Часть 2
Утром Мем проснулся другим человеком.
Вчера его не просто обидели. Его оскорбили. Оскорбили пошло, грязно и незаслуженно. Ясе должно стать понятно, что она совершила огромную ошибку, не считая такого порядочного и терпеливого человека, как Мем, достойным внимания. И он ей это докажет. Она раскается. Она тысячу раз раскается. Только будет уже поздно. Он отряхнет ее, как грязь со своих ног, и пройдет мимо, не замечая. Она еще будет кусать себе локти из-за того, что смалодушничала и не дождалась того дня, когда он, Мем, станет богат и прославлен...
Мем потянулся, уперевшись руками в спинку кровати, и вдруг ему стало понятно, что он не просто проснулся, а был разбужен. Причем не тетушкой Ин. На улице, за составленным из полупрозрачных ромбических стеклышек окном, происходило что-то неуместное для раннего утра на Веселом Бережку. Драка, облава на вора, пожар или нечто похожее в этом же духе. Вначале кто-то громко закричал – от того, собственно говоря, Мем проснулся. Теперь там поднялись беготня и суета, захлопали двери и ставни. «Да бегите же за полицией кто-нибудь!» – расслышал Мем надрывный женский вопль.
Тетушки Ин рядом не оказалось (интересно, допустимо ли теперь Мему называть ее тетушкой?). Спросить, что там происходит, было не у кого. Мем мигом соскочил с шелковой постели и стал быстро натягивать одежду. Кажется, беспорядок происходил в том самом кабачке напротив. У Мема появилось нехорошее предчувствие, что это все может иметь самое непосредственное отношение к проводимому им расследованию, но не в пользу ему, а во вред. Два вчерашних северянина очень Мему не понравились. А куда он дел доносы? Он пошарил в рукавах, встряхнул кафтан, плащ, поискал на полу и на кровати. Свитка не было. Выходит, он, полупьяный еще, обронил его вчера? Вот незадача! Впрочем, не важно. Хозяин настрочит ему новые. Мем застегнул последнюю пуговицу, оглядел себя в зеркало и увидел на полочке рядом с перчатками золотой кружочек монетки, видимо, оставленной ему. Он состроил в зеркало рожу и брать денежку не стал. Поспешил на улицу, потому что суета там не успокаивалась, а, наоборот, разрасталась.
У двери трактира напротив толпились и шумели местные обитатели. Не гости веселых кварталов, ибо ко второй четверти утренней стражи гостей здесь оставалось мало, а именно коренное население: весьма утратившие к рассвету завлекательный вид девицы, сомнительной внешности и дохода молодые люди, охраняющие порядок в заведениях и помогающие расплатиться не в меру прижимистым клиентам, окосевшие за ночь от своего занятия виночерпии, вездесущие поварята, которых легко можно перепутать с карманными воришками, и прочий ушлый народец, испокон века заселявший юго-восточную набережную Рабежского острова. Толпа эта была всерьез встревожена и шумела, словно осиное гнездо, по которому ударили палкой.
Люди собрались перед порогом кабачка, но внутрь не входили, несмотря на то, что дверь была приоткрыта. Мем раздвинул толпу плечом и, достав жетон Тайной Стражи, спустился в полуподвальчик. Уткнувшись в стойку, беззвучно рыдала та нескладная девица, которую он в позапрошлый раз напугал до заикания. Два похожих на большеротых лягушат мальчишки лет тринадцати-четырнадцати с бледными мордочками стояли возле дверцы на кухню. На этот раз ни Мем, ни его жетон не произвели здесь былого впечатления.
– Что у вас произошло? – спросил Мем.
Вместо ответа один из мальчишек толкнул кухонную дверцу, предлагая Мему самому пройти и посмотреть.
Мем шагнул внутрь. Чтобы попасть на кухню, надо было снова подняться по лесенке до уровня первого этажа. Там, сбоку от большого разделочного стола, между плитами и чанами с водой, в которых замочена была грязная посуда, Мем и увидел причину переполоха. Мужчина, внешне очень схожий с трактирщиком, но без фартука и без косынки, и большеротая женщина с красным лицом заняты были тем, что пытались высвободить шею хозяина заведения из перекинутой через потолочную балку петли.
– Не смейте! – с порога крикнул им Мем.
Те удивленно и скорбно воззрились на него.
– Но... как же? – развела руками женщина.
– Пусть висит, – уже спокойнее сказал Мем и показал жетон. – Надо дождаться следователя.
– Почему? – глуповато моргнул мужчина. – Он же умер, ему все равно...
Мем уже подошел и потрогал мертвого трактирщика за руку. Пальцы еще были мягкие.
– Вот и пусть висит, раз ему все равно, – сказал Мем. – Нужно осмотреть все вокруг – вдруг он не сам это сделал...
Тут женщина закрыла лицо передником и села на стоящий рядом табурет. Мем обошел вокруг свисающего с балки трактирщика. Между полом и башмаками трупа было примерно полторы пяди. Похожий на трактирщика мужчина следил за Мемом взглядом и переминался с ноги на ногу.
– Кто его нашел? – спросил Мем.
– Жена. – Двойник трактирщика показал на молча раскачивающуюся из стороны в сторону женщину.
– А вы кто такой?
– Я его брат. Я служу писарем в земельной конторе на том берегу. Меня зовут Ингу...
– Этот стул вы сюда принесли и поставили? – Мем указал на табурет, где сидела жена трактирщика.
