Тем временем известие о мятеже на броненосце «Потёмкин» достигло столицы. 15 июня управляющий Морским министерством получил из Севастополя от временно исполнявшего должность главного командира вице-адмирала Кригера (вице-адмирал Чухнин в это время был вызван в Петербург) срочную шифровку: «Вместо телеграммы командира посланного в Тендру с комиссией для опытов стрельбы броненосца „Потёмкин“ сейчас получил телеграмму от командующего войсками о приходе броненосца в Одессу и о полном бунте команды на нём. Посылаю два броненосца с минным крейсером и миноносцами под командой контр-адмирала Вишневецкого с полномочиями принять меры, какие потребуют обстоятельства».

Управляющий министерством адмирал Авелан немедленно поспешил с докладом к Николаю II. На докладе царь наложил следующую резолюцию: «Где находится главный командир? Уверен, что ему удастся справиться с бунтом и жестоко наказать возмутившуюся команду». При этом он подчеркнул слова «уверен» и «жестоко наказать». Вечером Николай Второй направил телеграмму командующему Одесским военным округом с требованием «принять немедленно самые жестокие и решительные меры к подавлению восстания как на „Потёмкине“, так и среди населения порта». В свой дневник царь записал: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца „Князь Потёмкин Таврический“ взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе! Просто не верится!»

Отъезд в Севастополь вице-адмирала Чухнина был задержан до получения указаний от управляющего морским министерством, аудиенции у императора и у генерал-адмирала. В тот же день, 15 июня, шифрованной телеграммой управляющего морским министерством вице-адмиралу Кригеру было приказано срочно идти «со всей эскадрой и минными судами» в Одессу, тотчас же предложить команде броненосца сдаться и, если последует отказ, «немедленно… дабы не дать возможности „Потёмкину“ успеть открыть огонь по городу и судам, потопить броненосец двумя минами миноносцев… Спасающуюся команду „Потёмкина“, если будет сопротивление, расстреливать».

Одновременно управляющий морским министерством направил срочную телеграмму старшему флагману Черноморской флотской дивизии вице-адмиралу Кригеру: «Следуйте немедленно со всей эскадрой и минными судами в Одессу. Предложите команде „Потёмкина“ покориться, если получите отказ, то немедленно потопите броненосец двумя минами с миноносцев, которые приготовить раньше, дабы не дать возможности „Потёмкину“ успеть открыть огонь по городу и судам. Спасающуюся команду „Потёмкина“, если будет сопротивляться, расстреливать, а остальных сдавать командующему войсками для заключения под стражу».

Утром 16 июня командующий Черноморским флотом вице-адмирал Чухнин, находившийся в Петербурге, был вызван к царю для личной беседы. Содержание её неизвестно. Вероятно, царь настаивал на скорейшем подавлении мятежа. Затем Чухнин сразу же выехал на Черноморский флот. В тот же день Севастополь, Николаев и Эриванская губерния были объявлены на военном положении.

Телеграмма Севастопольского градоначальника товарищу министра внутренних дел, 16 июня 4 ч. 30 м. дня: «В введении военного положения необходимости нет. Наружное настроение команд флота, оставшихся в Севастополе до тысячи человек, по моим наблюдениям опасений не внушает. Внутреннее же неизвестно. Остальные в плавании с адмиралом Кригером. По отношении первых приняты меры. Откликов событий в Одессе не замечается. Организованный наружный надзор градоначальства ослаблен беспричинным выбытием в Херсон прибывших казаков, возвращение коих необходимо. Нежелательное прибытие команды „Потёмкина“ в Севастополь вызовет неизбежное общение гражданами и сочувствие находящихся городе морских команд. Этот случай может вызвать необходимость временного введения положения усиленной охраны».

Вице-адмирал Кригер начал срочно готовить эскадру к походу. Он требует от начальника учебного отряда срочно отослать в распоряжение младшего флагмана эскадры контр-адмирала Вишневецкого четыре «самых исправных миноносца». С кораблей списали на берег часть неблагонадёжных матросов. Например, с «Георгия Победоносца» списали 22 человека. По воспоминаниям матроса Волгина, на броненосце «Двенадцать Апостолов» «сознательных матросов» осталось 5–7% от всей команды. В Севастополе решено было оставить лишь наиболее старые броненосцы «Чесма» и «Екатерина II». Одновременно весь учебный отряд под началом контр-адмирала Писаревского переходит из Камышёвой бухты на севастопольский рейд, чтобы прикрыть вход в бухту от возможного прорыва «Потёмкина».

