Часть третья. МЯТЕЖ

А что происходило в мире в дни, когда Саблин начинал свою Великую коммунистическую революцию?

7 ноября 1975 года в Индии Верховный суд Индии отменил вердикт, признающий Индиру Ганди виновной в нарушении закона при проведении избирательной компании, а американский астроном Харвард Коллэг обнаружил астероид № 2198 Кеплешэ. Тогда же бывшая португальская колония Ангола была провозглашена независимым государством Народная Республика Ангола, а ее президентом избран социалист Агостиньо Нетто, одновременно части кубинского экспедиционного корпуса и ангольская армия во главе с советскими инструкторами нанесли сокрушительное поражение южноафриканским войскам, вышвырнув их за пределы границ новоправозглашенного государства. В тот же день Генеральная Ассамблея ООН своей резолюцией приравняла сионизм к расизму.

В СССР 7 ноября традиционно отмечали день Великой Октябрьской Социалистической революции. Так как именно в ночь с 7 на 8 ноября (по новому стилю) 1917 года в Петрограде произошло восстание, совершенное пролетариатом России. Тогда вооруженные рабочие, солдаты и матросы захватили почту, телефон, телеграф и Зимний дворец. Тогда было свергнуто Временное правительство и провозглашена советская власть.

7 ноября являлся главным праздником в СССР и поэтому отмечался особо торжественно. В этот день в Москве на Красной площади, в столицах республик, в областных центрах проходили военные парады и демонстрации. К 7 ноябрю в Вооруженных Силах проходили награждения государственными наградами, к нему было приурочено присвоение генеральских и адмиральских званий.

Итак, 6 ноября «Сторожевой» прибывает на рейд Риги и становится на указанную ему швартовую бочку. Согласно утвержденного плана, «Сторожевой» должен был стоять на бочке до утра 9 ноября, после чего следовать в Лиепаю на ремонт на судоремонтный завод № 29. Одновременно рядом со «Сторожевым» на другие бочки в течение 6 ноября становятся остальные корабли парада.

Диспозиция морского парада 7 ноября 1975 года была следующей: головной в парадном строю недалеко от Понтонного моста стояла средняя подводная лодка 613-го проекта Б-49 под командой капитана 2-го ранга Игнатенко. В кильватер ей, почти напротив Рижского торгового порта, встал «Сторожевой». Следом за ним разместился сторожевой корабль СКР-14 (проекта 50) из Лиепаи под командой капитан-лейтенанта Яковлева. За сторожевиком был поставлен морской тральщик МТ-835 под началом капитана 3-го ранга Алексеева, наконец, завершал парадный строй противолодочный катер ПКА-586 (проекта 201) под командой старшего лейтенанта Титаренко. Кроме этого, на траверзе подводной лодки, образуя вторую линию парадного отряда, стояли катер Р-7, на котором расположился оперативный дежурный по рейду 2-ш ранга Светловский (командир подводной лодки С-263) и пограничный катер ПСКР-600 капитана 3-го ранга Кузьменко. На случай непредвиденных обстоятельств напротив «Сторожевого» у рижской набережной был ошвартован морской буксир МБ-63.

Когда корабли встали на указанные им места в парадном строю, командиров кораблей вызывал к себе на совещание командир Рижской бригады кораблей консервации и одновременно старший морской начальник Риги контр-адмирал Вереникин, на котором дал конкретные указания относительно проведения парада. «Сторожевой» Вереникин объявляет флагманским кораблем парада, но назначение это достаточно формальное, так как сам Вереникин находиться на нем не собирался.

Вахтенный журнал БПК «Сторожевой»: «Рейд порта Рига, пятница, 7 ноября, 00 ч 00 мин. Корабль стоит на бочках порта Рига вторым в кильватере».

Без пятнадцати девять экипаж «Сторожевого» во главе с офицерами построился на юте. Без пяти минут 9 часов на ют вышел командир, принял доклад старшего лейтенанта Сайтова, поздоровался с экипажем и поздравил его с праздником. Ровно в 9 часов утра под звуки гимна торжественно подняли военно-морской флаг, пойс и флаги расцвечивания. Затем перед строем был зачитан праздничный приказ с объявлением отпусков старшинам и матросам, присвоением новых званий срочнослужащим, объявлением благодарностей, а также объявлением о снятии ранее наложенных взысканий офицерам и матросам и вручением грамот особо отличившимся.