– Не помню... – растерялся господин Ингу из земельной конторы. – Кажется, нет... Кажется, тут так и стояло. Я как раз зашел с утра позавтракать... Смешно мне было бы завтракать в другом месте, когда у брата собственный трактир, понимаете... Мара спустилась из спальни. Она встает позже Кнара, то есть брата, то есть мужа ее... покойного... Она сказала, сейчас сделает мне яичницу, раз Кнар куда-то пропал...
– Кричала именно она?
– Да, она.
– А потом?
– Потом прибежали племянники, и мы отослали их прочь. Но мы ничего здесь не трогали. Только хотели снять Кнара и положить тут, на столе...
– А табурет стоял здесь, в другом месте или лежал рядом на полу?
– Мы ничего не трогали, – почти ровным голосом сказала вдруг жена трактирщика, отняв фартук от сухих глаз. – Мы не успели ничего взять или поднять.
Мем слегка повернул труп на веревке к свету и приподнял края рукавов. На запястьях оттиснулись ясные рубцы от веревки.
Итак, Мем потерял доносы, а кто-то их нашел и повесил из-за этого трактирщика?.. От этой догадки Мему стало очень неуютно и нехорошо.
– Уже послали в префектуру?
Господин Ингу суетливо кивнул:
– Там с улицы... побежал кто-то... наверное. Вы не подумайте, мы честные люди. Нам нечего скрывать от закона.
– Я вам верю. Но ничего здесь больше не трогайте, – строго велел Мем. – Кстати, напишите мне, где и как вас можно будет найти.
– Да на том берегу спросите. Меня там каждая собака знает!
– Напишите где. – Мем сунулся в карман, но не нашел там ничего более подходящего, чем письмо от кирэс Каис к десятнику Дину Дамгадану.
Писарь вздохнул, добыл из кошеля огрызок карандаша, послюнил его и крупными круглыми буквами изобразил адреса земельной конторы и своего дома на Монетном острове. Почерк был не тот, что в потерянных доносах.
Мем удовлетворенно кивнул.
За кухонным очагом, в котором можно было изжарить на вертеле быка, и за повешенными на стену котлами он видел еще одну дверь, ведущую, очевидно, во двор. Мем еще раз оглядел кухню, стараясь поточнее запомнить обстановку, и направился туда.
Дверь эта действительно выходила на задний двор. По левую руку находился курятник, справа – дровяной сарай и хлев, а прямо, на покрывшейся к утру ледяной корочкой тропинке из грязного снега, отчетливо виднелись следы двух пар тупоносых военных сапог, прошедших тут последними. Цепочка следов поначалу вела к кухонной двери, а затем обратный след ложился поверх начального. Стараясь не затоптать эти следы, Мем двинулся вдоль тропинки, через калитку вышел за почерневший от сырости старый забор и оказался на ограниченном заборами промежутке между двумя тыльными сторонами домов, стоящих на параллельных улицах. Впереди была еще одна калитка, а слева и справа располагались два отхожих места. В одно вела налаженная дорожка от трактира, в другое – дорожка из второй калитки, от дома прямо по курсу. Мем постоял на перекрестье этих стратегически важных путей. Цепочка военных следов отклонялась в один из нужников. Но из двух пар ног туда заходила только одна. Однако непонятно было, происходило это отклонение по пути в трактир или уже по выходе оттуда. Осторожно переступая по более высокому, чем во дворах, снегу, Мем дошел до неструганной двери и распахнул нужник. Как и следовало ожидать, там было холодно, пакостно и пусто. А на дне выгребной ямы, поверх замерзшего дерьма, красовался знакомый белый сверточек доносов. Мем грустно кивнул сам себе, закрыл нужник и двинулся по следу дальше.
К сожалению, в обход соседнего дома следы вывели его на улицу Златокузнецов, где отчетливое направление потерялось. В доме, который следы огибали, располагалась кондитерская лавка и маленькая пекарня при ней, а на противоположной стороне улицы – несколько ювелирных мастерских подряд. Можно было опросить трудящихся там людей на предмет выяснения внешности подозреваемых, но Мем, кажется, и так имел об их виде исчерпывающее представление. Два тарга из младшей аристократии или из боевых слуг, высокие, узколицые, светлоглазые, возможно, служившие или служащие в одном из крыльев Северной армии. И либо не очень догадливые и оттого не представляющие себе методов работы полиции, либо донельзя обнаглевшие и уверенные в своей безнаказанности. Третий возможный вариант – вояки, решившие, что имеют дело не с полицией, а с бандитской шайкой.
Размышляя о своей возможной причастности к безвременной гибели трактирщика, Мем отыскал другой проходной двор и вернулся на Веселый Бережок. Из Первой префектуры как раз прибыла бригада для осмотра места происшествия. Возглавлял ее франтоватый сыскной десятник Дин Дамгадан.
Мем протиснулся к нему сквозь толкающихся уже в самом помещении трактира зевак и сунул в руку полученное в доме у Нонора послание.
– Что это за каракули? – спросил Дин, увидев сверху адрес господина Ингу.
– Адрес свидетеля, просто мне другой бумаги в руку не попалось, – пояснил Мем. – А внутри вам письмо от кирэс Каис.
Дин молча распечатал конверт, пробежал письмо глазами и снова обратился к Мему.
– На твоем месте, – сказал он, – я бы сейчас бегом помчался в префектуру и напросился бы на прием к префекту, пока Рарон там. Иначе тебя ждут неприятности.
