Глава десятая.
ОШИБКА АДМИРАЛА ВАТРАНГА

Едва флотилии Змаевича и Лефорта рванули на прорыв, к галере Петра подскочила шлюпка, с нее на галеру перепрыгнул поручик Анастас Лихудьев и без всяких предисловий выложил:

— В конце переволоки усмотрены шведские суда!

— Сколько вымпелов, и какие суда именно? — спросил царь.

— Видели один прам, шесть галер и пару шхерботов. Петр наморщил лоб и, отойдя к борту, задумался.

— Что делать намерен, государь? — спросил Апраксин выжидающе.

— Отпиши письмо Змаевичу, чтобы потрудился сей отряд атаковать и с помощью Божией учинил над ними воинский промысел!

— А справятся ли? — поднял бровь осторожный Апраксин.

— Попытка — не пытка! — ответил Петр сурово.

Больше у генерал-адмирала вопросов не было. Доставить письмо к Змаевичу было поручено тому же поручику Лихудьеву.

После этого Петр с Апраксиным, пересев на шлюпку, вернулись к Тверминне, к оставшимся там галерам. Неподалеку от Тверминне по-прежнему держалась эскадра вице-адмирала Лиллье, готовая в любой момент с усилением ветра атаковать наши галеры.

— Что будем делать? — спросил Апраксин, когда шлюпка, гонимая мощными гребками солдат-преображенцев, устремилась к рыбацкой деревушке.

— Пока будем ждать ответного хода шведов. Посмотрим, чем они ответят, и, ежели допустят ошибку, сразу же повернем все в свою сторону.

Тем временем за мысом Гангут едва не началось серьезное сражение. Дело в том, что 3 5 прорвавшихся наших галер едва не столкнулись нос к носу со шведской шхерной флотилией шаутбенахта Таубе.

Еще с утра Таубе повел свои гребные суда, чтобы поддержать свой корабельный флот при наступившем штиле. О том, что русские собираются прорываться, шведы, разумеется, ничего не знали. Однако опыт есть опыт, и на всякий случай Таубе решил придвинуть свою флотилию поближе к линейным кораблям. Но не успел. Около полудня, находясь еще на переходе, он услышал орудийную канонаду, а потом увидел огибающие Гангутский мыс русские галеры. По силам шведы практически не уступали нам, и шведские офицеры с надеждой смотрели на своего начальника, не прикажет ли он начать драку. Но Таубе был иного мнения.

— Посмотрите на направление ветра! — показал он тростью на галерную мачту.

Офицеры подняли головы. Косицы вымпела едва колыхались, показывая, что дует легкий ветерок зюйд-остовой четверти. Ничего не поняв, они перевели взгляд на шаутбенахта Тот пояснил для недогадливых:

— Для русских этот ветер самый попутный, и, если мы продолжим движение, то неминуемо будем окружены и отрезаны от чистой воды галерами противника.

— Но при чем ветер, когда он едва колышет вымпела? — недоумевающее переглянулись офицеры. — Ведь мы идем на веслах!

— Не надо меня учить! — огрызнулся Таубе. — Кто здесь командует, я или вы?

Между тем дистанция между спешащими навстречу флотилиями уже составляла не более полумили. И тогда, понимая, что промедление смерти подобно, Таубе развернул свою флотилию на обратный курс и рванул что было сил наутек. Впоследствии он оправдывал сей свой хитрый маневр тем, что проделал его для того, чтобы «не быть взятым».

То, что русские не смогут его преследовать, шведский шаутбенахт сообразил быстро — после гребли на пределе сил при прорыве мимо кораблей Ватранга силы наших гребцов были на исходе.

Однако моральная победа в данном эпизоде была на нашей стороне. При практически равных силах и наших измотанных командах шведский контр-адмирал откровенно струсил ввязываться во встречный маневренный бой, предпочтя показать свою корму. И если реальных боевых последствий данный эпизод не имел, то после столь откровенного бегства шведов наши пребывали в полной эйфории, тогда как шведы, наоборот, — в полном унынии.

