Глава третья. ФИНАЛ ТРАГИФАРСА
События вокруг «Сторожевого» вступали в свою решающую фазу.
Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года:«...На большой скорости около 22 узлов мы прошли Ирбенский пролив. Это было около 9 часов утра. После выхода из Ирбенского пролива я приказал оставить одну машину и дать самый медленный ход. Рядом с нами по Рижскому заливу и далее следовали катера пограничников, которые семафорили приказ — возвратиться в базу и стать на якорь. На семафоры мы не отвечали и продолжали маневрирование в районе Ирбенского пролива».
Из показаний капитана 3-го ранга В.М. Саблина на допросе 14 ноября 1975 года: «По трансляции я дал команду произвести приборку на верхней палубе, чтобы продемонстрировать мирные намерения. Спустя некоторое время увидел, что приборка началась. Затем я вышел на левое крыло штурманского мостика и по громкоговорящей связи вызвал командира, идущего слева катера на мостик. Я сказал: “Мы не изменники Родины. Прошу оружия не применять. Мы просили у командования разрешения на выступление по телевидению”. Командир катера ответил: “Если не остановитесь, будете уничтожены”. Я выключил громкую связь и ушел с мостика. После этого один раз катер стал опасно маневрировать по курсу — пересекать курс, другой начал подходить с кормы. Я подумал, что с последнего могут высадить вооруженную группу, и дал команду включить вторую машину и увеличил ход до 14 узлов. Около 10 часов я получил радиограмму от Главнокомандующего ВМФ, что если через 30 минут корабль не встанет на якорь, он будет уничтожен. Катера дали такие же семафоры, отвернули и ушли к берегу. Почти сразу показались три самолета-торпедоносца. (Почему Саблин решил, что самолеты — это торпедоносцы, весьма странно, как выпускник академии не мог не знать, что торпедоносцев в ВМФ нет с конца 50-х годов. —В.Ш.). Прошли на бреющем полете над мачтами корабля. Слева по курсу на горизонте показался СКР».
В это время Саблин начал предпринимать меры для того, чтобы отогнать назойливые пограничные катера. Для начала он решил их припугнуть.
Из показаний Саблина на допросе 10 июня 1975 года: «Вовремя следования к Кронштадту при явной угрозе пограничных катеров применения оружия и облете корабля самолетами, я тем не менее команды на приготовление корабля к бою не давал. Более того, я приказал начать на верхней палубе приборку, демонстрируя этим самым мирные намерения. В шифрограмме на имя Главнокомандующего я писал о последствиях в случае неприятия наших требований. .. В случае непринятия наших требований мы обратимся по радио ко всему советскому народу с просьбой о поддержке».
Каким-то чудом на палубе никого не оказалось, а ведь перед этим Саблин специально выгнал матросов наверх изображать приборку. Но те не пошли и остались живы... Об этом преступлении Саблина, который готов был прикрыться щитом из живых матросов, почему-то даже во вовремя следствия и суда внимания не слишком обратили. Возможно, потому, что хватало и других обвинений.
О том, что Саблин провоцировал преследовавшие его катера на открытие огня, говорит и следующий факт. Одновременно с объявлением приборки на верхней палубе неожиданно для всех началось проворачивание артиллерийских установок АКА-76, причем обе установки развернулись в сторону идущих по бортам катеров.
На допросе 11 февраля Саблину был задан вопрос о проворачивании артиллерийских установок АКА-76 в сторону пограничных катеров. На это главный обвиняемый ответил так: «Ко мне на ходовой пост пришел кто-то из матросов БЧ-2 и предложил провернуть артбашни для того, чтобы попугать сопровождавшие нас катера. Я категорически запретил это делать, сказав, что это могут понять как повод для применения по нам оружия».
Разумеется, следователям не составило труда найти этого «неизвестного матроса», и вскоре А.А. Петрунин дал свои показания по данному эпизоду: «Я получил от Саблина указание провернуть артустановки по горизонту, с целью попугать идущие за нами пограничные корабли»
После чего следователь задал Саблину вопрос:
— Вы давали такое указание?
Ответ Саблина: «Это и есть тот матрос с БЧ-2, о котором я сказал, отвечая на Ваш вопрос. Затрудняюсь объяснить, почему он выдает свое предложение за мое указание. Полагаю, что он пытается теперь оправдать собственные действия».
Вот ведь подлый какой этот матрос Петрунин! Сам подбивал замполита к провокации, да еще потом и вину на него свалил!
Однако в протоколе допроса за 5 марта 1976 года мы находим еще весьма любопытные свидетельства данному моменту в истории погони за «Сокрушительным». Итак, 5 марта следователь Добровольский вновь вернулся к вопросу о наведении пушек на пограничные катера, заявив подследственному следующее:
— Согласно показаний допроса свидетеля Петрунина A.A., указание попугать ПСКРы стволами пушек он получил от капитана 3-го ранга Саблина. Вы же показали, что это предложение поступило от Петрунина. Объясните еще раз, кто именно дал команду на наведение орудий.
Поняв, что его вранью никто не верит, Саблин был вынужден признаться:
— Показания Петрунина я подтверждаю. Как я теперь вспоминаю, действительно указание о том, чтобы Петрунин повел по горизонту стволами орудий для того, чтобы попугать рядом идущие ПСКРы, давал ему я. Кроме того, тогда же Петрунин мною был предупрежден, чтобы он не произвел случайный выстрел, так как это явится поводом для применения по отношению к «Сторожевому» оружия...
В то, что Саблин «забыл», что он давал команду на подготовку к артиллерийской стрельбе, я никогда не поверю. Это был один из ключевых моментов всей погони. Попытка спрятаться здесь за рядового матроса, прямо скажем, не красит «великого революционера». Когда же вопрос стал об очной ставке, на которой, несомненно, всплыла вся правда, а сам Саблин оказался в самом неприглядном виде, как лжец и трус, бывший замполит тут же «вспоминает» все как было. Впоследствии факт, что именно Саблин дал приказание попугать пограничников поворотом стволов, подтвердил и Шейн. Конечно, это всего лишь нюанс, но нюанс весьма показательный. Как можно быть уверенным, что лгущий по мелочам не солжет в большем? Большой вопрос и в том, предупреждал ли Саблин Пе-трунина о недопустимости случайного выстрела. Об этом почему-то говорил сам Саблин, но молчит матрос Петрунин.
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607:
«10 часов 00 минут. Решил предупредительную стрельбу производить ПСКРом-620 с левого борта с дистанции 6—8 кабельтовых. Остальным кораблям приказал отойти на Д-10 кабельтовых на юго-запад от БПК и быть готовыми к использованию оружия на поражение».
Из воспоминаний генерал-майора авиации А.Г. Цымбалова: «Командир третьей эскадрильи, получив приказ осуществить взлет эскадрильей по варианту выхода из-под удара, в кратчайшие сроки вырулил на ВПП, выстроив перед полосой еще 9 самолетов, и немедленно начал взлет при занятой полосе двумя самолетами первой эскадрильи. Столкновения и авиационной катастрофы прямо на ВПП не произошло только потому, что командир первой эскадрильи и его ведомый успели прекратить разбег в начальной стадии и освободить полосу.
Руководитель полетов на командно-диспетчерском пункте (КДП), первым поняв всю несуразность и опасность сложившегося положения, запретил взлетать без его разрешения кому бы то ни было, чем навлек на себя бурю отрицательных эмоций со стороны командира полка. К чести старого и опытного подполковника (никого и ничего в жизни уже не боявшегося), который проявил твердость, взлет полка на выполнение боевой задачи приобрел управляемый характер. Но заранее разработанный боевой порядок полка построить в воздухе уже было невозможно, и самолеты пошли в район удара вперемешку на двух эшелонах с минутным интервалом на каждом. Фактически это была уже стая, неуправляемая командирами эскадрилий в воздухе, и идеальная мишень для двух корабельных комплексов ЗУР с 40-секундным циклом стрельбы. С высокой степенью вероятности можно утверждать, что если бы корабль реально отражал этот авиационный удар, то все 18 самолетов этого “боевого порядка” были бы сбиты».