– А Нонор пришел?
– Пришел. И в очень скверном расположении духа. Так что не надейся, будто он станет за тебя заступаться.
* * *
То, что инспектор Нонор действительно не в духе, слышно было еще на лестнице внизу.
– Вадиш! – кричал Нонор из своего кабинета через коридор. – Какое сегодня число?
– На моем календаре десятое! – отвечали ему.
– Так! – неслось в ответ. – Какая собака перевернула мне календарь?! Кто рылся на моем столе?! У всех десятое, а у меня вообще никакое? Кто брал ключи от моего кабинета! Кому посмели их дать?!! Сейчас я с этим делом разберусь!..
Мем на мгновение задержался на лестничной площадке второго этажа, но передумал заходить и двинулся выше – на третий, как посоветовал Дин.
Там он и столкнулся с господином Рароном, выходящим от Первого префекта.
– А! – сразу узнал его чиновник Тайной Стражи. – Господин Мем! Как успехи вашего расследования о тыкве?
– Не очень хорошо. – Мем вежливо поклонился.
У Мема редко что болело, но сегодня он почему-то с трудом мог согнуть шею. – Я допустил ошибку.
– Насколько серьезную?
– Из-за нее убили осведомителя. Этого вашего «свидетеля» против меня из трактира...
– Так-так, – господин Рарон приостановился возле стенной ниши, в которой раньше сидела гипсовая статуя Справедливости, а теперь повесили герб Первой префектуры с наградной лентой и позолоченной медалью от нового государя.
– А кто это сделал, вам известно?
– Имен я не знаю, но я их запомнил. Я должен составить рапорт?
Рарон задумался.
– Как ты сам считаешь, что ты должен? – спросил он.
– Я должен потребовать от вас, чтобы вы мне объяснили, из-за чего все это происходит. Почему нападают на храм и на священника с Чаячьего острова, каким образом обитель Скорбящих связана с Веселым Бережком, за кем или за чем охотятся те двое таргов, которые, может быть, убили господина Мероя и трактирщика, и что могло быть в той тыкве, которую украли. Если вы в самом деле хотите, чтобы от меня получилась помощь, а не вред. Я слишком мало знаю. До сегодняшнего утра я не представлял границ игры, в которую вы играете. Сейчас я начинаю их видеть, и они мне не нравятся. По крайней мере с уровня моей сегодняшней осведомленности они не выглядят привлекательно или хотя бы безопасно. Если я по-прежнему не буду ничего знать, я стану ошибаться еще и еще.
Рарон чуть улыбнулся уголками губ.
– Ты говоришь верно, – согласился он. – И весьма красноречиво к тому же. Это в Каменных Пристанях учат так последовательно излагать свои мысли или это твой собственный талант?
– Я вам задал задачу, а вы уклоняетесь от решения, – огорчился Мем. – Может быть, я отдам вам жетон обратно и вернусь в Каменные Пристани? Тем более что мой интерес в расследовании изменился.
– Неужели из-за смерти трактирщика?
– Нет. Просто человек, ради которого я вступил в эту игру, меня предал.
– Мем, – господин Рарон взял Мема за локоть, – пойми одну вещь. Мы работаем не за интерес, не за азарт и не соблюдая пределов собственной безопасности. Все это вовсе не игра. Не забава. То, что мы делаем, служит безопасности целого государства, а не одного человека, или одного квартала, или одного начальственного кресла, или одного ведомства. Может быть, трудно это охватить умом, но бывает достаточно предотвратить малое действие очень небольшого числа людей, чтобы не началась война, в которой погибнут тысячи человек. Запомни, Мем, мой жетон – не проверка тебя на выносливость, сообразительность, преданность или прочность. Это работа. Которую тебе придется выполнять, иначе в Таргене случатся страшные вещи. Во всем Таргене, Мем, а не на Монетном острове, не в Каменных Пристанях, на Веселом Бережку или Первой префектуре. Пойдем отсюда, я кое-что расскажу тебе подробнее. Не все, потому что абсолютно все я не знаю сам, да и ни к чему тебе знать все. Но я расскажу достаточно, чтобы ты понял, насколько большую ответственность перед государем и государством я решил тебе доверить. Мне не хотелось бы сейчас узнать, что ошибаться можешь не только ты, но и я. Пойдем подумаем вместе, могу ли я доверять тебе так, как рассчитывал, или мне следует поискать для сотрудничества людей, более заинтересованных в судьбе Тарген Тау Тарсис, нежели ты.
Разговор, который между ними состоялся, привел Мема в глубокую задумчивость и даже в уныние. Мем не привык витать мыслями в высших сферах – в международной и внутренней политике, в делах владетельных династий, сановников, государевых родственников и в жизни Царского Города.
С порога префектуры Рарон сразу повернул в противоположную сторону от Веселого Бережка. Вскоре они вышли на Старую набережную и направились вдоль Обводного канала. На самом деле Обводной был больше похож не на канал, а на болото. В последние годы много говорили, что трехсотлетняя дамба в Затоках окончательно состарилась, сгнила и скоро рухнет, поэтому здесь Обводной будут засыпать и насыпь застраивать, а новый канал проложат по пустырям Приречья. Берег здесь был болотистый и низкий. Местные жители боялись, что дамбу прорвет до того, как канал направят по новому руслу, и потихоньку переселялись из этой части города, либо продавая дома за бесценок, либо просто покидая их.