Во втором часу ночи 16 июня, закончив спешную приёмку боеприпасов, воды и топлива, в море выходит передовой отряд контр-адмирала Вишневецкого. В кильватерной колонне курсом норд-вест 49° идут эскадренные броненосцы: «Три Святителя», «Георгий Победоносец», «Двенадцать Апостолов», минный крейсер «Казарский» и миноносцы № 255, 258, 272, 273. По расчётам Кригера, следуя 12-узловой скоростью, отряд должен подойти к Одессе около 15 часов 30 минут 16 июня. Когда севастопольские равелины остаются далеко за кормой, команды кораблей строятся на шканцах и им объявляется о цели похода, зачитывается приказ вице-адмирала Кригера. «Я со своей стороны, — объявил он в приказе, — совершенно не имею в виду нападать на „Потёмкин“ вооружённою силою и тем увеличивать срам, и приму все меры благоразумия к миролюбивому прекращению беспорядков, что уменьшит вину команды „Потёмкина“ и ослабит ей наказание». Все выглядели подавленными: и матросы, и офицеры.

Однако Вишневецкий решил сразу не идти к Одессе. По-видимому, он не хотел оказаться у Одессы вечером, когда в наступающей темноте можно было упустить «Потёмкин». Подход к Одессе был им вполне логично отложен до следующего утра. Поэтому Вишневецкий дошёл до Тендры, где на ночь встал на якорь, приказав выдвинуть на двадцать миль три линии дозоров из миноносцев, а два миноносца отправить на разведку к Одессе. При этом корабли находились в полной готовности к бою с погашенными огнями и давлением во всех котлах. На кораблях Вишневецкого усиленно готовились к возможному завтрашнему бою.

До сих пор историками не изучен вопрос об избранной мятежниками тактике встречи правительственной эскадры. Фельдман в своих мемуарах пишет, что он предлагал остановить её на горизонте, передав приказ стать на якорь, затем послать миноноску для ареста офицеров, а встретив отказ, открыть огонь по кораблям. При этом ему возражали другие члены комиссии во главе с Березовским. Они были уверены, что эскадра первой не будет стрелять в «Потёмкин», а если только «Потёмкин» откроет огонь, то тогда и эскадра его тоже откроет. Каким был итог совещания, неизвестно, вполне возможно, что никаким. В своих воспоминаниях Березовский почему-то обошёл этот немаловажный вопрос молчанием. Поручик Коваленко и матрос Перелыгин в своих воспоминаниях пишут, что настаивали на неоткрытии огня. Фельдман же утверждает, что прошло его предложение, хотя впоследствии он якобы и понял его ошибочность. Кроме всего прочего, Фельдман и Березовский якобы придумали особую «военную хитрость»… вызвать на борт адмирала. «Комиссия рассчитывала, — вспоминал Фельдман, — что это требование вызовет негодование адмирала и заставит его отдать приказ стрелять по „Потёмкину“, что неизбежно должно было вызвать восстание на кораблях эскадры». Удивительно, но Фельдман, сам того не понимая, хвастается придуманной им провокацией!

По воспоминаниям Коваленко и показаниям врача Галенко, комиссия решила начать бой только в случае явно враждебных действий эскадры, а если исход боя окажется роковым для «Потёмкина», взорвать броненосец и погибнуть вместе с ним. «Такое решение, — рассказывает Коваленко, — сейчас же было сообщено всей команде, которая единодушно одобрила его». В последнем я весьма сомневаюсь, желания погибать за идеи революции команда «Потёмкина» не выказывала ни в прошлом, ни тем более в будущем. Могли быть красивые слова, но не более того. О настроении потёмкинцев перед возможным боем лучше всего говорят факты, а они таковы. Серьёзный инцидент произошёл со старшим врачом «Потёмкина» Галенко, который в преддверии возможного боя с эскадрой вместе с санитарами перебрался на портовое судно «Веху» и забрал с собой все медикаменты. Доктора и медикаменты вернули силой. Историки признают и тот факт, что перед выходом в море сверхсрочники-кондукторы попробовали вызвать панику среди новобранцев, но их попытки успеха не имели. Таким образом, можно говорить о начале достаточно серьёзных волнений в команде и её окончательном разделении на тех, кто не желал продолжения мятежа — часть команды во главе с кондукторами, и другую часть во главе с Матюшенко и его одесскими подельниками.

И. Лычёв вспоминает: «Было решено не открывать огня первыми. И это решение, явившееся следствием нашей общей неправильной тактики, было ошибочно». На самом же деле это было, вероятно, одно из немногих вполне разумных решений, принятых на «Потёмкине» за все дни мятежа.

Днём раньше на «Потёмкин» прибыл некий социалист Лазарев, которому Фельдман с Березовским поручили следить за действиями прапорщика Алексеева, чтобы не допустить предательства с его стороны. Однако перед самым выходом в море Лазарев (историками он считается членом Одесского комитета большевиков) отпросился на берег и обратно на броненосец уже не вернулся. Таким образом, прапорщик Алексеев оказался без соглядатая. Перед выходом в море прапорщик Алексеев загодя отказался командовать кораблём в случае боя. Он заявил, что болен, просил отправить его на берег. Но Матюшенко силой заставил Алексеева идти в боевую рубку, пригрозив расправой.

