В сентябре 1805 года Кронштадт покинула эскадра вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина. Корабли держали курс в Средиземное море, где разворачивались боевые действия против наполеоновской Франции, которую поддерживал Стамбул. Тогда же началась подготовка резервного отряда. В командование 74-пушечным кораблем «Рафаил» вступил капитан 1 ранга Лукин. С тех пор дома он почти не бывал: началось вооружение корабля.

В заботах пролетел май, а за ним июнь. В последних числах июля корабли вытянулись на рейд. Командовал отрядом капитан-командор Иван Александрович Игнатьев, активный участник русско-шведской войны 1788–1790 годов. С 1804 года он управлял провиантским департаментом, с 1805 года командовал кораблем «Сильный». Игнатьев героически погиб в Дарданелльском сражении 10 мая 1807 года.

Уже перед самым отходом отряда гребных катеров на рейд прибыл император Александр I. Осмотр он начал с «Рафаила». Александр спустился в трюм, отведал матросской каши, оглядел абордажные орудия.

– А можешь ли ты, Дмитрий Александрович, пушку поднять? – ни с того ни с сего обратился он к Лукину.

– Это можно, ваше величество! – улыбнулся тот. – Дело привычное!

Подойдя к шестифунтовому фальконету, Лукин легко приподнял его руками и, оттащив шагов за десять, бережно поставил на палубу.

– Да, силой тебя Господь не обделил, – резюмировал император, взяв капитана под локоть. – С желанием ли идешь ты в этот поход?

Какой же моряк, ваше величество, откажется от столь многотрудного, но и славного плавания. Это же не в луже Финской карасями барахтаться!

– А в каком положении семейство свое оставляешь? – продолжал расспросы император.

– Известно в каком, – усмехнулся Лукин. – В ожидательном. На то она и семья моряка, чтобы с моря его поджидать. В остальном же надеюсь, что они смогут иметь покровителя в лице вашего величества!

– Не изволь сомневаться, Дмитрий Александрович, все, что должно, я исполню с тщанием. За семейство свое будь спокоен!

Александр I сдержал слово, данное Д. А. Лукину. После гибели мужа А. Е. Лукиной была назначена «приличествующая ей» пенсия, а сыновья были определены в Пажеский корпус.

На «Рафаиле» меж тем уже сыграли парусную тревогу. Император, поглядывая на карманные часы, лорнировал бегавших по палубе матросов. Наконец к нему подошел Лукин:

– Паруса поставлены, ваше величество! Рифы взяты, а марсели подняты!

Александр еще раз взглянул на часы: с момента подачи команды прошло не более трех минут.

– Превосходно! Молодцам марсовым по целковому, всей команде по лишней чарке, офицерам мое благодарение, а тебе, Дмитрий Александрович, спасибо и счастливого пути! – сказал Александр, покидая палубу «Рафаила».

Вечером того же дня, обменявшись салютацией с кронштадтскими фортами, отряд командора Игнатьева взял курс в открытое море. Прошли Ревель, миновали Копенгаген, впереди была Атлантика.

Зашли в Портсмут. Здесь Лукина встречали как старого знакомого.

Рядом с «Рафаилом» стоял британский линкор «Центавр», только что вернувшийся из Вест-Индии. Лукин тотчас пригласил офицеров с английского корабля на обед к себе. За обедом англичане рассказывали, что выдержали на пути к метрополии отчаянный шторм и бой с четырьмя французскими фрегатами. Сам обед прошел весело. Хлебосольный Лукин выставил на стол все, что имел в своих припасах. Один из соплавателей Лукина так описывал это застолье: «Обед был в английском вкусе: грог перед обедом, а за столом – портвейн, херес ходили кругом стола. Только и было слышно: «Капитан такой-то, ваше здоровье!» – и мы все вышли из-за стола, как говорится, с красными носами…»

Но вот отдых закончен, и корабли снова взяли курс на далекое Средиземноморье. Стремясь сплотить офицеров (чтобы плавание не казалось им утомительным) Лукин придумывал разные забавы. «Кают-компания приняла вид если не роскошной гостиной, то щеголеватой военной комнаты: стол сервируется хорошим стеклом, превосходною посудою и вдобавок – чистое, немешаное вино; на стенах бронзовые гвозди, ковры на рундуке, словом, Англия преобразила кают-компанию. Забавная выдумка не класть шляп на стол, а вешать на гвозди, также неосторожность с трубкою и многие другие вещи, за неисполнение которых положен штраф, – и на штрафные-то деньги, с прибавкою с каждого, приняла наша каюта тот вид, что заметили офицеры, приезжающие с других кораблей. Любезный наш капитан участвовал в сей шутке и нарочно нарушал постановленные правила, чтобы только заплатить более штрафу. Между офицерами было сохранено вежливое и дружеское обращение. После сего можно ли было желать приятнее и веселее службы?» – вспоминал уже известный нам Павел Иванович Панафидин.

И вот, наконец, Средиземное море. Шли вдоль испанских берегов, затем повернули к Сардинии. У островка Стромболи пришлось задержаться: не было лоцманов для прохода Мессинским проливом. И вновь здесь проявляется нетерпеливый и открытый нрав капитана «Рафаила». Прознав, что один из его корабельных лейтенантов, будучи стажером на английском флоте, уже ходил этим проливом, Лукин оповещает Игнатьева, что у него есть человек, способный провести отряд. Игнатьев немедленно дает согласие – время-то дорого. Но сам лейтенант, узнав о таком решении, отказывается от столь опасного предложения.

– Что же это вы, голубчик, делали, в морях бывая? – ядовито поинтересовался Лукин у лейтенанта, с огорчением узнав об отказе. – Тем настоящий моряк и отличается от пассажира, что не просто по морю катается, а морскому делу учится!

Наконец лоцмана прибыли, и корабли продолжили свой путь. Пополнив запасы в Мессине, отряд Игнатьева к Новому году прибыл в распоряжение вице-адмирала Сенявина. Рождество встречали в Боко-ди-Катаро. На Крещение при море была устроена Иордань погрузили крест в воду, корабли открыли частую пальбу… Затем – обед на берегу за огромными столами: офицеры в доме, матросы наулице. После обеда пляски. Развеселившийся Лукин, напрочь забыв о своем высоком положении, пошел вприсядку с лихим бром-марсельным матросом – кто кого перепляшет! Матрос был парень хват, но капитана своего переплясать так и не смог, умаялся.