Глава семнадцатая.
БИТВА ЗА ПАМЯТЬ

Противоречивость оценок деятельности К.Ф. Кетлинского в 1917 году была характерна для советской историографии. Острая борьба в советской историографии по поводу политической оценки личности Кетлинского не была случайной. Она отражала тогдашние тенденции в осмысливании нашей непростой истории, и прежде всего ее революционного периода.

Мурманский историк П.В. Федоров так характеризует объективные причины начавшегося противостояния писателей и историков вокруг оценки деятельности контр-адмирала Кетлинского: «Революционные события, произошедшие в России 90 лет назад, положили начало новому периоду нашей истории. В бурном водовороте того времени оказался и военный флот. Об участии военных моряков в революционных событиях написано немало. В советский период классовый подход неизбежно определял проблематику исследований — приоритетной считалась тема борьбы матросов и нижних чинов флота с «контрреволюционным» офицерством Социальные конфликты на флоте и в армии действительно стали существенным фактором разрушения старой государственности. Однако среди офицеров и крупных военачальников были и те, кто встретил революцию с надеждой на скорейшее установление гражданского мира и согласия. Советская историография нередко умалчивала или искажала их истинный образ».

Справедливости ради отметим, что периодическая переоценка деяний тех или иных исторических деятелей вообще характерна для нашей историографии, которая всегда четко реагируют на сиюминутную политическую конъюнктуру и быстро подстраивается под нее.

Что касается Кетлинского, то в исторической литературе первым обвинил его в контрреволюционности чекист М.С. Кедров, написавший в начале 30-х годов достаточно тенденциозную книгу «Без большевистского руководства: Из истории интервенции на Мурмане». Через несколько лет отличавшийся звериной жестокостью в обращении с арестованными Кедоров сам навсегда исчезнет в подвалах Лубянки. Но брошенные им семена попадут на благодатную почву. Эстафету Кедрова с его взглядом на Кетлинского, как на сугубо отрицательный персонаж советской истории примут в 1940—1950-х годах тогдашние ведущие историки революции и Гражданской войны В.В. Тарасов, И.С Шангин и Г.Е. Мымрин.

Историк К. Козловский, к примеру, о контрреволюционности Кетлинского писал так: «Их (очевидцев событий 1918 года в Мурманске. — В.Ш.) свидетельство прочно и незыблемо, что в деятельности Кетлинского в Мурманске есть много скрытых, закулисных и темных сторон». Но срытые, закулисные и тем более, темные стороны, на то они и темные, что о них никто ничего не знает. А раз не знает, то можно ли утверждать что-либо конкретно?»

Вот еще одно свидетельство, на этот раз бывшего матроса-аскольдовца Седнева, который, спустя сорок лет после смерти Кетлинского, в 1958 году утверждал: «Он (Кетлинский. — В.Ш.) был душой заговора против советской власти». Впрочем, бывший аскольдовец так и не привел ни одного доказательства существования этого заговора.

Один из самых активных «хулителей» Кетлинского ленинградский профессор В.В. Тарасов в середине 80-х годов утверждал о якобы имевшихся место планах К.Ф. Кетлинского организовать, помимо мифического заговора еще и некую тайную «морскую экспедицию» для вывоза царской семьи из России. Причем, объявляя свою информацию достоверной, Тарасов тем не менее никаких конкретных доказательств этому утверждению не приводил. При этом именно свою версию о попытке Кетлинского выкрасть Николая Второго Тарасов считал главным доказательством в обвинении Кетлинского в контрреволюционности!

Что касается меня, то я в версию профессора В.В. Тарасова нисколько не верю. Прежде всего, никогда и никто не публиковал хоть каких-то документов, подтверждающих утверждение ленинградского профессора. Кроме этого, Кетлинский никогда не был убежденным монархистом, чтобы бросаться в такую авантюру. К тому же каким образом он мог вообще организовать вывоз бывшего царя и его семьи из Тобольска или из Екатеринбурга? «Морская экспедиция», о которой говорил Тарасов, это, конечно, звучит красиво, но как реально добраться на кораблях до Тобольска? Ведь для этого надо было тайно пройти Баренцево и Карское моря, а также почти весь Иртыш, от низовий до верховий, а затем, выкрав царя, повторить опять же, в тайне от всех, этот же путь в обратном направлении!

И сегодня для выполнения столь серьезного плавания необходимы долгая и весьма серьезная подготовка, информация о ледовой обстановке, наличие судов ледового класса, опытной команды и огромные запасы топлива, не горя уже о многом остальном. Мог ли Кетлинский, находясь сам в весьма неопределенном положении в конце 1917-го, начале 1918 года, затевать столь грандиозное предприятие? Что касается «морской экспедиции» в Екатеринбург, то это выглядит еще фантастичнее.

