Для начала нам предстоит перенестись на четыреста лет назад, в страну каналов и купцов, тюльпанов и мореплавателей — в Голландию. На заре XVII века Голландия пребывала в самом зените своего великолепия. Весь мир жаждал ее товаров, и весь мир свозил сюда свои богатства. Тогда без тени сарказма говорили: «Если Европа — это драгоценное кольцо мироздания, то Антверпен — крупнейший из бриллиантов в нем!»

Голландцы заполонили мировой рынок добротным сукном и первоклассной шерстью, крепким пивом и источающими слезу сырами. Ловкие и предприимчивые, они за несколько лет сколачивали себе умопомрачительные капиталы. Преуспевающие буржуа и торговцы, банкиры и ростовщики уже вовсю нанимали к себе в услужение вчерашних хозяев жизни — дворян. Голландские женщины, избалованные деньгами и заморскими дарами, не отличались излишней нравственностью, а каждый второй мужчина был моряком. Нищих и голодных в Голландии в ту пору не существовало. Может, именно поэтому голландские живописцы более всего любили изображать в своих натюрмортах груды сочной и благоухающей пищи, от одного взгляда на которую даже только что оторвавшийся от стола обыватель глотал слюну.

Голландия процветала, но чем больше она процветала, тем больше ее ненавидели. Автор «Робинзона Крузо» английский писатель и по совместительству разведчик Даниель Дефо не без зависти называл голландцев «брокерами и маклерами Европы»:

Что поделать, богатый и удачливый сосед всегда вызывает жгучую зависть. Но голландцев это, казалось, нисколько не смущало, их гигантский торговый флот бороздил воды всех океанов, а амстердамская биржа неутомимо и методично переваривала все новые и новые миллионы гульденов… Такой была родина нашего героя к моменту его появления на свет.

Как гласят старинные хроники, он родился в восемь часов утра 24 марта 1607 года в небольшом голландском приморском городке Берген-оп-Цоом в семье не слишком зажиточного продавца пива и был четвертым из его детей. Звали торговца пивом Адрианом. В свое время он немало поплавал матросом на торговых судах, сумел скопить сотню-другую гульденов и, осев на берегу, занялся пивом. Дела шли не слишком хорошо, и отец семейства, чтобы прокормить большую семью, не гнушался никакой работой. Очередного своего сына он решил именовать Михаилом, в честь весьма почитаемого им святого и в память своего деда со стороны отца. В семье же новорожденный был прозван попросту Рюйтером. Так звали когда-то деда с материнской стороны. Под именами двух своих дедов сын продавца пива и войдет в мировую историю.

Дед Михаила де Рюйтера был крестьянином. Когда испанские солдаты спалили его двор, в пожаре едва не сгорел малыш Адриан, будущий отец Михаила, лишь в последний момент мать выхватила ребенка из люльки. В 1561 году дед пошел воевать за свободу. Хотел было стать солдатом и Адриан, однако в 1609 году, когда Михаилу только-только исполнилось два года, с Испанией было заключено перемирие. Адриан де Рюйтер перебрался во Флессинген, где нашел работу возчика пива и едва сводил концы с концами.

Детство мальчишки прошло среди чанов с варящимся пивом, а потому запах бродящего солода стал для него самым родным.

Как и все голландские дети, зимой сын Адриана гонял на коньках по заледенелым прудам, а летом там же участвовал в бесконечных шлюпочных гонках. Не по годам здоровый и сильный, помогая отцу, мальчишка таскал на себе тяжеленные пивные бочки. Смелость, доходящая порой до безрассудства, обеспечивала юному Рюйтеру не только ежедневные драки со сверстниками, но и ежедневную порку дома.

Однажды, поспорив с друзьями, он взобрался по строительным лесам на городскую колокольню. Однако, пока он лез, рабочие убрали леса и ушли. Внезапно для себя Рюйтер оказался на покатой и скользкой крыше без всякой надежды на спасение. Высота была большая, и счет его жизни шел на минуты. Бывшие внизу прохожие, увидев мальчишку на крыше колокольни, оцепенели. Однако, не растерявшись, Михаил разбил каблуком черепицу и сумел пробраться сквозь крышу и чердак. Наградой за свершенный подвиг стала очередная порка.

Едва Рюйтеру минуло десять, отец созвал семейный совет.

— Хватит попусту есть родительский хлеб! — сказал он сыну. — Пора становиться самостоятельным!

Мать лишь горестно всплакнула, но промолчала. Слово главы семьи было для всех законом, к тому же дети в ту пору вообще рано выходили в самостоятельную жизнь.

