В февральские дни 1665 года Генеральные штаты завершали последние приготовления к неотвратимой схватке со своим скандальным запроливным соседом. Помимо продолжавшегося острого торгового соперничества двух государств на морских дорогах была и еще одна немаловажная причина, провоцировавшая столкновение, — это личная ненависть английского короля Карла Второго к голландцам: он не мог забыть, как в дни его изгнаний они отказались дать ему приют. Столкновение двух великий океанских держав провоцировала и Франция, руководимая хитрой политикой Кольбера, создававшего свой собственный флот и мечтавшего о взаимном уничтожении других. При этом король Людовик Четырнадцатый обещал Голландской республике свою всемерную помощь. Чтобы убедить правителей республики в своей искренности, король заключил Пиринейский трактат с Испанией, где торжественно поклялся отказаться от всех прав на испанские Нидерланды, т. е. на Бельгию. Это означало, однако, что как раз на испанские Нидерланды Людовик и покушается более всего. От голландцев же требовалось лишь в удобный момент пропустить сквозь свои владения французские войска на Бельгию. Формальному объявлению войны между Англией и Голландией предшествовал целый ряд взаимных нападений в отдаленных колониях друг на друга, из которых самым значительным был карательный поход Рюйтера.

В Англии после смерти Кромвеля произошла реставрация монархии. Вступивший на престол король Карл Второй и особенно герцог Йоркский (будущий король Яков Второй), занимавший перед вступлением на престол пост первого лорда адмиралтейства, очень интересовались флотом, видя в нем залог могущества для страны. Королевство приняло флот от республики в прекрасном состоянии. Хотя для усовершенствований в военно-морском искусстве у герцога, весьма ограниченного и упрямого, не хватало способностей, но в области тактики он все же кое-чего достиг. Сомкнутая кильватерная колонна в бейдевинд была признана лучшим боевым порядком. Флот был разделен на 3 эскадры; цвета британского флага (красный, белый и синий) стали отличительными для адмиральских флагов. Улучшилось качество кораблей, артиллерии, лучше стали и команды. Хотя, по мнению, одного из английских историков: «Во флоте были и джентльмены и моряки, но моряки не были джентльменами, а джентльмены не были моряками».

К ужасу англичан, голландская морская торговля так быстро развилась после первой войны, что через десять лет она превысила английскую в пять раз, несмотря на еще более обострившиеся при Карле Втором требования Навигационного акта.

Англия почти открыто готовилась к новой схватке за океаны, которая должна была бы обеспечить ей там полное господство. Адмирал Монк однажды выразился так: «Зачем нам искать особый повод к войне? Мы просто для себя хотим большего от голландской торговли».

Подражая Сципиону Африканскому, Карл Второй в те дни, заканчивая свои речи, неизменно прибавлял:

— Карфаген должен быть разрушен! Голландия должна убраться с океана!

Франция также намеревалась захватить южные земли Голландии.

Партийная борьба в самой Голландии еще более обострилась; оранская партия симпатизировала Англии и старалась усилить армию для борьбы с Францией. Республиканская же партия была на стороне Франции и видела единственное спасение в сильном флоте. Последняя партия, имея в руках торговлю и связанные с ней богатства, получила перевес, благодаря чему, как мы видели, многое делалось для флота. В отличие от прошлой войны, теперь к подготовке к предстоящим боевым действиям на море и в Голландии отнеслись куда более серьезно и продуманно. Основу нового флота составляли ныне корабли специальной постройки. Помимо больших боевых кораблей начали строить и легкие разведывательно-дозорные суда — фрегаты, названные так в честь легких средиземноморских галер, которые издавна использовались для посылок. Значительно улучшилась и подготовка экипажей. Сам флот насчитывал к началу боевых действий 103 корабля всех классов. Главной задачей борьбы на море Генеральные штаты считали разгром и уничтожение английского флота, что обеспечило бы голландцам безопасность на всех торговых путях.

В преддверии больших морских боев было решено поощрить ряд флотоводцев высшими воинскими званиями. Советам адмиралтейств было велено определить трех претендентов на лейтенант-адмиральские звания: одного от Амстердамского, второго от Маасского и третьего от Ост-Фрисландского и Северного адмиралтейств. Вскоре были объявлены результаты голосования. Согласно им, лейтенант-адмиралом от Маасского адмиралтейства стал Егберт Картенаар, от Ост-Фрисландского и Северного — Жан Корнелиц, а от центрального Амстердамского — Рюйтер. Так, в свое отсутствие, герой прошлой войны был возведен в высшую степень начальства морской службы своего Отечества.

В этой связи небезынтересен и несколько пространный текст выписки из повеления о новом звании Рюйтера. Вот что он гласит: «Государственные чины Голландии и Вест-Фрисландии рассудили за благо, по соображению обстоятельств времени, приступить к избранию лейтенант-адмирала наших провинций под ведомством адмиралтейства, существующего в Амстердаме, и поэтому постановляем, зная сами лично и по свидетельству оказанной нам верности, усердия и храбрости, МИХАИЛА ДЕ РЮЙТЕРА, вице-адмирала реченной коллегии, чему он оказал столько доказательств в наших морских воинах. Мы его возводим и утверждаем настоящим в звании лейтенант-адмирала Голландии и Вест-Фрисландии под ведомством сказанного адмиралтейства. Вследствие чего даем ему полную власть, могущество, начальство и пр. преследовать в сем достоинстве наших неприятелей и пр. совокупно с властью, сколько ему возможно будет в плавании по морям и рекам и пр. в полной уверенности и пр. Мы повелеваем всем офицерам, начальству и всякого звания воинским людям, служащим на море и на сухом пути и подчиненным нашей власти признавать реченного ДЕ РЮЙТЕРА за нашего лейтенант-адмирала и оказывать ему почтение, должное ему в сем звании и под наказанием за неуважение. Дано в благополучной Гааге 29 января 1665 года».

Одновременно с присвоением высших званий повышение в чинах получили и многие другие капитаны и офицеры. В преддверии войны правительство стимулировало своих моряков, тех, кому в самом скором времени предстояло пролить кровь среди волн Атлантики.

Пока Рюйтер со своими кораблями добирался домой, был принят и ряд мер для доукомплектования военного флота. К примеру, было запрещено всякое рыболовство, и оставшиеся без работы рыбаки волей-неволей пополнили команды боевых кораблей. С капитанов брали письменные клятвы, что если кто сдаст в плен свой корабль или же уклонится во время боя от схватки, того без всякого суда карать смертью. Помимо всего прочего, было срочно заложено 24 больших корабля и приказано не весь флот разоружать на зиму. Все боеспособные корабли предполагалось снарядить к весне. Во всех голландских адмиралтействах и на всех английских верфях кипела лихорадочная работа.

— Мы вознаграждаем уверенность в храбрецах и возбуждаем боязливых к неустрашимости и подражанию первым! — говорили депутаты Генеральных штатов, выступая перед представителями сословий.

После пиратских захватов англичанами голландских факторий в Гвинейском заливе и в Северной Америке и карательного рейда Де Рюйтера англичане вновь совершили пиратское нападение. 29 декабря 1664 года в Гибралтарском проливе английский адмирал Эллин внезапно напал на флот, возвращающийся на родину — 30 коммерческих, нагруженных товарами, судов под конвоем всего лишь 3 военных кораблей. Голландский адмирал ван Бракель, сблизившись с англичанами, хотел салютовать, но был встречен залпом. Немедленно завязался бой; голландцы бились так храбро, что только три торговых судна попали в руки англичан. Получив известие об этом случае, Генеральные штаты сделали распоряжение своим судам нападать на все находящиеся в европейских водах английские военные и коммерческие корабли и прервали дипломатические сношения — война, однако же, не была официально объявлена.

14 марта 1665 года глашатаи английского короля под звуки труб на площадях и улицах Лондона и Вестминстера провозгласили объявление войны против Генеральных штатов, обвинив последних в пиратском нападении Рюйтера на свои торговые фактории в Африке и Антильских островах. Большая война, к которой все стремились и в то же время боялись, была начата.