Чтобы понять абсурдность утверждений Тарасова, стоит лишь посмотреть на карту России. Единственно, что мог бы теоретически сделать Кетлинский, это обещать организовать отъезд бывшего царя непосредственно из Мурманска. Но кто бы его туда ему привез? Да и зачем было везти царя в неблизкий Мурманск, когда его в случае успешной организации побега гораздо проще было вывезти из Архангельска?

История всех реальных попыток освобождения Николая Второго и его семьи в настоящее время уже достаточно хорошо изучена историками. При этом до сих пор никаких следов хоть какого-то участия в одной из них Кетлинского так и не обнаружено. Помимо этого, вспомним, что проблемы с вывозом царской семьи при активном противодействии уральских большевиков были даже у большевистских верхов в Москве.

Несмотря на полное отсутствие каких-либо реальных доказательств контрреволюционности Кетлинского, «последнее слово» в посмертной судьбе Кетлинского сказал главный идеолог истории Октябрьской революции академик Исаак Минц, чья точка зрения считалась в советское время истинной в последней инстанции. Приговор академика Минца был однозначен — Кетлинский являлся скрытым врагом советской власти.

Однако далеко не все были столь однозначного мнения о политических взглядах Кетлинского. Так, из рассказов Ф. Раскольникова известно, что в начале января 1918 года народный комиссар по морским делам Дыбенко, узнав на III съезде Советов, что Кетлинский виновен в расстреле четырех матросов на крейсере «Аскольд», приказал разобраться и наказать виновного. По заданию наркома тогда же были подобраны по этому делу материалы, находящиеся в делах Главного морского штаба, в частности, последнее обращение судового комитета крейсера «Аскольд» с жалобой на безрезультатность неоднократных заявлений команды о преступлениях командира и других офицеров корабля. Не дожидаясь результатов расследования, Дыбенко сразу же приказал арестовать Кетлинского, подписав соответствующую телеграмму в адрес председателей Мурманского Совдепа и Центромура. Раскольников, будучи заместителем наркома, по его словам, имел возможность более подробно разобраться с материалами следствия комиссии Аесниченко, а также начал выяснять обстоятельства этого дела у товарища председателя Центромура Ляуданского и начальника штаба гланамура Веселаго, находившихся в тот момент в Петрограде. Помимо этого, Раскольников навел справки относительно Кетлинского и у флотских офицеров, пользовавшихся доверием наркомата. Все они характеризовали Кетлинского как либерала, которого можно полезно использовать для разработки реформы и строительства Красного флота. В результате обсуждения вопроса по судьбе Кетлинского на заседании Морской коллегии Дыбенко вынужден был отменить свою телеграмму о его аресте, разрешив гланамуру возвратиться к исполнению своих обязанностей впредь до рассмотрения дела специальной следственной комиссией. В организации этой новой комиссии должен был принять участие и Раскольников. Однако в конце января 1918 года в Петрограде получили сообщение об убийстве Кетлинского и вся возня вокруг «дела крейсера «Аскольд» сразу же перестала всех интересовать.

Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Я поинтересовался (у Ф. Раскольникова. — В.Ш.) о том, каковы были предположения Коллегии в отношении судьбы Кетлинского. Раскольников ответил, что Коллегия приняла бы решение в зависимости от результатов следствия, но что он лично считал, что Кетлинский, безусловно, скомпрометирован своим прошлым, но что он быстро советизировался. Раскольников считал, что Кетлинского прежде всего необходимо убрать из Мурманска и использовать в аппарате наркомата по вопросам, связанными с реформами флота, и по организации системы обучения на флоте после перехода его на добровольческие начала… Я остановился обстоятельно на обстановке, при которой Раскольников высказал свое намерение отозвать Кетлинского из Мурманска. Он считал, что независимо от выводов следственной комиссии в феврале Кетлинский был бы отозван из Мурманска. Поэтому те, кто говорит о том, что если бы адмирал остался жив, то он активно содействовал бы белогвардейскому перевороту, не учитывают того, что ко времени этих событий в июле 1918 г. он был бы далеко за пределами Мурманского края».

Что и говорить, Кетлинский в должности гланамура был всего лишь «калифом на час», и судьба его, как военно-морского начальника, была уже предрешена. Несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было деяний против советской власти, ему все равно не доверяли и желали убрать из Мурманска как можно скорее. Впрочем, в той ситуации, которая складывалась на Мурмане в начале 1918 года, возможности Кетлинского были на самом деле не велики.

Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Я уверен, что если бы Кетлинский продолжал занимать должность гланамура, события протекли также и закончились бы интервенцией. Кетлинский, не удалив союзный флот осенью 1917 г., не смог бы парализовать его деятельность весной и летом 1918 г. Преобладающее превосходство в силах осталось бы за союзниками — интервентами. Предполагать, что Кетлинский мог бы договориться с англичанами или протестовать, используя свой авторитет, нельзя, так как интервенция была проведена распоряжением свыше и за местным союзным командованием оставались только вопросом тактики обмана и вмешательства, а не решение вопроса, быть или не быть интервенции. Остается открытым вопрос о том, как бы отнесся Кетлинский к распоряжениям Советского правительства о выражении союзникам протеста и даже вооружении сопротивления при попытке высадки войск? В данном случае каждый исследователь должен ответить, что он не знает, как поступил бы Кетлинский. С одной стороны, известно, что гланамур считал своим долгом выполнять приказы, а не обсуждать их, кроме того, со дня его смерти прошло полгода, за которые могло бы многое измениться. Можно отметить, что Кетлинский приносил большие жертвы: он пережил без единой жалобы суд команды на корабле, следствие комиссии Лесниченко, вопросы о реорганизации штаба в Центромуре, угрозы «непримиримых», наконец, арест и перспективу нового следствия, в то же время все активнее и активнее участвовал в работе демократических организаций, боролся, как умел, за сохранение боеспособности флотилии. Эти переживания очищали его старорежимную идеологию и могли привести к полной советизации, как это произошло со многими офицерами царской армии и флота. Таков мой вывод об этом грешном человеке. Морская коллегия при существенной поддержке Самохина и Раскольникова оформила семье Кетлинского пенсию, как семье военного моряка, погибшего на посту».

Грустно, но выдвиженцы Колчака даже после смерти Кетлинского продолжали мстить за «обиды» своего шефа его семье. Так, любимец Колчака контр-адмирал Л.Л. Иванов, переведенный им с Балтики на Черное море, а во время Гражданской войны ставший начальником штаба флотилии Северного Ледовитого океана, осенью 1919 года вспомнил о вдове бывшего конкурента Колчака и приказал командиру Мурманского порта капитану 1-го ранга Дарагану: «Предложите вдове Кетлинской выехать на юг и предупредите ее о выселении из квартиры». Практически это был приказ выбросить женщину с двумя маленькими дочерьми на улицу. Однако порядочные флотские офицеры в Мурманске все же еще были, и тот же Д.И. Дараган отказался выполнить распоряжение своего начальника, доложив: «Кетлинская зарабатывает уроками всего 121 руб. в месяц.

Переезжать в Крым, не зная имущественной обстановки, из-за детей пока не желает. Лишена всяких денежных средств». Лишь после этого контр-адмирал Иванов оставил вдову Кетлинского в покое.

При этом Ольга Леонидовна Кетлинская оставила о себе в Мурманске самую светлую память. Именно она была организатором первого мурманского литературно-художественного кружка, первых благотворительных вечеров, городской публичной библиотеки и первого детского сада-приюта. При этом, несмотря на смерть мужа, она по-прежнему активно продолжала заниматься общественной работой.

Единственной последовательной и бескомпромиссной защитницей памяти контр-адмирала Кетлинского, как человека, принявшего советскую власть и павшего за ее идеалы, стала его дочь, Вера Казимировна Кетлинская.

Заняв к 50-м годам XX века весьма высокое место в писательской иерархии, Вера Кетлинская начала компанию по посмертной реабилитации своего отца. Кетлинская стремилась доказать, что ее отец искренне сотрудничал с советской властью и никогда не был ее врагом, а его убийство стало делом рук английской контрразведки и офицеров-контрреволюционеров.

В своей книге «Вечер. Окна. Люди» В. Кетлинская приводит в защиту своего отца высказывания участников событий на Мурмане в 1917—1918 годах. Так, она случайно нашла Т.Д. Аверченко, бывшего начальником контрразведки Мурманского укрепрайона и одновременно секретарем уездкома РСДРП (б) в 1920—1922 годах A.M. Ларионов сам нашел ее и, по словам Кетлинской, написал ей: «Вы обязаны рассказать правду о своем отце и о мурманских событиях, вы же знаете отца и лучше других можете понять его!» Ветеран, по словам В. Кетлинской, буквально потребовал от нее, чтобы дочь вступилась за правду об отце.

Впрочем, позднее Т.Д. Аверченко сам написал воспоминания, где тепло отозвался о контр-адмирале Кетлинском и закончил их следующими словами: «Я взялся на старости лет (мне уже 75 лет) за перо, чтобы помочь историкам в восстановлении истины, снять незаслуженные обвинения с сотен людей: контр-адмирала Казимира Филипповича Кетлинского, обвиненного в двурушничестве, измене Родине и в организации помощи интервентам. С десятков подлинных большевиков из Мурманского Совета, Совжелдора, Центромура, которых историки не только забыли, но и оклеветали, зачислив в эсеров и подсобников интервентам. Нужно навести порядок в историческом хозяйстве Мурманска. Мы тогда были молоды, полны сил и энергии и все, что имели, отдавали, как могли и умели, на борьбу за власть Советов».