Ровно в 10 утра начался парад в честь 38-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Команды кораблей к этому времени выстроились по правому борту в парадной форме, офицеры при кортиках. С рижской набережной за этим наблюдали толпы народа. Вдоль строя кораблей проследовал катер с комбригом Вереникиным на борту. Вместе с контр-адмиралом представители ЦК Компартии Латвии и члены латвийского правительства. Вереникин поздравлял экипажи с праздником. Офицеры и матросы отвечали протяжным троекратным «ура».

Затем в кают-компаниях и столовых команды были накрыты праздничные обеды. По трансляции крутили песни, вначале революционные, а потом просто эстрадные. Во время праздничного обеда офицеры и мичмана в своих кают-компаниях в честь праздника подняли по несколько рюмок водки. После этого записавшиеся в увольнение на берег матросы построились на верхней палубе, отдельно были построены идущие в культпоходы во главе с офицерами. На берег съехала и сходная смена офицеров и мичманов. Согласно приказа по Рижскому гарнизону, был направлен на берег и патруль. Оставшийся на корабле личный состав собрался на просмотр кинофильмов.

Вскоре после обеда Саблин вызвал к себе Шейна, проинструктировал и вручил увольнительную записку на берег, которую выписал ему самолично. Но Шейн отправился в Ригу не для отдыха, у него было несколько весьма важных дел.

Во-первых, он должен был бросить в почтовый ящик письмо родителям Саблина. Из показаний Саблина: «...Как я показал ранее, я сообщил в этом письме родителям о своем решении захватить корабль, на котором служу, с целью использовать его в качестве трибуны для политического выступления».

Тогда же Саблин отправил в Балтийск жене бандероль и книгу Г. Волкова «У колыбели науки» с многочисленными подчеркиваниями Саблина.

Я не поленился и нашел эту книгу в Интернете. На самом деле «У колыбели науки» — это достаточно интересная книга, посвященная ранней античной философии. Думаю, что Саблин отослал любимую книгу для сына, видимо, все же в душе не слишком надеясь на успех своего дела.

Было и еще одно весьма секретное задание. Из показаний матроса Шейна во время следствия: «Саблин хотел отправить одну из лент (магнитофонная лента с записью выступлений Саблина — В.Ш.) мичману Свищевскому, который остался в Балтийске. Мне говорил, чтобы отправил ленту кому-нибудь из моих друзей, не вскрывая бандероли. Говорил, что если он отправит бандероль от своего имени, то ее сразу же могут изъять».

Этот шаг замполит «Сторожевого» предпринял, чтобы таким образом начать распространение своих идей в массы. Выполняя это поручение, Шейн на берегу познакомился с гулявшими по набережной курсантами местной мореходки и их девушками-студентками. Одну из них он и попросил отправить на адрес своих знакомых бандероль с магнитофонной кассетой. После ареста Шейна эта девушка была быстро найдена. Ею оказалась студентка одного из рижских вузов Н. Волкова. Но отправить бандероль друзьям Шейна она так и не успела, и магнитофонная запись была у студентки впоследствии изъята.

Вернувшись из увольнения, Шейн доложил о выполнении всех заданий. Пока все складывалось неплохо, но главные события должны были начаться вечером завтрашнего дня.

Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «С подобными текстами (о грядущей коммунистической революции. — В.Ш.) у меня была еще одна магнитная лента. 8 ноября я эту пленку отдал матросу Шейну, который на несколько часов уволился в Ригу. Шейна я попросил отправить кассету с упомянутой пленкой кому-нибудь по своему усмотрению. Шейн, вернувшись из увольнения, мне доложил, что кассету он отправил, но кому и куда — не сказал, какая-то неизвестная девушка. Так я поступил с той целью, чтобы в случае нашей неудачи нас не обвинили в измене Родине, т.к. наше выступление носило чисто политический характер».

В 21 час включили заранее развешанную иллюминацию, которая сразу же превратила стоящие в Даугаве корабли в сказочные ладьи. В 22 часа начался салют, который прекрасно был виден с палубы «Сторожевого».

Вахтенный журнал БПК «Сторожевой»: «23 ч 50 мин прибыли две группы увольняемых, старшие ст. л-т Боганец, л-т Вавилкин. Прибыл кап 3-го ранга Саблин. Прибыл из города патруль старший ст. л-т Дудник».