— Для начала пойдешь на канатный завод братьев Лампсонов подмастерьем прядильщика! А там будет видно, на что ты способен! — объявил сыну свое решение отец.

— Я не против! — пожал плечами мальчишка. — Прядильщиком, так прядильщиком!

Работа в канатном цеху была не из легких, однако Рюйтер быстро освоил премудрости ремесла, крутил без устали канатные колеса и вскоре уже приносил в конце дня домой по шесть су, сумму, по тем временам достаточно сносную. Однако вспыльчивый и прямолинейный характер мальчишки и здесь был причиной столь частых драк, что канатный мастер Петерс в конце концов отказал ему в месте.

— Мне надоело выслушивать бесконечные жалобы и видеть расквашенные носы! — заявил он драчливому подмастерью и тотчас выгнал его прочь.

Михаил встал перед нелегким выбором — куда податься. Возвращаться домой он не хотел. Дела у отца шли в это время совсем неважно, и лишний рот был ни к чему. Впрочем, Рюйтер раздумывал недолго.

В ту пору голландский торговый флот бороздил моря всего света, а потому нужда в матросах была большой. И пусть многие из них ежегодно гибли в штормах и умирали от всевозможных болезней, желающие идти в океан не переводились.

Голландский биограф де Рюйтера А. ван дер Мор пишет: «Четвертый из 11 детей, Михель, был мужественным, предприимчивым и честолюбивым. Позднее он говорил, что в юности „не желал ничего, кроме моря“. В 1618 году он поддался этому зову, впервые ступив на палубу корабля в качестве юнги в возрасте 11 лет. Так, более чем скромно, началась карьера, в ходе которой, если процитировать великолепную биографию де Рюйтера, написанную Реверендом Герардом Брандтом спустя всего 10 лет после смерти адмирала, „юнге было суждено подняться по ступеням лестницы к самым вершинам морской службы, испытав все опасности от моря и врагов“».

В один из дней жители флегматичного Флессингена стали свидетелями достаточно редкой для этих мест картины: по городской набережной, перепрыгивая через бочки, ящики и груды сыров, изо всех сил мчался полуодетый мальчишка с башмаками в руках. Вот он уже у уреза воды. Жадно хватая ртом воздух, он несколько мгновений смотрит на выходящий из порта торговый галиот. На судне уже поставлены паруса и обрасоплены реи, слышно как натужно скрипит кабестан: это матросы, торопясь, выхаживают якорь. Недолго думая, мальчишка прыгает в первую попавшуюся шлюпку, отвязывает фалинь, вставляет в уключины весла. Сзади кто-то что-то громко кричит. Мальчишка оборачивается. Потрясая кулаками, к нему бежит здоровенный негр. Шлюпка не успевает отойти, как негр уже в ней и хватает мальчишку за ухо.

— Зачем ты хотел украсть мою шлюпку? — продолжал он кричать в ярости, тут же начав крутить толстыми пальцами ухо неудачливому угонщику. — Я навсегда отучу тебя воровать чужие лодки!

Отвесив нескольких хороших подзатыльников, негр успокоился.

— Ведь ты бы мог утонуть, как кошка, глупый несмышленыш! — закончил он свою воспитательную беседу, сопроводив тираду еще одной оплеухой.

Почувствовав, что железная хватка несколько ослабла, мальчишка вырвался из рук владетеля шлюпки и, важно сев на банку, скрестил на груди руки, окинув негра презрительным взглядом:

— Кто ты таков, чтобы указывать мне?

От такой неслыханной наглости негр даже остолбенел:

— Кто я? Я матрос вон с того судна, что снимается сейчас с якоря. Там меня ждут, а потому беги отсюда, благословляя судьбу, пока я еще раз не огрел тебя чем-нибудь!

Но мальчишка был тоже не лыком шит.

— Если ты матрос с того судна, то я юнга с него! — пожал плечами маленький нахал с удивительным хладнокровием.

Негр насторожился.

— С каких это пор наш капитан имеет честь иметь такого юнгу? — спросил он затем с явным недоверием.

— С тех самых, с каких ты сам имеешь честь быть там матросом! — тут же получил он достойный ответ.

Теперь негр несколько успокоился.

— Я поступил на «Святой Иоанн» третьего дня! — сказал он уже вполне доброжелательно.

— А я вчера! — невозмутимо ответил ему маленький собеседник.

— Тогда поторопимся, пока нам обоим не попало за опоздание!

Негр взялся за весла, и шлюпка быстро пошла к судну. Когда до галиота оставалось уже совсем немного, мальчишка внезапно разрыдался и, жалобно глядя на своего чернокожего спутника, торопливо заговорил, глотая слова:

— Хорошо, что вы меня взяли, ведь оставить меня на берегу было бы большим грехом. Вы очень добры, и я буду всегда вам во всем помогать, если вы меня возьмете с собой!