Сама Старая набережная и улицы, прилегающие к ней, были пустынны. Оставленные хозяевами без присмотра дома в низине подолгу не стояли – чернели, оседали, заваливались из-за неравномерной усадки почвы под ними, тонули в полужидкой земле, а на грядках брошенных огородов уже местами рос болотный камыш. В прежней своей жизни Мем забредал сюда лишь однажды, и то довольно давно. Даже для детских игр этот район был сильно неподходящим. Уж очень тут все казалось неуютным и печальным. В общем, места, лучшего для разговора без свидетелей, в Столице было не сыскать.
По-видимому, кое в чем Нонор был прав. Вся заваруха на Чаячьем острове началась с прекрасных посетительниц. Эргр Датар привлек к себе внимание Тайной Стражи тем, что к нему повадились фрейлины и среди них даже одна из наложниц самого государя. Первоначально Тайная Стража просто приглядывала за островом, охраняя сих нежных особ от грубых неожиданностей нижнего города. Но потом по Столице как-то вдруг распространились странные слухи. Будто бы северные провинции намерены отказаться выполнять волю государя на том основании, что он – не законный сын единственного настоящего наследника таргского престола кира Хагиннора Джела, а простой подкидыш, взявшийся неизвестно откуда и втершийся в доверие обманным путем. И будто бы настоящий сын Хеджерского Патриарха находится сейчас в Столице и намерен напомнить отцу об истинных правах престолонаследования. Только никому не известно, как выглядит законный наследник, где он живет и каким образом даст о себе знать.
Слух был незатихающий, упорный, и пропустить его мимо ушей Тайная Стража просто не имела права. Стали наводить справки. И что же? Оказалось, что ищут этого наследника уже все, кому не лень выйти на улицу. И северяне, действительно затеявшие поднять мятеж. И ходжерцы, недовольные выбором своего Патриарха (по их мнению, Таргену действительно мог бы найтись император, гораздо более приближенный к Островному Дому, нежели выскочка Аджаннар, в самом деле взявшийся ниоткуда, как будто он с неба в корзине спустился). И столичные дельцы различного толка, мечтающие ощипать такую птицу для своей выгоды. И всевозможные темные людишки с мутными целями. И даже сами соглядатаи Тайной Стражи, замыслившие выслужиться перед начальством. Словом, поднялся эдакий шум, и очень не к добру.
Потому что правящему императору Аджаннару совсем ни к чему, чтобы о нем болтали на перекрестках, будто он выродок, приколдовал себе императорскую власть, обманывает целую страну, неправедно прикидываясь сыном кира Хагиннора Джела, и все прочее, что прилагается к подобным народным сомнениям, бродящим по улицам, кабакам и из дома в дом. Но даже и одни эти слухи сами по себе были бы терпимы, если бы кир Ариксар Волк, битый как-то раз тогда еще наследным принцем по морде прилюдно на площади Правосудия, случайно не сказал вслух и довольно громко: «Пока я жив, мира между нами не будет». Тарген, конечно, страна большая, и за год в ней непременно происходит по шесть-восемь всяких восстаний и мятежей. Но Ариксар Волк становится во главе недовольных впервые.
Тут Мем осмелился спросить:
– И что же, правда ли, будто у хеджерского владыки есть еще сын, помимо государя?
На что господин Рарон ответил:
– Ты уж спрашивал бы прямо: действительно ли можно считать государя Аджаннара законным государем? Дело в том, Мем, что ходжерскии владыка желает считать своим законным наследником того, кого он сам назначил. А назначил он государя Аджаннара, который сейчас держит в руке таргский Жезл Власти. Сомневаться в своем выборе ему уже поздно. И еще я думаю, что, если бы кир Хагиннор сомневался в своем выборе, он взял бы Жезл Власти в собственную руку и правил бы государством сам. Уж его-то право на власть ни у кого не хватило бы совести оспаривать. Вот и все, Мем. Задавать вопросы – подкидыш государь Аджаннар или не подкидыш, законнорожденный или незаконнорожденный, родственник он Островному Дому или приблуда – не наша забота. Наша забота – пресечь болтовню в Столице и происки северных хозяев, которые заходят дальше приличного, разумного и безопасного. Если наследник есть или есть человек, готовый самовольно провозгласить себя таким наследником, мы должны найти его раньше северян и не допустить шума.
– А кто сидел за ширмой у господина префекта, когда вам вздумалось выводить меня на чистую воду? – поинтересовался Мем.
– Вообще-то, лучше бы тебе было этого человека не заметить, Мем. Но, раз уж ты его заметил, я тебе и это скажу. Там сидел Патриарх Островного дома, владыка архипелага Ходжер и отец правящего императора Аджаннара кир Хагиннор Джел. Его тоже интересует результат поисков. Точно так же, как интересует он государя Аджаннара. Так что, если в другой раз заметишь за ширмой такого же тихого и внимательного человека – вопросов, кто это, можешь уже не задавать. Просто снова сделай вид, будто там никого нет, и все.
– И на кого же вы работаете – на государя или на его отца?
Тут Рарон посмотрел на Мема как-то по-особенному.
– Почему ты решил, что их интересы не совпадают?
Мем пожал плечами:
– Будь я на месте того или другого, я бы представлял себе ситуацию различно.
Господин Рарон картинно вздохнул.
– Ты верно думаешь, Мем. В том-то вся и сложность. Тайная Стража находится между интересами государя и интересами государева отца, который год назад собственноручно вручил Аджаннару абсолютную и безраздельную власть над Таргеном. Так что будем считать, будто Тайная Стража работает на интересы государства. А в интересах государства – чтобы в царственной семье царили согласие и мир.