Ранним утром на «Потёмкине» перехватили радиограмму: «Ясно вижу. „Ростислав“», потом ещё одну: «Мы телеграфируем вам на расстоянии 5…» Было очевидно, что эскадра уже близка. Матюшенко, Фельдман и Березовский решили отправить в разведку захваченный накануне в порту портовый ледокол «Смелый». На него перебрались 12 человек во главе с верным матюшенковцем Резниченко. «Смелый» отправился к Тендре. Уже через десять минут он обнаружил отряд Вишневецкого. Ледокол тоже заметили и дали сигнал остановиться. Но он продолжал следовать прежним курсом. За ледоколом был отправлен миноносец, но затем Вишневецкий вернул его обратно, решив не отвлекаться на мелочи.

В 4 часа утра 17 июня, не дождавшись возвращения миноносцев, Вишневецкий снялся с якоря и лёг на курс на Одессу. Согласно вахтенному журналу «Георгия Победоносца», в 5 часов 40 минут по переданному семафором приказанию адмирала подняли стеньговые флаги, в 6 часов 20 минут скрылся Тендровский маяк, а через десять минут показался по курсу Одесский электрический маяк на Большом фонтане. Повернув затем круто на 145°, Вишневецкий рассчитал свой манёвр так, чтобы внезапно появиться из-за южного берега и перекрыть выход с рейда. Спустя ещё полчаса с кораблей эскадры увидели стоявшие у Воронцовского маяка броненосец «Потёмкин», миноносец № 267, портовое судно «Веха» под флагом Красного Креста и два парохода под английскими флагами. Тогда же с «Трёх Святителей» на «Потёмкин» была передана радиограмма следующего содержания: «Черноморцы, удручён вашим поступком. Кончайте скандал. Смиритесь. Повинную голову и меч не сечёт. Объясните, чего вы хотите. Будьте благоразумны. Адмирал Вишневецкий». В ответ Матюшенко начал юродствовать: «Неясно вижу. Пожалуйста, увеличьте искру и повторите вашу работу». В 8 часов 25 минут радиограмма по просьбе «Потёмкина» была повторена, и через десять минут «Потёмкин» отвечал: «Убедительно Вас просим, как своего начальника, пришлите к нам дать совет. От всей команды». Разумеется, это была провокация, причём настолько явная, что Вишневецкий не удостоил её ответом.

Одновременно «Потёмкин» начал съёмку с якоря, намереваясь выйти в открытое море. Отметим немаловажный факт, что на всех многочисленных картинах, посвящённых событиям 17 июня, «Потёмкин» изображается идущим навстречу правительственной эскадре под огромным красным флагом. На самом деле ничего этого не было! Над броненосцем, как и прежде, развевался старый Андреевский флаг, помимо которого на ноке рея был поднят, положенный по морскому уставу, флаг «Наш» (красного цвета), означавший, что корабль готов к открытию огня. Именно так шли в бой российские корабли в Порт-Артуре и в Цусимском проливе.

Увидев действия мятежного броненосца, Вишневецкий поднял сигнал о повороте эскадры всем вдруг на 16 румбов, чтобы перекрыть путь снявшемуся с якоря «Потёмкину». На флагманском «Трёх Святителях», оказавшемся после поворота концевым, пробили боевую тревогу. Затем отряд Вишневецкого сделал поворот на восемь румбов и строем фронта, увлекая за собой «Потёмкин», начал отходить в открытое море курсом зюйд-ост 41°. Расчёт Вишневецкого был в общем-то грамотным, увести подальше мятежный броненосец от мятежного города и там постараться подавить бунт. Однако около девяти часов утра «Потёмкин» внезапно повернул обратно и вернулся на рейд. Впоследствии участники мятежа объяснили этот отход боязнью плавающих мин.

По воспоминаниям участников мятежа, первая проба сил с правительственными кораблями вызвала определённую уверенность даже в тех, кто сомневался в правильности происходящего.

Телеграмма командующего войсками Одесского военного округа генерала от кавалерии Каханова управляющему Морским министерством, 17 июня 1 ч. 20 м дня: «Эскадра адмирала Вишневецкого, состоящая из двух броненосцев, одного минного крейсера и четырёх миноносцев, прибыла на Одесский рейд в семь часов утра семнадцатого; стоит на рейде и ведёт переговоры с „Потёмкиным“. Только что получил телеграмму от адмирала Данилевского, что эскадра адмирала Кригера в составе „Ростислава“, „Синопа“ и четырёх эскадренных миноносцев вышла вчера в семь часов вечера из Севастополя; в Одессу же она до сих пор не прибыла. О мерах, принятых начальниками эскадр, мне неизвестно».

