Следующие три месяца Кралевский пополнял своё царство новыми подданными. Он делал это осторожно, тщательно выбирая кандидатуры и давая каждому время привыкнуть к своему новому положению. Ошибок почти не было. Правда, один из размороженных заартачился, требуя, чтобы его заморозили снова: он верил, что помощь рано или поздно придёт, и не хотел доживать жизнь на корабле. Пришлось вернуть его обратно на склад, что само по себе было очень печально: судя по документам, это был хороший повар.

Зато груз номер 29506, молодая симпатичная женщина откуда-то с E98IIVP, проявила себя с самой лучшей стороны: она делала настоящие кулинарные чудеса, и к тому же, как и большинство женщин её народа, была очень послушной в постели. Кралевский обнаружил, что ему по вкусу добрые и послушные женщины. По этой причине он временно дал отставку красавице-профессионалке с C7IQR: она никак не могла взять в толк, почему это она обязана с ним спать. Айша, исполняя традиционную роль владычицы гарема, настаивала на том, чтобы господин позволил ей пытать эту мерзавку собственноручно. Оскар, однако, решил, что распробует эту женщину позже, когда ему надоест сладкая патока между бёдер Айши, а потому просто усыпил её и заморозил снова.

Пока что Оскар старался выбирать людей физически и морально слабее себя — в основном женщин и стариков. К тому времени, когда дело дойдёт до молодых мужчин, на корабле уже должен был образоваться небольшой, но устойчивый социум с установившимся порядками.

Когда число подданных достигло полусотни, Оскар почувствовал, что пора устроить маленькую демонстрацию силы. Он заявил, что ему придётся остановить переработку сырья, потому что одна из подсистем нуждается в ремонте — после чего исчез среди своих труб на три дня. Это время он провёл в отдалённых складских помещениях, жуя невкусные галеты из НЗ, и добросовестно сбрасывая назад в систему готовые к употреблению продукты переработки.

Однако, когда он вернулся и торжественно включил подачу еды, проголодавшиеся подданные не испытали бурного восторга. Не было даже давки из-за лепёшек: все угрюмо получили свою еду и быстро разошлись. Потом заплаканная Айша пожаловалась ему, что в его отсутствие её оскорбили, и показала на одного из свежеразмороженных. Наконец, осторожный Ли Юн, улыбаясь и кланяясь, довёл до сведения господина, что слышал краем уха разные неподобающие разговоры. Уточнив детали, Оскар был вынужен признать, что серьёзного впечатления его акция не произвела — и даже пошла ему в минус. Сытые скучающие люди, которых не кормили три дня, не испытывали благодарности от возобновления кормёжки.

Надо было придумать какой-то другой способ заставить людей почаще думать о еде — и о том, кто им её даёт.

Через несколько дней Оскар сообщил всем неприятную новость: в системе переработки забарахлил один из мембранных фильтров тонкой очистки. Возможно, придётся обходиться без него, заменяя тонкую очистку грубой. Поэтому вкус еды может измениться: она станет более пресной.

Сначала все восприняли новость без особого интереса. Однако, Кралевский знал, что делает: путём нехитрых манипуляций с настойками приборов содержание питательных веществ в серых лепёшках снизилось втрое.

Через пару дней Оскар заметил, что синтетическое мясо, недоеденные куски которого обычно выбрасывали в корабельный мусоропровод, теперь исчезает полностью. Он дождался, пока у его людей появятся первые признаки лёгкого истощения, после чего объявил, что каждый десятый день будет использоваться старый фильтр, и в эти дни лепёшки будут вкусными. После чего увеличил содержание полезной органики в четыре раза, и раздал всем увеличенную порцию.

Оголодавшие подданные накинулись на еду и развеселились. Кроме того, Кралевский выгнал из сбродивших органических отходов пищевой спирт. Получившаяся бражка слегка отдавала аммиаком, но её всё же можно было пить.

Веселье было коротким, но бурным. Двоих подравшихся пришлось потом приводить в чувство при помощи медицинского робота. Один из буянов попытался ударить самого Кралевского.

Оскар решил, что пришла пора задуматься о личной охране, и снова взялся за ведомости.