Академик Е.В. Тарле писал относительно сложившейся ситуации: «…Что было делать? Вызвать из Ревеля весь линейный флот и сразиться с Ватрангом в открытом море? Риск был слишком велик. Лучшие суда противника были налицо, и их артиллерия была очень велика. Решено было лучше уж рискнуть галерами, чем линейным флотом. И тут Петр (прибывший из Ревеля на галерный флот 20 июля) и Апраксин (главнокомандующий) обнаружили большую находчивость. Они пошли на совсем необычное дело: решили в узком месте Гангутского полуострова устроить “переволоку” и перетащить часть галер через эту переволоку к западу, чтобы создать в стане противника замешательство. Соответствующие работы рке делались и приходили к концу, когда Ватранг, узнав об этом, отделил 25 июля фрегат, 6 галер и 2 шхербота, отдал их под команду шаутбенахта Эреншильда и направил его к западной части Гангутского полуострова, именно туда, где кончалась русская “переволока” и где можно было ждать спуска перетащенных по суше русских галер в море. Уже это раздробление сил оказалось роковой неосторожностью шведского адмирала Ватранга. Но в тот же день Ватранг допустил и другую, еще худшую неосторожность: он отрядил 8 линейных кораблей, фрегат и 2 бомбардирских судна под командованием адмирала Лиллье к Тверминне, где стояли русские суда. Петр, выследив первым это движение, принял дерзкое решение: пользуясь ослаблением сил Ватранга и наступившим мертвым штилем, когда парусные корабли не могли двинуться с места, он приказал 26 июля отряду из 20 скампавей, под командованием капитан-командора Змаевича, идти на прорыв с обходом шведского флота мористее его расположения. Отряд Змаевича немедленно тронулся в путь. Адмирал Ватранг, заметив движение русских скампавей, приказал сняться с якоря и буксировать свои корабли шлюпками к проходившим скампавеям Змаевича. Одновременно шведы открыли сильный артиллерийский огонь, не причинивший, однако, нашим судам никакого вреда, так как скампавей шли вне дальности пушечной стрельбы.

Видя успех своего замысла, Петр направил по тому же пути еще 15 скампавей под командованием бригадира Лефорта, которые так же успешно прошли мимо шведского флота. Прорвавшиеся скампавей по приказанию Петра обошли Гангутский полуостров и заблокировали шведский отряд кораблей шаутбенахта Эреншильда».

Однако приказ об атаке подошедших к переволоке шведов Змаевичу вовремя передать так и не удалось. Три попытки Лихудьева прорваться мимо шведов к ушедшим за Гангут галерам успехом не увенчались. Шведы были уже настороже и всякий раз стремились его перехватить, так что он насилу отрывался, уходя обратно.

Над грот-мачтой флагманского «Бремена» Ватранг велел поднять белый флаг и палить из пушки. То был сигнал эскадре Лиллье как можно скорее возвращаться обратно из-под Тверминне и соединяться с главными силами. Ватранг сильно опасался возможного нового прорыва, а потому спешил нарастить свои силы. Но сделать это было не такого легко. Ветра по-прежнему не было, и корабли Лиллье оставались недвижимы.

И здесь опытный Ватранг допускает ошибку, да еще какую! Понимая, что Лиллье быстро подойти не может, он испугался, что русский царь не успокоится на достигнутом и следующим его шагом будет всеобщая атака его эскадры, которая все так же стояла с обвисшими парусами. Опасность атаки галерами линейных кораблей была сильно преувеличена. Почему столь испугался шведский адмирал, мы, наверное, никогда так и не узнаем. Даже в своем личном журнале он не оставил на сей счет никаких записей. Вместо этого там значится: «Мертвый штиль и туман».

Ближе к вечеру 26 июля он велел поднять сигнал «Всем кораблям отбуксироваться мористее». Ватранг полагал, что чем дальше от берега, тем в большей безопасности он будет.

Но, отойдя от берега и освободив прибрежный фарватер, Ватранг серьезно рискнул и обманулся. Его ошибка была сразу же замечена Апраксиным Самого же Петра уже в Тверминне не было. Съехав на берег, он отправился к концу деревянного настила, чтобы лично убедиться в силе шведского отряда, блокировавшего нашу переволоку.

До позднего вечера Петр и Апраксин обменивались записками. Генерал-адмирал писал, что необходимо воспользоваться оплошностью шведов и немедленно, пока не поднялся ветер, прорываться мимо Гангутского мыса, но уже впритирку к берегу, чтобы оставить далеко в море шведскую эскадру. Записки возил безраздельно преданный Петру его кабинет-секретарь Алексей Макаров, работник умный и расторопный.