Что касается самого Саблина, то вечером 7 ноября он, согласно записи в вахтенном журнале, почти три часа отсутствовал на корабле. Что делал замполит на берегу, в точности неизвестно. По словам самого Саблина, он гулял по набережной, смотрел салют, сидел в кафе-мороженое и с последней группой увольняемых матросов вернулся катером на корабль. Что ж, возможно, все именно так и было, и перед началом мятежа Саблин решил расслабиться и отвлечься от дел насущных. Однако в свете последующих событий это достаточно долгое отсутствие Саблина непосредственно перед началом мятежа могло иметь и совсем иные цели, чем лицезрение салюта и поедание мороженого.

Наступило 8 ноября. Этот день был объявлен на корабле днем отдыха. На 8 ноября опять запланированы были и увольнения, и культпоходы, и просмотр кинофильмов, ну и конечно снова праздничный обед.

Из воспоминаний главного корабельного старшины А. Миронова: «Замполит предложил матросам отдохнуть и отправил их для просмотра кинофильма. Причем Саблин выбрал фильм “Броненосец “Потемкин” — вероятно неспроста». О том, что вечером 8 ноября крутили «Броненосец “Потемкин”», говорил впоследствии и Шейн. Им противоречит в своих воспоминаниях вице-адмирал Корниенко, утверждая, что «Потемкин» крутили в предшествующий мятежу период, а в день мятежа показывали какой-то другой фильм. В данном случае матросам «Сторожевого» я верю больше, чем вице-адмиралу Корниенко. Они-το знали, что именно и когда им показывали — вначале продемонстрировали, как надо бунтовать на экране, а потом призвали уже к настоящему мятежу. Тем более что 8 ноября на «Сторожевом» крутили не один, а два фильма, так что один из них, скорее всего, был именно «Броненосец “Потемкин”», а второй мог быть любым другим. '

Вахтенный журнал БПК «Сторожевой»: «Рейд порта Рига, суббота, 8 ноября, 00 ч 00 мин. Корабль стоит на бочках порта Рига вторым в кильватере. В действии ДГ-5, ЭПЖН № 3, охлажденный насос № 2. Плавсредства на борту.

07.05 отдраили водонепроницаемые переборки

06.00 произвели подъем военно-морского флага

10.50 подошла баржа для приема мусора

10.58 отошла баржа от корабля

11.00 начался комсомольский час

11.30 окончен комсомольский час

11.32 на корабль прибыла делегация ЛKCM Латвии в составе... человек

12.20 убыла делегация ЛКСМ Латвии... человек

14.30 в культпоход 53 человека, старший ст. л-т Сайтов

14.40 в столовой команды начата демонстрация художественного фильма, старший ст. л-т Гиндин

16.05 окончена демонстрация фильма

16.30 начали инструктаж нового суточного наряда

17.00 окончен инструктаж нового суточного наряда

17.26 произвели спуск военно-морского флага

17.52 культпоход прибыл из города. В комендатуре г. Рига находится м-с Шевченко и м-с Богатырев, старший ст. л-т Сайтов

19.00 дежурный по кораблю л-т Дудник».

Больше в вахтенном журнале БПК «Сторожевой» записей нет. Дальше было уже не до заполнения вахтенного журнала...

На первый взгляд, перед нами обычные, ничем не примечательные записи повседневной корабельной жизни. Корабль стоит на внутреннем рейде, праздничный день, и проходят обычные для праздничного дня дела: комсомольские часы, демонстрация кинофильмов, организация культпоходов. Однако после прочтения этой выписки из вахтенного журнала «Сторожевого» возникает сразу несколько вопросов.

Во-первых, более чем странно, что старший лейтенант Сайтов, исполняющий обязанности старшего помощника командира корабля, вдруг назначается старшим культпохода. У него что, кроме этого нет никаких дел на корабле, или на «Сторожевом» больше нет других офицеров?