Жизнь Вилли Ху (единица груза номер 12078) началась на паршивой планетке системы C312TG. Несмотря на свой статус C, она могла поспорить своей неприспособленностью для нормальной жизни с доброй половиной D и E-миров. По большому счёту, она состояла из пыли, песка, и унылых лишайниковых зарослей, благодаря которым в её истощённой атмосфере ещё сохранялись следы кислорода. Категорию C планете присвоили исключительно из-за её экспортного потенциала: её недра были под завязку набиты полезными ископаемыми. Больше того — кризис, подкосивший экономику Галактики, одновременно сделал сырьевые регионы более привлекательными для вложений. Так что торговать людьми властям планеты не было никакого резона — напротив, правительство активно скупало переселенцев.

Ху, однако, сам себе всё испортил.

Родом из шахтёрской семьи (мать родила его в медицинском центре главного ствола Большой Восточной Шахты, в двух километрах ниже уровня поверхности), прихожанин Объединённой Церкви, хороший товарищ и весёлый парень, он отлично чувствовал направление рудных жил, но не очень-то разбирался в людях. Он попался на первой же попытке продать перекупщику самородок из редкоземельных металлов величиной с грецкий орех. Любой мужчина постарше, возьми Вилли его в долю, сразу узнал бы в перекупщике агента горной полиции — но парень пожадничал и решил сделать всё сам.

После короткого разбирательства с ним поступили по справедливости: навсегда лишили права работать под землёй. Решение суда фиксировалось в личном биочипе и пересмотрено быть уже не могло. На поверхности планеты работы не было. Через полмесяца, еле живой от голода и жары, Ху отправился в переселенческую заготконтору, продался, потратил полученные деньги на скромный ужин, после чего был заморожен в местном центре Бюро Занятости, и выброшен на орбитальный склад, дожидаться какого-нибудь мимолетящего корабля.

Через сорок семь лет после этого прискорбного случая бревновоз таки подвернулся, и забрал всё то, что накопилось на складе за эти годы.

Так Вилли угодил в царство Оскара Кралевского.

Новая жизнь после разморозки ему понравилась. На корабле, по сравнению с родной шахтой, было просторно, чисто и тихо. К тому же кормёжка у него не вызывала неудовольствия: на C312TG не было сельского хозяйства, так что продукты вторичной переработки считались нормальным шахтёрским рационом.

Когда же добрый господин предложил ему пост начальника личной охраны, он искренне обрадовался, и поклялся оправдать доверие.

В качестве символа его новой должности Оскар вручил Вилли Ху капитанский кортик: более серьёзное оружие Кралевский благоразумно оставил в собственном распоряжении.

Сначала Вилли опасался, что ему придётся делать что-то сложное или опасное. Но ничего подобного от него не потребовалось: он просто ходил за Господином с кортиком на поясе.

Единственное, чего он не понимал — так это то, что остальные размороженные отнеслись к его появлению как-то недружелюбно. Сначала это его просто удивляло, а потом стало раздражать — чем дальше, тем больше.

Где-то месяца через три жизнь на корабле вошла в колею. Скука и хроническое недоедание в сочетании с регулярно повторяющимися праздниками живота оказалось неплохим способом держать поданных в нужном состоянии — взвинченном, но покорном. Некоторые просили дать им какую-нибудь работу, или пытались придумать её сами. Оскар неизменно запрещал им даже прикасаться к важным частям корабля.

Разумеется, скуку можно было бы легко развеять, допустив желающих к корабельной библиотеке: содержащихся в ней книг, фильмов и компьютерных сим-игр хватило бы каждому на всю жизнь. У Кралевского, однако, были на сей счёт иные планы.

Первая кража еды оказалась настолько глупой и бессмысленной, что Оскар оставил её без внимания. Второй случай, однако, был более серьёзным. У одного из недавно размороженных пропали праздничные лепёшки, которые тот решил сберечь, чтобы растянуть удовольствие. Это было глупо: кулинарные изделия из дерьма начинали гнить на третьи сутки после изготовления, но монотонная жизнь действовала на людей отупляюще.

Обобранный пошёл жаловаться Кралевскому, рассчитывая, что тот сделает ещё немного вкусных лепёшек специально для него. Оскар вместо этого созвал общее собрание, объявил о краже, после чего Вилли устроил обыск. Лепёшки нашлись довольно быстро: их спрятали возле анабиозных камер. Преступник так и не обнаружился — зато обстановка на борту накалилась.