В. Кетлинской пришлось нелегко, так, первые же выступления в защиту отца сразу привели к многочисленным жарким дискуссиям среди ленинградских писателей. К этим дискуссиям вскоре подключились историки и партийные деятели.

В.К. Кетлинская откровенно признавалась: «В своем отношении к отцу я пережила разные периоды. Был период, когда я считала просто, что, поскольку он офицер, дворянин, контр-адмирал, я ставлю на нем крест и отрекаюсь от него. Был такой период. Когда я выросла и поумнела, я стала разбираться, что же здесь правильного…»

Честность Веры Кетлинской и ее настоящее мужество не могут не вызывать уважения. В письме к мурманскому краеведу Е.А. Двинину Вера Кетлинская писала: «Я выдержала большую борьбу, очищая… имя (отца. — В.Ш.) от клеветы, мне удалось доказать, что никакой контрреволюционной деятельности он не вел, но пробить это в печать пока не удалось, историки чрезвычайно неохотно пропускают критику друг друга, охраняя честь мундира, но брешь уже пробита, это уже хорошо, хоть повторять не будут…»

Борьба за реабилитацию имени отца стоила Кетлинской немало сил и нервов. Писатель Федор Абрамов, выступая в Ленинграде, прямо говорил по этому поводу: «Кетлинскую в течение очень длительного времени… просто травят в нашей организации».

Масла в огонь подлил, возможно, сам того до конца в то время не понимая, и B.C. Пикуль, написавший исторический роман «Из тупика», посвященный перипетиям установления советской власти на Севере. Одним из главных действующих лиц романа стал некий контр-адмирал Кирилл Фасгович Ветлинский, в котором читатель без особого труда мог узнать Кетлинского. А так как научным консультантом и рецензентом романа выступил доктор исторических наук В.В. Тарасов, то, естественно, что Пикуль высказал в книге именно его точку зрения на личность Кетлинского.

Заметим, что в первоначально Пикуль, судя по всему, не очень-то хотел делать из своего Ветлинского (Кетлинского) контрреволюционера, за что тут же получил нагоняй. Консультировавший Пикуля известный в то время историк революционного Севера В. Тарасов сразу же указал молодому писателю на ошибочность его трактовки образа Ветлинского (Кетлинского): «Вы, Валентин Саввич, допускаете в книге ряд противоречий в оценке Кетлинского. Правильно показываете его в период службы царю и Временному правительству как сатрапа, а при советской власти он у Вас выглядит как лояльный новой власти человек. Но этот человек был душой заговора против советской власти, он создал контрреволюционный штаб главнамура, в котором все — от писаря до генерала — были белогвардейцами. А он у вас или в тени, или даже лояльный человек».

Судя по всему, после последовавший критики автор переписал образ адмирала так, как ему было рекомендовано.

Что касается Веры Кетлинской, то маститая писательница тут же записала молодого Валентина Пикуля в свои личные враги. Любопытно, что свои первые шаги в литературе Пикуль делал в литературном кружке именно под руководством Кетлинской. Защищая своего отца, она писала, что Пикуль «умудрился сочинить роман, опираясь на ошибочные книги». К этому времени дочь адмирала уже руководила Ленинградской писательской организацией. Поэтому она сразу же поставила вопрос об исключении Пикуля из Союза писателей СССР. «Спасибо Виктору Конецкому, который был на том собрании и сказал, что это всех вас надо исключить из Союза писателей, а не Пикуля», — вспоминал позднее Валентин Пикуль.

Впрочем, понимая, что Кетлинская в своей борьбе против него пойдет до конца, Пикуль был вынужден покинуть родной Ленинград и перебраться навсегда в Ригу. Таким образом, в каком-то смысле и Валентина Саввича можно считать еще одной жертвой «тулонского дела»…

В 1974 году Вера Кетлинская написала и издала книгу «Вечер. Окна. Люди», посвященную своему отцу. Основная идея книги была все та же — о реабилитация его имени.