– Значит, другой наследник есть?
– Это известно только Единому, Мем. Но то, что государя и кира Хагиннора желают столкнуть лбами в расчете, что на фоне их ссоры легко будет отхватить северную треть империи – ясно, как белый день. Он уже не ладят и требуют от меня различного.
– В Каменные Пристани слухи с улиц не доходят, – покачал головой Мем. – Кого в городе считают наиболее вероятным наследником?
– Множество всяких людишек. О матросов и подмастерий до купцов и высокорожденных. Город еще не определился, и каждый день имя называется разное.
– А кого считаете наследником вы?
Рарон улыбнулся по-своему – одними краешками губ.
– Мы подозреваем одного человека. Твоего приятеля. Эргра Датара. Но при этом я не уверен, что, во-первых, наследник на самом деле есть, а, во-вторых, что сам эргр Датар вообще об этой истории знает. Я хотел бы, чтобы ты помог мне разобраться с ним.
У Мема в голове сложились некоторые кусочки головоломки, которые он никак не мог соединить раньше. Кое-что ему показалось понятнее, но кое-что показалось еще более запутанным.
– Но почему вам понадобился я? – спросил он после некоторого раздумья. – Разве у вас нет более опытных людей? Ведь я даже Каменные Пристани еще не закончил. У меня нет диплома.
– Диплом в нашем деле роскошь не обязательная. У меня тоже нет диплома. Да, не удивляйся, я самоучка. Но для меня было достаточно, что ты увидел больше инспектора Нонора. А ведь кир Нонор считается лучшим сыщиком Первой префектуры, и у него как раз диплом есть.
– То, что я увидел, – чистая случайность. Так совпали обстоятельства.
– Не всякий смотрящий видит, Мем. Даже в обстоятельствах, совпадающих самым благоприятным образом. И не всякий увидевший что-то дает себе труд присмотреться глубже. Ты сомневаешься в том, что задача тебе под силу?
– Да.
– А поначалу ты не сомневался.
– Я и поначалу сомневался.
– Это хорошо.
– Почему?
– Излишняя самоуверенность, как правило, означает, что у человека линейное сознание. Или, проще говоря, нет совести. А бессовестный человек видит и ищет в деле единственно ту правду, которую придумал сам, а не ту, которая существует объективно, вне зависимости от его желаний и домыслов. Если у тебя есть совесть – есть и ответственность. Если есть ответственность – почему бы на тебя не положиться?
Мем с сомнением покачал головой. Рассуждения Рарона не казались ему убедительными.
– У тебя есть замечательный талант, – доверительно признался Рарон. – Я не хочу тебя захваливать, чтоб ты не возгордился раньше времени, но ты умеешь разговаривать с людьми. Тебе рассказывают такие вещи, которые не рассказывают другим и, уж подавно, не записывают на бумагу. И, что самое главное, тебе говорят правду. Гораздо больше правды, чем кому-либо другому. Не знаю уж, в чем тут дело, но эта твоя способность действует даже на меня. Думаешь, я собирался посвящать тебя в подробности того, кто сидел за ширмой, или в те сложности, с которыми столкнулась Тайная Стража с самого момента своего создания? Нет, Мем. Поначалу ты был для меня вроде капельки в водяных часах: сама по себе она ничего не значит, но без нее счет времени оказывается немного неточным... Но то ли вид у тебя такой, что при тебе не отмолчишься, то ли ты всего-навсего умеешь вовремя задавать нужные вопросы... Не знаю. Мы нуждаемся в достоверной информации. Когда при новом государе городское войско Порядка и Справедливости разделили на три отдельных ведомства, на части разорвали не только людей и деньги на их содержание. Поделили архивы и информаторов. Будь Тайной Страже сейчас лет десять, она восстановила бы утраченные пробелы в своих сведениях и осведомительских сетях. Но прошел всего неполный год, и пока что охват наших знаний оставляет желать лучшего. Например, я ничего не знаю о Датаре, кроме того, что мать его – знатная северянка из Белого Энлена, каким-то образом попавшая в Столицу и очутившаяся в веселом доме. Причем приехала она с грудным ребенком, который явно не чистых энленских кровей, так что на самом деле неизвестно, ее ли это вообще ребенок.
– Эргр Датар говорил, что родился в Столице.
– Ты же знаешь, Мем, что у девушек из веселых домов не бывает детей. Это непререкаемое правило, оно существует сейчас, было и тогда.
– Я как раз собирался узнать о Датаре подробнее. Я знаю, кто может о нем рассказать.
– Ну так не теряй времени даром!
– А Каменные Пристани? У меня защита диплома...
– Сделают тебе диплом и без твоего участия, можешь не волноваться.
– Мне нужен учебник по следственной практике. Я немного запутался. И... можно сделать так, чтобы меня не выпороли за прогулянные занятия, господин Рарон?
Тут Рарон снова вздохнул, достал из кармана кошелек, весьма плотно набитый монетами, и положил его прямиком в рукав Мему.
– Я решаю твои проблемы, а ты решаешь мои. Договорились? – сказал он. – Захочешь меня найти – придешь в третий дом по Веретенному переулку, только не называй меня привратнику по имени. Ты спросишь Домового, понял?
Мем пожал плечами. Ему ничего не оставалось делать, кроме как согласиться.