Виновника третьей кражи поймали сами размороженные — он был изловлен на месте преступления. Обозлённые люди чуть было не устроили самосуд, и только вмешательство Вилли разрядило обстановку. Оскар объявил, что он уже принял решение о наказании вора — он будет публично выпорот. Через полчаса Ху с удовольствием попробовал на тощих ягодицах несостоявшегося переселенца новенькую плётку, сплетённую им из электропроводов.

По окончанию экзекуции Кралевский дал избитому вору глюкозы. Сделать её было просто — но Оскар предусмотрительно исключил из рациона своих подопечных сладкое.

Через два дня тот же человек снова попытался украсть еду, и на этот раз был избит гораздо основательнее — так, что его пришлось унести в медицинский отсек.

На следующий Оскар объявил, что для совершения публичных наказаний будет использоваться бывшая столовая, суд будет происходить в капитанской каюте, любые попытки самосуда будут пресекаться. Вилли Ху стоял у него за спиной, выразительно похлопывая себе по ладони куском кабеля.

Первые признаки начавшейся социальной эволюции Кралевский заметил, когда один из свежеразмороженных пожаловался ему, что новые товарищи обращаются с ним грубо, и даже заставляют себе прислуживать. Оскар от разбирательства отказался, заявив, что через некоторое время всё устроится само собой. После чего поручил Вилли найти ещё парочку крепких парней: он решил увеличить свою охрану.

Ху с удовольствием взял на своё попечение нескольких ребят, с которыми хоть сколько-нибудь сошёлся нравом. У охранников появилось своё помещение: Кралевский отвёл под него бывший спортивный зал для экипажа, а под комнату отдыха — раздевалку. Теперь охранники ели и спали вместе. Оскар включил внутреннюю корабельную связь между раздевалкой и капитанской каютой, которую занимал сам: теперь он мог вызвать свою команду в любое время.

За службу он платил едой, спиртом и глюкозой — это лакомство доставалось только людям Вилли. Кроме того, он разморозил двух женщин из основного груза, и предоставил их в полное распоряжение Ху и его ребят. Те довольно быстро обломали бабёнок, превратив их в нечто среднее между прислугой и бесплатными проститутками.

Кралевский наблюдал за всем этим с интересом: развитие событий шло в нужную сторону.

Теперь, чувствовал он, пора устроить небольшую встряску. Для этого нужно было немногое — всего лишь выбрать подходящую жертву.

Авессалом Экбатано, бывший гражданин E98IIVP, а впоследствии единица груза номер 19063, был типичным, классическим неудачником.

Если не считать самого факта появления на второй планете E98IIVP, что само по себе можно считать большим несчастьем, первый раз ему не повезло в раннем детстве. Он родился относительно здоровым ребёнком (две внутриутробные инфекции по меркам этого мира считались нормальным явлением), но в пять лет умудрился подхватить одну труднораспознаваемую хворь, именуемую в простречии корёжицей. К сожалению, заметили это только тогда, когда у ребёнка начали деформироваться мягкие ткани лица. Лошадиные дозы антивирусных препаратов помогли, но с вылезшими бровями, отвисшей нижней губой, размягчёнными костями черепа и прочими анатомическими особенностями покорёженного ничего сделать было уже нельзя. Косметическая медицина на E98IIVP была развита очень неплохо — однако, с восстановительными процедурами следовало подождать вплоть до полного прекращения роста. До того юный Авессалом был обречён на уродство.

Впрочем, он воспринял случившееся стоически: в конце концов, он прекрасно понимал, куда девались многие его друзья по детской песочнице. Вторая планета E98IIVP была местечком, для веселья мало оборудованным. Основным богатством планеты были редчайшие микробы и вирусы, генетический материал которых и составлял основной предмет экспорта системы. Большая часть этого богатства была опасной — а чаще смертельно опасной — для человека.