Тем временем, спустя каких-то полтора часа отходивший на зюйд-ост отряд Вишневецкого обнаружил приближающиеся корабли контр-адмирала Кригера. Выйдя из Севастополя, отряд Кригера прошёл мимо Тендровской косы спустя пять часов после ухода оттуда Вишневецкого. Вице-адмирал слышал радиопереговоры своего младшего флагмана с «Потёмкиным». Ещё через час эскадра соединилась. На флагманском «Ростиславе» состоялось совещание адмиралов с участием прокурора севастопольского военно-морского суда полковника Александрова. Ситуация была для вице-адмирала Кригера непроста. Он не только должен был прекратить мятеж на «Потёмкине», но и сделать всё возможное для того, чтобы сохранить этот новейший броненосец для и так донельзя ослабленного Порт-Артуром и Цусимой российского флота. Задача, прямо скажем, не из лёгких! Кригер заслушал Вишневецкого о его рейде к Одессе и запросил командиров о настроении команд. На совете решено было ещё раз попытаться склонить «Потёмкин» к сдаче. В 10 часов 50 минут на «Потёмкин» передаётся радиограмма с предложением прислать представителей на переговоры. Ответа с мятежного броненосца не последовало. В 11 часов в строю двойного фронта эскадра направилась на одесский рейд. Теперь в её составе были уже пять броненосцев: «Ростислав» (флаг вице-адмирала Кригера), «Три Святителя» (флаг контр-адмирала Вишневецкого), «Георгий Победоносец», «Синоп» и «Двенадцать Апостолов». Во второй линии шли минный крейсер «Казарский», эскадренные миноносцы «Строгий», «Свирепый» и четыре номерных миноносца. Вишневецкий отправил на «Потёмкин» радиограмму: «В доказательство вашей искренности пришлите уполномоченных от команды на „Три Святителя“ для мирных переговоров, ручаюсь их безопасность. Мы идём Одессу. Адмирал Вишневецкий».

В 12 часов 5 минут «Потёмкин» снова снимается с якоря. В 12 часов 20 минут «Потёмкин» сближается и поднимает сигнал с требованием прибыть к ним для переговоров командующему флотом. Затем сигнальщики передали на «Ростислав» приказание застопорить на эскадре машины, а после ответного приказания «Потёмкину» стать на якорь такой же сигнал с позывными эскадры поднимается и на «Потёмкине». Заметим, что полученные радиограммы на «Потёмкине» до команды не доводились и решения по ним принимались исключительно троицей вожаков — «товарищем Кириллом», Фельдманом и Матюшенко. Затем «Потёмкин» начинает поворачивать свой форштевень прямо на «Ростислав». Это всё те же «товарищ Кирилл», Фельдман и Матюшенко решили поиграть чужими жизнями. На «Ростиславе» проявляют завидную выдержку. Флагман Кригера остаётся на прежнем курсе и с него по-прежнему требуют от мятежников встать на якорь. С «Ростиславом» «Потёмкин» прошёл так близко, что на нём слышали, как с мятежного броненосца кричали: «Снимай погонников!»

Некий свидетель из матросов пишет: «А „Потёмкин“ гордо, смело, величественно идёт между нами, не спуская пушек с намеченной цели. Вот он стал направлять свою большую 12-дюймовую пушку на мостик, где куча офицеров, онемев от ужаса, стоит не шелохнувшись; увидав же, что на них целятся, они, как стадо скотов, шарахнулись, кто куда попало…» Данное свидетельство — полный бред. На встречных курсах и на приличной дистанции совершенно невозможно определить, куда именно целит то или иное орудие. Кроме этого офицеры просто не могли стоять как стадо на крыле мостика. Во-первых, все они были расписаны по своим боевым постам, где и находились. Во-вторых, во время «немого боя» командиры кораблей правительственной эскадры находились, как и было положено по корабельному уставу, не в ходовых, а в броневых рубках. Ну, а кроме этого, вряд ли моряки-профессионалы вообще могли онеметь от ужаса при виде «Потёмкина», который, как они прекрасно знали, и стрелять-то толком не мог.