* * *
Из журнала оперативной обстановки 4-й бригады сторожевых кораблей морских сил погранвойск СССР (4-я ОБрПСК):
«10 часов 00 минут. Сообщено: “Вылетела группа ТУ-16 с аэродрома Скулте. ПСКРам отойти на безопасную дистанцию”.
10 часов 01 минута. Получено от ОД ЛиВМБ: “Эскадрилья в воздухе. ПСКРам отойти от БПК”».
Из показаний старшины команды радиометристов старшины 2-й статьи Копылова: «Около 10 часов в кубрик № 5 позвонил старшина 2-й статьи Станкявичус и предложил мне, Лыкову и Набиеву собраться в кубрике № 10. Мы собрались и обсудили положение на корабле. Решили освобождать офицеров и командира. Матросы Ферапонтов, Лыков, Борисов приготовили ломики, и мы пошли к посту № 6. По пути к нам присоединилось еще много матросов. Охраны у поста не было. Мы открыли люк, взломали дверь и освободили офицеров. Я видел, как выходили Кузьмин, Прошутинский и Виноградов. С указанными офицерами мы пошли освобождать Потульного. Пост № 3 охранял матрос Аверин. Сопротивления он не оказывал. Матросы Борисов, Лыков взломали дверь и выпустили командира».
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607:
«10 часов 01 минута. Радист доложил, что получено приказание комбрига: “Стрельбу по БПК не производить. Кораблям занять позицию по корме БПК. Д — 50 кабельтовых. Сейчас будет действовать авиация”.
10 часов 07 минут. Приказание передал на ПСКРы-613, 620, 626. Передали сообщение на БПК голосом: “Сейчас по вам будет применено оружие”».
Тем временем экипаж бомбардировщика, осуществляющий поиск в расчетном районе нахождения «Сторожевого», практически сразу обнаружил крупную надводную цель в границах района поиска. Самолет вышел на нее на заданной высоте в 500 метров, опознал цель визуально в дымке как боевой корабль размерности эсминца и произвел бомбометание с упреждением по курсу корабля, стремясь положить серию бомб поближе к кораблю. Если бы бомбометание производилось на полигоне, то оно было бы оценено на «отлично» — точки падения бомб не вышли за отметку круга радиусом 80 метров. Но серия бомб лета не спереди по курсу корабля, а с недолетом по линии точно через его корпус. Штурмовые бомбы при соприкосновении штангами о воду взорвались практически над ее поверхностью, и сноп осколков срикошетил прямо в борт корабля, который оказался советским сухогрузом «Волгобалт-38», вышедшим за несколько часов до этого из порта Вентспилс. Можно только представить состояние капитана сухогруза и всей команды. Откуда-то из облаков на них неожиданно вываливается советский самолет и начинает гвоздить бомбами! В эфир немедленно полетел сигнал SOS в радиотелеграфном и радиотелефонном режимах.
Из журнала оперативной обстановки 4-й бригады сторожевых кораблей морских сил погранвойск СССР (4-я ОБрПСК):
«10 часов 10 минут. Получено донесение от ПТК-11: “Со стороны моря слышны 4 глухих взрыва".
10 часов 15 минут. ОД ЛиВМБ проинформировал о вылете в район БПК 8 ТУ-16».
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607:
«10 часов 09 минут. Корабли следуют от БПК обратным курсом на Д-50 кабельтовых. Наблюдаем полеты авиации СА и ВМФ над БПК.
10 часов 26 минут. Донесли свое место в МБВ: Ш = 57 градусов 55 минут, Д = 21 градус 09 минут».
Из воспоминаний бывшего офицера 106-го ДМРК Олега Гречко: «С приходом на локационный контакт со “Сторожевым” получили команду на выход в ракетную атаку. Начали подготовку к пуску. На этапе подготовки, когда надо было взводить ампульные батареи (после их взвода надо или стрелять, или уже делать аварийный сброс ракеты), получили команду “отбой ракетной атаки” и приказ идти на сближение со “Сторожевым” до визуального контакта. Продолжили движение курсом на сближение. Погода стояла идеальная. Море почти штилевое, видимость полная. Начало светать. В радиорубке стали прослушиваться переговоры кого-то с позывным “Океан” со “Сторожевым”. “Океан” требовал застопорить ход и встать на якорь, а “Сторожевой” отказывался выполнить приказ. Звучало что-то типа “Прошу считать нас свободной территорией”. Мы даже не сразу врубились, что “Океан” — это позывной Главнокомандующего ВМФ СССР адмирала флота Советского Союза Горшкова С.Г.».
На самом деле «Океан» постоянно запрашивал «Сторожевой», не получая от него никакого ответа.
* * *
После атаки на «Волгобалт-38» самолеты снова атаковали и снова не того, кого было надо!
Из воспоминаний бывшего дивизионного артиллериста 109-го ДНК капитана 2-го ранга в отставке В.В. Дугинца: «Первый самолет из звена “яков” вышел на СКР “Комсомолец Литвы” и по ошибке положил три бомбы прямо по курсу на расстоянии метров в 100. Мало того, что наши сумасшедшие летчики до этого момента уже успели врезать пару серий своих штурмовых бомб по какому-то сухогрузу, следовавшему из Вентспилса в западном направлении, так они и во второй раз вышли в атаку не на того, кого нужно было бомбить...
Бомбы рвались на воде по курсу СКРа и колотили своим подводным эхом по корпусу, словно могучими молотками по наковальне. Как только сварные швы корпуса старого “полтинника” не разошлись от таких перегрузок, но страху на экипаж это бомбометание нагнало приличного. С атакованного СКРа в сторону звена самолетов хаотично полетели сигнальные ракеты, которыми командир пытался запугать полоумных асов...
Отбомбившийся самолет, опасаясь ответного применения ракетного оружия, сразу после сброса свечкой взмыл ввысь, уносясь за облачность и там грохоча двигателями, самолеты перестраивались для нового захода. Кто из нас будет следующим объектом атаки?
Наш походный штаб собрался на мостике и с тревогой ожидал новых указаний от комдива, который устало возвышался с сигаретой в зубах на левом крыле мостика и наблюдал непонятные действия авиации.
Неожиданно в воздухе затрещали предупредительные очереди автомата ПСКРа, которые гулким стрекотом прокатились над водой. Батька (комдив. — В.Ш.) от неожиданности испуганно пригнулся и спрятался за обвес ходового мостика. Брезент брезентом, но все хоть какая-то преграда от снарядов.
— Кто в кого стреляет? Хрен поймешь... — только и успел он произнести в свое оправдание. — Дугинец, дай команду на корабли приготовиться к стрельбе. Цель — БПК “Сторожевой”.
— По-моему, это погранцы из автоматов бьют! — высказал я вслух свое предположение.
— Да тут становится не до шуток! — съежившись и втягивая голову в плечи, сделал заключение вахтенный офицер Самойлов и по трапу скатился в ходовую рубку, словно здесь за дюралью и стальным листом в 5 мм он был в полной безопасности.
В этот момент в напряженнейшей тишине ходового мостика громом прозвучал доклад механика Биньковского:
— Пожар в машинном отделении, горит маслобак!
Присевший за обвесы комдив вздрогнул от “очередного снаряда” и буквально заорал в ответ:
— Вы что там, ох..ли! Тут снаряды свистят... война идет, а он со своим пожаром! Немедленно ликвидировать пожар!
