Книга: Последние герои империи
Назад: МОРЯК-ДИПЛОМАТ
Дальше: АДМИРАЛ ЛЕДОВОГО МОРЯ

НА БАЛТИЙСКИХ РУМБАХ

Вернувшись в Петроград, Рощаковский немедленно подал прошение о возвращении на военную службу. Имея немалый боевой опыт, он считал невозможным отсиживаться в тылу в столь страшную для России годину. Ни морской министр Григорович, ни командующий Балтийским флотом Эссен не горели желанием брать Рощаковского. О боевых делах его в прошлую войну оба знали не понаслышке, однако обоих смущала близость Рощаковского к императору. Мало ли какие дела будут происходить в ходе войны на флоте, не обо всем же докладывать Николаю, а тут его личный дружок под боком, поди за ним уследи.
С Эссеном у Рощаковского состоялся предельно откровенный разговор.
— Боюсь, захандришь у нас! Твои ведь однокашники уже к адмиральским орлам подбираются, а ты все еще в лейтенантах!
— Я воевать хочу, а не карьеру делать! Вы меня помните по Артуру, неужели я в чем-то подведу своих старых артурцев?
— Ладно, Миша, проехали! — хлопнул его по плечу Эссен. — Брать я тебя готов, но только должности для тебя подходящей нет!
— Как это нет? — поразился Рощаковский. — Но хоть что-то есть?
— Есть должности командиров тральщиков! — хмыкнул в бороду Эссен. — Но это не для тебя. Тральщики из пароходов реквизированных — самотопы еще те.
— Я готов! — дернул головой Рощаковский. — Я по морю соскучился!
Есть сведения, впрочем, не доказанные, что Рощаковский имел придворный чин камергера, что по табели о рангах соответствовало адмиралу. На флот же он вернулся в скромном чине старшего лейтенанта. Да о том ли печаль, когда Отечество в опасности!
С сентября 1914 года до лета 1915 года Рощаковский командует 3-й отдельной партией траления Балтийского флота.
Каждый выход в море на наскоро приспособленных для траления лоханках мог стать последним Чтобы жена не волновалась, Рощаковский, возвращаясь с очередного траления, отправлял ей телеграммы с единственным словом: «Жив».
Партия траления Балтийского флота именовалась среди офицеров кратко, но емко — «клуб самоубийц». Название себя оправдывало, потому как рвались на минах приспособленные под тральщики пароходики пачками, а вместе с ними гибли и их команды. В командиры тральщиков по этой причине старались кадровых офицеров не назначать, а ставили призванных из запаса прапорщиков по адмиралтейству. Такой если и погибнет, то для флота особо невелика потеря. Когда же на ржавый тралец ступил герой японской войны и личный друг императора, многие приходили просто глянуть на такое чудо.
Рощаковский же, на палубу ступив, первым делом вызвал боцмана:
— Почему ржа и грязь повсюду?
— Да все равно, ваше благородь, не сегодня, так завтра топнуть, чего же зазря корячиться!
— Чтобы к послезавтра корабль сиял как новенький: ржавчину оббить, палубу отскоблить, медь начистить, резину отбелить, корпус покрасить!
— Так у нас и краски-то пет!
— Как нет?
— Да не дают! Говорят: «Чего на вас краску-то переводить, все одно скоро все перетонете!»
Рощаковский вынул из кармана тугой бумажник, сунул его боцману в руку:
— Чтоб сверкал корабль как новый пятак. Да шаровую краску не бери, возьми «слоновочки», плесни в нее легонько синей, чтобы цвет был небесный. Понял?
— Чего не понять-то, цвет такой надобно подобрать, чтобы были мы к небесам ближе!
Номер «тринадцать», даденный тральщику, Рощаковскому тоже не понравился:
— С таким нумером можно сразу у стенки топиться и в море ходить незачем!
— А как же будем называться? — поинтересовалась команда
— «Авось»! — ответил командир. — Один раз с «авосем» мне не очень повезло, надеюсь, что повезет на этот!
