Враги или дураки?
Вскоре в Артур перебралась и Александра Дмитриевна. Былая наивная хохотушка давно превратилась в гордую и степенную адмиральшу. Приехав, она перво-наперво распорядилась, чтобы на фронтоне дубасовского дома вылепили фамильный герб – серебряную галеру с золотыми вёслами. Затем взялась и за жён офицерских. И если командиры кораблей вечерами засиживались в кабинете у адмирала, то их супруги получали дельные советы и наставления от адмиральши. Будучи женщиной далеко не глупой и любознательной, Александра Дмитриевна старалась быть в курсе всех эскадренных дел, а иногда даже присутствовала на служебных совещаниях.
У самого Фёдора Васильевича дел меж тем хватало. Не всё шло так гладко, как хотелось бы. Не установились, к примеру, отношения с прибывшим в Артур сухопутным генералом Субботичем. Тучный и надменный Субботич, едва приехав, сразу же объявил себя начальником всех сил, находящихся в порту и крепости. Дубасов промолчал. Генерал, расценив это как свою победу, начал требовать от Дубасова ежедневных докладов о положении дел в эскадре. Это уже был вызов, и Дубасов возмутился:
– Коль крепость для эскадры приобретена, а не наоборот, то моряку здесь и главенствовать надлежит!
Но Субботич был мнения иного, а флотских принялся просто третировать, подвергая не только оскорблениям, но и арестам. Это переполнило чашу терпения решительного «адмирала Ду».
Развязка ждать себя не заставила. В один из ближайших праздников, когда после торжественного построения всех гарнизонных частей и богослужения начальственные особы направились приложиться к кресту, толстый Субботич попытался демонстративно обогнать Дубасова, чтобы оказаться у распятия первым. Но не тут-то было! В самый последний момент, когда тяжело дышавший генерал уже сложил губы дудочкой и тянулся к кресту, подоспевший Дубасов словно невзначай подтолкнул локтем соперника и тот, промахнувшись, смачно чмокнул в пустоту.
Позор получился большой. Разобиженный Субботич в тот же день отписал возмущённую бумагу военному министру, а Дубасов тут же парировал её аналогичным посланием на имя генерал-адмирала. Вскоре для разбирательства из столицы прикатила внушительная комиссия во главе с генерал-адъютантом Доменом.
Дубасов разъяснил ситуацию Домену здраво:
– Я нарочно пошёл на столь мальчишеский шаг, чтобы привлечь внимание к вопросу единоначалия. Обстановку на Востоке вы знаете: не сегодня-завтра грянет! В Артуре же нет до сих пор единого руководителя. И это при том, что у нас за спиной опыт Севастополя! Неужели нужна ещё одна головомойка, чтобы понять столь очевидное!
– Конечно, конечно, Фёдор Васильевич, – кивал головой Домен. – Но каково ваше мнение, кому надлежит руководствовать в Артуре?
– Моё мнение однозначно, – хлопнул ладонью по столу адмирал. – Во главе приморских крепостей должны стоять моряки! Россия помнит Нахимова, но напрочь забыла Остен-Сакена!
Только спустя два года Николай II счёл нужным поинтересоваться результатами работы комиссии. Прочитав бумагу, повздыхал и сказал:
– Видимо, единовластие в Артуре и в самом деле необходимо. Будем думать!
Но ни до начала Русско-японской войны, ни до начала осады Порт-Артура вопрос о единоначалии так и не был решён…
Распрощавшись с Ломеном, Дубасов предпринял ещё две отчаянные попытки, чтобы хоть как-то поправить тяжёлое положение с базированием нашего флота на Востоке. Делал он это на свой страх и риск, без всякого разрешения из Петербурга. На что надеялся? Наверное, на здравый смысл столичных деятелей, которые должны наконец понять, что Порт-Артур – это ловушка и что следует, пока не поздно, искать новые места базирования.
Прежде всего, Дубасов попытался занять архипелаг Миао-Дао, что занимал стратегически важное положение неподалёку от Порт-Артура. Не теряя времени, адмирал выслал туда крейсер «Дмитрий Донской» со строгим приказом отгонять от островов всех, невзирая на флаги. Но и здесь Дубасов не нашёл поддержки. За самоуправство ему был объявлен выговор, а крейсер велели немедленно вернуть. Именно острова Миао-Дао станут в период осады Порт-Артура летучей базой японского флота, что значительно осложнит положение русской эскадры.
«Ладно, – проглотил обиду адмирал. – Попробуем укусить наших друзей с другой стороны». Заручившись частной поддержкой наших послов в Пекине и Сеуле, адмирал принялся выторговывать у корейцев небольшую территорию порта в столь любимом им Мозампо. Официально он объявил, что кусок земли нужен ему исключительно для угольного склада.
– Возьмём участок, значит, не пустим японцев в Мозампо, – внушал он своим штабным. – А там видно будет. По крайней мере, всегда будет где приткнуться по пути из Артура во Владивосток.