Пушки на наших кораблях задвигались и развернувшись по горизонту, взяли на прицел надводную цель, продолжавшую упорно следовать прежним курсом.
Перегретое электрогрелками турбинное масло, которые не выключались с момента выхода корабля из базы, раскалилось до температуры вспышки и загорелось, чадя зловонным черным дымом. Опыта у механика Биньковского было не занимать, и он моментально среагировал на создавшуюся аварийную обстановку:
—Всем покинуть отсек! Два угпекислотных огнетушителя включить в работу и бросить к маслобаку! Загерметизирвоать отсек!
Взбудораженный механический народ с завидной проворностью покинул машинное отделение, и в узкость пространства к турбине полетели два красных ОУ-5, шипящие белыми раструбами выхлопов углекислоты.
— Срочно еще три огнетушителя сюда! — орал Биньковский своим мотористам.
А ведь действительно стало не до веселья, когда из машинного отделения вырываются клубы едкого дыма, а своя же авиация бомбит ни в чем не повинный свой СКР, трещат автоматные очереди и полностью отсутствует взаимодействие между разнородными силами. Летчиками руководили свои неведомые командному пункту управления, нашими силами свои... Что, летчики не могли запросить у кораблей обозначить и показать объект атаки? Да и огромные цифры белого бортового номера были видны издалека...
Одному комдиву Бобракову был ясен замысел всей операции — нанести удар по цели, если она пересечет меридиан 20 градусов...»
Необычность задачи, когда надо атаковать свой же советский корабль, неразбериха в управлении и наведении сил, отсутствие взаимодействия между кораблями и авиацией — ведь все приходилось буквально импровизировать на ходу, и, наконец, нервозность самих летчиков сделали свое дело. Слава Богу, что все обошлось хорошо, и ни на «Волгобалте», ни на «Комсомольце Литы» никто не пострадал, что можно считать огромным везением.
Из воспоминаний бывшего дивизионного артиллериста 109-го ДПК капитана 2-го ранга в отставке В.В. Дугинца: «После первого безответного бомбового удара авиации погранцы тоже осмелели и стали поливать очередями своих автоматов борта БПК. Странно было, но никакого ответного огня он не открывал ни по самолетам, ни по кораблям, а продолжал идти прежним курсом, не сбавляя ход. Сбрасываемые с ЯК-28 штурмовые бомбы, предназначенные для бомбометания по береговым целям, взрывались от соприкосновения с водой и осколки веером рикошетили от поверхности».
Из воспоминаний бывшего командира 76-й бригады эсминцев капитана 1-го ранга Л.С. Рассукованного: «Мы с командиром корабля (Потульным. — В.Ш.) давние друзья, и тогда я не знал, что он изолирован, но готовился открыть огонь по кораблю, где более 200 наших моряков... Представьте же сами, что творилось у меня в душе, когда мы догоняли “Сторожевой”. Всю команду я знал до последнего матроса, так как четыре месяца на этом корабле был на боевой службе. И все же я бы тогда открыл огонь. За границу уходил корабль с новейшим вооружением, нашими секретными кодами, картами и документами».
Из воспоминаний бывшего командира дивизиона МРК капитана 1-го ранга А.В. Бобракова: «Конечно, самое страшное в эти минуты было сознавать, что, может быть, через несколько минут я сам получу приказ поразить корабль. А там 200 человек. Тоща я думаю про себя: ну пусть там половина мятежников, а что же остальные? И уже тоща я понимал, что остальные заняли позицию невмешательства. И подумал про себя: “Что же, мужики, невмешательство—это тоже позиция, за которую надо отвечать. И если мне придется, я вас утоплю, потому что трус ты или дурак, но в этой ситуации все равно виноват”».
* * *
Но если корабли Балтийского флота еще ждали последнего рубежа, за который недопустимо пускать «Сторожевой» — меридиана 20 градусов, то авиация уже производила предупредительное бомбометание. В этот момент операция по перехвату «Сторожевого» достигла пика напряженности: в воздухе штурмовая авиация предупредительно бомбила «беглеца», кладя бомбы в стороне от БПК, выше нее пара ракетоносцев морской ракетоносной авиации повторно заходила на боевой курс. Одновременно дивизион МРК вышел на дистанцию стрельбы ракетами и был готов к бою. Сыграна была боевая тревога и на «Комсомольце Литвы», орудия которого тоже были готовы к открытию огня.
Вот как рассказывает об этих минутах А.В. Бобраков: «От имени командующего флотом мне передан приказ настигнуть “Сторожевого”, и если тот пересечет меридиан 20 градусов, за которым путь прямо в Швецию, то мне предписывалось корабль утопить. А от попадания нашей ракеты в корабле образовалась бы пробоина, через которую мог пройти железнодорожный вагон. То есть наш залп означал верную гибель... При выходе из Ирбенского пролива мы настигли “Сторожевого”. В то утро, помню, была сильная рефракция, и казалось, корабль, будто “Летучий голландец”, летит над волной. И вдруг вижу, как огромный водяной столб взметнулся на месте корабля, подумалось, что он взорвался. Потом масса воды осела, и “Сторожевой” движется, как ни в чем не бывало. Эго авиация уже начала предупредительное бомбометание».
В это время самолет, осуществляющий поиск «Сторожевого» со стороны острова Готланд, наконец обнаружил несколько кораблей, два из которых на экране РБП выглядели крупнее, а остальные образовывали некое подобие походного ордера. Нарушив все запреты не снижаться ниже 500 метров, самолет прошел между двумя кораблями на высоте 50 метров, едва не касаясь мачт. Оба корабля командир самолета классифицировал как противолодочные. Дистанция между кораблями составляла 5—6 километров. При этом на борту одного из обнаруженных кораблей четко был виден искомый бортовой номер. На КП полка сразу же пошел доклад об азимуте и удалении корабля от аэродрома Тукумс, а также запрос подтверждения на его атаку. Получив разрешение на атаку, экипаж выполнил маневр и атаковал корабль с высоты 200 м спереди сбоку под углом 20—25 градусов от его оси. Саблин, однако, сорвал атаку, энергично сманеврировав в сторону атакующего самолета до курсового угла, равного 0 градусов.
Из воспоминаний генерал-майора авиации Л.Г. Цымбалова: «.. .Бомбардировщик вынужден был прекратить атаку (попасть при бомбометании с горизонта в узкую цель было маловероятно) и со снижением до 50 м (экипаж все время помнил о двух ЗРК типа “Оса”) проскочил прямо над кораблем С небольшим набором до высоты 200 м выполнил маневр, называемый в тактике ВВС “стандартный разворот на 270 градусов”, и атаковал корабль повторно сбоку сзади. Вполне обоснованно предположив, что корабль будет выходить из-под атаки маневром в противоположную сторону от атакующего самолета, экипаж атаковал под таким углом, чтобы корабль до сброса бомб не успел развернуться до курсового угла самолета, равного 180 градусов.
Произошло именно так, как и предполагал экипаж. Саблин, конечно, стремился не подставить борт корабля, боясь топ-мачтового бомбометания (но он не знал, что у бомбардировщика нет тех авиабомб, которые нужны для этого способа бомбометания). Первая бомба серии попала прямо в середину палубы на юте корабля, разрушила при взрыве палубное покрытие и заклинила руль корабля в том положении, в котором он находился. Другие бомбы серии легли с перелетом под небольшим углом от оси корабля и никаких повреждений кораблю не причинили. Корабль стал описывать широкую циркуляцию и застопорил ход.