К концу мая 1665 года флот Голландии, или, как его официально именовали сами голландцы, морское ополчение Соединенных провинций, вышел в море. В своем составе он насчитывал более ста боевых кораблей, не считая брандеров, яхт и вспомогательных галиотов. Общее руководство флотом на время отсутствия Рюйтера было возложено на лейтенант-адмирала Вассенаара. Бывший кавалерийский полковник, барон ван Вассенаар-Обдам был очень храбр, но не обладал талантами флотоводца и достаточной верой в себя, что объясняется, вероятно, его непривычкой к морской службе. Так, например, он позволил Генеральным штатам предписать разделение флота на 7 эскадр. Далее он получил категорическое приказание немедленно пойти и разбить неприятеля, так как, и не без основания, предполагалось, что неприятельский флот из-за большого недостатка в командах сильно ослаблен; когда Обдам выразил протест против такого ограничения свободы действий, Иоахим де Витт написал ему оскорбительное письмо, в котором даже выражал сомнение в храбрости Обдама. Но надо все-таки отметить, что Обдам приобрел за последние годы кое-какой опыт в морском деле. Образ действий Иоахима де Витта был, несомненно, дурным началом этой большой операции. Перевооруженные незадолго до начала войны коммерческие суда оставались под начальством своих капитанов, которые сами по себе были прекрасными моряками, но понятия не имели о боевом маневрировании флота. Они не знали ни своих офицеров, ни начальников. Связи между судами не было, корпоративный дух почти отсутствовал.

Английский флот, состоящий из ста пятнадцати кораблей, двух десятков брандеров и большого числа других судов, вышел из своих баз несколькими днями раньше. Возглавлял его на этот раз герцог Йоркский. Джеймс Йоркский был противником серьезным. Он хорошо знал и любил морское дело и много воевал на суше. Учителями герцога были великий Тюренн и принц Конде. Сорокалетний герцог был строг и желчен, подчиненные не любили его за надменность и скупость. Фанатичный католик, он, в добавок к этому, был и истовым иезуитом, не знавшим пощады и снисхождения даже к своим.

— Я иду убивать, и я убью их всех! — сказал он, прощаясь с братом-королем.

— Пощади хотя бы одного! — заметил в шутку Карл Второй.

Герцог шутку не понял:

— Одного я тебе показать привезу, но потом его все равно следует повесить на рее!

— Теперь я верю в твою победу, мой милый брат! — прослезился Карл.

Оба противника были настроены решительно — ведь от исхода первого столкновения вполне мог зависеть весь ход только что начавшейся войны. Обоим нужна была только победа, причем победа как можно более впечатляющая.

Получив донесение о выходе голландского флота, герцог Йоркский уже 1 мая снялся с якоря и тоже вышел в море, хотя вооружение его судов было не совсем закончено. Он блокировал в течение 2 недель голландские порты, чтобы помешать соединению боевых эскадр и перехватывать коммерческие суда; особенно важно было англичанам поймать конвой де Рюйтера. Однако недостаток провианта, а также сильный шторм заставили герцога Йоркского вернуться. Вскоре и он получил категорическое приказание выйти в море и немедленно ушел в Солебей, чтобы не быть застигнутым в узком фарватере. Там, задержанный восточными ветрами и непогодой, он 11 июня стал на якорь в 5 милях от берега.

Вечером 13 июня англичане и голландцы сошлись в нескольких милях от Лоустонского маяка. Весь вечер и всю ночь противники напряженно маневрировали, стремясь выиграть друг у друга ветер, а едва поднялось солнце, сошлись в смертельном поединке. Англичане были на ветре, но голландцев это особо не смутило.

Из британского описания сражения: «Ранним утром 13 июня, когда прогремели первые выстрелы, флоты противников лежали относительно ветра на противоположных галсах. Английский флот шел правым галсом курсом зюйд-зюйд-ост, голландский — контркурсом, занимая подветренное положение. Каждый корабль мог стрелять по противнику в момент расхождения, а затем прекращал огонь до подхода следующего вражеского корабля. Концевые корабли вынуждены были ждать сближения с кораблями противника. Головные же полностью выходили из боя, как только расходились с вражеской линией. После первого подобного расхождения флоты развернулись на обратный курс, и все повторилось на другом галсе. Ветер был слабый, а оба строя были настолько длинны, что между этими эпизодами прошло почти пять часов, причем больше часа флоты находились вне пределов досягаемости друг друга артиллерией. Подобные маневры не годились для сражения. Хотя корабли расходовали много боеприпасов, создавали много шума, но они могли бы продолжать действовать в том же духе несколько дней, не добиваясь, увы, серьезных результатов. Однако оба флота представляли, что необходимо делать, и после второго поворота англичане пытались лечь на параллельный курс с голландцами. Но в дыму и хаосе боя их маневр не удался, и сражение переросло в старомодную свалку. Поскольку боевая линия оказалась сломана, адмиралы начали охоту друг за другом, чтобы устроить личные дуэли, а эскадры, следуя за ними, сбились в беспорядочную кучу».

Первоначально со стороны голландского флота приняла участие только часть их флота, которая оказалась наиболее близко к противнику. Другая эскадра тоже открыла яростный огонь, но из-за дальности расстояния их ядра не долетали до цели. Лейтенант-адмирал Вассенаар, державший свой флаг на 84-пушечной «Конкордии», понял, что несколько ошибся в своих расчетах. Пытаясь связать англичан огнем до подхода отставшей части флота, он ринулся в атаку прямо в центр неприятельских сил. Вассенаар атаковал «Роял Чарлз», на котором держал свой флаг Джеймс, герцог Йоркский. Одним из первых залпов голландцы поразили большую группу английских офицеров, собравшихся на юте. Чей-то отлетевший череп сломал герцогу руку.

Из хроники войны: «Англичане были под ветром, Обдам, следовательно, был в выгодном для нападения положении, но он им не воспользовался и лег далеко от противника в бейдевинд. Герцог немедленно снялся с якоря, пошел Обдаму навстречу, но лишь на следующий день приблизился настолько, что всю ночь оба флота были в виду друг у друга. Обдам так и не воспользовался благоприятным случаем для нападения. Ночью ветер перешел к юго-западу, англичане оказались на ветре и немедленно начали бой. Донесения о бое расходятся и не точны.

Оба флота находились на высоте устья Мааса, посередине между неприятельскими берегами, недалеко от мелей Габарда. Ветер юго-восточный свежий, небо безоблачно. Английский флот шел на юго-юго-восток в кильватерной колонне; длина линии определяется в ряде источников в 15 миль, что вряд ли возможно, если бы все 109 судов шли в строю; оно правдоподобно, если в боевой линии участвовали бы только 85 настоящих военных кораблей, с более чем 30 орудиями. Но и тогда, при расстоянии только одного кабельтова между судами (т. е. между их грот-мачтами) длина линии достигла бы 11–12 миль. Голландский флот шел под ветром навстречу. Обдам внезапно на рассвете, около 2,5 часов ночи поднял сигнал вступить в бой. По правилам того времени, он должен был бы сперва собрать военный совет, и это ему потом ставили в вину. Но мог ли он так поступить, имея на ветре неприятеля, ищущего боя?

Положение голландцев было для внезапного нападения невыгодным, так как вследствие перехода слабого до того времени ветра на юго-юго-восток и юго-запад, их строй пришел в беспорядок, чему немало способствовала неопытность коммерческих капитанов. Но начальники эскадр не находились во главе своих частей. Передача приказаний и восстановление строя осложнялись большим числом эскадр. При таких обстоятельствах Обдаму следовало несколько спуститься, чтобы выиграть время и исправить свой строй, но после сделанного ему упрека, а также вследствие перемены ветра, поставившего голландцев в невыгодное положение, он отчаялся и с рассветом приказал начать бой.