Рарон покинул Мема посреди совсем уж дикого пустыря. Попрощался он так, что Мему совершенно ясно стало: за Домовым не стоит следовать. Мем побрел вдоль набережной, оглядывая остатки когда-то возвышавшихся здесь построек. Вот тут явно была раньше торговая лавка, а здесь сгнил из-за подтопа фруктовый сад. Тут руины мельницы, дальше когда-то красивая кованая решетка, укрепленная меж каменных столбиков, нынче искрошилась и съедена ржавчиной... То, что в самом центре Столицы, на Рабеже, с которого начинался почти миллионный, согласно последней переписи, город, можно бродить по таким заброшенным местам и не встретить за четверть стражи ни одной живой души, было для Мема неожиданной новостью. Он словно в чужую провинцию попал или даже в другую страну. Вот же, по ту сторону Обводного, в Приречье – в дымящую и звенящую на четверть Столицы кузню ведут шестерню ломовых лошадей и тащат на починку плуг, а вокруг кузни пятиэтажные дома и торговые склады. А здесь...
Дойдя до проржавевшей решетки, Мем остановился. Решетка преграждала прямой путь вдоль берега, но она носила не сплошной характер. На три стоящие секции приходилась одна проломленная или поваленная. Правда, решетка эта ограждала раньше целый комплекс построек, среди которых Мем опознал маленький храм, сильно похожий по архитектуре на храм Датара с Чаячьего острова, но сложенный из позеленевшего от вечной сырости известняка и находящийся в гораздо более плачевном состоянии. Храм подковой огибали бывшие братские корпуса и службы, в которых не было окон с той стороны, с которой смотрел на них Мем.
Недолго думая Мем перебрался через поваленную решетку и пошел себе дальше, решив, что и здесь все так же покинуто прежними обитателями, как на Старой набережной. Однако он ошибся. Он миновал несколько пустующих строений и увидел одно, облезлые ставни в котором были плотно закрыты, а стыки между ними заткнуты тряпьем. А еще через десяток шагов Мем натолкнулся на стайку удивительно молчаливой ребятни, возившейся во дворе этого дома. Завидев гостя, дети в возрасте лет от трех и примерно до двенадцати оставили свои дела и уставились на Мема. Почему-то не слышно было обычного для детской компании шума и смеха. Да и сами дети смотрели на посетителя странно: с одной стороны, совершенно без страха, а с другой – без любопытства. Как будто не человек к ним идет, а так, бездомная собака – пробежит мимо и будет такова.
От неожиданности Мем остановился. Бледные и до прозрачности худые дети, одетые не то чтобы в нищенские лохмотья, но в очень бедную и поношенную одежду, отвернулись и продолжили свои занятия – они собирали во дворе оттаявший по весне мусор. Их было человек пятнадцать, и выглядели они словно вывалившиеся из гнезда птенцы, но в отличие от нищих из других районов не цеплялись и ничего не просили. Мем поискал глазами, у кого бы спросить кратчайший путь отсюда к жилым кварталам – он проголодался и имел намерение быстрее где-нибудь пообедать, раз уж разжился деньгами. На крыльце еще одного длинного здания, похожего на обитаемое, он заметил присматривающего за детьми старого монаха в латанной-перелатанной рясе и в рваном капюшоне.
– Простите, отче, – обратился к нему Мем, – я немного заблудился. Вы не подскажете, как отсюда выйти на Хлебную площадь?
Монах даже не шевельнул в сторону Мема пальцем.
Мем был голоден, поэтому проявил настойчивость. Решив, что монах заснул, и потому его не слышит, он дернул монаха за рукав бахромчатой от ветхости рясы и повторил свой вопрос жестами немых. В ответ он получил благословение и знак: «Иди вдоль канала, добрый человек».
О том, что вдоль канала к Хлебной площади он рано или поздно таки выйдет, Мем догадывался и без монаха. Он-то рассчитывал на более краткое указание пути. Ну что ж, то ли тут и правда заболотило до непроходимости последнюю улицу, то ли у глухого монаха просто не было настроения общаться. Мем вздохнул и сделал уже несколько шагов, чтоб последовать указанию святого отца, когда из канавки невдалеке раздался заливистый детский рев, нарушивший тишину и всеобщее молчание, и монах, до сего момента казавшийся глухим, сорвался с места, словно змеей ужаленный. Несколько мгновений спустя он уже вынес на крыльцо полутора– или двухгодовалого малыша и стал утирать ему измазанный грязью нос.
Мем, наблюдавший эту картину, повнимательнее огляделся вокруг и между ставень на стене здания увидел почти новую доску с четко вырезанной надписью: «Детский приют для сирот при обители Нищенствующего Братства Молчальников с благодарностью примет в дар старую одежду, обувь и одеяла». А чуть дальше, криво виднеясь из-под стаявшего снега, лежала каменная стела, где мхом на известняковом фоне прорастали древние буквы:
Снабди кто чем сию обитель —
Единый будет им хранитель,
Да здравие и жизнь дарит,
В обитель Вечных да вселит.
Плач быстро стих, и над приютом снова повисла тишина, которую не мог оживить еле слышный звон, доносящийся с той стороны Обводного из кузни. Мем оглянулся на детей. Бледные дети, закутанные в пожертвованное тряпье, выковыривали из снега гнилые дощечки и веточки и несли их к крыльцу, видимо, с целью просушить для топки печей. Зрелище показалось Мему жалостливым до слез. Он взвесил в руке только что полученный от Рарона кошелек, решительно вернулся и высыпал деньги в подол монаху. Тот поднял на Мема удивленный взгляд – там было около пятидесяти ларов серебром.