Экипаж, выполнив атаку, стал резко набирать высоту, держа корабль в поле зрения и пытаясь определить результат удара, как увидел серию сигнальных ракет, пущенных с борта атакованного корабля. Доклад на КП полка прозвучал предельно кратко: “Пускает ракеты”. В эфире и на КП полка мгновенно установилась мертвая тишина, ведь все ждали пусков ЗУР и ни на минуту об этом не забывали. Кому они достались? Ведь колонна наших одиночных самолетов уже подходила к точке нахождения корабля. Эти мгновения абсолютной тишины лично мне показались длинным часом. Через какое-то время последовало уточнение: “Это сигнальные ракеты”, и эфир буквально взорвался разноголосым гвалтом экипажей, пытающихся уточнить свою боевую задачу. И в этот момент опять эмоциональный вскрик командира экипажа, находящегося над кораблем: “Да не по тому же сработал!”
Но это были лишь нервы. На этот раз сработали по тому, по кому было надо. Самолеты заходили на “Сторожевой” звеньями по три самолета каждое, бросая 250-килограмовые авиабомбы с высоты 300—400 метров. Бомбометание было исполнено столь ювелирно, что все бомбы легли точно носом корабля и по корме. Саблин находился на ходовом мостике и старался вывести корабль из-под бомбовых ударов маневрированием. Но взрывы повредили рулевое устройство и бортовую обшивку “Сторожевого”».
Из воспоминаний бывшего дивизионного артиллериста 109-го ДПК капитана 2-го ранга в отставке В.В. Дугинца: «Гремя своими двигателями, над нами прошли на второй заход уже два самолета ТУ-16 и положили свои бомбы по носу и корме “Сторожевого”, который явно маневрировал, уклоняясь от воздушных атак...
Одна из бомб попала под корму “Сторожевого” и подводным взрывом повредила рули. Вторая с небольшим недолетом легла у самого левого борта, и над ватерлинией образовалась пробоина. От этих попаданий корабль резко сбросил ход и стал описывать замедленную левую циркуляцию. Теперь стало понятно, что по какой-то причине “Сторожевой” не может или не хочет оказывать сопротивление атакующим его силам.
Все происходило как в замедленном кино, и поскольку корабль несколько дымил, но оставался на плаву, то на душе стало намного спокойнее, что все обошлось не так трагично, как могло бы получиться при другом раскладе...»
Так, по крайней мере, виделись события начальнику огневой подготовки полка майору Поротикову, нанесшему решающий удар по кораблю. Однако, вопреки утверждениям летчиков, они не повредили винтов и руля «Сторожевого». Корабль остановился совсем по иной причине...
С пролетавших буквально над мачтами «Сторожевого» самолетов было видно, что БПК, сильно дымя, вначале замедлил ход, а потом и застопорил. Вверх с него полетели сигнальные ракеты. В эфир немедленно открытым текстом в радиотелефонном режиме на УКВ каналах управления авиацией было передано «Контрольным учениям сил флота и авиации — отбой».
Из воспоминаний бывшего офицера 106-го ДМРК Олега Гречко: «Уже совсем стало светло, даже выглянуло солнце, и тут над нами в боевом порядке пошли самолеты. На горизонте появились очертания “Сторожевого” и... раздались глухие взрывы. Наш сигнальщик матрос Истомин дико завопил: “Наши самолеты бомбят “Сторожевой”! И попытался сигануть с мостика вниз, но был остановлен окриком командира. Самолеты улетели, а мы продолжали сближение. Подошли кабельтов на пять и легли в дрейф, “Сторожевой” стоит на якоре, а на верхней палубе, мостике — нигде ни одной живой души, все задраено. Подготовили к стрельбе арт-установку и взяли мятежный корабль на прицел, также подняли на направляющих две ЗУР “Оса” и нацелили их на “Сторожевой”... Комбриг стал пытаться вызвать “Сторожевой” на связь. Минуты через 3—4 ему ответил Саблин.
Надо напомнить, что до назначения комбригом 76-й БЭМ Рассукованный Л.C. был начальником штаба 128-й БРК, в которую входил “Сторожевой”, и конечно лично прекрасно знал весь командный состав кораблей этой бригады».
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607:
«10 часов 30 минут. Наблюдаем взрывы в районе БПК. Донесли в бригаду и МБВ».
От наших территориальных вод «Сторожевой» находился на тот момент времени в 21 миле, а от шведских всего в 50.
В это время над Ирбенами появилась пара стратегических ракетоносцев ТУ-16 Балтийского флота. Вот как описывает данный эпизод бывший начальник отдела оперативного управления ГШ ВМФ капитан 1-го ранга В.В. Заборский: «После ошибочной бомбардировки армейской авиацией рыболовецкого траулера (на самом деле это был сухогруз. — В.Ш.) по приказанию руководившего всей операцией первого заместителя командующего БФ адмирала В. Котова в воздух была поднята пара самолетов морской ракетоносной авиации. Драматизм обстановки достиг апогея, когда корабль приблизился к меридиану 20 градусов. Ведущий пары ракетоносцев командир полка МРА уже получил боевой приказ уничтожить “беглеца'’, лег на боевой курс и, как он рассказывал, запросил у оперативного дежурного авиации флота (видимо, у ОД флота) код разблокировки цепи пуска ракет (авиация ведь стратегическая). Такой код ОД знать не мог и доложил командованию флота, а ракетоносцы отвернули с боевого курса и пошли на второй заход. Эта задержка была спасением корабля, поскольку его командир в это время вступил в командование и успел сообщить по радио (по УКВ и радиограммой во все адреса), что на корабле установлен порядок. Можно представить, что было бы с таким кораблем при поражении его мощной авиационной противокорабельной ракетой, предназначенной для уничтожения авианосцев и других крупных боевых кораблей».
Позже в штабе Балтийского флота и политическом управлении флота говорили, что когда ракетоносцы уже лежали на боевом курсе, Косов напрямую позвонил министру обороны и упросил того отложить нанесение удара по «Сторожевому» еще на несколько минут. Дело в том, что Косов был женат на племяннице Устинова и потому мог вот так напрямую звонить и советовать министру обороны. Вняв родственнику, министр якобы разрешил еще немного повременить с бомбардировкой. Если это соответствует действительности, то в данном случае родственные отношения двух начальников спасли немало жизней.
* * *
Тем временем в низах «Сторожевого» начался настоящий бой. Из рассказа главного корабельного старшины А. Миронова: «Я, Алиев и Виктор Копылов решили, что нужны быстрые действия. Мы ворвались в мичманский коридор (каюты, где живут мичмана) и атаковали охранников запертых офицеров кулаками. Оппозиция явно не ожидала такого штурма. Бурова бросили на пол и разоружили. Затем освободили командира, которому я дал пистолет в руки».
Удивительно, но почему-то из всей массы статей и книг, написанной о событиях на «Сторожевом», именно этот эпизод всегда обходится молчанием. Разумеется, это не случайно. Вдумаемся в рассказанное А. Мироновым! Трое матросов по зову сердца, а не по приказу свыше, бросились в отчаянную рукопашную схватку с пособниками Саблина, не имея ничего, кроме собственных кулаков. Это был настоящий бой. Миронов утверждает, что, по крайней мере, один из мятежников (Буров) был вооружен пистолетом, причем с патронами. Не деморализованные корабельные офицеры и мичманы, а мальчишки-комсомольцы кинулись под пули, спасая корабль, честь флота и честь Родины. Великое счастье, что все они остались живы. Именно они и есть истинные герои тех драматических событий! Затем к трем скрутившим Бурова матросам подскочили матросы Борисов, Ферапонтов и Лыков. Открыв офицеров, они, не теряя времени, бросились открывать запертого командира.
Из архивной справки: «Борисов Михаил Сергеевич, 1955 г.р., уроженец села Камышлинка Чкаловской области, с апреля 1974 г. матрос БЧ-2 БПК “Сторожевой”. Пытался отговорить матросов оказывать содействие Саблину. Вместе с матросами Петрушиным, Миненко, Сметаниным, Лыковым и др. освободил изолированных офицеров и мичманов, а также командира корабля Потульного».