Беспорядок, в котором находился голландский флот, не мог быть сразу исправлен; после, в бою, это еще труднее было сделать: некоторые суда оставались под ветром, не будучи в состоянии принять участие в сражении, другие находились в таком положении, что маскировали огонь находившихся под ветром судов. Тяжесть боя несли на себе голландские флагманские корабли (их было 21) и небольшое число кораблей с испытанными в боях командирами. На некоторых судах даже не были вынуты дульные пробки из орудий. Ход боя представляется следующим: голландцы под ветром на курсе запад-северо-запад, англичане на ветре идут на юго-юго-восток, оба флота на сходящихся курсах. В 3 часа начался бой. Голландцы несколько спускаются, так что флоты ведут контр-галсовый бой на большой дистанции, причем многочисленные мелкие голландские орудия не достигают своими выстрелами противника, тогда как более тяжелые и дальнобойные английские пушки наносят противнику чувствительный вред. Лишь два особенно плохих английских корабля настолько ушли под ветер, что попали в линию голландцев и были ими взяты. Кортенар убит, его флагманский корабль, не спуская адмиральского флага, спустился под ветер.

В 6 часов оба флота поворачивают последовательно, и наступает перерыв боя. Затем они снова идут друг на друга и сходятся другими бортами. Обдам снова старается занять наветренное положение, но англичане идут так круто к ветру, что маневр не удается. Вторичное прохождение контр-галсами не дает ничего нового. Как только голландцы прошли, герцог Йоркский поднимает сигнал „повернуть все вдруг“, чтобы лечь на параллельный неприятелю курс и сделать бой решительным Это перестроение несколько расстроило английскую линию, что, однако, не имело дурных последствий, аварий не было; но цель достигнута — оба флота на параллельных курсах, англичане на ветре.

Герцог Йоркский прибавил парусов; его „Ройял Чарльз“ — быстроходное судно, тогда как корабль лорда Монтегю — тихоход, вследствие чего герцог со своей эскадрой оказывается впереди флота. B 10 часов флоты сближаются, начинается бой на близких расстояниях. Английский флот обступает со всех сторон голландцев, начинаются одиночные бои по всей линии. Преимущества англичан, благодаря большому водоизмещению их судов и лучшей артиллерии, несомненны, особенно выделяются в этом отношении трехдечные корабли. К невыгоде голландцев надо отнести беспорядок их строя. Все большее число судов следуют примеру корабля Кортенара, может быть, следуют за его флагом, уходя под ветер из обстрела неприятельской артиллерии.

Обдам еще больше спутал свою линию тем, что, следуя примеру герцога Йоркского, вышел вперед, чтобы стать головным Англичане спускаются для уменьшения боевой дистанции, голландцы делают то же, так что оба флота идут рядом в бакштаг под малыми парусами. Произошло небольшое замешательство, когда английский главнокомандующий увидел, что идущий впереди флагманский корабль Лоусона сначала спустился под ветер, а потом снова поднялся. Густой пороховой дым мешал определить причину. Чтобы в любом случае сохранить наветренное положение, герцог Йоркский приводит к ветру, вместе с ним приводит его эскадра и удаляется несколько от неприятеля. Когда пришло известие, что Лоусон тяжело ранен, англичане снова повернули на противника».

Внезапно на глазах у всех «Конкордию» подбросило вверх и в тот же миг разорвало в клочья. Из пятисот членов экипажа не спаслось ни одного человека, включая и самого командующего. Оглушающий взрыв был слышен даже за шестьдесят миль в Гааге. О причинах внезапной гибели голландского флагмана гадали еще долго, однако большинство склонялось к тому, что в раскрытую для подачи пороха дверь крюйт-камеры «Конкордии» влетело шальное английское ядро и решило в одно мгновение судьбу многих сотен людей. Черный столб от взрыва корабля еще несколько минут висел в воздухе, а затем порывами ветра его разнесло над морем и смешало с клубами порохового дыма продолжавших огонь орудий. Теперь о существовании огромного корабля напоминали лишь плавающие на его месте деревянные обломки, да державшиеся за них несколько чудом уцелевших матросов.

Согласно инструкции, в случае смерти Вассенаара командование голландским флотом должен был принять лейтенант-адмирал Кортенар. Но Кортенару повезло не больше, чем командующему. В самом начале боя он сошелся с англичанами на пистолетный выстрел. Храбрый адмирал собирался свалиться на абордаж. Капитан уже взял в руки трещотку, чей пронзительный треск был сигналом к абордажу. В этот момент в упор пущенное неприятельское ядро почти сразу убило капитана и оторвало руку штурману. Тот выпустил штурвал, и корабль начал отдаляться от противника. Видя это, Эгберт Кортенар сам встал за залитый кровью штур, но в этот момент второе ядро оторвало ему голову. Потерявший управление корабль павшего лейтенанта-адмирала беспомощно закачало на крутых волнах. Капитан Эйт Антес Стайнстр принял командование кораблем, но не сумел собрать вокруг себя разбредшуюся во все стороны эскадру.

Немного поодаль сражался опытнейший вице-адмирал Ян Эвертсон, но он являлся представителем малозначительного Зеландского адмиралтейства и, согласно списку преемственности в командовании, стоял далеко в середине. А поэтому, когда Эвертсон, видя всю трагичность ситуации, поднял на грот-мачте флаг командующего, это ни на кого впечатления не произвело.

Быстрая и почти одновременная гибель двух первых флагманов вызвала полную растерянность среди голландских капитанов. Каждый из них оказался не готов объединить вокруг себя остальных.

Из хроники войны: «Своим выходом вперед Обдам образовал прореху в центре, в которую входит лорд Монтегю, благодаря чему голландская линия делится на 2 части; это, собственно, не было прорывом линии противника и осталось без решительных последствий. Против корабля Монтегю направляется большой корабль Ост-Индской компании, берет его на абордаж — но в то же время на последнего нападают несколько английских судов, и голландский корабль взлетает на воздух. Когда „Эндрахт“ в 2 ч. подходит на траверз „Ройял Чарльз“ — а герцог Йоркский приказывает держать на него — начинается крайне ожесточенный бой между обоими главными флагманскими кораблями, в котором принимают участие еще несколько английских судов. В 3 ч. начавшийся на голландском корабле пожар достиг порохового погреба и он, вместе с главнокомандующим, взлетел на воздух. Это произвело панику у части голландцев. Корабль Кортенара спускается на фордевинд, за ним следует все большее количество судов. Оставшемуся в живых адмиралу (третий тоже был убит) остается лишь прикрывать отступление, что ему с уцелевшими судами и удалось. В общей сутолоке две группы голландских судов по 3 корабля сталкиваются; их уничтожают брандеры. 9 кораблей взяты англичанами».

Каждый теперь был предоставлен самому себе. Разворачиваясь и поднимая все возможные паруса, голландские корабли брали курс к родному берегу. Сражение при Лоустонском маяке, к которому столь долго и кропотливо готовились, было начисто проиграно, едва только начавшись. Во время всеобщего бегства три голландских корабля, неудачно маневрируя во всеобщей неразберихе, намертво сцепились между собой и были тут же превращены в прах атаковавшим их брандером. Другие были окружены английскими кораблями, но бились до тех пор, пока не были разбиты вконец, дорого отдавая победу над собой. Героически отбивался окруженный со всех сторон «Оранж». Корабль захватили, но он был настолько избит, что англичанам пришлось его взорвать.

Был и такой случай. Команда корабля «Карл Пятый», состоявшая преимущественно из завербованных немцев и скандинавов, взбунтовавшись, перебила часть своих офицеров, связала капитана и, спустив паруса, сдалась англичанам.

Часть сил сумел как-то собрать вокруг себя младший флагман вице-адмирал Корнелий Тромп, сын покойного «дедушки» Тромпа. Увидев, что Эвертсон поднял флаг командующего, он тотчас поднял такой же. Голландский флот убегал под знаменами сразу двух командующих!

