Как противно звучало: «Старый муж – грозный муж, режь меня, бей меня». Теперь думаю: ах ты, финтифлюшка! Что ж ты одной внешностью, одной кожей своей такого заслуженного человека… Да что ты в сравнении. Его же и послушать, и поговорить… А как он советует! А умница… А понимает… А ты? Тебя же только потрогать. А говорить – ни до, ни после… Чего поешь про заслуженного человека… Он тебе в отцы годится.

Э-э… Стоп! Так ей нельзя говорить. Он тебе и квартиру, и деньги, и уют, и покой – э-э, стоп! Так нельзя говорить. Он учит тебя… Он показывает тебе… – так ей тоже нельзя… В общем, глупая ты, а он – нет… Понимаешь? Как же ей понять, если глупа? Кожа только твоя, и кости, и эти губы нежные, влажные, от которых… и глаза широкие серые наивные, и волосы мягкие тонкие, и аромат от головы, плеч, и шея, в которую уткнуться, и ой!., колени невозможные, если положить руку и немножко ею двигать, и талия, и там груди с этой щелочкой для монетки или для крестика, и аромат ото всего, и свежечистое чего-то, теплое… А что еще в тебе есть?!!

А у него?.. Что там у него такого, не вспомню сразу. Я тоже не знаю, к чему там у него… Я тоже не знаю, что ты там целуешь… И слушай, не заставляй его танцевать, слушай, даже если он умеет… И вообще. Пусть уж лучше будет старым, чем еще бодрым, и не показывает кошмарную молодую душу на синеньких ножках. Где он хорош, пусть там и сидит – за письменным столом. И мне его жалко. И я ее понимаю. И я его понимаю… Он прошлое свое, хорошее имя свое… Дай отведать в последний раз…

Слушайте, а вдруг не любит она вас, ну не любит… Да ведь она же… Ну изменяет, и вы миритесь. Еще бы… И вы терпите… Конечно… За что?.. А вот за свое ответное возрождение…

Как я его понимаю. Как я постарел.