Из архивной справки: «Ферапонтов Александр Андреевич, 1955 г.р., уроженец деревни Конево Вологодской области, старший матрос БЧ-2 БПК “Сторожевой”. Обнаружив, где содержатся изолированные офицеры и мичманы, путем перестукивания поддерживал с ними связь, а также информировал об обстановке на корабле. Участвовал в их освобождении вместе с другими матросами, а также в освобождении капитана (так в документе. — В.Ш.) корабля».
Из архивной справки: «Лыков Сергей Иванович, 1954 г.р., уроженец Москвы, с октября 1973 г. старший радиометрист БИП БПК “Сторожевой”, матрос. Вместе с другими матросами принимал участие в освобождении изолированных офицеров и мичманов, а также командира корабля Потульного».
Освобожденный командир немедленно взял власть в свои руки, приказал освободившим его матросам, а также освобожденным офицерам вооружиться. Потульный не исключал вооруженного сопротивления и был готов дать бой за свой корабль, за честь флота и за свою личную честь.
Из показаний капитана 3-го ранга В.М. Саблина на допросе 14 ноября 1975 года: «На ходовой мостик прибежал Шейн и доложил, что кто-то выпустил офицеров и мичманов из поста № 4, и они ломают дверь в арсенал. По корабельной трансляции я скомандовал: “Свободные от вахты прибыть к арсеналу”, имея целью предотвратить изъятие оружия офицерами и мичманами. Спустя некоторое время кто-то зашел на ходовой мостик и доложил, что офицеры и мичманы закрыты в коридоре офицерского состава и изолированы от других помещений корабля. Самолеты продолжали облет корабля...»
Из показаний Шейна: «В 8 часов утра (Шейн ошибается в своих показаниях на 2 часа. — В.Ш.) 9 ноября 1975 года был подъем... я поднялся на ходовой пост... В это время вбежал какой-то матрос и крикнул, что арестованные во главе с командиром корабля освобождены и устремились к арсеналу. Саблин скомандовал по корабельной трансляции: “Все к арсеналу!” Я тоже побежал туда, но было уже поздно. Командир корабля Потульный отдавал приказания матросам, офицерам, и эти приказания исполнялись».
Матросы не только освободили командира, а потом и офицеров. По некоторым данным, они заранее выбросили пробки от шлюпок, пробили днище командирского катера, чтобы Саблин не смог удрать с корабля. Был слух, что радиометристы также вывели из строя стрельбовую станцию «Турель», чтобы Саблин не смог οι-крыть огонь по перехватывавшим его кораблям. Так что отказ Саблина от применения оружия вполне мог быть продиктован тем, что артиллерийская система корабля просто была выведена из строя. Однако никаких реальных фактов на сей счет в материалах следствия я не обнаружил.
Из воспоминаний капитана 1-го ранга Λ.Β. Потульного: «Я пытался выбраться из отсека, куда меня заманил Саблин. Нашел какую-то железяку, сломал запор у люка, попал в следующий отсек — тоже заперт. Когда сломал и этот замок, матрос Шейн заблокировал люк раздвижным аварийным упором. Все, самому не выбраться. Но тут матросы начали догадываться, что происходит. Старшина 1-й статьи Копылов с матросами (Станкявичус, Лыков, Борисов, Набиев — нарочно не придумаешь: полный интернационал) оттолкнули Шейна, выбили упор и освободили меня. Я взял пистолет, остальные вооружились автоматами и двумя группами — одни со стороны бака, а я по внутреннему переходу — стали подниматься на мостик. Увидев Саблина, первое побуждение было его тут же пристрелить, но потом мелькнула мысль: “Он еще пригодится правосудию!” Я выстрелил ему в ногу. Он упал. Мы поднялись на мостик, и я по радио объявил, что порядок на корабле восстановлен».
Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «От Главкома поступила еще одна телеграмма, в которой говорилось, что если не будет выполнен приказ, то будет применено оружие. Я начал колебаться, ив 11-м часу командир и офицеры, закрытые нами в помещениях, были кем-то выпущены, после чего я был арестован командиром. Приблизительно до 11 часов 30 минут я сам управлял кораблем. Затем управление взял на себя освобожденный кем-то командир Потульный».
Из показаний капитана 3-го ранга В.М. Саблина на допросе 14 ноября 1975 года: «Примерно в 10 часов 30 минут после очередного пролета самолетов над кораблем я услышал за кормой несколько взрывов. И характерные звуки удара осколков по обшивке корпуса и надстройкам корабля. Я мгновенно подумал, что оружие применяется фактически. До этого я не верил, что оно будет применено. Я скомандовал: “Лево на борт”. Рулевой Новиков выполнил команду, и корабль пошел влево. В этот момент я услышал сзади окрик, оглянулся и увидел поднимавшегося снизу по трапу в ходовой пост Потульного с пистолетом в руке. Почти тут же я увидел вспышку, услышал выстрел, почувствовал удар по ноге и упал. Очнувшись через несколько мгновений, я увидел вокруг офицеров с пистолетами и Потульного. Меня обыскали, забрали все документы и пистолет. Я услышал, как Потульный скомандовал: “Прямо руль. Стоп машины”, то есть остановил корабль. После этого Потульный вызвал фельдшера, мне перебинтовали ногу и унесли в пустую каюту, где я находился под караулом мичмана с подошедшего к борту нашего корабля сторожевика».
Еще одни показания Саблина: «В 10 часов 30 минут 9 ноября 1975 года я услышал взрывы бомб и удары осколков в борт нашего корабля. Обернувшись, я увидел Потульного, поднимающегося по трапу. Он выстрелил в меня, я упал. Я был легко ранен. Потульный вступил в командование кораблем».
Капитан 2-го ранга А. Потульный: «Первым делом надо было обезоружить Саблина. Я решил идти на мостик сам. Моя вина, мне и исправлять. Подставлять кого-либо под пули не имел морального права. Приказал одной вооруженной группе прикрыть меня с кормы корабля, другой — с носа. Убивать я его не хотел, хотя в груди все кипело от негодования. Метил в печень. Потом передумал: выстрелю в ногу — упадет. Вхожу. Саблин бледный у машинного телеграфа... выстрелил. Он упал, скорчился. Вытащил у него пистолет. Усадил в угол. Поставил матроса на руль. Потом отправил Саблина в его каюту под арест».
Из рассказа главного корабельного старшины А. Миронова: «Командир ворвался на мостик и выстрелил Саблину в ногу. Копылов поднял государственный флаг». Весьма показательно, что помимо военно-морского флага, под которым проходил весь мятеж, в момент его подавления старшина 2-й статьи Копылов поднял на фале Государственный флаг СССР! Это был знак всем окружавшим «Сторожевой» кораблям и самолетам — на БПК восстановлена законная советская власть.
Честно говоря, мне очень симпатичен старшина 2-й статьи Копылов — отважный советский парень. Именно он первым из всего экипажа предпринял попытку освободить командира и был избит в кровь рукояткой пистолета озверевшим Шейным. Несмотря на это, он снова участвует в рукопашной схватке с мятежниками и освобождает вначале струсивших офицеров, а потом и командира. И именно он, наконец, поднял над кораблем Государственный флаг СССР.
Пуля Потульного прошла мякоть ниже колена Саблина, не задев кости. Обыскал Саблина по приказу командира капитан-лейтенант Виноградов. Из кармана шинели замполита он изъял пистолет ПМ с вставленной обоймой и досланным в ствол патроном, а также лист бумаги с курсами корабля.