Только теперь усердно работающий веслами матрос понял, как ловко он был обманут маленьким пройдохой.

— Негодяй! Ты надо мной смеешься! Ну-ка говори, кто ты и откуда! А иначе я тебя прихлопну, как клопа!

Негр схватил румпель и занес ею над головой мальчишки. Но тот нисколько не испугался, а, вытерев слезы, показал вконец разгневанному матросу на галиот:

— Видишь, на нем уже висит флаг начать движение! А теперь глянь на нашу шлюпку! Пока ты будешь меня лупить, ее отнесет далеко в сторону. В результате чего ты просто-напросто не успеешь к себе на судно!

Негр наморщил лоб. Он стоял перед сложной дилеммой. Отвезти мальчишку на берег он уже явно не успевал.

— Ладно! — сказал он, подумав. — Я отвезу тебя на судно, и пусть там уже капитан сам решает, что с тобой делать дальше, а я умываю руки!

— Где это ты выискал нового пассажира? — кричали, свесившись вниз, матросы.

Капитан, выслушав негра, тут же обругал его последними словами, а затем спросил:

— Где этот маленький негодяй? Тащите его ко мне!

Однако мальчишки нигде не было. Наконец его обнаружили на грот-марсе, куда он быстро и ловко сумел залезть. Довольные неожиданным развлечением, матросы уже весело подбадривали смелого сорванца.

— Боцман, стащи его оттуда! — велел капитан.

Но не тут-то было. Едва боцман поставил ногу на первую выбленку, чтобы полезть на марс и схватить непокорного, как тот, догадавшись, в чем дело, быстро начал карабкаться выше и вскоре очутился на ноке брам-реи. Матросы были буквально восхищены смелостью мальчишки. Глядя на всю картину, подобрел и капитан.

— Из этого малого выйдет славный юнга! — сказал он уже вполне миролюбиво.

Отдуваясь, спустился вниз и боцман.

— Я узнал мальчишку. Это сын пивного торговца Адриана. Его не пускали на морскую службу, а потому, видимо, он сбежал к нам из дома. Кто хочет поймать его, пусть покажет нам свою ловкость!

— Пожалуй, попробую я! — отозвался какой-то долговязый матрос.

Поплевав на руки, он ловко стал взбираться вверх по вантам. Мальчишка, видя, что теперь его вполне смогут схватить, обхватил руками нок-реи, спустил ноги и, повиснув над водой, закричал что было силы:

— Если вы меня не оставите, я брошусь в море! Лучше утонуть, чем жить на берегу!

Столь серьезный аргумент произвел должное впечатление на стоявших на палубе матросов. Тем временем галиот уже огибал мыс со сторожевым постом. Капитан с боцманом спустились в каюту, и скоро боцман вышел оттуда с запиской. Все с интересом ждали дальнейшего развития событий.

— Обстенить паруса и шлюпку на воду! — раздалась команда.

На шлюпке к сторожевому посту боцман отравился лично.

Он запиской известил родителей, что капитан решил взять их настырного сына с собой. Все свидетели этой сцены были в полном восторге, а особенно главный ее виновник. Однако слезать с мачты мальчишка все же не торопился. Он очутился на палубе не раньше, чем шлюпка вернулась обратно, была поднята, а галиот отошел от берега на более чем приличное расстояние от него. Команда обступила героя дня, смеясь и подбадривая.

Произошло это достопамятное для истории событие 26 декабря 1618 года.

Первый же рейс в Северное море убедил маленького Рюйтера в правильном выборе пути. Морское дело, несмотря на качку и тяжкий труд, лишения и опасность, пришлось ему по душе. Разумеется, что первое время было непросто. На судах с юнгами не нянчились, и скидок на малолетство никто не делал. Учили кто окриком, а кто и зуботычиной. Однако учили крепко и быстро.

Наверно, самым близким человеком для малолетнею юнги стал в это время на судне его невольный перевозчик — негр Жан Компани (по другим источникам — его звали Кан-Гуэ). Некогда увезенный работорговцами с родины, он затем принял христианство и, сумев каким-то образом освободиться, плавал теперь на судне стюардом капитана. Сердобольный Жан, жалея мальчугана, всегда старался приберечь для него липший кусок, приободрить и приласкать. В ответ мальчишка платил ему своей преданностью. Два одиноких человека стали большими друзьями. И теперь каждый из них не мог пробыть без другого и нескольких часов.