В это время в боевой рубке «Потёмкина» начинается паника. Официально считается, что якобы дотоле безучастный ко всему прапорщик Алексеев «бросается к машинному телеграфу и „Потёмкин“, уклоняясь от „Ростислава“, входит в интервал между ним и броненосцем „Три Святителя“». Однако такое утверждение вряд ли соответствует истине. Во-первых, с помощью машинного телеграфа можно лишь изменить скорость хода корабля, причём на таком большом корабле, как «Потёмкин», это происходит далеко не сразу, так как сила инерции весьма велика. Курс же корабля изменяется поворотом штурвала, к которому, надо понимать, Алексеев почему-то не бросился, а ведь это был самый эффективный способ уберечь броненосец от столкновения. На руле, кстати, стоял поручик-инженер Костенко. Это тоже весьма странно, значит, мятежники не доверяли штатным рулевым матросам? Кроме этого в боевой рубке находились все вожди мятежа, и что же им помешало оттолкнуть Алексеева от телеграфа и снова перевести его ручки в положение «самого полного хода», ведь это дело нескольких секунд! На самом деле в это время в боевой рубке «Потёмкина» происходит нечто совсем иное. Скорее всего там произошёл серьёзный конфликт, возможно и с дракой. Между сторонниками тарана (Матюшенко и его друзья-одесситы) и его противниками во главе с прапорщиком Алексеевым. Вряд ли Алексеев решился бы на такой поступок, после угроз о расправе Матюшенко, будучи в одиночестве. По всей видимости, прапорщика поддержали бывшие в рубке матросы. При этом сторонники Алексеева оказались в большинстве. С военной точки зрения таранить «Ростислав» было полным безумием. Во-первых, флагман Кригера был на ходу, с него прекрасно видели манёвр «Потёмкина» (который, кстати, не отличался большой скоростью хода) и вполне успели бы от него отвернуть. Если всё же таран бы произошёл, то он имел бы для мятежников самые катастрофические последствия. Во-первых, на «Ростиславе» при таране погибло бы немало матросов, после чего ни о каком сочувствии к мятежникам со стороны экипажей эскадры речи бы уже не шло. Во-вторых, выведя из строя «Ростислав», «Потёмкин» бы серьёзно повредил свою носовую часть, неизвестно, как быстро удалось бы ему вытащить из борта «Ростислава» и свой таран. А ведь даже небольшое повреждение было для «Потёмкина» гибельным, ведь у мятежников не было ни средств, ни специалистов, чтобы исправить даже небольшие повреждения. К тому же после тарана потерявший ход «Потёмкин» стал бы прекрасной мишенью, в которую промахнуться было бы просто невозможно… Поэтому решение на таран могли дать только люди, совершенно не понимающие его последствий и абсолютно не дорожившие жизнями других. А потому в авторстве Матюшенко, «товарища Кирилла» и Фельдмана в этой чудовищной авантюре у меня нет никаких сомнений.

Тем временем «Три Святителя», уклоняясь от шарахающегося из стороны в сторону «Потёмкина», вышел из общего строя. «Потёмкин» направился в интервал между кораблями эскадры, прорезая её строй. Орудия двух флагманских броненосцев направлены на «Потёмкин». Но никто не хотел стрелять первым. Все ещё надеялись на мирный исход. Обычно этот манёвр мятежного броненосца превозносится нашими историками, как образец революционного героизма и отваги. На самом деле он стал всего лишь результатом драки в боевой рубке «Потёмкина», и рулевым пришлось направить корабль в первое свободное пространство между правительственными кораблями. «Потёмкину» из-за провокации Матюшенко просто некуда было деваться.

Из книги Р.М. Мельникова «Броненосец „Потёмкин“»: «И вдруг справа, из-за освободившего путь броненосца „Три Святителя“, раздаются приветственные крики матросов, столпившихся на палубах трёх других броненосцев. Люди облепили надстройки, мостики, размахивают фуражками, и вот уже неудержимая волна матросской солидарности захлёстывает палубы этих кораблей. Неописуемый восторг охватывает потёмкинцев, почувствовавших, наконец, долгожданную поддержку родной флотской семьи. Забыв о направленных на них орудиях, матросы срываются с мест, заполняют коридоры, вырываются на верхнюю палубу, и несмолкаемое „ура!“ оглашает море, перекликается с ответными возгласами на удаляющихся броненосцах. Прапорщику Коваленко с трудом удаётся восстановить порядок и убедить матросов вернуться к своим боевым постам. Крепнет надежда на революционное выступление на эскадре».

Насколько реальна эта сцена? Разумеется, что на эскадре имелось немало матросов, сочувствующих потёмкинцам, но всё же истинная причина взаимной радости, думается, кроется в ином. И на «Потёмкине», и на кораблях эскадры матросы очень боялись настоящего морского боя. Всем было совершенно ясно, что на предельно короткой «кинжальной» дистанции, когда промахи практически исключены, пять броненосцев утопили бы один в течение десятка минут. А кроме того, и рассказы об ужасной участи команд перевернувшихся броненосцев в Цусиме были ещё очень свежи. Когда же всем стало ясно, что реального боя не будет, это и вызвало такой взрыв радости как у личного состава правительственных кораблей, так и у мятежников. Умирать из них не хотел никто. Достаточно странно и утверждение Р.М. Мельникова, что командованию «Потёмкина» с трудом удаётся восстановить порядок на корабле. Зачем его восстанавливать, ведь братание с командами верных царю кораблей — и есть главная цель потёмкинцев! Если все матросы правительственных кораблей будут размахивать бескозырками и кричать «ура», то они выйдут из подчинения своих офицеров, и их легко будет призвать к захвату своих кораблей. Почему же «потёмкинцев» силой загоняют на боевые посты? Да потому, что зачинщики мятежа не без оснований боятся, что столь радостное братание может привести к обратному эффекту, и команда «Потёмкина» в эйфории решит прекратить мятеж и присоединится к эскадре.