Второй раз Экбатано прокололся в пятнадцать лет, когда изнасиловал пацана из соседнего поселения. В принципе, ничего особенно криминального в этом не было: согласно законам системы, сексуальное использование чужого тела не считалось преступлением, если не влекло за собой ущерб для здоровья или рабочих обязанностей использованного. На подростковые же разборки обычно вообще не обращали внимания — разве что жертва получала тяжёлые телесные повреждения. Однако, вредный пацан, недолюбливавший уродца, сделал ему подляну: быстро сдал анализы, которые засвидетельствовали тот факт, что насильник не воспользовался кондомом, тем самым подвергая жертву риску заражения каким-нибудь вирусом. Это считалось серьёзным правонарушением. На родителей Авессалома наложили штраф. Поскольку же именно в этот момент семейство Экбатано испытывало временные финансовые затруднения, сотрудники правоохранительных органов забрали с собой маму Авессалома. Её отправили на принудительные работы в биологическую лабораторию, где она вскорости и померла от какого-то очередного штамма красной вертячки.

Куда хуже было то, что в уплату штрафа у подростка отобрали его медицинский полис.

На выкуп этого бесценного — в условиях E98IIVP — документа у Экбатано не было средств, равно как и шансов заработать их честным трудом. Поэтому он решился поработать курьером-контрабандистом, перевозя редкие вирусы из нелегальных лабораторий. Перевозить их можно было только в собственном теле: все остальные способы перевозки легко отслеживались полицией. После каждого рейда он долго лечился, но накопления росли, и даже появилось что-то вроде надежды на будущее.

Однако, и тут случился облом: Авессалом случайно заразил какой-то дрянью полицейского, выпив с ним пива из одной кружки. На суде он пытался отмазаться тем, что его клиенты забыли его предупредить насчёт контактности вируса к слизистым оболочкам.

Обвинение настаивало на принудительной отправке преступника в старательскую артель, занимающуюся поисками в пустыне новых вирусных штаммов. Без биологического скафандра Экбатано протянул бы на этой работе где-то дня три-четыре. Но его всё-таки не скормили вирусам: над планетой как раз пролетал корабль скупщиков тел. Поэтому его заморозили и зашвырнули вверх, на орбиту, где в ожидании покупателей плавали связки брёвен, копившиеся чуть ли не полвека.

К сожалению, Авессалому не повезло и на этот раз: он попался на глаза Кралевскому, обходившему склады.

Размороженный, Экбатано не слишком удивился и не слишком огорчился. Его вполне устраивало то, что на корабле не нужно думать о хлебе насущном. Однако, общаться с уродцем никто не хотел: уж больно мерзко выглядела его рожа. Потом кто-то из ребят Ху (предварительно проинструктированный Оскаром), прицепившись к какому-то пустяку, хорошенько Авессалома отметелил. Потом прошёл слух, что уродец болен чем-то заразным. Оскар к этому не имел никакого отношения — но всё это вполне отвечало его планам.

Однако, самого Экбатано больше всего доставало не это. Его донимала похоть. Зуд в крови был невыносимым. Рукоблудие, которым он постоянно занимался, не помогало. Ему хотелось трахаться.

Авессалом не был рефлектирующей натурой. Он не размышлял о том, по какой причине ему так ведёт. И, разумеется, он не подозревал, что Оскар добавляет в его лепёшки Оскар кое-какие стимуляторы из корабельной аптечки.

Тем не менее, остатки природной хитрости всё-таки оставались при нём. Он продержался неделю, прежде чем осмелился пристать к одному недавно размороженному мальчику, выглядящему достаточно безобидно. Тот пожаловался Оскару, но Кралевский оставил дело без рассмотрения, зато удвоил дозу стимуляторов.

Первая попытка изнасилования Авессалому не удалась: мальчик вырвался и убежал. Но Экбатано подкараулил его возле туалета и напал. Мальчик попытался сопротивляться, и распалившийся Экбатано свернул ему шею.

Тут-то его и повязала команда Вилли.

Оскар разморозил уродливого подонка именно за этим. Авессалом Экбатано со своей перекорёженной мордой выглядел достаточно противно, чтобы не возбуждать ничьих симпатий. К тому же народ сходил с ума от скуки. Поэтому решение Кралевского о смертной казни для насильника и убийцы было воспринято с восторгом.