Однако, в отличие от Эвертсона, Тромпу все же удалось кое-что. Вице-адмирал не только смог прикрыть бегство своих менее мужественных соратников, но с шестьюдесятью кораблями выдержал несколько бешеных атак англичан, после чего организованно пробился в Тексель. Семнадцать кораблей дошли до Вли, а тринадцать — до Мааса.

Последние корабли привел за собой известный храбрец и забияка, лейтенант-адмирал Зеландии Эвертсон. Маасцы встретили его появление на причале презрительным свистом и градом булыжников. В довершение всего кто-то столкнул адмирала в воду, и тот наверняка бы утонул, если бы не бросившиеся ему на помощь матросы. Такое отношение было в высшей степени несправедливо. Именно Эвертсон первым начал сражение и был последним, кто покинул поле боя. Но таков уж народ, который сегодня может до небес возносить своего кумира, а завтра — низвергнуть с пьедестала на самое дно. К чести Эвертсона, он воспринял происшедшее как должное, а вскоре нашел доказательства своей невиновности и был публично оправдан.

К своему стыду, англичане так и не воспользовались плодами своей победы. Поражение голландцев могло превратиться в полнейший разгром, решись они преследовать более настырно. Тогда господство на море на долгое время безраздельно перешло бы к ним в руки. Но этого не произошло.

Из хроники войны: «При энергичном преследовании весь голландский флот должен был бы быть уничтожен, так как после смерти Обдама и следующего по старшинству Кортенара (его флаг все время оставался неспущенным) остальные флагманы не знали, кто остался в живых и кому следует вступать в командование. Бегущий флот разделился: Эвертсон с авангардом идет к устью реки Маас, к ближайшему месту стоянки и условленному месту рандеву (в 50 милях); за ним следуют 16–17 судов; Тромп Младший, считая Эвертсона убитым, направляется в Тексель (в 90 милях), за ним 60 судов; он храбро отбивает преследование англичан.

К счастью голландцев, англичане убавили паруса; благодаря этому оба адмирала могли безопасно доставить остатки флота в собственные порты.

Голландцы потеряли 17 лучших кораблей, 3-х адмиралов и 4000 человек, англичане — 2 корабля, 2-х адмиралов и 2000 человек. Но и тут данные расходятся: английские источники говорят о 14 потопленных и 18 захваченных судах с 2000 пленными. Во всяком случае, потери голландцев в личном составе и в количестве судов были неизмеримо тяжелее. Победу одержали англичане — но конечным ее результатом могло и должно было бы стать полное уничтожение неприятеля. Сыграла будто бы роль боязнь придворных за жизнь августейшего главнокомандующего».

Едва последние из беглецов ошвартовались в родных гаванях, как начались многочисленные расследования и аресты командного состава. Многие были посажены в тюрьмы, а трое из бежавших капитанов были изобличены в личной трусости и расстреляны. Над головами других палачи ломали их дворянские шпаги, обрекая на вечное бесчестие, третьи были просто разжалованы в матросы. Волна репрессий захлестнула и невиновных. Так, бывший штурман Кортенара, тот самый, которому оторвало руку, после чего он бросил штурвал, с веревкой на шее был изгнан из Голландии. Робкие объяснения штурмана о том, что он был тяжело ранен, никто даже не захотел выслушать.

Поражение у Лоустона, особенно в Голландии, обычно приписывается убитому в этом бою Обдаму. Насколько такое суждение несправедливо, показывают результаты работ комиссии адмиралов после боя; ему не только был предписан строй флота и его задачи, но даже категорически приказано немедленно вступить в бой и выражено сомнение в храбрости. Вина тут в обстоятельствах общего характера, недопустимых для ведения войны и командования. В голландском флоте недоставало настоящего вождя, способного добыть победу. Голландскому флоту не хватало де Рюйтера.

В отличие от впавшей в уныние Голландии в Англии, наоборот, исход первого морского сражения начавшейся войны отмечали радостно и шумно. По всем английским городам шли непрерывные празднества. Самоуверенность англичан дошла до того, что один из их сановников, задержанных по случаю войны в Гааге, во всеуслышание гордо заявлял, что отныне на протяжении как минимум двух лет ни один голландский корабль не посмеет выйти в море. На что ему тут же возразили:

— Участь империй и республик в руках одного лишь провидения. А оно часто определяет за внезапными успехами самые неожиданные последствия!

Впрочем, и у англичан не обошлось без скандала. Герцог Йоркский, обидевшись, что получил за одержанную победу меньшую награду, чем он рассчитывал, гордо удалился в отставку, чтобы почивать на лаврах героя среди дам высшего света. Король Карл Второй определил было командовать флотом дуумвират, принца Руперта (кузена герцога Йоркского) и графа Сандвича (Эдварда Монтегю). Но те сразу же переругались между собой, кто из них главнее. В результате этого принц Руперт тоже подал в отставку и единоличным морским вождем Великобритании стал граф Сандвич.

Поражение при Лоустоне, впрочем, не поколебало решимости руководства Соединенных провинций продолжить борьбу на море.

— Один проигрыш — это еще не поражение! — часто говорили в те дни на улицах голландских городов. — Англичанам, вне всяких сомнений, просто повезло. Рано или поздно должно повезти и нам, главное — верить в это и не опускать руки!

В то время как Англию захлестнула волна победной эйфории и шапкозакидательских настроений, в Голландии вовсю кипела напряженная и кропотливая работа. Во всех приморских провинциях занимались только одним — чинили и латали поврежденные корабли, с удвоенным усердием строили новые. Усердие не пропало даром, и уже спустя пару месяцев стало очевидно, что в скором времени боевая мощь голландского флота будет не только полностью восстановлена, но и значительно превысит прежнюю.

Однако самая большая проблема оставалась по-прежнему нерешенной — проблема нового командующего флотом.

Разумеется, периодически депутаты штатов вспоминали опытнейшего Рюйтера. Но Рюйтер был далеко в океане, к тому же от него давным-давно не было никаких известий. Время же не ждало, и приходилось выбирать из тех флотоводцев, кто был под рукой. После долгих раздумий и споров депутаты остановили свой выбор на вице-адмирале Корнелии Тромпе. Вице-адмирал, несмотря на молодость, был уже весьма опытным флотоводцем. Кроме того, именно он более всех иных отличился в битве при Лоустоне, сохранив основную часть флота от истребления. Не последнюю роль при выборе вице-адмирала сыграла и фамилия, воспринимаемая многими как символ грядущих побед. Противники Тромпа высказывали штатам сомнения в лояльности вице-адмирала, говоря о несомненной близости всей семьи Тромпов к Оранскому дому, все еще мечтающему о восстановлении монархии в Голландии и находящемуся сейчас в эмиграции.

— Можем ли мы рисковать, зная об этом, и вверять ему все морские силы республики? Как знать, не поднимет ли Тромп оранжистские флаги, едва выйдет в море? Не переметнется ли он со всем нашим флотом на сторону врага? Вспомните: ведь принц Вильгельм Оранский имеет совершенно равные права как на престол в Голландии, так и на престол в Англии? — говорил не без основания многоопытный и осторожный семидесятивосьмилетний советник-пансионер Голландии и Вест-Фрисландии Жак де Витт, старейшина большого и влиятельного семейства Виттов.

— Но кто-то ведь должен вести флот в море! — отвечал ему извечный оппонент Витта по ассамблеям губернатор Миддельбурга Жак Борсель. — А Тромп на сегодня — лучшее, что есть у нас под рукой!

В конце концов Тромпа привели к присяге на верность республике, а после того как он присягнул, присвоили звание лейтенант-адмирала Маасского адмиралтейства, вместо павшего Кортенара. А чтобы за ненадежным командующим был хороший пригляд, вместе с ним в море было решено послать трех полномочных представителей, которым Тромп должен был быть подчинен и с которыми обязан был согласовывать все свои решения. Нельзя сказать, что Корнелий Тромп был весьма обрадован такими ограничениями, которые грозили в быстро меняющейся обстановке привести к самым тяжелым последствиям, но он принял все условия и стал усердно готовиться к выходу в море.