Из походного журнала царя: «…Понеже генерал-адмирал с шаутбенахтом корабельным… между собой были не в близком расстоянии, а наипаче разлучила их темнота нощная, того ради в тое нощь против 27-го числа июля между помянутыми флагманами была пересылка тайного кабинет-секретаря Макарова, и по той пересылке положено с галерным флотом пробиваться сквозь неприятеля».

Итак, Апраксин воспользоваться оплошностью шведов предложил, а Петр сие предложение утвердил.

Уже в полной темноте с флагманской галеры Апраксина «Святая Наталья» был произведен выстрел из пушки — сигнал всем галерам, стоявшим у Тверминне, начинать движение к позиции начала прорыва. Вытянувшись в длинную кильватерную колонну, галеры медленно (сберегая силы гребцов!) потянулись к небольшому каменному островку, за которым было уже открытое пространство. На острове еще несколько дней назад были посажены наблюдатели, постоянно информировавшие Петра о том, что делается у шведов.

Около полуночи галеры собрались за островом. Апраксин желал прорываться немедленно.

— Надо идти вперед! Пока швед не опомнился, проскочим!

Однако бывший рядом с ним на галере князь Голицын высказал иное мнение:

— Разумеется, в темноте большая часть галер и прорвется. Однако потери могут быть все же слишком большие. Темнота и подводные камни — плохие союзники при таких делах!

Подумав, рассудительный Апраксин согласился.

— И на самом деле весьма ночь темная! — сказал он — Никак нельзя разглядеть, где сейчас в точности одна эскадра шведская и где другая. Не будем торопиться. Как говорится, утро вечера мудренее.

А вскоре с проскочившей под берегом шлюпки доставили сообщение Змаевича.

Тот извещал генерал-адмирала о том, что ближе к вечеру атаковал отряд шведов у переволоки. Вначале Змаевич попытался было атаковать отряд шаутбенахта Эреншельда и сбить его с позиции, но силы шведов были очень велики. Дело в том, что артиллерия на галерах весьма немногочисленна — всего пара небольших пушек в носу и столько же в корме. А потому атаковать отбивавшиеся бортовыми залпами шведские суда было весьма сложно. По этой причине Змаевич просто произвел демонстрацию. При этом он все же попытался окружить шведские суда. И хотя полного окружения не получилось, шведов все же удалось оттеснить в глубь фиорда, где они и были блокированы.

— Желаемый успех малой силой достигнут! — воскликнул он на радостях, когда стало ясно, что шведский шхерный отряд окружен и вряд ли уже сможет вырваться на чистую воду.

В третьем часу ночи Апраксин и Голицын пригласили на флагманскую галеру генерала Вейде. Втроем они уселись в кормовой надстройке и, попивая чай, держали совет, как быть дальше. После недолгих обсуждений решили, что однозначно следует прорываться под берегом, так как шведы отошли в море столь далеко, что обходить их мористее будет весьма опасно для галер. Сам прорыв же был назначен на предрассветное время, с тем расчетом, чтобы с первыми лучами солнца уже быть в пути. Да и бдительность у шведских наблюдателей должна быть в это время притуплена. Пока глаза продерут, пока протрут их кулаками, глядишь, мы уже и проскочим!

В четвертом часу утра, когда горизонт едва-едва начал светлеть, наши пошли на прорыв. Галеры двигались так же, как и раньше, — вытянувшись длинной-предлинной гусеницей. Каждая из галер строго держала в корму впереди идущей, так было меньше риска напороться на каменные скалы, в изобилии торчавшие то там, то тут совсем рядом с бортами. На самой передовой галере шел генерал Вейде. Рядом с ним — самые опытные штурманы и взятые в деревне в качестве лоцманов местные рыбаки. Галеры кордебаталии вел сам генерал-адмирал, и, наконец, арьергард возглавлял князь Голицын.

Конечно, шведы быстро заметили шедшие на ускоренной гребле наши галеры. Конечно, на палубах их кораблей сразу же началась суета и беготня. Шведы поднимали все возможные паруса, а их шлюпки и баркасы, словно бурлаки на реке, пытались подтянуть огромные линейные корабли поближе к месту прорыва. Но из этого мало что получалось. На море царило полное безветрие, и лишь иногда безжизненно свисавшие вымпела слабо шевелили косицами от нордового ветерка. Да и тот был шведам никак не попутный, а, наоборот, противный.

Ценой невероятных усилий трем ближайшим к берегу корабля после отчаянной буксировки все же удалось сблизиться на дистанцию пушечного огня. Едва шведам стало ясно, что их ядра достигают фарватера, они открыли столь яростный огонь, какой только могли выдержать их орудия.