И началась тральная страда — бесконечные игры со смертью на минных полях. На этот раз Рощаковскому на самом деле удивительно везло. Гибли тральщики то справа, то слева, и только «Авось» оставался как заговоренный. Приободрилась и команда, теперь уже о скорой смерти особо не думали и корабль содержали в состоянии образцовом. Где-то через месяц Рощаковский возглавил уже партию траления — сразу несколько маленьких самотопов. Тралил мины Рощаковский, прямо скажем, грамотно, так как потерь почти не имел, за что и получил мечи к Анне 2-й степени. При заграждении немцами подходов к финским портам Раумо и Ментилуото именно Рощаковский организовал их разминирование. При этом необходимо подчеркнуть, что только с его прибытием на место и была эта задача решена, причем в самые короткие сроки.
Разумеется, на тральщиках Рощаковский долго не задержался. Кто же будет такими кадрами во время войны разбрасываться! Вскоре его перевели вахтенным начальником на эсминец «Пограничник».
Перед Рощаковским за новое назначение Эссен счел нужным лично извиниться.
— Ты, Миша, за семь лет на дворцовых балах от миноносного дела-то поотвык Даю тебе месяц вспомнить былое, а потом поставлю командиром!
— Доверие оправдаю! — скромно склонил голову Рощаковский.
Эсминец Рощаковскому понравился. Он был несколько больше и современней его бывшего «Решительного», но в целом отличался не слишком. Водоизмещение 750 тонн, вооружение — 8 пушек и три торпедных аппарата Экипаж — 5 офицеров и 90 матросов. Всего полтора года назад эсминец прошел капитальный ремонт с заменой трубок во всех котлах, а потому легко давал 26 узлов.
«Пограничник» был любимым эсминцем Эссена, который он использовал для походов по Балтийскому морю. Входил же эсминец в состав особого полудивизиона эсминцев, которые были укомплектованы наиболее опытными командирами и командами, а потому негласно считались гвардией Эссена. Именно особому полудивизиону поручались самые отчаянные и гибельные дела. При этом полудивизион выполнял не только присущие миноносцам задачи, но использовался еще и в режиме быстроходных тральщиков. При этом эсминцы особого полудивизиона ставили мины не у своего побережья, а у вражеского.
А вскоре «Пограничник» принял участие в постановке минных заграждений под самым носом у немцев на путях германских пароходов в Данцигской бухте. При этом полудивизион должен был поставить сразу четыре заграждения. Погрузив мины, эсминцы скрытно направились прямо в пасть врагу. Глядя на заставленный минами ют, Рощаковский прекрасно осознавал, что одного вражеского снаряда хватит, чтобы превратить маленький эсминец в огненный шар.
Поход оказался до предела тяжелым. К моменту подхода к Данцигской бухте размахи бортовой качки достигали 45°. Казалось, вот-вот — и маленькие корабли пройдут угол заката и уже не встанут из волны. Но проходило несколько мгновений, и эсминцы буквально вырывались из пучины.
В таких условиях минная постановка становилась невозможной, и командование решило возвращаться. Но, несмотря на отчаянное положение, «Генерал Кондратенко», «Охотник» и «Пограничник», подойдя ближе к берегу, успели выставить все свои 105 мин, а затем, миновав заграждения у Либавы, отошли к Михайловскому маяку. Здесь их ожидал находившийся в прикрытии эсминец «Сибирский стрелок». Невыполнимая задача была выполнена.
Весь поход Рощаковский был наверху, стоял бессменным вахтенным начальником, занимался постановкой мин на юте. Несколько раз его едва не смывало за борт. Один раз вытащили матросы, другой — спас леер.
По возвращении Эссен утвердил старшего лейтенанта в должности командира «Пограничника». Только пополнили запасы топлива, залились водой, как команда — принимать мины. Теперь предстояло идти на минную постановку к Мемелю.
И опять непрерывный шторм, опять сумасшедшая качка. На этот раз особый полудивизион выставил 140 мин, а эсминец «Новик» перед Пиллау еще 50. Преодолевая крутую волну и едва будучи в состоянии вести бой, эсминцы удачно разошлись с встреченным ночью германским крейсером «Тетис». Издали осветив миноносцы прожектором, немецкий командир принял их за крейсера и на всякий случай отвернул в сторону. Внешняя схожесть с крейсерами сыграла свою спасительную роль. Немцы терялись в догадках о встреченных ими непонятных кораблях, а о поставленных минах не подозревали.