Во-вторых, во время культпохода происходит какая-то неприятность, и два матроса попадают в комендатуру, вызволением которых снова занимается именно старший лейтенант Сайтов. Это значит, он снова отсутствует на корабле! И еще одна деталь, которая наглядно демонстрирует низкую профессиональную подготовку Саблина как политработника. Дело в том, что максимальное количество матросов в культпоходе на берег при участии одного офицера не должно превышать 20—25 человек. Иначе офицер просто не в состоянии будет контролировать свой личный состав, да и передвигаться большой толпой в городе затруднительно. Именно поэтому при массовых культпоходах матросов разбивают на группы по 20—25 человек во главе с офицерами. В случае с культпоходом 8 ноября со «Сторожевого» Саблин проявил полный непрофессионализм, отправив с Сайтовым сразу 53 человека. Разумеется, тот не смог их проконтролировать, в результате чего и пришлось разбираться с комендатурой. Организация культпоходов — это азы работы политработника, причем не капитана 3-го ранга, а выпускника-лейтенанта. Для меня данный факт (при всей его кажущейся малозначительности) наглядная демонстрация даже не столько низкого профессионализма Саблина как замполита, сколько его безразличного отношения к своим служебным обязанностям.

Весьма странно и столь недолгое пребывание на «Сторожевом» и делегации ЦК комсомола — меньше часа!

Двум этим, казалось бы, несущественным нюансам я могу дать только следующее объяснение. Саблину крайне необходимо было отсутствие на борту корабля днем 8 ноября ВРИО старшего помощника командира. При этом, возможно, Саблин просто уговорил Потульного отправить старшего лейтенанта Сайтова проветриться в город.

Делегацию латвийских комсомольцев должен был принимать лично Саблин — это его епархия. Думается, встретил он посланцев местной молодежи не слишком приветливо и те предпочли не задерживаться на негостеприимном корабле. Понять Саблина в данном случае можно. У него на носу великие дела, а тут посторонние ушлые комсомольские работники, а вдруг что заподозрят и доложат наверх, что на «Сторожевом» не все ладно. Кроме этого, прием комсомольской делегации во все времена предполагал товарищеский обед, тем более что время посещения делегации как раз совпадало с ним по распорядку дня. Это тоже не устраивало Саблина, т.к. тосты и задушевные беседы могли затянуться на неопределенное время, а у него на счету была каждая минута. Именно поэтому нежеланные гости были столь быстро спроважены с корабля. Думаю, представители ЦК ЛКСМ были в полном недоумении от столь необычно холодного приема моряков. Но Саблину было уже глубоко наплевать на их неудовольствие.

Разумеется, что мои выводы, сделанные на основе вахтенного журнала «Сторожевого», — это сущие мелочи по сравнению с тем, что произошло дальше. Однако, во-первых, из таких мелочей и состоит вся наша жизнь, а, вс-вторых, именно по таким мелочам и складывается мнение о людях.

Что касается командира «Сторожевого», то капитан 2-го ранга Потульный почти весь день отдыхал в своей каюте. Отдохнуть от ратных дел его уговорил опять же Саблин. Одновременно замполит дал негласное разрешение офицерам и мичманам на употребление спиртного в кают-компаниях, так сказать, в честь продолжающего праздника. Но если в офицерской кают-компании этим разрешением мало кто воспользовался, то в мичманской повеселились от души.

Помимо этого негласное разрешение «немножко выпить» было передано Саблиным и увольняемым на берег старослужащим. В этом тоже у замполита был свой тонкий расчет. Пьяные и выпившие люди, как известно, не способны адекватно реагировать на происходящее, а потому их значительно легче увлечь на авантюрные предприятия. Так что пока у Саблина все шло в точном соответствии с ранее намеченным планом.

Двенадцать лет моей жизни связаны с Лиепаей. Там я учился в школе, потом работал слесарем на заводе и, наконец, служил офицером. Рижский гарнизон в ту пору входил в состав Лиепайской военно-морской базы. В Риге находилась бригада кораблей консервации, куда входил дивизион надводных кораблей и дивизион консервации подводных лодок 613 проекта. Помимо этого там же располагался центр подготовки иностранных военноморских специалистов центрального подчинения и санаторий «Майори». Служба в Риге, в отличие от Лиепаи, была спокойной и размеренной и по праву считалась на флоте синекурой. Немногие ходовые корабли рижской бригады в основном обеспечивали учебу иностранцев. Единственными вводными были приезды Главкома ВМФ Горшкова, который любил отдыхать в «Майори», ну и заодно иногда наведывался в штаб бригады и на корабли. При этом командиром рижской бригады кораблей традиционно назначали исключительно контр-адмиралов, несмотря на штатную категорию «капитан 1-го ранга». Делалось это по просьбе латвийских властей, которым хотелось иметь старшим морским начальником столицы «собственного» адмирала. Это поднимало статус рижской бригады и делало ее своеобразным государством в государстве. Поэтому лиепайчане в дела рижан особенно никогда не лезли.