Позднее наши подсчитают, что неприятель сделал более двухсот пятидесяти залпов. Впрочем, хоть шума от этой пальбы было премного, но толку не слишком. Практически все ядра летели в волны. Галера — сама по себе цель весьма небольшая, к тому же наши галеры неслись столь стремительно, что шведы просто не успевали наводить орудия и стреляли больше наудачу, чем прицельно. Результат у них получился соответствующий.

Из всех ядер лишь одно поразило цель. Но как! Внушительное 24-фунтовое ядро ударило в палубу возле стоящего у планширя поручика Нижегородского пехотного полка Иоганна де Колера и… оторвало ему оба каблука и подошвы на ботфортах. При этом ноги поручика остались невредимыми, если не считать сильной контузии, от которой, по его позднейшим воспоминаниям, впоследствии много мучился.

Когда прорыв уже был закончен, генерал-майор Иван Головнин взял у Колера остатки голенищ его ботфортов и преподнес их в виде сувенира Апраксину, чему тот долго дивился. Так и отделались наши от неприятельского огня контузией ног у поручика Колера да двумя испорченными сапогами.

Впрочем, шведам все же удалось захватить одно из вспомогательных судов, шедших в хвосте колонны. Небольшая полугалера вывалилась из строя и сразу выскочила на камни, с которых сняться уже не удалось. Часть команды удалось снять шлюпкой, но часть так и осталась на судне. В это время к неподвижной полугалере, торчащей на камнях, как жук на булавке, уже прибуксировались сразу два шведских линейных корабля. Под огнем пушек шлюпкам пришлось от нее отойти. Шведы захватили несколько офицеров, около двухсот солдат Шлиссельбугского полка, попа и мешок с деньгами. Задерживаться же из-за одной галеры, а тем более вступать в невыгодный бой никто не стал. Такое решение было правильным, ибо потеря одной вспомогательной галеры ровным счетом ничего не меняла.

Из записей генерал-адмирала Ф.М. Апраксина о Гангутской баталии: «В 27-й день, в 3-м часу, призваны гг. генералы Вейд и князь Голицын и имели совет, каким образом удобнее неприятельский флот обойти… Оный всеми кораблями, а именно более 30 парусов, тот курс, где наши скампавеи первые шли, заступил… За благо определили, чтоб идти от внутренней стороны, не огребая неприятеля… В 4-м часу пополуночи пошли от того острова, где был наш караул, все скампавеи одна за другою: в авангардии шел г. генерал Вейд, за ним следовал г. генерал-адмирал (о себе Ф.М. Апраксин пишет в третьем лице. — В.Ш.), потом в ариергардии генерал князь Голицын. И когда неприятель наши скампавеи усмотрел, тот час с адмиральского — (со шведского) — корабля учинен сигнал из двух пушек… Дальние их корабли, распустя свои паруса, трудились, чтоб приблизиться, но за наступающею тишиною не могли скоро прибыть… Три корабля их… буксировались к нашим скампавеям шлюпками и ботами зело скоро и, приближаясь надмеру, стреляли из пушек жестоко… Могли счесть 250 выстрелов. Однако ж… наши скампавеи прошли счастливо и так безвредно, что только одна скампавея стала на камень… Несколько людей с оной шлюпками сняли, а остальных неприятель взял, понеже их один линейный корабль к оной скампавее зело приблизился. К тому же 2 неприятельских бота и несколько шлюпок атаковали, так что отстоять скампавею с остальными людьми было не мочно… Прочие все, как суда, так и люди, без вреда прошли, только у одного капитана ногу отбили. В половине 10-го часу, когда, прошед неприятельский флот, вошли в шхеры, получили ведомость, что капитан-командор Змаевич с первыми скампавеями атаковал неприятельскую эскадру и не далее мили обретается…»

Что касается самого Петра, то он в прорыве Апраксина не участвовал. В это время царь находился в конце переволоки, наблюдая за отрядом шаутбенахта Эреншельда. С берега он наблюдал, как храбро атаковали шведов галеры Змаевича, как они блокировали противника в дальнем углу Рилакс-фиорда. Там же на берегу Петр ждал и наблюдал соединение главных сил с передовым отрядом. Причем не просто наблюдал, а детально продумал план атаки шведского отряда.