Впрочем, вскоре на флоте произошло событие, весьма поколебавшее лояльность премьер-министра правительства Голландии Иохана де Витта к новому командующему. В один из дней на флагманском корабле Тромпа вспыхнул бунт. Матросы выкрикивали имя принца Оранского и грозились поднять его флаг, крича, что пойдут в бой только под этим знаменем. Капитану и офицерам стоило большого труда их успокоить. Однако спустя пару часов бунт вспыхнул с новой силой. На этот раз матросы ворвались в капитанскую каюту, бросив ему в лицо котел с провонявшейся ячменной похлебкой, требуя готовить им обеды из более качественной пищи. На борт пришлось вызвать солдат. Наиболее активных крикунов заковали в железо и на следующий день вздернули на рее. Однако по всему флоту сразу же пошли разговоры, что этот бунт неспроста и за всем этим стоит прооранжистски настроенный адмирал Тромп. Занервничали, узнав об этом, и в Гааге. Однако менять командующего пока было все равно не на кого, и Иохану де Витту пришлось смириться с кандидатурой Тромпа. Вскоре Тромп мог уже доложить, что флот полностью снаряжен и готов покинуть Тексель, чтобы вновь попытать счастья в драке с англичанами.

Тем временем английский флот в составе семидесяти кораблей под командой адмирала Монтегю (лорд Сандвич) сторожил возвращавшуюся из океана эскадру Рюйтера. Увы, эта операция завершилась для англичан ничем. Со специально высланного ему навстречу галиота Рюйтер был оповещен о последних неудачах и, взяв курс далеко к северу на норвежский Берген и умело используя туманы, оставил своих сторожей ни с чем.

8 августа 1665 года в Гаагу из маленького северного голландского городка Дельфцил, что расположен при впадении Эмса в Фивель, пришло известие. Туда наконец-то пришла эскадра Михаила Рюйтера. Новость эта вызвала бурю восторга по всей Голландии.

Сам Рюйтер доносил Генеральным штатам, что из двадцати кораблей его эскадры девять готовы к выходу в море хоть сейчас. Остальные нуждаются в некоторой починке, но тоже вполне боеспособны, хотя по причине долгого плавания имеют весьма обшарпанный вид. Им необходимо только заменить паруса. Команды находятся в прекрасном состоянии, больных нет. Однако из-за того, что все утомлены долгим и трудным плаванием, матросов и офицеров необходимо хоть немного освежить береговым воздухом.

С собой Рюйтер привел пять больших призовых судов, доверху забитых слоновой костью и золотом. Остальные двадцать шесть захваченных им судов были или утоплены, или проданы во время экспедиции. Кроме всего прочего, Рюйтер привез и украшенную бриллиантами и изумрудами золотую корону. Эту корону послал на Золотой берег тамошнему царьку д'Ардру в подарок герцог Йоркский, как залог дружбы с Англией, но подарок, увы, до места своего назначения так и не прибыл, а был перехвачен крейсерами Рюйтера. Восхищение от свершенного Рюйтером еще более усилилось, когда от рыбаков стало известно, что англичане давным-давно ждали прихода крейсерской эскадры и всеми силами старались ее перехватить.

Вот сохранившееся описание обстановки вокруг кораблей Рюйтера после их прибытия: «При слухе о его (Рюйтера. — B. Ш.) возвращении невероятное множество народа всех стояний столпилось в Дельфциле. Порт вмиг наполнился любопытными: любовались адмиральским кораблем, на корме которого развевалось множество английских флагов. Дворянство, простой народ, поселяне, знатные женщины, мещане и деревенские теснились насладиться сим прекрасным и славным для нации зрелищем С нетерпением садились в перевозные лодки, чтоб быть на адмиральском корабле. Всякий полагает счастьем увидеть сего великого человека. Присутствие его рассеяло ужас, нанесенный неудачею, храбрость каждого оживилась. На Рюйтера взирали как на ангела-покровителя, и с его появлением уже не верили, что можно было чего бояться. Такой прием, конечно, есть славная награда генералу за труды и беспокойства. Он должен бы быть предметом каждого, кому вверяется на море или на сухом пути судьба нации. Эту награду заслужил РЮЙТЕР, и — получил».

Неизвестно, кто первым подал мысль: Рюйтера в командующие! Скорее всего, идея эта витала в те дни во многих головах. Вполне вероятно, что высказал ее именно премьер-министр. Назначение Рюйтера на пост командующего сразу же решало вопрос с лояльностью Тромпа. Не прошло и нескольких дней с момента прихода лейтенант-адмирала с моря, как Генеральные штаты уже собрались на ассамблею, где единогласно избрали Рюйтера полновластным предводителем всего голландского флота.

— Лучшего предводителя над нашим морским ополчением трудно себе и представить! — наверное, впервые за долгие года совместных заседаний пришли к общему выводу два старых оппонента — советник-пансионер Жак де Витт и бургомистр Жак Борсель. — Рюйтер все исправит и добудет победу!

В тот же день в Дельфцил к Рюйтеру был послан патент о новом назначении. Получив его, лейтенант-адмирал немедленно прибыл в Тексель, где был встречен оглушительным крепостным салютом, которому вторили и уже стоявшие на внутреннем рейде корабли. Толпы людей бежали с приветственными криками ему навстречу, крича лишь одну фразу:

— Рюйтер, добудь нам победу!

Но назначению нового командующего были рады далеко не все. Голландский флот мгновенно разделился на две враждующие партии. За Тромпа выступала аристократическая верхушка, прежде всего именитые капитаны и офицеры, те, кто считал подчинение плебею Рюйтеру личным оскорблением для себя, а также некоторая часть старых матросов, служивших некогда еще под началом старшего Тромпа, а потому весьма чтивших эту фамилию. На стороне Рюйтера же всецело были капитаны и офицеры, мобилизованные на время войны с купеческих судов, и подавляющая часть матросов, которым простак и бывший матрос Рюйтер был куда ближе, чем вечно расфуфыренный и надменный гордец Тромп. Обстановка накалилась столь сильно, что власти стали не на шутку опасаться драк и поножовщины на кораблях. В порты были спешно стянуты роты мушкетеров и алебардистов, которые беспощадно разгоняли матросов, едва те начинали перебранки о том, чей командующий лучше.

Разобиженный внезапным отстранением от должности Тромп, немедленно подал в отставку, заявив в самых крепких выражениях, что не желает, и не останется служить под началом выскочки Рюйтера.

— Моими стараниями спасена большая часть флота при Лестофе, затем моими же стараниями флот восстановлен и подготовлен к новой битве! Но в самый последний момент невесть откуда является этот пройдоха Рюйтер и отбирает у меня главнокомандование! — брызгал он в бешенстве слюной. — Меня оскорбили, а я оскорблений не прощаю! Я Тромп, а не какой-нибудь Рюйтер! Я знаю, что меня отстраняют от должности командующего не по деловым качествам, а по причинам политическим! Я жертва закулисной интриги!

Свои обвинения против Рюйтера и позицию всех тех, кто, так или иначе, имел отношение к его назначению, Тромп огласил на ассамблее штатов во всеуслышание, прося освободить его от нынешней кампании, ибо он, испытывая отвращение к новому командующему, не желает служить под его командой.

Не день и не два депутаты штатов вместе с депутатами адмиралтейств убеждали Тромпа остаться на флоте во имя спасения республики. Лишаться Тромпа в столь непростое время никому не хотелось. Прежде всего потому, что он был все же весьма авторитетен на флоте; кроме этого, полное изгнание Тромпа выглядело бы как открытая расправа с приверженцем Оранского дома, а партии братьев Витт сейчас было совсем некстати обострять отношения с эмигрантской оппозицией.