По воспоминаниям участника этой отчаянной операции Г. Графа, мины ставили практически в невозможных условиях — в сплошных потоках воды, гулявших по палубам. На «Сибирском стрелке» это едва не обернулось катастрофой. Одну из сброшенных мин, не успевшую погрузиться, сильно подало волной и бросило о корму миноносца. Люди замерли от страшного скрежета, но взрыва не произошло — удар пришелся корпусом, не задев «рогов» мины. Это было редким везением. А менее чем через три недели на минах особого полудивизиона подорвался германский броненосный крейсер «Фридрих Карл». Позднее восточнее подорвался и затонул пароход «Бреслау», а затем эскадренный миноносец S-149.
Сколько таких выходов на грани жизни и смерти пришлось сделать в ту пору Рощаковскому!
В самом начале 1915 года, в связи с поражением нашей армии в Восточной Пруссии, было решено нанести удар по немецким морским сообщениям у Кенигсберга. Операция планировалась в глубокой тайне, и миноносцам особого полудивизиона было предписано принимать мины с ледоколов в Балтийском порту. На каждый эсминец по 35 мин. Перед самым отходом из Ревеля к Рощаковскому на «Пограничник» прибыл капитан 1-го ранга Колчак. Встретились как старые приятели, ведь оба командовали эсминцами в Порт-Артуре. Теперь Колчак возглавлял оперативный отдел флота, но, помятуя о связях Рощаковского, держался с ним по-свойски.
— Решил поднять свой брейд-вымпел у тебя! — сказал Колчак командиру эсминца. — Я же перед войной тоже командовал «Пограничником», здесь мне как-то привычнее. Надеюсь, тебя не стесню!
— О чем речь! — рассмеялся Рощаковский. — Моя каюта к твоим услугам. Все равно на мостике все время торчать буду.
— Поход будет на грани фола! Возможно, придется пробиваться сквозь льды, но иного выхода просто нет!
— Ну, со старым полярником нам льды не страшны! — отшутился Рощаковский, намекая на арктическое прошлое своего визави.
План был такой: эсминцы должны были идти вдоль побережья, а затем перед постановкой соединиться с крейсерами близ южной оконечности острова Готланд.
Вышли, «Пограничник» головным, за ним остальные. Путь от Ревеля проделали по чистой воде, но во время приемки мин лед, державшийся у берега, начало большими полями выносить в море. Одна из льдин таранила шедший в кильватер «Пограничнику» «Генерал Кондратенко».
— Две трещины по ватерлинии в метр и три метра длиной! — доложили с «Кондратенко».
— Для начала неплохо! — зло хмыкнул Колчак.
От Оденсхольма до Дагерорта шли в густом битом льду. Рощаковский крутился на пределе сил, уворачивая корабль от нескончаемых льдин. К огромному облегчению бухту Тагалахт нашли свободной ото льда. Но, несмотря на хорошую погоду, операция оказалась под угрозой отмены. Колчак бесновался на мостике, комкая принесенные радиограммы. Ситуация на прикрывавших эсминцы крейсерах сложилась самая отчаянная. Флагманский крейсер «Рюрик» шел вторым вслед за головным «Адмиралом Макаровым», за ними, имея на палубах но 100 мин, шли «Олег» и «Богатырь». Авария «Рюрика» произошла из-за чрезмерно близкого подхода к маяку на острове Форэ и вызвала деформацию обшивки днища, отчего в отсеки второго дна (в них оказалось сорок тонн камней!) и нижние угольные ямы крейсер принял до 2700 тонн воды. Положение «Рюрика» было угрожающим Командир отряда крейсеров контр-адмирал Бахирев дал радио на остальные корабли отряда: «Операция отменяется. Всем возвращаться в базу».
— Давай, Миша, советоваться! — подошел к Рощаковскому Колчак. — С одной стороны, надо отходить, но, с другой стороны, обидно бросать дело на полпути!
— Если ты хочешь узнать мое мнение, то я за то, чтобы идти вперед. Смелых Бог любит!
Нервничая, Колчак вышагивал взад-вперед по мостику. Потом все же решился:
— Обойдемся и без крейсеров!