О необыкновенной храбрости Дубасова ходили легенды. «Не человек – кремень» – так отзывались о своём командующем, моряки тихоокеанской эскадры. Это мнение разделяла в конце XIX – начале XX века вся Россия. Казалось, что на этот раз храбрость и решимость Дубасова сделают своё дело.
Но снова заработала бюрократическая машина. И хотя всё было уже сделано и оставалось только перечислить корейцам деньги, вмешалось Министерство иностранных дел. Граф Муравьёв чувствовал себя лично оскорблённым.
– Что там у вас происходит?! – выговаривал он новому управляющему Министерством адмиралу Авелану. – Какой-то эскадренный начальник решает за меня дела высокой политики. Задета не только честь моего министерства, но и моя лично! Я требую снятия с должности этого партизана!
Священник Николай Касаткин, обращавший японцев в православие, вспоминал позднее: «„Зачем Вам Корея?“ – вопросил я когда-то адмирала Дубасова. „По естественному праву она должна быть наша, – ответил он, – когда человек протягивает ноги, то сковывает то, что у ног; мы растём и протягиваем ноги, Корея у наших ног, мы не можем не протянуться до моря и не сделать Корею нашею“».
А в Мозампо уже ошвартовалась канонерка «Кореец», наглядно показывая серьёзность российских намерений. Всполошились японцы. А тут и новая телеграмма из столицы: «Предоставить документы для разбирательства. До выяснения всех обстоятельств все покупки прекратить».
И пошла писать губерния! Дубасов бумагу, ему три в ответ, он три, ему восемь! Наконец даже до Муравьёва дошло, что кусок землицы нам не помешает. Граф выдавил из себя: «Да».
Но было уже поздно. Японцы через подставных лиц перекупили землю, а для защиты её от русских посягательств пригнали отряд крейсеров адмирала Хидака. Мозампо был потерян для русского флота навсегда.
Тем временем Дубасов уже вовсю занимался обустройством Порт-Артура. И опять ему не сиделось спокойно! Фёдор Васильевич теперь стремился убедить петербургских стратегов оставить в Артуре китайский флот.
– Мысль проста, – удивляется адмирал несообразительности императора и министров. – Мы за просто так получаем сильного союзника, как на суше, так и на море!
Китайские корабли было велено немедленно из Артура выдворить.
– Будто рок какой-то, – разводил руками Дубасов. – Стоит что-то предложить, как тут же велят делать всё наоборот. Не пойму, то ли враги там сидят, то ли дураки!
Весной 1900 года, оставив в Артуре несколько судов, эскадра двинулась во Владивосток на ремонт. «Рюрик» с «Россией» завернули в Иокогаму. Так русских моряков в Японии ещё не встречали: японцы буквально таяли от улыбок и не разгибали спин от беспрерывных поклонов.
– Русики! Русики! – хлопали они в ладоши. – Наш дом – ваш дом! Заходи, заходи! Дорогим гостем будешь!
– И чего это они так нас вдруг полюбили? – удивлялся мичман с «Рюрика» Петя Вырубов, сидючи с затёкшими ногами на циновке и попиваючи сакэ.
– А того, Петенька, что Мозампо мы им подарили, а такой подарок многого стоит! – отвечал ему командир крейсера Николай Александрович Гаупт.
Помимо всего прочего, с эскадрой Дубасов привёз и много русских орденов, жалованных Николаем II японским вельможам. Ордена адмирал раздавал, сверяясь со списком. Вечером жаловался:
– Вроде вчера уже одному проходимцу Станислава вручал, глядь, а он сегодня уже за Владимиром бежит! Поди их разбери, все как один друг на друга похожи!
В свою очередь от имени японского императора Дубасову был пожалован орден Восходящего Солнца. Орден адмирал принял, но не носил его никогда. Затем была торжественная аудиенция у императора. И наконец, вершина гостеприимства – перенесение традиционного японского праздника «цветение вишен», в связи со скорым уходом русских кораблей, на более раннее время. Но Дубасов насчёт благожелательности японцев не обольщался. В Петербург он доносил: «Главною причиною, несомненно, возникшего нынче в Японии желания установить с Россией добрые отношения является принятая нами в Корее новая политика, которая более не угрожает… интересам Японии».
Наконец, оставив за кормой гостеприимную Иокогаму, корабли устремились к родным берегам во Владивосток. Там Дубасов снова (в который уже раз) вступил в полемику с министерством. Причиной тому стало нежелание столичных флотоводцев серьёзно заниматься судоремонтом на востоке. Наверное, здесь и сорвался командующий эскадрой. Сказалось многомесячное нервное напряжение. Дубасов отправлял резкие телеграммы, получал выговоры и отправлял новые депеши.