Экзекуция продолжалась почти весь день: Оскар разрешил каждому человеку нанести удар плетью по телу преступника. Когда все удовлетворились, Ху лично засёк Авессалома Экбатано до смерти. Особенно эффектными получились удары по мошонке: Вилли всего тремя ударами стальной плети превратил гениталии преступника в бесформенный кусок кровавого мяса. Дождавшиеся конца казни смотрели на это как зачарованные.

— Между прочим, — сказал невзначай Вилли, переворачивая на живот истекающее кровью тело, — это очень приличный хавчик. Не хуже говядины.

Через полтора часа выяснилось, что он всё же ошибался: мясо гражданина системы E98IIVP, даже отбитое топориком и хорошо прожаренное (благо, в бывшей столовой сохранился весь набор традиционных кухонных принадлежностей, в том числе и огромная электрическая плита) было жёстким и имело неприятный привкус. Тем не менее, это было настоящее горячее жаркое, а кстати выданный спирт сделал его более чем приемлемым.

Часть туши убийцы была выделена друзьям жертвы — в качестве моральной компенсации. Один из них отказался есть человечину, зато другой, наблюдая, как лихо Ху и его коллеги уплетают жаркое, подсел к столу и получил свою порцию.

Единственная часть тела убийцы, которая не пошла в дело, была его голова. Её Оскар приказал отделить от тела и доставить ему лично. Ему захотелось пополнить свою коллекцию ещё одним черепом. Первого человека, которого убили по его приказу.

Наблюдавя за происходящим, Кралевский решил, что месяца через два можно будет приступать к сладкому. К законной, справедливой, давно взлелеянной мести.

Бывший начальник службы безопасности корабля Яйно Йорве пришёл в себя после очередного болевого шока. Как обычно, первое, что он почувствовал, была боль в заднем проходе: его распирала металлическая трубка, через которую его кормили жидкой питательной смесью.

Как любезно объяснил ему Господин, эта смесь получалась на одной из стадий вторичной переработки фекалий, и легко усваивалась организмом, но была малоприятна на вкус. Хотя Йорве с удовольствием ел бы её ртом: всё лучше, чем то, чем заставлял его есть Господин. В самом лучшем ему приходилось кушать собственное дерьмо. Перед кормлением Господин любил опрыскивать рот Йорве кислотой.

Узник прислушался, не идёт ли кто. Глаз у него не было: зрения, как и некоторых других полезных функций, он лишился где-то с месяц назад, когда Господин часто бывал не в духе. Тогда Йорве практически не покидал медицинского отсека. Некоторые пытки, придуманные для него Господином, были настолько изощрёнными, что требовали почти непрерывной работы медицинского робота.

Рядом тихо заскулил Жиро. Йорве знал, что Господин почему-то бережёт этого юношу — он даже не выдернул ему сухожилия. И до сих пор не кастрировал: по приказу Господина Йорве регулярно приходилось делать Жиро минет. Видимо, всё самое главное для Жиро Господин приберёг на потом. Когда Йорве умрёт. А это когда-нибудь случится. Несмотря на постоянное восстановительное лечение и противошоковые стимуляторы, вкачиваемые в кровь, он чувствовал, что его тело истерзано почти до предела. Это наполняло его тайной радостью: больше всего на свете он боялся, что Господин найдёт какой-нибудь способ мучить его вечно.

На этот раз вместо Господина пришёл Ху с двумя ребятами. Значит, пытка будет публичной, понял Йорве, и чуть было не отрубился снова: публичные пытки были особенно жестокими.

Вилли молча выдернул из его задницы трубку. Так же молча подтёр кал и кровь вокруг развороченного заднего прохода.

— Ну, мужик, — наконец, сказал он, — сегодня для тебя приготовили что-то особенное. Тебе сказать или как?

Йорве промолчал. Он прекрасно знал, что ему всё скажут независимо от того, хочет он того или нет.

— Господин сегодня решил заняться твоими ножками. Они у тебя такие аппетитные. Мы их сначала отобьём для мягкости, а потом подрумяним. Ты не против?

Яйно непроизвольно застонал. Кожу с ног ему сняли уже давно, и тогда он чуть не сошёл с ума. Дробление костей и пытки огнём были ещё страшнее. Он это хорошо знал, поскольку именно таким способом его избавили от рук. Но сразу обе ноги… Может быть, на этот раз он не выдержит?