– Это на приют, – пояснил Мем и быстро зашагал прочь вдоль канала.
* * *
Мему следовало бы задать себе такой вопрос: а правда ли то, что нарассказывал ему господин Домовой? Если правда, то с какой стати? Простите, уж во что во что, но в собственное обаяние Мем не верил. Такое, чтоб люди пугались его, случалось часто, но чтоб кто-то воспылал к нему доверием... А не пытаются ли его использовать, как используют Нонора? По сути дела, исполняя свой служебный долг, инспектор Нонор делает чужую черновую работу и расследует убийство Мероя, хотя кого он в конце этого расследования выловит – Домовому не больно-то важно, ибо задачи перед Тайной Стражей стоят совсем другие. Вот и Мем теперь поставлен в непонятную зависимость от морального долга перед благополучием государства. Как говорят в лицее: вам приказано сделать добровольное пожертвование...
Ну зачем Домовому может быть нужен Мем? Не потому же, что он единственный, кто заметил раздавленную тыкву неподалеку от трупа. Не потому, что сам проявил инициативу и подобрался к тайне Чаячьего острова с другой стороны, нежели официальное расследование Первой префектуры. А потому, что сумел понравиться Датару и почти вызвал того на откровенность. Ну так и Датар сумел заставить Мема сказать лишнее. Много лишнего. Непозволительно много лишнего для человека, который должен следить за тем, чтоб ему не помешали.
Впрочем, Мем был готов себе признаться, что Датар ему симпатичен. Что-то было в этом слишком красивом для священнического сана монахе из того, что Мем ценил в людях. Не внутреннее достоинство, внешняя правильность или подвешенный язык. Нет. Скорее некое спокойствие, которого не хватало самому Мему. Уверенность в собственной моральной силе, в своей правоте. И умение не терять свою точку зрения под начальственным нажимом или при блеске золотых кругляшков. О том, что Датар явится во всем этом расследовании с неожиданной стороны, Мем инстинктивно чувствовал с самого начала.
Да, таким, как Датар, мог бы быть таргский император. Возможно, из того, что говорят об Аджаннаре, многое неправда, но то, что тот черноволос, словно арданец, маленького роста и еще в придачу со вставным глазом, – не очень-то для настоящего императора хорошо. Наверное, все-таки кир Хагиннор не очень долго думал, прежде чем отдавать таргский жезл власти одноглазому коротышке, иначе он выбрал бы кого-нибудь попредставительнее...
Мем выбрался все-таки на Хлебную площадь. Надо признаться, его благородный порыв пожертвовать деньги на приют Молчальников без помех до конца реализован все же не был. Напоследок Мем сжал тонкую кожу кошелька, и между пальцев его задержались две крупные серебряные монеты по два лара каждая. Мему, привыкшему довольствоваться не просто малым, а практически ничем, на его траты должно было хватить с лихвой. Вместо обеда он купил себе большой пирог с говядиной и зеленью и, поедая его на ходу, направился в сторону Большой Публичной Библиотеки. Там, заплатив полмедяка за вход и столько же библиотекарю, он получил до вечера в распоряжение книгу о монашеских братствах, содержащую краткую историю их возникновения, уставы, списки монастырей, известных храмов и наиболее прославившихся подвижников в Таргене, Шаддаме, Борее и Белом Энлене, а также другие душеполезные сведения. Раздел «Братство Скорбящих» Мем просмотрел довольно быстро, особо отметив для себя только то, что устав братства не жесток и позволяет братьям заниматься коммерческой деятельностью, если братья объединены в общину. Однако пределов этой деятельности устав в себе не указывал – то есть, если толковать его по таргскому законодательству, раз деятельность не оговорена, а устав подтвержден государственной печатью как имеющий право на существование в границах Таргена, деятельностью этой может быть хоть ссуда денег в рост, хоть торговля пьяным грибом, хоть содержание веселого дома без всякого дополнительного лицензирования и налогообложения.
Гораздо больше заинтересовала Мема глава «Молчальники». Вот кто знал толк в издевательствах над человеческой природой и характером. Девизом этого братства, наверное, можно было бы выбрать три «не»: не можешь, не смеешь, не имеешь. Было и еще много других «не», менее существенных, зато в изобилии. Некоторые из них Мем выписал себе на клочок бумаги, в который ему завернули пирог. Их он хотел проверить на деле.
Сдав книгу в хранилище значительно раньше оговоренного срока, Мем снова вышел на улицу. С деньгами, но никакой легкости бытия он теперь не чувствовал. Он даже полученных денег на удовольствия тратить не стал. Напротив библиотеки торговали медовыми напитками, хмельными и не очень, а Мем попил воды из фонтанчика под аркой.
Он мог бы чувствовать себя свободнее. С обещанием Рарона решить все его проблемы в Каменных Пристанях он мог бы вообще летать, как вольный ветер. Однако ему положили на плечи этот глупый долг. С накопленными сведениями для проверки можно было податься в три места: к тетушке Ин на Веселый Бережок, к Датару на Чаячий остров или к Нонору в Первую префектуру. Ноги Мема выбирали тетушку Ин, долг перед родиной – Чаячий остров, совесть – инспектора Нонора. Где-то внутри еще болела обида, нанесенная Ясей, но внешне это проявлялось только в том, что у Мема почему-то влево плохо поворачивалась голова. Поэтому получилось, что ноги пошли на Веселый Берег, глаза при этом глядели в сторону перевоза на Чаячий, а совести пришлось хрюкнуть и заткнуться, хотя спиной Мем префектуру позади себя чувствовал.