Иногда и Рюйтеру приходилось утешать своего черного друга, когда тот попадался под тяжелую руку капитана. Доверчивый и наивный, Компани порой становился жертвой довольно жестоких матросских шуток. То кто-то, уловив момент, бросал в офицерский котел с чаем старый сапог, то подсовывал обсыпанные сахаром смоляные шарики в тесто, предназначенное для капитанских оладий. За все эти прегрешения приходилось держать ответ, конечно же, стюарду.

Первый рейс маленького Рюйтера был к африканскому острову Горею, что у берегов жаркой Сенегамбии.

В один из дней, во время полного штиля, когда матросы, мучимые бездельем, слонялись без всякого дела, старый рулевой объявил, что готов предсказать каждому его судьбу. Первому, известному пьянице, он сразу же заметил, что тот еще выпьет больше бочек рома и пива, чем когда-либо набивал свои карманы звонкими шиллингами. Второму было сказано более туманно:

— В конце года ты спустишься с нок-реи в самый глубокий интертрюм!

Когда же тот выразил недовольство столь заумными метафорами, старик рулевой его мрачно успокоил:

— Не торопись, придет твое время, узнаешь!

Сидевшие тут же Компани с Михаилом тоже изнывали от нетерпения узнать свое будущее. Наконец, корабельный вещун подозвал к себе негра. Поглядев на него, сказал:

— Ты не так прост, как кажешься. Сейчас ты пляшешь под чужую дудку, но минует лет двадцать, и уже под твою дудку станут плясать другие. На голове же твоей будет уже не просмоленная шляпа, а нечто иное — сверкающее, может быть, даже корона!

Последняя фраза вызвала дружный хохот столпившихся вокруг матросов. Смеялся до слез даже стоявший несколько поодаль капитан. Затем он вытер платком глаза:

— А что ждет нашего бравого юнгу?

Подозвав к себе Михаила, рулевой долго смотрел в его глаза, затем столь же внимательно и долго разглядывал ладони и лоб, наконец, заставил его даже высунуть и показать язык. Помолчав немного, как бы раздумывая, рулевой обернулся к стоявшим рядом матросам:

— Дайте свайку!

Взяв ее в руки, он резко подкинул заточку в воздух, и та с силой вонзилась в палубную доску.

— Это добрый знак!

Затем старик послюнил палец и долго определял им направление почти отсутствующего ветра.

— Зюйд-зюйд-вест! — сказал он наконец — Это тоже очень хорошо! Теперь дайте мне монету!

Ему сразу протянули несколько штук. Выбрав одну из них, рулевой несколько раз бросал монету на палубу, и всякий раз она падала кверху гербом.

После этого старик положил свою жилистую руку на плечо Михаила и со значением произнес:

— Этот малый обязательно станет величайшим человеком Голландии и первым среди ее моряков!

— Что же будет делать он на морях? — спросил явно заинтересованный таким предсказанием капитан.

— Он будет сеять ужас среди врагов Отечества! Кроме этого ему будут кланяться в ноги все короли мира!

— Что ж, — удовлетворенно кивнул головой капитан. — За такое предначертание не грех выпить по лишней чарке!

Обрадованные таким поворотом дела матросы тут же подхватили на руки Михаила и начали его качать, выкрикивая:

— Да здравствует наш первый морской герой! Да здравствует маленький спаситель Нидерландов!

Этот небольшой, но весьма многозначительный эпизод из жизни Рюйтера — вовсе не досужая выдумка автора. Он был в свое время занесен в скрижали истории!

…Вскоре старание и прилежание юнги были замечены и его, несмотря на явное малолетство, перевели в матросы с постоянным жалованьем. Отныне Михаил стал настоящим моряком.

Несколько лет Рюйтер непрерывно плавает на судах все тех же братьев Лампсонов, изредка навещая родителей, братьев и сестер, одаривая их при этом своими скромными подарками. Однажды отец, подвыпив, поинтересовался:

— Ты уже показал себя как настоящий мужчина! Как бывший моряк я тебя понимаю, но поверь мне, что матросская служба не даст тебе в жизни ничего, кроме лихорадки и ревматизма. Не лучше ли теперь, пока не поздно, вернуться на твердую землю и заняться каким-нибудь более спокойным делом, тем более, что сейчас мои дела пошли лучше и мне нужен помощник в трактире?

В ответ Рюйтер лишь покачал головой:

— Для меня уже поздно что-либо менять! Я человек палубы, и большего мне не надо!

— Что ж, — вздохнул отец. — Помогай тебе Бог!

Служба на купеческих судах Рюйтеру и в самом деле нравилась. Жажда приключений и путешествий просто не могла оставить его равнодушным. Казалось, все в его жизни было уже предопределено. Но судьба уже готовила юному моряку первое серьезное испытание.