Из воспоминаний бывшего командира 76-й бригады эсминцев капитана 1-го ранга Л.С. Рассукованного: «В этот момент наивысшего напряжения, когда уже отдан приказ ракетоносцам расстрелять корабль, слышу по радио: “Говорит командир, прошу прекратить огонь. Я взял управление в свои руки”. Я усомнился, передаю по радио: “Кто говорит? Не узнаю голос командира”. Слышу в ответ: “Да это я, Потульный. Голос просто хриплый”. Потом я приказал “Сторожевому” застопорить ход».
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607:
«10 часов 32 минуты. Наблюдаем с БПК зеленую и красную ракеты. БПК отвернул на ИК = 0 и застопорил ход. Донесли в штаб бригады: Ш 57 градусов 59 минут, Д — 21 градус, 00 минут БПК застопорил ход, стал на якорь».
Вспоминает вице-адмирал А.И. Корниенко: «Командующий флотом вице-адмирал Косов, находясь на КП, держал две телефонные трубки — по одной принимал приказания от министра обороны, по другой давал распоряжения командующему авиацией. Тот доложил, что самолеты легаи на боевой курс. В это время на главный командный пункт вбежал начальник оперативного управления контр-адмирал Яковлев и буквально закричал:
— “Сторожевой” остановился, товарищ командующий. Необходимо прекратить его обстреливать!
Позже мы узнали, матросами на корабле была предпринята вторая попытка освободить командира и офицеров. Несколько человек проникли в арсенал, взяли оружие и выпустили из заточения Потульного. Дали ему пистолет и открыли запертых офицеров. Капитан 2-го ранга ворвался на ходовой мостик, выстрелил по ногам Саблина и овладел обстановкой на БПК. В 10 часов 35 минут на командный пункт БФ пришла телеграмма от командира “Сторожевого”: “Корабль остановлен. Овладел обстановкой. Жду указаний командующего флотом”».
Вспоминает бывший Главнокомандующий ВМФ адмирал флота В.Н. Чернавин: «Я уверен, что если бы Потульный не остановил корабль и Саблин продолжал движение, то через несколько минут “Сторожевой” был бы уничтожен. Впрочем, никто, конечно, этого делать не хотел, так как решалась жизнь сотен людей».
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607:
«10 часов 49 минут. Дал приказание кораблям следовать в район БПК. С СКРа (бортовой № 620) передали сообщение: “Прошу подойти к борту для приема офицеров и вооруженного десанта”.
10 часов 51 минута. Маневрируем для подхода к СКРу (бортовой № 620)
11 часов 03 минуты. Ошвартовались к левому борту СКРа. На борт прибыл капитан 2-го ранга Рассукованный, с ним 3 офицера, 2 мичмана и 10 вооруженных матросов.
11 часов 15 минут. Вооруженная группа высажена на БПК.
11 часов 20 минут. О нашем месте и действиях донесли командиру бригады. Лежим в дрейфе, ведем наблюдении за БПК.
12 часов 33 минуты. Донесли командиру бригады: Ш = 57 градусов 57 минут, Д = 21 градус 02 минуты восточная. Начали сопровождение БПК. ИК-100 градусов, скорость — 30 узлов».
Из воспоминаний бывшего дивизионного артиллериста 109-го ДПК капитана 2-го ранга в отставке В.В. Дугинца: «...По радио поступил сигнал, что командир “Сторожевого” Потульный A.B. всзугшл в управление кораблем, а ведь неизвестно чем бы кончилось дальнейшее применение ракет с МРК, которые были готовы к пуску... Да и нам так и не пришлось открывать огонь из своих орудий по живым людям.
МПК-25 первым подошел к борту слегка поврежденного корабля и высадил свою группу захвата. Этой группой, как ни странно, командовал тоже замполит лейтенант А. Боборыкин, а его помощником был акустик мичман Е. Терехов.
Остальные корабли только теперь смело подходили к борту БПК и высаживали свои группы, чекистов и начальников в лице Рассукованного и командира бригады кораблей консервации контрадмирала И. Вереникина...
Когда вооруженная автоматами группа захвата под руководством шустрого и рыжего замполита Боборыкина ворвалась на ГКП, то замполит увидел коллегу-предателя, сидевшего в кресле с раненой ногой в беспомощном состоянии.
Досмотровые группы высадились и с пограничных катеров и начали профессионально выполнять действия по досмотру помещений».
Из воспоминаний бывшего офицера 106-го ДМРК Олега Гречко: «Мы спустили на воду корабельный катер “Чирок” и на нем комбриг пошел на “Сторожевой”. Пошел один и без оружия! Управлял катером наш боцман м-н Григорий Бильдин, а на случай неполадки с двигателем взяли с собой командира отделения мотористов ст. 1 ст. Александра Деревянкина. Как комбриг высаживался, мы не видели, т.к. трап на “Сторожевом” спустили с противоположного борта.
Потянулись томительные минуты ожидания известий... Минут через 15 в наш район подошли два ПСКР и тоже легли в дрейф. Минут через 50, когда наши нервы уже были на пределе, мы стали всерьез обсуждать возможность открытия предупредительного огня. В самом деле, ведь мы не знали, что там происходит за стальной обшивкой “Сторожевого”, что с нашим комбригом и вообще жив ли он...»
Согласно воспоминаниям О. Гречко, Рассукованный вел переговоры по радио с Саблиным, что противоречит всем документам следствия. Кроме этого, согласно других воспоминаний, первым к борту «Сторожевого» подошел МПК, что же касается самого Рассукованного, то, по его собственным воспоминаниям, он прибыл на борт «Сторожевого» не в одиночку, а в сопровождении вооруженных матросов.
Из воспоминаний бывшего командира 76-й бригады эсминцев капитана 1-го ранга Л.C. Рассукованного: «Вместе с вооруженными матросами высадился на корабль, поднялся на мостик. Там меня всгречает Потульный, в углу лежит забинтованный Саблин».
Из журнала оперативной обстановки 4-й бригады сторожевых кораблей морских сил погранвойск СССР (4-я ОБрПСК):
«10 часов 30 минут. В Ригу прибыл начальник морского управления ГУПВ вице-адмирал H.H. Долматов. Информация от командира МБВ: 2 самолета произвели по БПК предупредительную стрельбу. После этого тот начал поворот влево, дал зеленую и красную ракеты, застопорил ход и отдал якорь.
10 часов 53 минуты. СКР “Комсомолец Литвы” подошел к БПК на 1 кабельтовый. На подходе СКР-14 и 2 МПК (204 проекта) От начальника ГУПВ: “На борт БПК не высаживаться, кораблям обеспечить охрану района, вести наблюдение. Не допускать отхода от БПК катеров и шлюпок, усилить наблюдение за водной поверхностью и действиями экипажа БПК”.
12 часов 18 минут. ПСКР-626: “Принять с СКР-14 на борт командира Рижской бригады ОВР и вооруженную команду 50 человек, подойти к БПК”.
12 часов 32 минуты. БПК в сопровождении 2 ПСКР (типа “Овод”) и 2 МПК (204 проекта) следует на рейд г. Мынту».
Выписка из журнала боевых действий флагманского корабля группы сопровождения ПСКР-607.
«12 часов 58 минут. На запрос командира МБВ донесли: “В период сопровождения БПК в Ирбенском проливе наблюдали “Волгобалт-38”, плавмаяк “Ирбенский” на своем штатном месте и в районе остановки БПК на горизонте неизвестное судно”.
14 часов 50 минут. БПК-500 стал на якорь в точке Ш = 57 градусов 55, 5 минут северная, Д = 22 градуса 21,7 минуты восточная.
14 часов 51 минута. Стали на якорь в точке Ш = 57 градусов 55, 2 минуты северная, Д = 22 градуса 17 минут восточная. Доложено в штаб МБВ».