В 1982 году мне довелось тоже участвовать в военно-морском параде в Риге. Было это, правда, не на 7 ноября, а на день ВМФ. Ситуация была весьма схожей с той, в которой находился в 1975 году БПК «Сторожевой», так как после парада наш МПК-2, где я служил заместителем командира по политической части, должен был также встать в ремонт, правда не в родном Лиепайском 29-м СРЗ, а в Усть-Двинском. Помимо нас в параде участвовала пара катеров, базовый тральщик и подводная лодка. Так как мы были самым мощным кораблем этой «армады», нас объявили флагманом парада. Причем стояли мы за кормой подводной лодки на той же самой швартовой бочке напротив Рижского морского порта, где стоял семью годами ранее и мятежный БПК.

Перед приходом в Ригу мы месяц не вылазили из морей, а потому пребывание там оставило воспоминание праздника. На берегу мы, правда, почти не были, а больше любовались видами города в командирский перископ из ходовой рубки.

Замечу, что встретили нас в Риге достаточно настороженно. Начальник местного политотдела долго выспрашивал меня о том, сколько грубых проступков числится за нашим кораблем, и, вздыхая, просил не портить им дисциплинарную статистику. Так как мы были единственными «чужаками» среди кораблей парада, местный начпо звонил в политотдел Лиепайской базы и узнавал информацию относительно командира и меня. И хотя начальники нас охарактеризовали положительно, определенная подозрительность в отношении «чужаков» у местных начальников все равно осталась. Думаю, это был синдром «Сторожевого».

За день до парада на борт к нам прибыл начальник штаба местной бригады капитан 1-го ранга Ушаков (участник событий, связанных со «Сторожевым») и долго беседовал со мной, выспрашивая о взглядах на различные стороны нашего бытия. Память о Саблине крепко сидела в головах рижских начальников. На борту корабля Ушаков оставался до конца праздничных мероприятий.

Во время самого праздника у нас поднял флаг командир рижской бригады контр-адмирал Мальков. Прибыла и делегация ЦК компартии Латвии во паве с секретарем ЦК Горбуновым (будущим непримиримым борцом за свободную Латвию). Это уже в постсоветское время русский Горбунов в одночасье станет латышом Горбуновсом и начнет говорить по-русски с протяжным латышским акцентом. Тогда же он болтал без всякого акцента, хохотал над бесчисленными анекдотами Малькова да стаканами пил в кают-компании купленный нами с командиром вскладчину коньяк, произнося патриотичные тосты за ВМФ и Советский Союз.

С первого дня нашего пребывания до самого ухода находился у нас на борту и специально прибывший из Лиепаи особист. Вел он, правда, себя достаточно корректно и особых неудобств нам не причинял. Единственной претензией была та, что командир отказал ему в присутствии на распитии коньяка с прибывшим к нам на борт латвийским руководством. На что Гена Абрамов ему резонно ответил:

— Я хозяин на корабле и сам решаю, кого и куда мне приглашать!

На том вопрос был исчерпан.

У меня до сих пор хранится фотография со дня ВМФ 1982 года. Она—одно из напоминаний о далекой лейтенантской юности. С офицерами корабля мы стоим у кормового флагштока, за спинами вдалеке видны ишы рижских кирх. Все еще молоды и веселы: минер лейтенант Игнатьев, замполит лейтенант Шигин, командир корабля капитан 3-го ранга Абрамов, штурман старший лейтенант Лешинскис, начальник РТС лейтенант Браташев, механик капитан-лейтенант Михайлов. В центре нашей группы стоит и начнггаба Рижской бригады капитан 1-го ранга Ушаков. Никто еще не знает своей судьбы.

Пройдут годы, и Гена Абрамов, уже будучи оперативным дежурным Балтийского флота и капитаном 1-го ранга, в выходной день поедет на велосипеде на дачу и будет насмерть сбит машиной каких-то пьяных отморозков. Илмар Лешинскис изменит присяге и в 1992 году станет первым командующим ВМС Латвии, а затем и представителем прибалтийских государств в военно-морских структурах НАТО. У Браташева и Игнатьева служба не сложится. Первый переведется в учебный отряд, второй будет списан за пьянство в дивизион кораблей консервации, а командир БЧ-S Михайлов станет офицером особого отдела. Но на той старой фотографии мы все еще единое целое — офицерский состав МПК-2.