Историк Федоров пишет: «Изданию книги (имеется в виду книга «Вечер. Окна. Люди». — В.Ш.) предшествовала публикация отрывка из нее в «Литературной газете» 10 сентября 1969 года. В ответ на эту публикацию в Ленинградский обком КПСС пришло коллективное письмо, подписанное пятью ленинградскими писателями — Н. Брыкиным, А. Сапаровым, А. Решетовым, И. Авраменко и Ю. Помозовым В этом письме Вера Кетлинская обвинялась в сознательной подтасовке исторических фактов, в желании «перекрасить» своего отца — из «карателя и палача» в революционера. Вместе с тем авторы задевали профессиональную писательскую деятельность В. Кетлинской, обвиняя ее в «демагогических выступлениях» и «заигрывании с фрондерски настроенными молодыми писателями». Почти одновременно в Ленинградский обком партии пришло еще одно письмо аналогичного содержания от давнего оппозиционера В. Кетлинской члена Союза писателей Г. Мирошниченко, предложившего назначить «авторитетную комиссию, которая восстановит историческую правду». Созданная по приказу Ленинградского обкома партии очередная «комиссия» (под председательством В.Н. Кукушкина) по расследованию «дела Кетлинского», изучив многочисленные материалы, в своих выводах оказалась весьма лояльной и к самому адмиралу, и к его дочери: «Вопрос о реабилитации Кетлинского поднимался уже пятьдесят лет назад, — говорилось в заключении комиссии. — Можно было давным-давно расставить все точки. Но несложный вопрос запутали некоторые историки, а затем к этому подключилась и группа писателей». 8 июня 1970 года на объединенном заседании партийного бюро и партийной части секретариата Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР, выслушав заключение комиссии по делу Кетлинского, некоторые писатели выразили свой протест. Один из авторов коллективного письма, Н. Брыкин предложил аннулировать заключение комиссии, передав дело Кетлинского «для решения в Институт Маркса— Ленина при ЦК КПСС или в Институт истории Академии наук СССР». Другой автор коллективного письма поэт А. Решетов, также не согласившись с мнением комиссии, сказал: «В молодости я попал в Мурманский край — на Хибинскую стройку, естественно, многое узнал от старых северян, рассказывавших мне то, что памятно им, дававших мне хранившиеся у них книги о своем крае, фотографии. Теперешняя попытка Кетлинской ревизовать историю, опрокинуть такие авторитетные свидетельства, как книга старого большевика Кедрова, никак не согласуется с ее риторическими заявлениями о верности правде». Припомнил А. Решетов и попытку В. Кетлинской защитить «крамольного» А. Солженицына на 4-м Всесоюзном съезде писателей. Впрочем, на собрании присутствовало немало сторонников Веры Кетлинской. В ее защиту выступали Ф. Абрамов, Д. Гранин, Ю. Рытхэу и другие. Любопытно, что за бывшую комсомолку и активную коммунистку выступили прежде всего те, кто много лет спустя переметнется в лагерь либералов и также с пеной у рта будут петь хвалу уже другим кумирам, делая все возможное для развала СССР. Таковы парадоксы истории…

Чем больше разгоралась дискуссия, тем яснее становилось, что «дело Кетлинского» выявило глубокий разлом в среде ленинградской творческой интеллигенции начала 70-х годов. Хорошо просматривалась борьба старого и нового подхода в оценке окружающей действительности, в отношении к личности и творческому труду. На выступлениях сказывались и результаты, принесенные хрущевской «оттепелью», и последствия первых «заморозков». Вовлечение писательского цеха в решение сугубо историко-научной проблемы было следствием политизации гуманитарного пространства в СССР. Не случайно представлявший научные круги профессор В.В. Тарасов как-то заметил, что вопрос о Кетлинском «перерос рамки малой научной дискуссии, он становится большим политическим вопросом». Но в то же время заметно и неприятие такого положения со стороны отдельных писателей, которые прямо говорили о своей некомпетентности в области исторических наук и необходимости предоставить решение этих вопросов ученым Вместе с тем за раздумьями о судьбе покойного адмирала на кон ставились отнюдь не частные вопросы: о возможности плюралистического понимания истории, альтернативах исторического процесса, необязательности классовой доминанты при рассмотрении событий революционного прошлого, автономности науки от политики, порочности принятой некогда установки об отказе детей от своих родителей, если последние принадлежали к лагерю политических противников.

В 60-е годы в процесс поиска новых исторических подходов активно включилась провинция. Стараниями местных историков — М.И. Шумилова из Петрозаводска, А.А. Киселева и Ю.Н. Климова из Мурманска — были обнаружены доказательства несостоятельности принципиальных утверждений историографии в отношении революции на Севере вообще и адмирала К.Ф. Кетлинского, в частности, что помогло снять ярлыки со многих участников тех событий и заложить основы новой научной концепции. Но и после того, как эти старания были подвергнуты критике в партийной печати, процесс переосмысления прошлого и себя самих уже необратимо продолжал пробивать себе дорогу в жизнь».

Достаточно неоднозначно был выведен в романе «Из тупика» и старший лейтенант Г.М. Веселаго, который предстает перед читателями в образе старшего лейтенант Басалаго. Увы, в отличие от реального храброго и инициативного патриота Веселаго, его литературный образ получился в определенной мере гротесковым Басалаго — нагл и беспардонен, он хитер и подл. Именно он умело манипулирует контр-адмиралом Ветлинским (литературный образ Кетлинского), интригует в Мурманском совете, плетет бесконечные интриги и заговоры, думая только о своей особе, но не о Родине, и даже устраивает покушение на самого себя. Честно говоря, зная творчество зрелого В. Пикуля, я не думаю, что в глубине души он был согласен именно с такой трактовкой образа Веселаго (а вместе с ним и Кетлинского). Но таковы были правила игры в то время, и все исторические персонажи, кто так или иначе не вписывался в параграфы «Краткого курса ВКП (б)», автоматически объявлялись врагами и партии и советской власти. А потому молодой начинающий писатель Пикуль просто не мог в то время написать правду о героях своего романа.