Телеграмма ЗАС без номера. С борта БПК «Сторожевой» капитан 2-го ранга Рассукованный. Время не указано.
«Настроение личного состава возбужденное. Задачу понял. Возвращаемся на рейд порт Рига. Обстановка нормальная. Жертв нет. Средства связи, оружие охраняется. Высадился с группой корабля обеспечения, по всем БЧ и службам. Документы и аппаратура в наличии, зачехлены и опечатаны. Специалиста пересадить не могу».
Из воспоминаний бывшего дивизионного артиллериста 109-го ДПК капитана 2-го ранга в отставке В.В. Дугинца: «Вывод личного состава мятежного корабля на палубу много времени не занял, так как никто никакого сопротивление не оказывал. Все послушно выполняли требования вооруженных офицеров и матросов, да и на лицах бывших “повстанцев” была полнейшая растерянность и раскаяние».
Вспоминает бывший командир 12-й дивизии надводных кораблей адмирал В.Е. Селиванов: «Развив полный ход, крейсер “Свердлов” шел в точку встречи с мятежным кораблем. Но мы не успели. Ближе к полудню получили радиограмму, что “Сторожевой” остановлен, поднявший мятеж замполит Саблин ранен и арестован и нам “добро” возвращаться в базу».
Вспоминает вице-адмирал А.И. Корниенко: «Через 20 минут на борт БПК высадился командир соединения капитан 2-го ранга Рассукованный, была установлена прямая связь с центральным командным пунктом. Центр приказал доложить обстановку на корабле. Капитан 2-го ранга Рассукованный сообщил: “Настроение личного состава возбужденное. Зачинщики изолированы. Безопасность по всем боевым частям обеспечили. Прошу “добро” на возвращение БПК “Сторожевой” своим ходом на рейд порта Рига”».
Следом за Рассукованным на «Сторожевой» прибыл и замначальника политотдела 76-й БЭМ капитан 2-го ранга Попов — однокашник Саблина по академии. Лучше бы он туда не прибывал! То ли не поняв, что произошло, то ли не поверив всему, что увидел, Попов, ничтоже сумняшеся, неожиданно для всех полез целоваться с раненым однокашником. Его, разумеется, сразу оттащили и отправили со «Сторожевого». На этом карьера Попова и завершилась... Дослуживал он уже на сторожевике 50-го проекта в консервации.
Отметим, что сразу же после перехода на «Сторожевом» власти к командиру корабля, в неразберихе всех событий, о магнитофонной ленте с автобиографией Саблина все как-то забыли. Первым вспомнил о ней мичман Хохлов (тот самый, который запустил турбины корабля и обеспечивал в течение всего времени его ход), заявив, что видел магнитную ленту с этой записью провокационных речей Саблина в трансляционной рубке. Это подтвердил и мичман Краснов. Оба мичмана немедленно были отправлены в трансляционную под вооруженной охраной во главе со старшим лейтенантом Сайтовым. Как оказалось, кассета лежала на крышке висящего над столом шкафчика-кранца. Хохлова понять можно, «революция» закончилась, предстояли разборки, и теперь надо было срочно реабилитироваться.
Во второй том уголовного дела вклеена та самая коробка красносинего цвета с надписью «Моя». В ней магнитофонная лента с записями автобиографии Саблина, его предполагаемого выступления на телевидении, радиообращением. В тексте, напечатанном рядом с вклеенной коробкой, значится, что данная магнитофонная лента признана вещественным доказательством и приобщена к уголовному делу как орудие преступления, свидетельствующая о подготовке и совершении инкриминируемого Саблину преступления, согласно требованиям статей 83—86 УПК РСФСР.
Любопытно, что главного помощника Саблина матроса Шейна долго не могли найти. Как оказалось, он спрятался в той же агрегатной, где еще недавно сам запирал офицеров. Там он вроде как от переживаний... заснул. Нашли его только тогда, когда корабль уже стал на якорь на рейде Риги. Впоследствии Шейн говорил, что его в агрегатной насильно заперли. Но в показаниях матросов «Сторожевого» этот факт никто не подтвердил. Поэтому, скорее всего, Шейн все же спрятался сам, так как боялся, как бы не попасть кому-нибудь из офицеров, мичманов или матросов под горячую руку.
Из воспоминаний бывшего дивизионного артиллериста 109-го ДПК капитана 2-го ранга в отставке В.В. Дугинца: «Понять, по какому принципу чекисты разделяли экипаж на группы, было трудно, но пограничные корабли основную массу замешанных в этом деле людей во главе с Саблиным забрали с собой и доставили в Ригу, а часть матросов на БПК поздно вечером 9 ноября забросили в Лиепаю.
Временного начальника учебного центра Кожухаря и его подчиненных по тревоге ночью вызвали на службу, и в тиши учебных кабинетов чекисты особого отдела всю ночь до самого утра проводили допросы и просеивание виновных от невиновных».
Тем временем другую часть экипажа «Сторожевого» разместили под караулом в армейской войсковой части, занимавшей старинные «Ворошиловские казармы», расположенные на выезде из Риги. Это временное подразделение в народе тут же окрестили «отдельным штрафным батальоном “Сторожевого”».
Из воспоминаний капитана 1-го ранга в запасе Виктора Русанова: «В заданный район мы (МПК-25. — В.Ш.) прибыли на рассвете, видимость неполная — туман. Ясности никакой. Кто где из кораблей — непонятно, наши действия также неясные. Офицеров корабля вооружили пистолетами, так, на всякий случай. Помню, в дымке куча кораблей, кто-то на ходу, кто-то на стопе. К этому времени выяснилось, что пытался уйти за “кордон” современный корабль: БПК проекта 1135. Среди офицерского состава нашего корабля царило смятение, абсолютное непонимание поступка экипажа “Сторожевого”. После доклада командира корабля ОД Рижской ВМБ о наших действиях и о необходимости пополнения запасов топлива мы получили команду — следовать на заправку топливом в Болдераю. После заправки топливом нас поставили к причалу напротив кабельного судна “Донец” под флагом ГК ВМФ. Помню, к нам на корабль в качестве рассыльных с “Донца” для уточнения наших действий бегали контр-адмиралы! Позже туда вызвали нашего командира ст. лейтенанта Суетина. После чего поздно вечером к нам на борт поднялись офицеры военной прокуратуры, новый замполит корабля, ещё ряд офицеров (естественно, никто из них нам не представлялся), и мы направились на рейд для высадки их на “Сторожевой”. Швартовались в тёмное время суток к левому борту. Картина была удручающая: сквозь пробоины от артиллерийских снарядов наружу пробивался свет из внутренних помещений. Все действия при швартовке и высадке проходили как в немом кино — тихо и без громких команд. Уже точно не помню, но кого-то забирали с корабля и свозили на берег...»
На «Сторожевом» была оставлена лишь малочисленная группа экипажа, в основном состоящая из личного состава БЧ-5. Затем на стоящий у острова Мынту «Сторожевой» прибыли первый заместитель Главкома ВМФ СССР адмирал Смирнов и начальник ПУ ВМФ адмирал Гришанов. К вечеру 9 ноября корабль своим ходом возвратился на рейд Риги, где простоял не заходя в порт несколько дней на якоре.
* * *
Уже на следующий день в «Ворошиловских казармах» появились члены особой комиссии, назначенной для разбирательства обстоятельств мятежа на «Сторожевом». По приказу Л.И. Брежнева комиссию возглавил Главнокомандующий ВМФ адмирал флота Советского Союза С.Г. Горшков. Помимо него в состав комиссии вошли: начальник Главного Политического управления СА и ВМФ генерал армии A.A. Епишев, начальник Политуправления ВМФ адмирал В.М. Гришанов, начальник Политуправления БФ вицеадмирал Н.И. Шабликов, начальники различных управлений БФ, работники ЦК КПСС, КГБ СССР, военной контрразведки. Однако в первый же день состав комиссии поредел, причем удар по комиссии нанес сам Саблин!