Через несколько минут радиотелеграфисты «Рюрика» приняли с «Пограничника»: «Прошу добро продолжать операцию без охранения. Колчак». Радиограмма была адресована командующему флотом Адмирал Эссен, хорошо зная своего флаг-капитана, разрешил идти к Данцигу без крейсеров. Позже стало известно: на минах, выставленных Колчаком и его эсминцами, подорвались четыре (!) немецких крейсера, восемь миноносцев и одиннадцать транспортов. После этого рейда наших эсминцев командующий германским флотом на Балтике принц Генрих Прусский запретил командирам кораблей выходить на Балтику до тех пор, пока специалисты не найдут эффективного способа борьбы с русскими морскими минами.
Пока муж ставил мины у германского побережья, его супруга, освоившая еще в юные годы сестринское дело, стала добровольно ухаживать за ранеными в госпитале. Впоследствии дочь вспоминала, что в это время мать стала очень религиозной. Когда в один из своих недолгих приездов домой дочь спросила Рощаковского:
— Папа, а ты тоже так сильно веришь в Бога, как наша мама?
— Сейчас такое время, что без веры никак нельзя! — ответил отец, погладив дочь по голове.
— И ты тоже молишься Богу?
— Каждый раз, когда выхожу в море! Кроме того, у нас в роду Рощаковских есть особая молитва
— Я тоже хочу ее знать!
— Тогда запоминай: Господи, не покинь меня, заблудшего! Имя твое — Сила, укрепи ж меня слабого и бессильного! Имя твое — Свет, освети душу мою, померкнувшую в жизненной борьбе и страстях! Имя твое — Покой, дай неприкаянной душе моей обрести покой! Имя твое — Милосердие, смилуйся над нами!
Поздравляя команды эсминцев с Рождеством 1915 года, Эссен вручил Рощаковскому погоны капитана 2-го ранга и объявил о новом назначении — командиром эсминца «Легкий». Эсминец, правда, вот уже больше года стоял в Ревеле в ремонте и был невероятно запущен. Но глаза боятся, а руки делают. Не прошло и месяца, как Рощаковский вывел корабль из завода, быстро отработал команду и, вступив в первую линию, принял самое активное участие в боевых делах.
В апреле группа эсминцев, включая «Легкий», выставила заграждение у Либавы, на месте, где немцы, по сведениям разведки, недавно проводили усиленное траление, а потому была уверенность, что кто-нибудь да на наши мины и наскочит.
Новое назначение было омрачено внезапной смертью адмирала Эссена. Любимый Эссеном миноносец «Пограничник» доставил сопровождаемый георгиевским караулом прах командующего к Английской набережной Петрограда.
А боевые будни продолжались. В мае с другими миноносцами и подводными лодками «Легкий» охранял тральщики, занятые обследованием района между Богшером и Дагерортом, очищал акваторию для запланированных штабом флота активных операций 1-й бригады крейсеров.
Затем «Легкий» с другими эсминцами, приняв в Моонзунде мины с заградителя «Енисей», усилили заграждение и в Ирбенском проливе. Весь обратный путь проделали в густом тумане, вплоть до Куйваста дошли по прокладке. И только здесь «Сибирский стрелок» чуть помял винты, пройдя близ банки. Часть кораблей ушла в Ревель, остальные, включая «Легкий», остались в Моонзунде. Они охраняли, дежуря по очереди, вход в Ирбены и поддерживали посты службы связи, которые отступали от занятой немцами Либавы. «Легким» Рощаковский командовал до конца 1915 года, после чего получил назначение в Морское министерство. Приняв дела, он попросил несколько дней отпуска.
Дело в том, что работа в госпитале, большая физическая и психическая нагрузка сильно сказались на жене Рощаковского: нервы Марии Сергеевны были истощены. Врачи настоятельно рекомендовали ей покинуть беспокойный Петроград. А потому всем семейством Рощаковские отправились в Гельсингфорс и сняли там квартиру. Глава семейства, пробыв там несколько дней, вернулся на службу. По воспоминаниям дочери Рощаковского, в Гельсингфорсе они с матерью впервые оказались одни: мать не взяла с собой ни камеристку, ни гувернантку дочери. Война заставляла менять старые барские привычки. Зиму с1915на1916 год жена и дочь Рощаковского также провели в Финляндии. Причина по-прежнему была в нервном истощении Марии Сергеевны. На этот раз они сняли жилье в курортном местечке Гранкулла.
Назад: МОРЯК-ДИПЛОМАТ
Дальше: АДМИРАЛ ЛЕДОВОГО МОРЯ