Сегодня мы, увы, не можем привести точку зрения самого Валентина Саввича Пикуля по данному вопросу. Однако у нас есть уникальная возможность узнать точку зрения его вдовы Антонины Ильиничны, которая уделила истории противостояния своего супруга с Верой Кетлинской довольно значительное место в своих воспоминаниях о муже «Валентин Пикуль. Слово и дело великого романиста» («Вече», 2013 г.).

Она пишет: «События, освещенные в романе (имеется в виду роман «Из тупика». — В.Ш.), связаны с установлением советской власти на Севере, в местах, где в годы Второй мировой войны воевал, автор. Видимо, это обстоятельство придает персонажам повествования рельефность в описании и почти осязаемость.

Многие страницы романа посвящены крейсеру «Аскольд», прекрасному боевому кораблю, который начал боевую службу в Дарданелльской операции, избороздил три океана и четырнадцать морей, не имея вестей с родины два года. Наконец, прославленному крейсеру приказано следовать в Тулон — встать на ремонт. Провокационный взрыв на крейсере приводит к смене командира: Иванова 6-го заменяют адмиралом Ветлинским, с ведома которого расстреливают четырех матросов «Аскольда», а 113 членов команды отправляют в арестантские роты».

«Так встретил «Аскольд» весть о Февральской революции. Гонимый Тулоном и английскими портами, оставшись с половиной офицерского состава (другая скрылась на берегу, испугавшись революции), крейсер идет в долгий рейс на родину, в Мурманск… Здесь, на отшибе, Россия обрывалась в океан. Здесь тогда был тупик. И вот о том, кто и как завоевывал выход из тупика — не только по карте, но и из тупика жизни, — и написан роман Пикуля», — рецензируя роман, пишет Раиса Мессер.

Автору удались многие образы романа: симпатичен образ инженера-путейца Аркадия Небольсина, начальника дистанции на железной дороге, честного и порядочного человека, жизнь которого наполнена борьбой против разного рода мерзавцев и негодяев. Его убеждение: «Надо оставаться честным патриотом России даже в самом поганом месте». Но жизнь неминуемо втягивает его в политическую борьбу.

Запомнились читателям и несгибаемые большевики, Самокин и Павлухин с крейсера «Аскольд», а среди вымышленных лиц с наибольшей детализацией очерчена линия жизни самого молодого героя романа — аскольдовского мичмана Женьки Вальронда, унаследовавшего некоторые черты характера от самого Пикуля и которому автор явно симпатизирует. Этот герой как бы вбирает в себя мысли создателя, его наблюдения, переживания, вместе с которым писатель проживает жизнь.

Пикуль считал роман «Из тупика» одной из своих писательских удач, этот вывод подтвердили и многие читатели, но официальная оценка романа не была столь однозначной и благожелательной. Напротив, после выхода книги имя автора на продолжительное время исчезло со страниц печати и было не упоминаемо.

В очерке о Валентине Пикуле, написанном в 1969 году, критиком Раисой Давыдовной Мессер справедливо отмечалось: «О нем нет критических статей, существуют лишь краткие рецензии на его первую книгу. А между тем им опубликовано уже пять произведений, четыре из которых — исторические романы…»

Что же произошло? Попытаемся заглянуть в творческую лабораторию писателя.

По имеющимся в архиве документам, приходим к выводу, что дело по роману «Из тупика» приняло большую масштабность, имя писателя перекочевало в кулуары писательских организаций, на трибуны конференций, в кабинеты обкомов и даже значительно выше — в ЦК КПСС, к секретарю П.Н. Демичеву и в Институт марксизма-ленинизма.

А эпицентром «словесного фехтования» стал на всех уровнях адмирал Кетлинский, выведенный в романе-хронике Пикуля под фамилией Ветлинский.

Флагманом оппозиции против Пикуля выступала дочь адмирала — Вера Кетлинская, стоявшая в то время у «руля» правления в Ленинградской писательской организации, опубликовавшая в журнале «Новый мир» свои воспоминания «Вечер. Окна. Люди», в которых «подкрасила» портрет отца в революционный, красный, цвет. Кетлинская защищала родовую честь, а все шишки злой критики сыпались на голову писателя. Впрочем, «шишки» на голову Пикуля сыпались и справа, и слева.