Однако вернемся к событиям 8 ноября 1975 года. В то время как большая часть экипажа «Сторожевого» ни о чем не подозревала, в недрах большого противолодочного корабля вовсю кипели страсти — исподволь шла вербовка будущих революционеров.

Уже перед самым началом мятежа усердный, но бестолковый Шейн едва не испортил все дело. Накануне решающих событий он позвал Саблина в ленкаюту, где начал излагать свои взгляды на организацию мятежа:

— Надо привлечь еще кого-нибудь, вдвоем нам не справиться!

Саблин к инициативе помощника отнеся отрицательно, но это революционного пыла у Шейна не убавило.

— Я уверен, что сумею убедить экипаж! — продолжал настаивать он.

Саблин опять ответил отрицательно. Но Шейн упорствовал.

— Кого хочешь конкретно? — не выдержал наконец Саблин.

— Предлагаю Бурова, Аверина, Манько и Лапенко.

— Ладно, — согласился Саблин, — Бурова можно привлечь, а остальные у меня доверия не вызывают.

«Саблин сказал мне, — продолжал свою исповедь на суде Шейн, — что он намечает взять власть на корабле 8 ноября, вечером, и что командир будет изолирован для его же пользы. После ужина в ленкаюту зашел мой друг матрос Буров. Я решил его посвятить в планы Саблина. Я от Бурова ничего не скрывал и рассказал ему о намерениях Саблина. Я хотел узнать, как Буров отнесется к программе Саблина. Буров выслушал мой рассказ и заявил: “Люблю такие заварухи”. Я Бурову сказал, что сам не знаю, прав ли Саблин, не является ли он шпионом. Тогда Буров испугался и сказал, что он пока подождет принимать свое решение до выявления реакции других членов экипажа корабля. Если другие поддержат Саблина, то и он это сделает».

В тот же вечер Шейн прослушал автобиографию и будущее выступление Саблина перед офицерами и мичманами, записанное на магнитной пленке. У него снова возникли сомнения. Он собрался поделиться ими с комсоргом БЧ-3 членом КПСС Авериным. Но прежде решил заинтриговать его, спросил, как тот смотрит на то, чтобы «поработать на органы Комитета государственной безопасности». Аверина это заинтересовало, и он ответил, что согласился бы «поработать». Вместе с тем довольно терпимо и даже с пониманием отнесся к тому, что возможна попытка «одного из офицеров захватить и угнать корабль».

На это Аверин ответил, что не стал бы «закладывать» этого офицера. Тогда Шейн более подробно изложил план и программу Саблина, и Аверин согласился поддержать их. Матросу Саливон-чику Шейн сообщил лишь то, что 8 ноября на корабле произойдут крупные события, и посоветовал держаться около него, Шейна. Потом был разговор с Манько и Лапенко. Причем последний безапелляционно заявил, что такие, как Саблин, просто ненужные люди. Правда, тут же смутился и даже как будто испугался. Шейн успокоил его, сказав, что этот разговор останется между ними.

«8 ноября 1975 года ко мне в каюту, — продолжает Шейн, имея в виду ленинскую каюту, которая была в его заведовании, — пришли Буров и Манько. Манько сказал, что он не будет поддерживать программу Саблина. Я с ним поссорился, стал доказывать, что программа Саблина правильная...»

Затем Шейн зашел к Саблину и сообщил, что посвятил в его планы четырех матросов. Саблин психанул и начал пенять Шейну, что тот нарушил его приказ соблюдать секретность. Однако все обошлось и никто из «завербованной» четверки замполита не выдал. Остается признать, что в данном случае Шейн проявил себя гораздо лучшим психологом, чем Саблин.

Из всей шеинской четверки наиболее любопытен матрос Аверин, бывший членом КПСС и секретарем комсомольской организации БЧ-3. В своих показаниях Саблин впоследствии показал о нем так: «Аверин (имени и отчества не помню) часто бывал у меня в каюте, мы беседовали по вопросам комсомольской работы».

Из архивной справки: «Аверин Владимир Никитович, 1953 г.р., уроженец села Владимировка Астраханской области, с ноября 1973 г. минер БЧ-3 БПК “Сторожевой”, старший матрос. 6 ноября 1975 г. матрос Шейн А.Н. рассказал Аверину о предполагаемых намерениях Саблина В.М. по захвату БПК. Аверин при этом дал согласие оказать поддержку Саблину и Шейну».