Самым лучшим выходом в создавшейся ситуации было бы назначение Тромпа в подчинение Рюйтеру и их непременное примирение. Во-первых, своенравный оранжист был бы под присмотром законопослушного командующего, а во-вторых, никто не мог бы упрекнуть власти, что Тромп пострадал за свои политические убеждения.

— Мы понимаем твои чувства, но сейчас не время для личных дрязг, сочтетесь с Рюйтером славой после победы! — убеждал строптивца старик Жак де Витт.

— Если тебе дорого Отечество, то пожертвуй собственным честолюбием во имя его блага! — вторил ему бургомистр Жак Борсель.

— Ладно, — согласился, в конце концов, Тромп. — Я останусь служить и еще покажу всем, чего стоит потомственный адмирал в сравнении с пивным трактирщиком!

Рюйтер, в силу своего незлобливого характера, к выходке Тромпа остался внешне совершенно безразличен и тактично сделал вид, что ничего не произошло. Хотя, естественно, все происшедшее было ему более чем неприятно.

Чтобы успокоить офицеров и матросов, оба адмирала показались вместе перед всем флотом, демонстративно обойдя все корабли на яхте. Вид беседующих адмиралов примирил враждующие партии. Теперь стало возможным по-настоящему заняться подготовкой к выходу в море.

На новшествах Рюйтера, которые он ввел после своего вступления в должность, необходимо остановиться особо, ибо они были по тем временам совершенно революционны.

Вот как описывает военные приготовления нового главнокомандующего российский дореволюционный историк лейтенант Щеглов: «Прежде всего, из трех эскадр было выделено по 7 кораблей с соответствующим числом брандеров, из которых сформирована четвертая, резервная эскадра в 21 корабль. Назначение этой эскадры, согласно инструкциям, состояло в том, чтобы в бою следить за действиями остальных трех эскадр и в случае нужды идти к ним на помощь. Управление резервной эскадрой было в руках главнокомандующего, от которого зависело, употребить ли всю эскадру или лишь отделить на помощь часть резерва. Те же инструкции определяли, что во всех случаях под конец боя окончательная атака и удары производятся непременно с помощью резерва. Затем главнокомандующим было установлено, что для управления флотом в бою начальники эскадр могут (из-за трудности при пороховом дыме различать сигналы главнокомандующего) действовать самостоятельно и давать своим судам (дивизиям) сигналы об абордаже и другие распоряжения. Это разрешалось при условии, что начальники эскадр все же будут наблюдать, по мере возможности, за сигналами главнокомандующего, а их распоряжения будут соответствовать его главным намерениям.

Корабли каждой эскадры должны соблюдать строго установленный строй, за выход из которого командир первый раз подвергался штрафу в 200 ливров, а затем — смертной казни. Нарушение строя разрешалось не иначе, как лишь по особому для всего флота или эскадры сигналу об общем абордаже.

Погоня за неприятелем и отделение для этой цели от эскадры должно было производиться не иначе как по сигналу адмирала. В погоню назначались корабли близкой к неприятелю дивизии. Число же отделяемых для погони кораблей определялось с таким расчетом, чтобы число преследующих кораблей было всегда на один корабль более числа преследуемых. В случае разделения эскадр и судов было установлено: всякий раз перед выходом в море назначать место рандеву.

При эскадре было назначено несколько отдельных фрегатов и галиотов исключительно для спасения утопающих.

Для разведочной службы флота было установлено, что каждая эскадра отделяет по три фрегата и по три галиота.

Подвоз продовольствия и боевого снаряжения к флоту был организован с помощью особых галиотов, одна часть которых должна была следовать с флотом, а другая часть высылалась из портов в заранее условленное в море рандеву.

По отношению к внутренней организации флота Рюйтером было также сделано много нововведений. Впервые на суда были взяты солдаты, численность которых на флоте была доведена до 3200 человек Было приказано иметь наготове свинец, с помощью которого надлежало топить официальные и секретные документы в случае захвата корабля неприятелем. В санитарном отношении на эскадре было значительно увеличено число докторов, которых прежде почти не имелось. Кроме этого, для поддержания здоровья команды Рюйтером было приказано обратить особое внимание командиров на улучшение пищи нижних чинов.

Для подъема духа соревнования в личном составе было объявлено, что за потопление брандера установлена награда в 3000 ливров. Затем было обращено самое серьезное понимание на внедрение дисциплины, для чего были пересмотрены уставы и усилены степени наказаний за проступки и нерадение. Кроме того, из всего личного состава флота на адмиральские корабли были выбраны лучшие лоцманы, особо хорошо знакомые с английскими берегами. Наконец, адмиралам и командирам для руководства были изданы подробные инструкции, разъясняющие им различные построения эскадр на походе и способ построения в боевой порядок.

Но Рюйтер не ограничился всеми этими письменными распоряжениями, а ввел систематические эскадренные учения, для производства которых пользовался всяким удобным случаем. Учения эти заключались в том, что флот, разделясь на две части, упражнялся в двухсторонних маневрах, благодаря которым выяснилось, насколько начальники усвоили различные инструкции главнокомандующего. Кроме этого, эскадры упражнялись схватываться на абордаж, выигрывать друг у друга ветер, а также в сигналопроизводстве. Во время упражнений выяснилась неспособность некоторых командиров, которые и были сменены».

Может показаться невероятным, но всю эту, поистине титаническую работу Рюйтер проделал всего за одну неделю!

Утром 16 августа 1665 года Рюйтер уже принимал в Текселе присягу об официальном вступлении в новую должность. В полдень того же дня лейтенант-адмирал скромно обвенчался в местной церкви со вдовой своего давнего друга, недавно погибшего капитана Жака Паулусца — Анной ван Гельдер. И здесь «простак» Рюйтер оказался верен старинной морской традиции: когда товарищ погибшего моряка обязательно забирает к себе в дом его вдову и детей. Анна ван Гельдер стала третьей и последней женой Рюйтера.

На другой день лейтенант-адмирал уже вывел свой флот в море навстречу врагу.

Голландский биограф Рюйтера так охарактеризовал его как командующего флотом: «Природа одарила Рюйтера всеми способностями героя… мужество во всех случаях, управляемое благоразумием, приобретенным долгим упражнением и почти беспрестанными занятиями. Он часто повторял, что без опытности и без привычного занятия невозможно быть искусным мореходом, что все учившиеся в школах всему, чему только можно научиться и способные отвечать на все предложенные вопросы в мореплавании, не найдутся при первом путешествии на море. Они не будут уметь решиться в непредвиденных случаях, и принуждены будут прибегать к искусству опытом наученных. Он говорил, что ему непонятно, как можно поручать начальство кораблем такому человеку, который не знаком ни с морем, ни с ветрами и который в битве всегда сам не свой. Отправляясь в экспедицию, он брал офицеров, бывших в море, утверждая, что должно получать государственные выгоды одним только опытным людям. Он говорил и судил только о себе. Опыт его тому научил, познакомив его с разными странами, берегами и обычаями разных земель, с положением портов, с песками, банками, глубинами, с правилами избирать место сражения, выигрывать ветер и удерживать, согласовывать прилично свои сигналы, устраивать флот в ордер баталии, избирать благоприятное время, предвидеть и избегать опасности, наблюдать свои выгоды, и выдумывать воинские хитрости. Наконец, он научился никогда не полагаться на других. При малейшем шорохе, даже ночью, он являлся на палубе и желал сам увериться о происходившем, простирая свое внимание даже на малейшие предметы. Офицеры и матросы имели к нему совершеннейшую доверенность и с ним шли на бой бесстрашно…»

Голландские морские силы на этот раз насчитывали девяносто три корабля и фрегата, на которых имелось почти четыре с половиной тысячи пушек и двадцать тысяч команды. Европа застыла в изумлении, как быстро голландцы смогли оправиться от неудачи и явить вновь столь огромную мощь.