Было 4 часа 27 июля утра, когда российский генерал-адмирал размашисто перекрестил галеры:

— Весла! На воду!

Главные силы гребного флота под флагом Апраксина начали движение в сторону Гангутского мыса. Предрассветная туманная дымка некоторое время скрывала наши суда, крадущиеся вдоль берега. Но вскоре шведы их обнаружили. На флагманском «Бремене» палили уже двумя пушками, обозначая боевую тревогу.

Наши галеры шли в стройном порядке, следуя одна за другой при совершенном штиле. При этом галеры держась так близко к берегу, как только позволяла глубина. Авангард вел генерал Вейде, кордебаталию — сам Апраксин, а в арьергарде шел генерал Михаил Голицын.

Шведские линейные корабли по отчаянному сигналу своего адмирала стремились под всеми парусами и с помощью буксировки шлюпками подойти к месту прорыва. Однако на море царило полное безветрие, и лишь иногда дул легкий ветерок с севера, противный шведам. Бывшие несколько ближе к берегу три корабля сумели буксировкой ботами и шлюпками подойти на расстояние выстрела и открыли огонь. Шведы произвели более 250 выстрелов, но благодаря малым размерам галер, быстроте хода и большой дистанции выстрелы не достигали цели.

«Мы опять увидели, — писал шведский командующий, — большое количество галер, числом в 60, под берегом; они старались со всеми силами пройти со стороны берега линию наших кораблей к Гангеуду. Некоторые из наших кораблей, которые находились поближе, с помощью буксировки пустились им вдогонку».

Теперь ответ был уже за шведами, т.к. они имели сейчас значительно больше кораблей, чем при прорыве первых двух отрядов. Ватранг торопился, и передовые шведские корабли сблизились на дистанцию эффективного артиллерийского огня. Всего было выпущено более 250 ядер. Но, несмотря на обстрел, прорыв продолжался. Только одна галера, шедшая слишком близко к прибрежью, села на камни и была пленена шведами. Все остальные галеры успешно прорвались и обошли Гангутский мыс «К нашему величайшему огорчению, — отмечал Ватранг, — и эта масса галер прошла мимо нас, несмотря на то, что наши корабли довольно близко подошли к ним и обстреливали их из пушек».

Из хроники событий: «В 27 день по утру господин наш Адмирал со всем при нем будущим флотом, с полуночи подо-шед, и тогож утра приближаться к неприятелю, и указ дал пробиватца сквозь оного, не огребая кругом, что с помощию Божиею и учинено. И так безвредно, что только одна скампавея стала на мель, которую неприятель взял. А протчие все как суды, так и люди без вреда прошли. Хотя со всего флота стреляли по наших над меру жестоко, от которой стрельбы у одного капитана только ногу отбили».

…Вот последняя галера миновала прибрежный фарватер. С ее кормы кто-то из молодых офицеров, озоруя, показывал шведам конец каната в знак того, что якобы готов и сам взять шведов на буксир. В ответ со шведских кораблей зло палили из пушек, но ядра, не долетая, падали в воду чахлыми фонтанчиками.

Наконец и последняя галера скрылась среди каменных шхер. Всё, пока небольшая передышка. На галерах командовали:

— Суши весла!

Гребцы жадно пили воду, приходя в себя от бешеной гребли.

На палубах радовались офицеры:

— Господа! Даже не верится! Мы проскочили!

Что и говорить, первоочередная задача русского флота была выполнена блестяще: 98 галер с 15-тысячным десантом прорвали блокаду шведов и вышли из Финского залива «С нашим гребным флотом, — с гордостью отмечал Петр датскому королю, — сквозь весь авантажно стоявший у Гангута неприятельский флот, несмотря на жестоко учиненный от неприятеля огонь, пробились!»

С прорывом русских галер мимо шведского флота была решена первая и наиболее важная задача кампании 1714 года: отныне собственно шведские земли, до того недосягаемые, ставились под угрозу вторжения — немаловажный стимул для заключения Швецией мирного договора на условиях оставления России требуемых ею Лифляндии, Эстляндии, Ижорской земли и Западной Карелии — широкого выхода на Балтику.

Теперь на повестке дня была вторая задача — запереть и захватить эскадру Н. Эреншельда, зашедшую далеко в шхеры к северу от полуострова Гангут, что до крайности затрудняло возможность оказания ей помощи со стороны находившегося у мыса Гангут корабельного флота адмирала Г. Ватранга.