Но обо всем по порядку.
После ареста на ходовом мостике и оказания первой медицинской помощи Саблина под усиленным конвоем переправили в Ригу. Наручники ему не надевали, а для удобства передвижения даже выдали костыль. В Риге Саблина разместили в следственном изоляторе латвийского КГБ. Прибывший врач оказал необходимую медицинскую помощь. Арестованного накормили, дали время отдохнуть и прийти в себя. Только после этого он был вызван на первый допрос, который состоялся там же в следственном изоляторе латвийского КГБ 10 ноября 1975 года.
Вспоминает адмирал Валентин Егорович Селиванов: «В Ригу срочно прилетели Горшков, Епишев, Смирнов и Гришанов. Горшков, Епишев и Гришанов остались на берегу, а Николай Иванович Смирнов (1-й заместитель Главкома ВМФ) прибыл на борт “Сторожевого” и занимался всем на месте. Во время всех коллизий вокруг “Сторожевого” (то, что я мог видеть) Горшков держался очень уверенно и спокойно. Мне кажется, что в первое время он все никак не мог уяснить, почему угонял корабль именно замполит».
Когда члены особой комиссии прибыли для беседы с Саблиным в следственный изолятор КГБ Латвии, то, увидев столь представительный генералитет, замполит «Сторожевого» тут же начал кричать адмиралу Гришанову:
— Василий Максимович! Василий Максимович! Вы же меня хорошо знаете! Я учился с вашим сыном и часто бывал у вас дома, скажите им, что я ничего плохого не замышлял!
Гришанов онемел и пошел пятнами. Не менее потрясены были и другие члены особой комиссии, с недоумением смотревшие на перепуганного Гришанова. Представители КГБ сразу же увели обвиняемого, а затем пожелали поговорить наедине с Гришановым. После разговора с чекистами Гришанов имел еще весьма неприятную для него беседу с Епишевым, а затем был отстранен от участия в комиссии и отправлен в Москву.
В изложении вице-адмирала А.И. Корниенко этот эпизод выглядит следующий образом: «Из Москвы в тот же день прибыла правительственная комиссия во главе с главнокомандующим ВМФ адмиралом Флота Советского Союза Горшковым, в ее составе — начальник Главпура генерал армии Епишев, начальник политуправления ВМФ адмирал Гришанов, работники ЦК КПСС, КГБ, военной контрразведки. Экипаж весь был размешен в казарме, взят под охрану. На первом же допросе Саблин, обращаясь к адмиралу Гришанову, заявил: “Не вздумайте меня сделать сумасшедшим. Вы же знаете меня хорошо, я учился с вашим сыном, часто бывал в вашей семье...”»
Ситуация для Гришанова сложилась весьма неприятная. Как пойдет расследование, еще никто не знал, как никто не знал еще и масштабов мятежа, а потому не исключалась возможность, что через несколько дней ему придется писать рапорт об отставке. Что и говорить, капитан 3-го ранга Саблин сумел-таки напоследок нагадить своему опекуну, которого он всю жизнь тайно ненавидел, а заодно и его сыну, которому столь же истово всю жизнь завидовал.
Вместо Гришанова из Москвы был вызван и включен в состав особой комиссии контр-адмирал Сабанеев. Любопытно, что в комиссию был назначен не командир 12-й ДИРК капитан 1-го ранга Селиванов, а бывший командир дивизии, ставший к тому времени командиром Балтийской ВМБ, контр-адмирал Лапенков. Такое назначение было весьма разумным, так как недавно назначенный Селиванов еще полностью не вошел в курс дел на дивизии, а потому не мог досконально знать и экипаж корабля.
Тем временем Главком ВМФ Горшков захотел побеседовать с Саблиным с глазу на глаз.
Впоследствии он об этой беседе адмиралу флота В.Н. Чернавину (когда тот был назначен на должность НГШ) рассказал так:
— Вначале я думал, что он помешанный, но когда начал разговаривать, убедился, что Саблин в трезвом уме. Он все время сыпал цитатами, пускался в рассуждения о большой политике, но о сути происшедшего на «Сторожевом» в разговоре уклонялся.
По словам В.Н. Чернавина, у него создалось впечатление, что даже годы спустя Горшков так и не смог для себя до конца уяснить, что же, собственно говоря, хотел Саблин, ради чего заварил всю эту кашу и ради чего поставил на кон две сотни человеческих жизней.
Затем с Саблиным беседовал Епишев. Генерал армии хотел поговорить по душам, но Саблин его начал закидывать цитатами Ленина, с указанием работ, томов и страниц этих цитат. Махнув рукой, Епишев прекратил бесполезную беседу.
Тем временем в ЦК КПСС срочно потребовали разъяснений, что в конце концов произошло у моряков на Балтике. Поэтому, не дожидаясь окончания работы особой комиссии, министр обороны, выслушав доклад Главкома ВМФ по телефону, уже на следующий день отправил в ЦК докладную записку. Из доклада в ЦК КПСС министра обороны СССР: «Докладываю: В ночь с 8 на 9 января с. г. заместитель командира по политической части противолодочного корабля “Сторожевой” капитан 3-го ранга Саблин, 1939 года рождения, русский, окончил Военно-политическую академию им. Ленина в 1973 году, обманным путём изолировал командира корабля капитана 2-го ранга Потульного А.В. и, склонив на свою сторону двух офицеров и 10—12 человек личного состава, в 3.20 9 ноября снялся с якоря в Риге и вышел в Балтийское море, объявив экипажу, что следует в Кронштадт. На приказание возвратиться в базу Саблин не реагировал. После предупредительных выстрелов и бомбометания по курсу корабля авиацией ВВС корабль остановился. Силами личного состава командир корабля капитан 2-го ранга Потульный A.B. был освобождён и вступил в командование. Саблин арестован... ведётся следствие. Гречко. 10 ноября 1975 года».
В это время в Ригу приехал срочно вызванный из санатория Пярну командир БЧ-5 капитан-лейтенант Иванов. Еще ничего не зная и не понимая, он искал в Риге свой корабль, а не найдя, обратился в гарнизонную комендатуру. Там, узнав, что перед ними еще один офицер со «Сторожевого», онемели, а потом вызвали особистов, после чего изумленный Иванов сразу попал на допрос, в ходе которого наконец узнал, что произошло на корабле в его отсутствие.
Затем Иванова вызвали к представителям командования флотом, которые успокоили его, сказав, что никто его ни в чем не обвиняет и ему, после окончания расследования, дадут должность механика на строящемся корабле. Пока же он должен принять должность командира «отдельного штрафного батальона “Сторожевого”».
Этот странный батальон просуществовал всего две недели, в течение которых шли постоянные допросы предварительного следствия личного состава. После чего все так или иначе замешанные в мятеже были отправлены в Москву.
Самого Саблина переправили в Москву сразу же после допроса 10 ноября, где разместили в следственном изоляторе КГБ СССР в Лефортово.
Для большинства старшин и матросов срочной службы все последствия ограничились четырехчасовой воспитательной лекцией Горшкова и Епишева. Затем остававшийся в Риге личный состав погрузили на пришедший из Балтийска средний десантный корабль и переправили в Калининград на судостроительный завод «Янтарь», разместив в казармах дивизиона строящихся и ремонтирующихся кораблей. Спустя некоторое время всех постепенно распределили по кораблям и частям Балтийского флота.
Что касается стоящего на рейде Риги «Сторожевого», то на нем разместили прилетевший самолетами с ТОФа новый экипаж, который и перегнал БПК в Лиепаю в 29-й СРЗ, где я его и увидел.