Увы. Медицинский отсек рядом, а Господин очень внимателен к состоянию своих жертв. Когда он разморозил Яйно, он пообещал ему долгую, полную острых ощущений жизнь. Судя по тому, что началось после этого, он намеревался своё обещание сдержать.

— Ну ты не бойся, мы тебе оставим кусочек на закуску, — закончил Ху. — А пока мы тебя немножко пощекочем… Ну а это лично от меня.

Он прижал к заднему проходу бывшего начальника службы безопасности электрическую дубинку, некогда принадлежавшую самому господину начальнику. Сам Яйно редко пользовался этой штукой, предпочитая истязать свои жертвы собственноручно. Теперь его иногда посещала мысль (в те редкие моменты, когда он был способен о чём-то думать), что он недооценивал возможностей этого простого и полезного приспособления.

— Подожди, не торопись, — это был голос Оскара. — Я передумал. Сегодня займёмся вторым. У меня есть несколько интересных идей насчёт его попки.

Яйно испытал нечто вроде облегчения: не сегодня. А завтра… завтра будет завтра. Он уже давно разучился думать о том, что будет завтра.

Когда истязатели ушли, Йорве впал в короткое беспамятство, но вскоре снова пришёл в себя. Боль лениво жевала его тело — обычная, фоновая боль.

Сначала он попытался — в который уж раз — перестать дышать. Как обычно, не получилось: после недолгой борьбы задыхающееся тело отключало разум и снова наполняло лёгкие воздухом. Но на этот раз он продвинулся дольше, чем обычно. Во всяком случае, он успел потерять сознание и скатиться с койки.

Когда у него ещё были глаза, Яйно успел изучить помещение, в котором его держал Оскар. Это была маленькая комнатка, в которой когда-то стояли шкафы с оружием. Поэтому она запиралась извне на кодовый замок. Впрочем, даже если он сумел бы каким-то образом выбраться отсюда, ничего не изменилось бы: бежать было всё равно некуда.

Он, извиваясь, пополз по полу, помогая себе обрубками рук. Культя правой немедленно послала в мозг разряд сухой, обжигающей боли. Йорве тихонько вскрикнул: на большее у него не хватило сил.

— Я соскучился по тебе, — раздался над ним голос Господина.

Бывший начальник службы безопасности в страхе скорчился: таких неожиданных визитов он боялся больше всего.

— Я поймал себя на мысли, — почти нежно проговорил Оскар, — что забыл некоторые детали того дня, когда мы познакомились. Помнишь тот кусок дерьма? Помнишь, как ты сказал — «это я насрал»? Повтори, будь любезен.

Тяжёлый ботинок опустился на правую культю и прижал её к полу. Йорве закричал, на этот раз громко.

— Нет, мой хороший, не так, — ботинок давил и плющил обожжённый обрубок, — я хочу слышать те самые слова. Те самые слова. Ну-ка, давай-ка. Без посторонних шумов. Повтори, мой сладкий, что ты тогда мне сказал про боевое крещение?

— Я сказал тогда… что я… насрал… — выдавил из себя Яйно.

— Ах ты сучонок, — оскалился Господин, — тебе ведь было приятно унижать меня? Ах, тебе было приятно, приятно… — нога всё вдавливала и вдавливала культю в пол, Йорве корчился и кричал, — тебе было приятно, тебе было приятно… Ты мне ещё сказал — «ну как, понравилось?» Повтори это сейчас. Повтори. Я хочу это слышать. Слышать, мой сладенький, слышать, — тут в раздавленной культе лопнул какой-то сосуд, брызнула фонтанчиком кровь, и Оскар отнял ногу.

— Ладно, не буду тебя сегодня обижать, милый мой дружок. На самом деле у меня для тебя хорошая новость. В самом деле хорошая. Видишь ли, мне надоело воспитывать тебя. Я уже не так тебя ненавижу, как раньше. Пресыщение, увы. Поэтому я намерен тебя заморозить. На годик-другой. Или на сколько понадобится, чтобы обострить свои чувства. Замечательная вещь — анабиоз. Года бегут так незаметно… Я намерен растянуть наши с тобой отношения на возможно более долгий срок.

Йорве тоненько заскулил от ужаса.