Между тем Матюшенко поднимает сигнал эскадре «Застопорить машины» и «Стать на якорь». Трудно поверить, что кто-нибудь на «Потёмкине» на самом деле верил, что их указания будут выполняться. Матюшенко просто наслаждался своей безнаказанностью. В свою очередь «Ростислав» пытается таким же сигналом остановить приближающийся «Потёмкин» и отдаёт приказ о повороте всем вдруг на 16 румбов. Историками почему-то считается, что это «Потёмкин» прорезает строй эскадры. Но с таким же основанием можно говорить и о том, что это эскадра пропускала «Потёмкина» сквозь свой строй, в надежде на то, что мятежники в конце концов образумятся. На этот раз «Потёмкина» пропускают в свой интервал «Георгий Победоносец» и «Синоп». По приказу Матюшенко сигнальщики семафором передали на корабли: «Команда „Потёмкина“ просит комендоров не стрелять». Команда «Потёмкина» снова самовольно бросает боевые посты и выскакивает наверх. Снова взаимные крики «ура» с проходящих мимо друг друга кораблей. Все понимают, что никакого боя уже не будет, и все они останутся живы! По воспоминаниям матроса с «Ростислава», «на „Синопе“ образовались две партии — желающих и не желающих присоединиться к „Потёмкину“. Победила партия нежелающих…»

В это время на «Георгии Победоносце» вся нижняя команда во главе с кочегарами, боясь обстрела «Потёмкина» и страшной смерти при переворачивании корабля, бросила вахту и выбежала наверх, отказываясь идти вниз. Среди собравшихся на баке «Георгия Победоносца» матросов начинают действовать единомышленники Матюшенко. Наряду с криками «ура!» они бросают в разгорячённую толпу провокационные призывы: «Идём к „Потёмкину“!», «Долой офицеров!», «Довольно дворянствовать!». Инициативу берёт в свои руки машинист Илья Шаповалов. Он кричит: «Ура! Вали, ребята, на мостик!». Группа матросов врывается на мостик и, отстранив офицеров, захватывает управление кораблём. Машинист Дорофей Кашуба (давний личный друг Матюшенко) пытается повернуть дело по потёмкинскому варианту. Он призывает матросов убить командира, а остальных офицеров выбросить за борт, но матросы его не поддерживают. Они не хотят крови.

«Почему „Георгий“ не по-боевому?» — запросил Кригер.

«Команда „Георгия“ желает свезти офицеров на берег и присоединиться к „Потёмкину“», — ответил командир «Георгия» капитан 1-го ранга Гузевич.

«Употребите все силы и следуйте за эскадрой!» — приказал адмирал.

«Не могу, не могу!» — семафорил сигнальщик с «Георгия».

Тем временем офицеры «Георгия» окружены захватившими винтовки матросами, но призывы Кашубы перебить «кровопийцев» успеха не имеют, а сам убивать Кашуба, в отличие от своего друга Матюшенко, не решается. Тем временем единомышленники Кашубы Семён Дейнега, Назарий Безбах и строевой квартирмейстер Захарий Бородин захватывают штурвал. Матрос Иван Степанюк избивает ногами сигнальщика, пытавшегося семафором сообщить о мятеже на флагманский корабль, а матрос Антон Горобец с криком «Дождались своего, довольно начальству пить нашу кровь!» начинает семафорить на «Потёмкин» с призывом о помощи, так как у зачинщиков мятежа на «Георгии» нет уверенности в поддержке команды.

С берега тоже наблюдали за происходившими в море событиями и, как могли, тут же их комментировали.

Телеграмма генерала от кавалерии Каханова управляющему Морским министерством, 17 июня 1 час 59 минут дня: «Эскадра Кригера прибыла и совместно с эскадрой Вишневецкого окружила „Потёмкина“, который перед этим вышел версты на две вперёд к ним навстречу. Огня нет. „Потёмкин“ спустил все флаги. По-видимому, идёт его сдача».

Вскоре ещё одна, на этот раз весьма сумбурная телеграмма одесского градоначальника министру внутренних дел, 17 июня 2 часа 26 минут дня: «Эскадра в составе пяти броненосцев полным ходом пошла на „Потёмкина“, миноносцы сзади. „Потёмкин“ в это время отпустил английский пароход в Константинополь. Пароход, вероятно, увёз революционный комитет, бывший на „Потёмкине“. Кроме того, спустил два баркаса, идущих к пустынному берегу. Я просил командующего послать казаков переловить. Эскадра окружила „Потёмкина“, прошла в порт, а „Потёмкин“ после сигнализации пошёл в море, эскадра повернула к выходу, минула „Потёмкина“, который вновь направляется в порт».