Уже после занятия Порт-Артура Дубасов вернулся во Владивосток для ремонта кораблей, ему пришлось телеграфировать в Петербург, что Владивостокский порт по-прежнему, не удовлетворяет потребности эскадры: «Без материалов работать невозможно, а в Порт-Артуре их нет, и во Владивостоке их недостаточно… Все оказавшееся в порту уже разобрано нашими судами, и теперь порт покупает на рынке то, что можно найти, таким образом, уже 1 1/2 года эскадра живёт случайными присылками и мелкими покупками… Большая часть исполнявшихся в этом году дефектов осталась от прошлого года, хотя суда и чинились во Владивостоке до наступления морозов; если бы суда не произвели ремонт в Японии, большая часть их не могла бы теперь двигаться».
– Надо было срочно развивать ремонтную базу на Дальнем Востоке, строить доки, мастерские, заводы. Но денег на это особенно никто не выделяет. Единственный сухой док не в силах обеспечить всё увеличивающуюся эскадру! – злился Дубасов и слал в столицу всё новые телеграммы.
– И что это Дубасов так беспокоится? – раздражённо хмыкали столичные начальники, читая его послания. – Зачем вкладывать огромные деньги в Приморье, когда мы всегда можем перегонять корабли на Балтику и тут всё прекрасно ремонтировать!
В неоднократных донесениях Дубасов пытался обратить должное внимание Петербурга и на приготовления Японии к войне. «Страна деятельно и настойчиво готовится к ней и в виду этого мы, по моему убеждению, не можем связывать себе руки в действиях, которые прямо необходимы, чтобы не быть застигнутыми в беспомощном состоянии. Об этом я не могу и не должен умалчивать перед моим начальством прямо по долгу присяги». Правильность данной им оценки дальневосточного вопроса полностью подтвердилась последующими событиями, вызвавшими неудачную для России войну с Японией.
В конце концов терпение у начальства лопнуло.
– Дубасов устал, и его пора менять! – резюмировал адмирал Авелан после очередного дубасовского послания. – Он прямо-таки хочет поссорить нас с японцами!
– Этого крикуна и паникёра давно пора приструнить! – согласился генерал-адмирал Алексей Александрович, больше известный в морских кругах под прозвищем Семь пудов августейшего мяса.
Император, как это обычно за ним водилось, повздыхал:
– Конечно, Фёдор Васильевич – герой турецкой войны. Но уж больно неуживчив стал. Подавай ему войну, и всё тут! А где мы ему войн понаберём?
Посмеялись. Николай рапорт генерал-адмирала об отзыве Дубасова в Петербург подписал.
В двадцатых числах июля 1899 года, когда командующий готовил эскадру к новому походу в Порт-Артур, во Владивосток прибыл вице-адмирал Гильтебрандт. Немного смущённый ситуацией, он передал Дубасову засургученный пакет.
– Всё ясно и без бумаг высочайших! – буркнул Дубасов, печати срывая. – Ну вот, значит, и отплавался я! Принимайте дела! И поздравляю вас с назначением!
В последний день июля Дубасов спустил свой флаг на своём любимом «Рюрике», на катере обошёл эскадру, прощаясь с командами и кораблями. Через несколько часов паровоз уже уносил его от берегов Тихого океана, уносил навсегда. Горькую пилюлю отстранения от службы Дубасову подсластили вице-адмиральским чином и должностью начальника технического морского комитета.
Справедливости ради следует сказать, что Гильтебрандт, едва приняв командование эскадрой и войдя в курс дела, также стал требовать приобретения порта на юге Кореи и также не нашёл никакой поддержки. Проблема незамерзающей русской военно-морской базы на Тихом океане, пусть крайне неудачно, была решена.
Начало войны с Японией и бандитское нападение на Порт-Артур, закончившееся торпедированием нескольких наших кораблей, Дубасов воспринял как неизбежное зло. Тотчас поехал в министерство узнать: может, ему какую-нибудь должность на действующем флоте предложат?
– Я готов на любое место! – заявил он Авелану. – Могу эскадру, отряд кораблей принять, далее портом командовать. Опыта хватит!
– Успокойтесь, Фёдор Васильевич! Тут и так голова кругом идёт! – не очень вежливо оборвал его управляющий министерством. – Надо будет – позовём!
– А кто назначается командующим Тихоокеанской эскадрой? – поинтересовался Дубасов.
– Государь распорядился определить туда Макарова.
– Что ж, Степан Осипович кандидатура достойная, – заметил Дубасов.
Дубасов и Макаров были старыми друзьями и соперниками одновременно. Оба – герои турецкой войны, оба всё время шли и в чинах, и в должностях, как говорят, «ноздря в ноздрю». Конечно, Дубасову было где-то обидно, что не его, а Макарова определил государь к столь важной должности, но зла на Степана Осиповича Дубасов не держал, и на вокзал проводить его пришёл, и на прощанье обнял.
И Макарову, и Дубасову история отвела своё место. Оба остались в народной памяти, но, увы, по-разному. Вице-адмирал Макаров погиб на броненосце «Петропавловск», подорвавшемся на мине. Судьба Дубасова сложилась иначе.