Когда флагман Рюйтера проходил мимо корабля Тромпа, последний приветствовал командующего поднятием шляпы. Это видели и с удовольствием отметили многие. Однако никто не знал, что после этого Тромп спустился к себе в каюту и, раздраженно бросив шляпу в угол, выкрикнул сам себе:

— Напрасно этот трактирщик думает, что я сломлен! Я еще покажу себя, и все узнают, каков я, Корнелий Тромп!

Увы, к большому сожалению, свое обещание лейтенант-адмирал Тромп вскоре выполнит.

Генеральные штаты вменяли в задачу своему флоту прежде всего обеспечить безопасный проход к голландским берегам возвращающегося из восточной Индии торгового каравана, после чего решительно атаковать, разбить, а если будет возможность, то и истребить английский флот.

Первый выход Рюйтера в море удачи ему не принес. Лейтенант-адмирал вывел свой флот, чтобы попытаться перехватить и уничтожить небольшой крейсерский отряд британского капитана Тидемана, якобы бывшего под Бергеном, но, подойдя к Бергену, голландцы англичан там не обнаружили. Пришлось ни с чем возвращаться домой. Впрочем, Рюйтер даром времени не терял, беспрестанно упражняя свой флот в маневрировании. Уже на подходе к своим берегам голландцы попали в сильный шторм, от которого сильно потерпели.

Начало второго похода сулило Рюйтеру удачу. Прежде всего, были получены достоверные сведения, что английский флот усмотрен неподалеку от Гарвича. Его дозорные фрегаты перехватили и пленили две сторожевые английские яхты. Пленные рассказали, что английский флот числом семь десятков кораблей уже несколько дней крейсирует у берегов Норвегии, надеясь перехватить возвращающиеся из Вест-Индии торговые суда, но ничего там не найдя, направились к Ютландии и сейчас, судя по всему, должны уже вступить в залив Бреезунда.

— Идем и мы к Норвегии! — решил Рюйтер.

— Нынешняя кампания обещает быть северной! — без особого энтузиазма вздыхали офицеры и матросы, кому не очень улыбалось драться в штормовом Немецком море у неприветливых утесов холодной Скандинавии.

Но Рюйтеру и на этот раз также не повезло. Англичан он не нашел, те упорно не желали принимать вызова, зато попал в продолжительный шторм и подрастерял по морю добрую половину своего флота. Пришлось вернуться и занять наиболее выгодную позицию для перехвата англичан между Текселем и Вли, куда постепенно собрались все отставшие голландские корабли.

Однако Рюйтер сумел сделать главное: встретить и почти без потерь довести до дома очередной океанский конвой с товарами под самым носом у англичан. По существу, англичанами был захвачен всего лишь один отставший транспорт, но лучше б они его не захватывали!

Как стало известно позднее, совсем неподалеку там же, в Северном море, в течение целого месяца крейсировал в поиске Рюйтера со своим флотом граф Сандвич, но море на этот раз развело противников, не дав им встретиться между собой. Один из английских капитанов записал в своем дневнике с видимым сожалением: «Море слишком обширно и туманно, а ночи очень помогают голландцам избежать встречи с нами». Англичанин себе льстил! Рюйтер не избегал встречи, а, наоборот, искал ее!

А в Англии с возвращением флота в базы поднялся новый скандал. Дело в том, что, захватив голландский транспорт, английские моряки под предводительством своего командующего подвергли его столь разнузданному грабежу, что скрыть этот факт не удалось. Гвоздику, мускат, медные слитки и мешки с самоцветами растаскивали все кому не лень. Граф Сандвич был немедленно изгнан послом в скучную Испанию, а на его место возвращен разобиженный принц Руперт.

Но на этом беды английского флота не закончились. Лондон внезапно поразила «черная смерть» — чума. Люди умирали тысячами. Все обезлюдело и спряталось. Эпидемия бушевала в Англии все лето 1665 года, унеся около 100 000 человек. Флот спасали лишь тем, что никого не спускали на берег, а палубы окуривали серой.

Новая позиция, занятая Рюйтером, была столь выгодна, что англичане не могли его никак тревожить, сам же он был готов в любой момент следовать на север и на юг, ибо контролировал перекресток всех ближайших морских путей. Но англичанам было сейчас явно не до голландцев.

Не теряя времени даром, Рюйтер готовил своих подопечных к будущим боям. Он разделил флот на несколько эскадр, которые с утра до вечера примерно нападали друг на друга и маневрировали. Это были первые в мире грандиозные маневры флота! В конце каждого дня проводился строгий разбор, где командующий отличал лучших и ругал худших, уча и тех, и других.

Одновременно с учебными боями Рюйтер проводил действия по пушечным и флажным сигналам с флагманского корабля, отрабатывая все элементы и варианты морского боя.

Сегодня действия Рюйтера кажутся вполне естественными, но тогда они были столь новаторские и необычные, что многие вообще не могли толком понять, что же происходит. Англичане, которым доложили, что голландцы отчего-то палят друг в друга, первоначально даже обрадовались, что на флоте противника возник мятеж, но, разобравшись во всем, долго недоумевали, для чего это Рюйтеру вдруг понадобилось впустую тратить порох и изматывать команды, когда и так все предельно ясно и понятно!

Пройдут годы, пока система обучения Михаила де Рюйтера станет понятна всем и ее станут принимать как само собой разумеющееся.

Даже если бы Рюйтер за всю свою жизнь не совершил ничего, кроме своего проведения общефлотских учений в море, то и тогда его имя было бы достойно, чтобы о нем помнили потомки!

Но голландский командующий не ограничивался лишь учебой, война есть война, и враг, как известно, никогда не дремлет. Во все стороны лейтенант-адмирал разослал дозорные яхты и фрегаты. Те занимались проводкой купеческих судов, искали англичан, вступая с ними в мелкие бои, стремясь навести их на свои главные силы. Однако принц Руперт упорно не желал ввязываться в большую драку с Рюйтером, предпочитая ждать, пока голландский командующий совершит какую-нибудь ошибку. Но Рюйтер действовал безошибочно, и герцогу не оставалось ничего лучшего, как прозябать в порту. Наконец, он не выдержал и вышел в море.

Своим флагманским кораблем в эту кампанию Рюйтер избрал «Семь Провинций». Именно на палубе этого корабля ему будет суждено одержать свои самые знаменитые победы. «Семь Провинций», только год назад спущенный с ротердамской верфи, считался на тот момент лучшим кораблем голландского флота. Длина флагмана Рюйтера составляла 163 фута, ширина 43 фута, а глубина интрюма 16,5 фута. Вооружение флагмана составляли 80 орудий. Команда без малого пятьсот человек. Корабль отличался хорошим ходом и превосходной маневренностью, кроме этого, он был и тщательно отделан. Пятиярусная корма была разукрашена красивой резьбой, на гака-борте красовались три огромные фонаря из золоченой бронзы, так что вся кормовая надстройка возвышалась почти до середины грот-мачты. Однако, несмотря на свою хоть красивую, но весьма громоздкую корму, «Семь Провинций» выглядел весьма изящно и величественно. Это был именно корабль командующего!

Когда англичане объявились северо-западнее Вли, их сразу же обнаружили заранее высланные дозоры Рюйтера. Принц Руперт не стал испытывать судьбу и на этот раз. Поняв, что он обнаружен и со дня на день на горизонте появится частокол голландских мачт, принц поспешил вновь развести флот по своим базам.

Тем временем голландский флот пополнился новыми кораблями — это привел отряд в одиннадцать вымпелов капитан Ваннес. Под прикрытием флота удачно прошел в Голландию и вест-индский караван. Английским каперам удалось захватить лишь несколько отставших небольших судов.