Историк пишет: «Кригер приказал броненосцу „Двенадцать Апостолов“ атаковать „Потёмкина“. „Двенадцать Апостолов“ развернулся носом к мятежному броненосцу, но с него, прочитав семафор адмирала, подняли сигнал: „Броненосцу "Двенадцать Апостолов" остановиться“. Матросы „Двенадцати Апостолов“, зная о намечавшейся атаке, передали в машинное отделение приказ „полный назад“. „Двенадцать Апостолов“, не дойдя до борта „Потёмкина“ всего 3–4 метра, дал задний ход. Тогда командир „Апостолов“ М.Н. Коландс нажал кнопку взрыва погребов, но минёр Полещук успел перерезать провода. Другие матросы привели в негодность основные механизмы орудий и торпедных аппаратов. „Потёмкин“ почти вплотную обогнул корму „Двенадцати Апостолов“ и направился к Одессе».

Увы, в данной цитате нет ни слова правды. Во-первых, какого чёрта надо было Кригеру посылать на таран «Двенадцать Апостолов», когда выяснение отношений к этому времени уже закончилось и эскадра начала отход. Если уж таранить «Потёмкин», то делать это надо было раньше, когда для этого имелась идеальная возможность, — «Потёмкин» дважды расходился с эскадрой вплотную на контркурсах. Любопытно и то, откуда могли матросы броненосца «командовать» в машину «Полный назад», когда переговорные трубы с машиной имелись только на ходовом мостике и в боевой рубке. Кто бы допустил там к переговорным трубам матросов? Командир «Апостолов» Коландс представлен вообще полным идиотом. Он вдруг ни с того ни с сего пытается взорвать собственный корабль, который даже не перешёл на сторону мятежников? К слову, на кораблях даже сейчас не существует (а в начале XX века тем более!) каких бы то ни было «кнопок взрыва погребов». В то время существовали системы затопления погребов водой, да и те управлялись не мифическими кнопками из боевой рубки, а специальными вентилями, которые открывались вручную в случае угрозы взрыва в артпогребах. И какие к чёрту провода? Говорить о неких кнопках и проводах может только человек, совершенно не представляющий устройства боевого корабля начала XX века. Увы, но большинство наших исторических исследований буквально пестрят такими открытиями, а потому и относиться к ним следует с предельной осторожностью.

На самом деле «Потёмкин», разойдясь с кораблями эскадры, круто положил руль и сам пошёл на сближение с несколько отставшим от остальной эскадры броненосцем «Двенадцать Апостолов». Впоследствии Матюшенко хвастливо говорил, что он желал последовательно брать на абордаж броненосцы с дружественными экипажами. Однако в боевой рубке «Потёмкина» снова произошёл конфликт между двумя группировками, и мятежный броненосец, пройдя в ста метрах за кормой «Двенадцати Апостолов», повернул и направился к Одессе.

Эскадра продолжала в прежнем строю отход на зюйд. Разойдясь контркурсами с «Потёмкиным», Кригер поднял сигнал: «Практическая эскадра, повернуть всем вдруг вправо на 8 румбов». Корабли развернулись и направились в море. Кригер в последний раз поднял сигнал: «„Потёмкин“. Жду уполномоченных» — и одновременно передал на «Георгий»: «Идите в Севастополь». Но «Потёмкин» не ответил.

Рассказывая о «немом бое» в своей книге «Броненосец „Потёмкин“», Фельдман рассказывает откровенную басню о том, что если бы матросы прислушались к его задумке спустить на воду корабельные катера и догнать на них уходящую эскадру, то она бы непременно сдалась. На самом деле в данном случае разумно поступили именно матросы, а не студент Фельдман.

Поднятый в 13 часов 50 минут сигнал вице-адмирала Кригера о перемене курса уже не был отрепетован и исполнен «Георгием Победоносцем». Семафором с него передали, что команда присоединяется к «Потёмкину». Броненосец начал понемногу отставать от эскадры, а к его борту уже подходил с вооружённым караулом «Потёмкина» во главе с Матюшенко миноносец № 267. Не доверяя «георгиевцам», Матюшенко решил фактически захватить корабль сам…

Так закончился знаменитый «немой бой» 17 июня, который наши историки почему-то считают безусловной победой мятежников. На самом деле при более пристальном изучении обстоятельств манёвров становится очевидным, что действия «Потёмкина» во многом носили откровенно провокационный характер в надежде, что вице-адмирал Кригер не решится открыть огонь. Это оправдалось, а ведь стоило бы противникам сделать хоть по одному выстрелу друг в друга, — и никакого бы братания не осталось бы и в помине. Все кричавшие «ура» матросы с неменьшим энтузиазмом палили бы друг в друга в надежде победить, а не быть убитыми и утопленными. Именно так, кстати, произошло пять месяцев спустя при расстреле крейсера «Очаков».

