неизвестно. Может быть, на самом деле от греха подальше был отправлен куда-то подальше, может быть, находился в госпитале. В конце ноября 1943 года его назначают командиром охраны рейда только что освобожденного Очаковского порта. Такое назначение очень похоже на ссылку. После командования известным всему флоту кораблем заведовать рейдом маленького, почти ничего не значащего порта, — это явное понижение. Однако при этом назначении практически исключалась встреча Горшенина со своими бывшими сослуживцами по событиям 6 октября. Эскадра по-прежнему стояла в Поти. Любопытно, что едва эскадра перешла с Кавказа в Севастополь, то есть поближе к Очакову, Горшенин немедленно был отправлен из Очакова на учебу в Военно-морскую академию. В конце 1946 года он возвращается на Черное море. Непосредственных свидетелей событий 6 октября на эскадре ЧФ почти уже не было. В течение двух лет он последовательно командует эсминцами «Железняков» и «Сообразительный». Однако бывший командир «Способного» продолжает пить. За это его уже второй раз отстраняют от должности. Некоторое время Горшенин пребывает в распоряжении командующего ЧФ, а затем его переводят на Балтику офицером-оператором Таллиннского водного района. Это опять серьезное понижение. Спустя некоторое время Горшенину снова предоставляется шанс поправить свою карьеру. Его назначают старпомом на трофейный немецкий крейсер «Адмирал Макаров», но начинается новая серия запоев и вместо командирского мостика следует новое понижение. На сей раз Горшенин становится помощником начальника штаба бригады траления. Здесь он, впрочем, долго не задерживается. Спустя несколько месяцев Горшенина переводят во Владивосток преподавателем военно-морского училища. Там он продолжает пить. И несколько месяцев спустя его оттуда столь же срочно убирают. Горшенин снова оказывается на Балтике. Он снова переходит с одной должности на другую, задерживаясь на каждой по 3–4 месяца.

Возникает впечатление, что его просто не знали, куда пристроить. Пить бывший командир «Способного» при этом не прекращал. Почему руководство ВМФ было столь лояльно к Горшенину? Из-за его былых боевых заслуг? Офицером он и на самом деле был боевым. Однако обратим внимание, что на фоне иконостасов его соратников наград за войну у Горшенина практически нет. Только орден Боевого Красного Знамени, полученный в 1941 году, и орден Красной Звезды за выслугу лет. Звание капитана 1-го ранга он все же получил, хотя и значительно позднее своих бывших соратников по войне. Последние два года своей службы Горшенин, в очередной раз отстраненный от занимаемой должности, состоял в распоряжении командующего БФ и в 1960 году наконец-то был уволен. Сейчас трудно что-то утверждать относительно служебного пути Горшенина однозначно, однако думается, что многолетняя лояльная терпимость командования ВМФ к его пьянству имела свои конкретные причины. Вспомним, как беспощадно расправились в те же годы с А.И. Маринеско, которому не помогли даже его знаменитые победы! В лояльном отношении к постоянному пьянству Горшенина я вижу попытку командования ВМФ в лице Кузнецова попытку загладить свою моральную вину за трагические события 6 октября 1943 года. Что же касается самого Горшенина, то вполне возможно, что в спиртном он искал спасения от угрызений совести за совершенные им преступления. Во всяком случае, в это хотелось бы верить.

О судьбе остальных выживших членов экипажей погибших кораблей у автора пока информации нет.