Было и еще одно радостное известие. В январе 1666 года войну Англии объявила Франция и, хотя флот нового союзника оставлял желать много лучшего, все же это была серьезная поддержка. Партия премьер-министра (великого казначея) Голландии Иохана де Витта давно ориентировалась на короля Людовика. В том был свой резон. Флот и морская торговля Версаля пока были еще столь слабы, что не представляли никакой конкуренции для голландцев. Одновременно материковые притязания Людовика Четырнадцатого вовсе не затрагивали интересов Гааги. В свою очередь, Франция пока видела в Нидерландах хороший противовес, как Англии, так и Испании. Однако при этом Людовик тайно поддерживал партию принца Вильгельма Оранского и интриговал против ярого республиканца де Витта. Союз был непрочный, но это все же был пока союз. Французский посол граф д'Эстрада, интимно держа Иохана де Витта под локоть, говорил ему с милой улыбкой:

— Я не могу предсказывать будущее, но совершенно уверен, что противные ветры и другие препятствия будут так сильны, что французской эскадре никак не удастся соединиться с голландской!

Увы, с голландской эскадрой французский флот так никогда и не соединится, зато через не столь уж большой промежуток времени он соединится с эскадрой английской… В политике никогда не было и нет друзей, есть только интересы.

Тем временем, в надежде на генеральный бой Рюйтер избороздил весь Пролив, доходя до самого устья Темзы, но англичане упорно отказывались принять его вызов. Над флагманским кораблем «Семь Провинций», вызывая на бой противника, развевался флаг Генеральных штатов: красный с золотым львом, держащим в правой лапе серебряный меч, а в левой — пук золотых стрел с голубыми перьями. Рядом с ним трепетал на ветру и голландский национальный флаг: оранжево-бело-синий.

— И эти трусы еще смеют называть себя нашими победителями, когда боятся при виде нас даже высунуть нос из своих нор! — от души хохотали за кружкой доброго пунша над незадачливым противником матросы.

Истощив в бесплодном крейсировании запасы воды и продуктов, в самый канун Нового года Рюйтер возвратился в Тексель.

— Несмотря на то что мы так и не смогли сразиться с противником, я не считаю нынешнюю кампанию неудачной! — заявил Рюйтер на собрании Генеральных штатов в Амстердаме, куда он приехал. — Теперь не англичане, а мы хозяева моря! Не мы, а они боятся схватки. Что же касается нашего флота, то ныне он боеготов как никогда! За эти слова я отвечаю своей головой!

В собрание штатов Рюйтер прибыл в той же одежде, в какой находился в море. На нем был серый грубый кафтан и толстые шерстяные коричневые чулки. Единственным украшением одежды были серебряные пряжки на высоких башмаках. Так ходили по рынкам местные бюргеры, так любил ходить и «простак» Рюйтер. Однако теперь никого уже особо не волновало, как одевается и чем увлекается этот странный для многих человек. Депутаты верили его таланту, верили его словам.

Все были очень довольны результатом последнего похода Рюйтера. Торговые суда прибыли в целости и сохранности, английская же морская торговля была почти на год полностью парализована. Командующий был осыпан похвалами за свое благоразумие и храбрость. По окончании совета Рюйтер отправился в местное адмиралтейство и сдал чиновникам целый ворох английских флагов, находившихся у него еще со времени африканского рейда. Там же он оставил и ставшую уже знаменитой золотую английскую корону, отказавшись от трофея в пользу республики. Растроганные таким поступком советники адмиралтейства тут же предложили флотоводцу председательствовать в Амстердамском адмиралтейском совете, что само по себе являлось большой наградой.

А вскоре посланец Генеральных штатов уведомил лейтенант-адмирала, что «их высокомочия, уверенные в его ревности к Отечеству, поручили ему вооружить флот штатов и привести его в состояние к выступлению весною».

Всю зиму Михаил Рюйтер трудился, что называется, не покладая рук, и к весне голландский флот был вполне готов к продолжению спора за морское господство. Безвозвратно кануло в прошлое время, когда голландцы, пытаясь противостоять англичанам, ставили пушки на большие торговые суда, от которых было зачастую больше мороки, чем пользы. Теперь флот почти полностью состоял из новых кораблей специальной постройки.

Среди почти сотни готовых к кампании вымпелов три с половиной десятка кораблей были многопушечными, насчитывавшими от 60 до 80 пушек и с экипажами до полутысячи человек, еще тридцать пять имели до 60 пушек. Кроме этого, имелась дюжина 40-пушечных фрегатов, полтора десятка брандеров, столько же малых дозорных фрегатов и больше двух десятков пузатых галиотов с запасами пороха, воды и продовольствия. Отдельный галиот Рюйтер загрузил пивом, в котором понимал толк сам и которое весьма почитали все голландские моряки. В помощь военным силам Ост-Индская компания прислала двадцать своих судов, снарядив и вооружив их до зубов за собственный счет. Разговоры о колоссальных приготовлениях голландцев к решительной битве за море распространились повсюду. Самые азартные заранее заключали пари. На Рюйтера против принца Руперта ставили три к одному.

Почтить своим вниманием известного адмирала прибыл весь цвет тогдашней Европы: курфюрст Бранденбургский и принц Оранский, принц Голштинский и принц Ангальтский. Все они специально приехали в Тексель, чтобы осмотреть голландский флот и засвидетельствовать свое почтение его командующему. В честь именитых гостей Рюйтер накрыл прямо на палубе своего флагмана огромный обеденный стол. Играл оркестр, принцы и курфюрст безостановочно поднимали бокалы. Первым сник и упал носом в тарелку нестойкий принц Голштинский, затем та же участь постигла и принца Ангальтского. Курфюрст Бранденбургский и принц Оранский оказались несколько покрепче и еще какое-то время держались, однако затем и их постигла общая участь. Когда под стол упал последний, Рюйтер велел прекратить музыку, гостей разнести по каютам, а на ночь определить матросов, чтобы смотрели за принцами, дабы те не захлебнулись спьяну в собственной блевотине.

К утру гости несколько пришли в себя и отъехали, чрезвычайно довольные устроенным им приемом. Проводив именитых визитеров, лейтенант-адмирал набил табаком любимую глиняную трубку и, закурив, подошел к своему капитану:

— Думал ли мой отец когда-нибудь, что его сына как бы между прочим навестят сразу четыре принца, да еще, оставшись живы после устроенной попойки, благополучно отбудут восвояси!

— Могу сказать одно, — хмыкнул в кулак капитан. — Что сыновья трактирщиков в деле выпивки будут весьма покрепче сиятельных особ!

— Это уж точно, — рассмеялся Рюйтер. — И думается, что не только в выпивке!

А на причале уже теснилась целая толпа молодых разодетых щеголей.

— А это кто еще такие? — кивнул на них лейтенант-адмирал.

— Французские дворяне прибыли, с дозволения своего короля, учиться у вас морскому искусству! — доложил вахтенный офицер.

— Зови сюда, будем знакомиться! — велел Рюйтер.

Молодые аристократы гурьбой приблизились к командующему.

— Я лейтенант-адмирал Рюйтер! — сказал тот. — А вы кто такие?

В ответ послышалось:

— Граф де ла Гюиш!

— Сын маршала де Грамона!

— Барон Луи Гримальди!

— Маркиз де ла Ферте!

— Принц Монакский!

— Я рад вас приветствовать на своем корабле, господа! — мрачно приветствовал золотую молодежь Рюйтер. — Сейчас вас распишут волонтерами по кораблям, и надеюсь, что в скорых боях каждому из вас найдется дело и возможность отличиться!

Помимо волонтеров, в силу союзного договора, Франция обязывалась выслать на театр войны свой Тулонский флот в тридцать кораблей. Действительно, вскоре этот флот перешел в Брест, где, однако, надолго замер в полной недвижимости.

В те же самые дни по другую сторону Пролива лихорадочно вооружался другой флот — английский. В Темзе стояло более восьмидесяти кораблей, готовых к кровавому спору с голландцами. Назначенные командовать им принц Руперт и его младший флагман генерал Джордж Монк, пожалованный титулом герцога Альбемарле, объезжали их шлюпкой, проводя смотр. Столкновение двух морских армад теперь было неизбежно.