Для того чтобы представить себе психологическую ситуацию, возникшую на кораблях при встрече «Потёмкина» с эскадрой, надо хотя бы на минуту представить себя на месте участников тех событий. Ещё не прошло и месяца после полного уничтожения двух российских эскадр в Цусимском проливе, ранее в Порт-Артуре на дно легла ещё одна. Погиб почти весь флот, тысячи и тысячи матросов и офицеров. Такого в истории российского флота ещё не бывало! Почти каждый из находящихся на кораблях моряков потерял друга, товарища, сослуживца. И теперь новая беда, да какая! На российском корабле российские матросы подняли мятеж, поубивав российских офицеров. Это тоже в истории нашего флота происходит впервые! И вот теперь российские корабли под Андреевским флагом с российскими моряками идут, чтобы уничтожить свой же российский корабль под Андреевским флагом и с российскими моряками! Это какое-то безумие, какой-то невероятный театр абсурда. Ещё никогда в истории русские моряки под Андреевским флагом не убивали друг друга в морском бою.

К тому же «Потёмкин» почти единственный современный корабль российского флота, оставшийся у нас после Цусимы. Уничтожить его — это уничтожить последние остатки морской мощи России. Что должны были чувствовать в этой ситуации матросы и офицеры? Каждый из них надеялся на чудо, что не придётся убивать соотечественников. НИКТО НЕ ХОТЕЛ СТРЕЛЯТЬ ПЕРВЫМ, и бывшие на правительственных кораблях офицеры и матросы, и мятежники, ибо именно выстреливший первым брал на себя ответственность братоубийцы. Да, впереди Россию ждёт ещё не одна революция, кровавая Гражданская война и истребление одних социальных классов другими, но всё это ещё впереди, пока же до всего этого было ещё сравнительно далеко. В июне 1905 года российский флот был ещё просто не готов к развязыванию гражданской войны.

Как ни стараются нас уверить отдельные историки, что офицеры кораблей черноморской эскадры боялись пушек «Потёмкина», — это полная ерунда. На самом деле никакой серьёзной угрозы для кораблей эскадры «Потёмкин» не представлял. Это понимали как на правительственных кораблях, это понимали и на самом «Потёмкине». Мы уже говорили, что к этому времени «Потёмкин» полностью ещё даже не вошёл в состав флота. На корабле была масса недоделок (именно поэтому в момент мятежа на нём было несколько десятков рабочих), в том числе и по части артиллерии. Орудия не были ещё толком пристреляны, как не были выверены и дальномеры. К тому же команда «Потёмкина» была ещё очень сырая и несплаванная, а о подготовке артиллеристов мы можем судить по Одесским событиям. Собственно, именно для выявления недоделок артиллерии, пристрелки орудий и отработки первичных навыков у артиллеристов броненосец и находился в полигоне у Тендровской косы. Если к этому прибавить отсутствие на корабле офицеров артиллеристов (т.е. профессионалов) и нежелание стрелять по своим сверхсрочников-кондукторов, то становится ясно, что никакой речи о сколько-нибудь точном огне «Потёмкина» и быть не могло. Возможно, именно поэтому Матюшенко и не решился его открывать, а только ограничился вращением орудийных башен. Сделай «Потёмкин» хоть один выстрел, он был бы в течение нескольких минут уничтожен.

На самом деле, несмотря на некоторый тактический успех (присоединение броненосца «Георгий Победоносец»), стратегически бой был «Потёмкиным» начисто проигран. Дело в том, что по плану «Централки» во время этого выхода в море планировались мятежи корабельных команд и присоединение всей эскадры к мятежному броненосцу. Это удалось предотвратить, а кроме того, во время братания на кораблях были выявлены все основные зачинщики, которых немедленно арестовали и изолировали от команд. Таким образом, повторение мятежа, подобного «потёмкинскому», на кораблях эскадры стало теперь просто невозможно. Если с приходом в Одессу «Потёмкина» стало очевидным, что надобность в нём у местных революционеров отпала и броненосец стал им абсолютно не нужен, то события 17 июня показали, что в своей основе Черноморский флот тоже не поддержал «Потёмкина». Отныне мятежный броненосец был предоставлен лишь саму себе. Но, думается, на самом «Потёмкине» понимания реальной ситуации тогда не было. На момент возвращения в Одессу все были довольны, что остались в живых, а руководители мятежа, кроме того, радовались и пополнению своих рядов за счёт «Георгия Победоносца». Как показали последующие события, радовались они преждевременно.