В своих доброжелательных консультационных замечаниях профессор В.В. Тарасов, к тому времени около тридцати лет занимавшийся исследованием интервенции и Гражданской войны на севере России, писал Пикулю:

«Вы, Валентин Саввич, допускаете в книге ряд противоречий в оценке Кетлинского: правильно показываете его в период службы царю и Временному правительству как сатрапа, а при советской власти он у вас выглядит как лояльный новой власти человек. Но этот человек был душой заговора против советской власти, он создал контрреволюционный штаб Главнамура, в котором все — от писаря до генерала — были белогвардейцами. А он у вас или в тени, или даже лояльный человек».

Так кто же такой К.Ф. Кетлинский? Сатрап с «Аскольда» или дисциплинированный офицер, прогрессивная личность? Удивительно, но факт: роман Валентина Пикуля стал поводом к тому, чтобы по этому вопросу спустя полвека в схватку вступили потомки враждующих сторон.

Свою точку зрения отстаивали участники революционных событий на Севере, доказывая, что Кетлинский участвовал в заговоре против советской власти.

Эту точку зрения поддерживал и академик Кедров, автор книги «От Тулона до Мурмана», и ряд историков и литераторов, но, главное, те, кто знал Кетлинского по Мурману. К. Козловский, участник тех событий, писал автору «Из тупика»: «…В деятельности Кетлинского в Мурманске есть много скрытых, закулисных и темных сторон, о которых Вера Казимировна предпочитает умалчивать, а говорить о том, что ей выгодно».

Матрос-аскольдовец Седнев спустя сорок лет после смерти Кетлинского скажет о нем «Он был душой заговора против советской власти».

В письме автору романа читатель прислал четверостишие:

В другом письме участника Гражданской войны читаем: «Еще живы те, которые знают, кто фактически виновен в расстреле четырех матросов в Тулоне — фигура командира крейсера Кетлинского, сменившего Иванова 6-го была достаточно известна как махрового монархиста».

Точка в этом затянувшемся споре была поставлена документальными источниками.

Архивные документы подтверждают, что новый командир корабля (К. Кетлинский), прибывший на корабль с целью разгрома революционного движения на крейсере, активно участвовал в подборе состава суда, не раздумывая, утвердил приговор на расстрел четырех матросов: «Представленный мне на конинформацию приговор суда особой комиссии по делу о взрыве на крейсере «Аскольд»… я в силу предоставленного мне права… утверждаю.

Приговор предлагаю привести в исполнение в законный срок — немедленно» (ЦГА ВМФ. Ф. 565. Оп. 1. Д. 27. Л. 156-161).

Роман «Из тупика» вызвал такую богатую почту, что впору писать новое исследование. Остановлюсь на нескольких штрихах из писем читателей.

«Почти 60 лет своей жизни я посвятил морю, флоту и кораблям и сейчас тесно связан с судостроением. Поэтому перед моими глазами и при непосредственном участии происходили многие события, относящиеся к нашему флоту и особенно — к созданию военно-морского и транспортного флота… Ваши романы «Океанский патруль», «Из тупика» я читал и перечитывал и, как моряк и кораблестроитель, ценю очень высоко…» — писал Анатолий Александрович Моисеев из Ленинграда в 1974 году.

Из Северной Атлантики, из Дэвилова пролива с борта МБ-0451 пришло письмо от моряка и историка по образованию Петра Семкова: «Ваш роман «Из тупика» повлиял на мою отметку в дипломе по истории СССР советского периода. Я в то время учился на историческом факультете Мурманского пединститута и во время экзамена поспорил с заведующим кафедрой А.А. Киселевым по поводу исторического образа Кетлинского. Киселев был солидарен с Верой Кетлинской, которая считала своего отца «первым коммунистом на Мурмане»… Я отстаивал Вашу точку зрения по тулонскому инциденту и до сих пор считаю ее правильной…»

…Буря возмущений прокатилась и в Ленинградской писательской организации, на учете в которой Пикуль состоял, разделив «инженеров человеческих душ» на два враждующих лагеря. Писатель Николай Кондратьев из Ленинграда сообщает об одном инциденте:

«Прошлое партийное собрание было весьма бурным Выплыл… Казимир Кетлинский и рукой Александра Васильевича Грина влепил пощечину Илье Авраменко, который критиковал именитого писателя за явно пролитую слезу по адмиралу-палачу — при разборе конфликта Кетлинской и пяти правдоборцев.

Все это очень скверно, и я принял меры, чтобы примирить двух моих друзей-Александр Решетов, бичуя Кетлинского, сказал о тебе, как о выдающемся русском писателе… Так что столби! Столби литературный путь свой…»

Но не будем больше смаковать «негатив». Негативное надо уметь дозировать. Сплошное охаивание убивает веру, жизнь без которой не имеет смысла. Это твердо усвоил Валентин Саввич.