Зная, что Саблин ничего просто так не делал, можно предположить, что Аверин являлся одним из его тайных боевиков, которых Саблин исподволь готовил в каждой боевой части и о которой на допросе столь опрометчиво проболтался Шейн. При этом удивительно, что, несмотря на частые пребывания в каюте замполита, тот так и не удосужился узнать хотя бы имя Аверина. Впрочем, как мы уже отмечали выше, Саблин вообще не знал по имени ни одного матроса на «Сторожевом»!

Из воспоминаний главного корабельного старшины А. Миронова: «Среди матросов срочной службы замполита поддерживали Шейн, Буров, Аверин».

Итак, мятеж еще не начался, а Шейн, уже вошедший во вкус начавшейся игры, начал принимать самостоятельные решения, не слишком-то считаясь с мнением Саблина. На ругань Саблина о излишне рискованной вербовке сообщников он уже на правах полноправного подельника пояснил, что «пускай будет ударная группа». Скрипя зубами, Саблин согласился, иного выбора у него уже просто не было. Шейн оказался упрямым и амбициозным, но лишиться своего главного помощника в данный момент Саблин просто не мог. Поэтому он дал Шейну одно из самых ответственных на том этапе поручений — подготовить «камеры» для предстоящего ареста командира корабля, а также офицеров и мичманов, которые не согласятся с его программой.

Об этом Шейн докладывал следствию так: «В связи с тем, что 1-й, а также 4—6-й посты были объединены между собой и с другими постами связью, Саблин приказал мне в первую очередь отсоединить трубки от телефонных аппаратов всех шести постов РТС, чтобы изолированные лица в названных помещениях не имели возможности связаться по телефону с кем-либо на корабле».

Помогал Шейну «завербованный» им матрос Буров. Он по приказу Саблина готовил посты № 1, 2 и 3-й для содержания в них арестованного командира корабля, а посты 4—6 для содержания несогласных с Саблиным офицеров и мичманов. Посты № 2 и № 3 располагались на 2-й платформе в носовой части корабля над гидроакустическим преобразователем станции «Титан-2», размещавшейся в носовой «бульбе». Для командира Буров принес в пост № 2 матросскую постель. Никаких вопросов при этом Саблину он не задавал, так как обо всем был заранее проинструктирован Шейным.

Вскоре по телефону Шейн доложил Саблину о выполнении задания. Тот велел прибыть к нему в каюту после ужина.

Думаю, что весь день 8 ноября Саблин был на взводе. Вот-вот должно было начаться главное дело его жизни. Отсюда и душевные переживания.

Не забыл замполит «Сторожевого» и загодя вооружиться. Какой же революционер без маузера! Причину своего вооружения Саблин впоследствии объяснил желанием «воспрепятствовать возможным недоразумениям»...

При этом, вооружившись сам, Саблин позаботился загодя разоружить дежурного по кораблю офицера. На допросе 5 марта 1976 года ему был задан следующий вопрос: «Обвиняемый Дудник показал, что в течение всего дня 8 ноября дежурные офицеры не были вооружены пистолетами, хотя дежурный офицер должен быть вооружен, почему?»

На это Саблин ответил так: «Планируя захват корабля, я предполагал, что у дежурного офицера должен быть ПМ (пистолет Макарова — В.Ш,) и обоймы. Об этом у меня имеется запись в плане подготовительных действий в тетради с красной обложкой. К моему удивлению, но по какой-то неизвестной мне причине у дежурного 8 ноября не было оружия, а только пустая кобура. Это я обнаружил, когда Прошутинский отказался выполнять обязанности дежурного, снял и сдал мне и Сайтову повязку дежурного и портупею с пустой кобурой».

Ну просто чудеса какие-то! Всегда пистолет был в кобуре, а тут вдруг оказался запертым в арсенале! Впрочем, на войне как на войне.

Начало мятежа Саблин запланировал на вечер. За ночь предполагалось решить основные вопросы: набрать как можно большее число сторонников и изолировать несогласных. Выходить из Риги Саблин предполагал утром, в точном соответствии с флотским планом, чтобы не вызвать никакого подозрения и успеть, пока его хватятся, уйти подальше от советских берегов.

...Наконец, стрелки часов приблизились к 19. 00. Это значило, что время «Ч» настало...