…И жизнь расставила все на свои места. Забегая вперед, скажу, что в 1987 году Пикуль был удостоен литературной премии Министерства обороны за роман «Из тупика…»

Как представляется, в настоящее время можно считать, что после 1991 года закончилась эта «гражданская война историков». Оглядываясь назад, думается, что в споре о роли Кетлинского в событиях 1917 года, по существу, правы были обе стороны. Кетлинский, как подавляющее большинство офицеров старой армии, по убеждениям был, конечно, ближе к монархистам и республиканцам, чем к радикалам-большевикам. Но это вовсе не значит, что он обязательно пошел бы за своим заместителем, лейтенантом Веселаго в сторону белого движения, возглавляемого его личным врагом Колчаком. Не меньшие основания у него были следовать за своим спасителем Беренсом, служившим, как мы знаем, верой и правдой советской власти.

Показательный момент, в Мурманске никогда не было, и в обозримом будущем вряд ли появится улица Кетлинского, зато улица Аскольдовцев имеется. Уж не в честь ли тех, кто убивал адмирала выстрелами в спину?

В целом же Казимира Филипповича Кетлинского можно считать значительной политической фигурой в революционных событиях 1917—1918 годов, стоящей в одном ряду с подавляющим большинством флотских офицеров, бывших честными патриотами России и флота. В том, что именно Кетлинский, как и его балтийский коллега Щастный, стали одними из первых трагических жертв начинающейся Гражданской войны, есть свой трагическо-логический смысл. Оба флагмана пытались остаться вне политики, вне революции и вне братоубийственной бойни и именно потому оба были сразу же сметены всесокрушающим валом тотального террора.

Как мне видится из сегодняшнего дня, взявшись в начале 60-х годов за крайне рискованную тогда тему нюансов установления советской власти на Мурмане, Валентин Саввич Пикуль уже изначально был обречен на печальные последствия для себя. Если на минуту представить, что в своем романе «Из тупика» он вывел бы образ адмирала Ветлицкого как человека честного и предельно лояльного большевистским идеям, то немедленно попал бы под уничижительный огонь официальных историков того времени, в распоряжении которых была вся партийная идеологическая машина. Дело в том, что профессора от советской истории 60-х годов рассматривали события на Мурмане в 1917—1918 годах исключительно с точки зрения марксистко-ленинской теории классовой борьбы, в которой не существовало полутонов, а были лишь «свои» и «враги». Так как К.Ф. Кетлинский объективно не мог до конца считаться «своим», следовательно, он автоматически переходил в категорию «врагов», со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В этом случае молодого писателя просто бы уничтожили. А знаменитый роман, скорее всего, вообще бы не вышел из печати. В лучшем случае, он появился бы только в конце 80-х годов. Что касается Веры Кетлинской, то она, как всякая любящая дочь, также не могла быть до конца объективной.

Как мне кажется, все же Валентин Саввич относился к своему герою Ветлицкому куда более тепло, чем это ему приписывают хулители романа Перечитайте еще раз внимательно роман «Из тупика», и перед вами предстанет образ Ветлицкого как образ высокопрофессионального флотского офицера, отчаянно ищущего свой личный путь в служении Отечеству и флоту в условиях революции и надвигающейся гражданской бойни. Автор явно сочувствует своему герою, откровенно противопоставляя мечущегося либерала Ветлицкого откровенному монархисту Веселаго. Увы, эта отчаянная попытка В.С. Пикуля обозначить литературный образ Кетлинского в рамках если не большевистских, то хотя бы демократических, к сожалению, никем так и не была замечена. Почему-то все исследователи творчества Пикуля игнорируют и тот факт, что писатель вообще первым прикоснулся к реалиям непростых событий на Мурмане в 1917—1918 годах, впервые рассказав читателю о Кетлинском, имя которого (как и имя ею вечною соперника Колчака) вообще было до той поры под запретом. Уже одно это стоит многого!

Официальных историков не удовлетворила недостаточная контрреволюционность Ветлицкого в романе «Из тупика». Дочь адмирала, наоборот, возмутила его недостаточная революционность в том же романе. Истина, как известно, в большинстве подобных случаев лежит где-то посередине. Поэтому я придерживаюсь твердого мнения, что именно образ, созданный на страницах романа B.C. Пикулем, видимо, больше всего и соответствует реальному Казимиру Филипповичу Кетлинскому.

На страницах этой книги я постарался проследить жизненный и служебный путь этого весьма незаурядною человека, немало сделавшего во славу Отечества. Не его вина, что он оказался ввергнут вместе со всей страной в водоворот революции и стал одной из ее жертв. В чем-то мой герой искренне заблуждался, в чем-то просто ошибался, но в одном я абсолютно уверен — контр-адмирал Кетлинский был настоящим патриотом Отечества, положившим на его алтарь свою жизнь. Мир его праху!