Из состояния подобной растроенности мыслей и чувств Мема вывели двое стражников и дознаватель из Первой префектуры, которые с перевоза вели навстречу Мему Ошку – похоже, что на допрос к Нонору. Дознаватель был с Мемом не знаком, стражники поздоровались, Ошка глянул странно – на этот раз кафтанов на нем было не два, а целых три, поверх красного и коричневого еще оказался надет синий, очевидно, парадный. Мем прошел еще сотню шагов прямо по улице, потом свернул в переулок, перепрыгнул канаву и забор и оказался в префектуре на сотую часть стражи раньше, чем туда доставили храмового сторожа.
Недолго думая Мем прямиком направился в кабинет Нонора. Не ожидал он только того, что его место окажется занятым. У подоконника, где всегда сидел и переписывал какие-нибудь бумажки Мем, теперь раскладывал стопочку листов какой-то другой парень, ровесник Мему, но не из Каменных Пристаней. То ли новый секретарь, хотя Нонор обычно писал протоколы допросов сам. То ли инспектор взял нового стажера.
Нонор тоже был здесь. Увидев Мема, он склонил набок голову и произнес:
– Если вы намерены присутствовать на допросе, господин младший помощник старшей подставки от чернильницы, лишнего места у меня для вас нет. Вам придется постоять в углу.
Мем был согласен. Новенький коротко глянул на него черными южными глазами и попробовал пальцем заточку стила. Мем его вроде бы не интересовал.
Привели Ошку и усадили на стул посередине комнаты. Переводчик с рыбьего языка вошел следом и устроился сбоку от Нонора. Мем стоял по другую сторону подоконника от новенького, а от Ошки в стороне и чуть позади. Впрочем, он был уверен, что ни на один вопрос инспектор Нонор ответа не получит. Во всяком случае – сейчас. Вопросы такому, как Ошка, надо уметь задавать. Так и вышло. Ошка очень спокойно и мирно игнорировал любые направленные к нему обращения. Новенький старательно записывал вопрос, а под вопросом выводил: «Допрашиваемый не отвечает». Нонор бесился изнутри, но никто, кроме Мема, этого не видел. Потом, когда окончательно стало ясно, что смысла во всем происходящем не много, Мем ткнулся локтем в кирпич завершенного дела о вымогателях, лежащий на окне, подтолкнул и неожиданно грохнул тяжеленную папку на пол так, что на столе у Нонора выскочила из рук и покатилась по документам крышка от баночки с чернилами. Ошка даже не шевельнулся. Не слышал.
– Извините, – сказал Мем, поднял дело и положил его обратно на подоконник. А через сотую долю стражи дело упало опять. Снова подпрыгнули все, кроме Ошки, и выше всех Нонор.
– Поди прочь отсюда, Мем! – заорал он. – Хватит мне на нервы действовать! Вон отсюда! Немедленно!
Мем послушно вышел из кабинета. В коридоре он щелкнул пальцами и ухмыльнулся. Он в точности выяснил то, что хотел: Ошка притворяется глухим. Настоящий глухой обязательно обернется, если позади него падает тяжелый предмет, потому что хоть и не слышит сам звук удара, но чувствует вибрацию пола. Глухая Яся прекрасно различала клиентов по шагам. А притворщик всего лишь старается пройти испытание и думает, что, чем он неподвижнее в момент удара, тем больше у наблюдателей будет уверенности в его глухоте. Теперь осталось выяснить, так ли слеп Датар, как он желает это представить...
* * *
Ошке инспектор Нонор решил отомстить. Он имел право задержать его на сутки за несговорчивость и воспользовался этим правом. Так что Мем зря ждал возле дежурки, что Ошку отпустят обратно на Чаячий. Того препроводили в подвал и посадили там под замок. Зато со второго этажа проворно сбежал новенький и прямиком направился к Мему.
– Послушай, – проговорил он с ходу, – ты же ронял папку нарочно. А второй-то раз зачем?
Мем сверху вниз глянул на этого торопыгу, ростом едва достающего Мему до плеча.
– Тебе какая разница? – спросил он.
Тот пожал плечами:
– Любопытно.
– Любопытно кошке молоко, да в кувшине глубоко, – отвечал Мем, кивнул на прощание и направился к выходу.
Но новенький не отставал. Он снова нагнал Мема на крыльце префектуры.
– Да подожди же, – сказал он. – Меня зовут Иль.
– Угу, – отвечал Мем.
– Меня прислали к Нонору вместо тебя.
– Значит, уже вместо, – понимающе склонил голову Мем. – А мне почему-то не сказали, что я отстранен.
– Извини.
Мем удивился:
– Тебе-то зачем извиняться? Вот уж кто не виноват, так это ты.
– Но дуешься-то ты на меня.
– Да с чего ты взял, что я на кого-то дуюсь? Мне просто непонятно, чего ты вдруг ко мне привязался.
– В префектуре про тебя рассказывают разные интересные истории. Я решил, что с таким человеком следует познакомиться.
– Познакомился?
– Ну...
– Вот и гуляй себе мимо.
– Хорошо, – растерялся новенький и остановился. А Мем пошел дальше по улице.
Ему еще только любопытства к собственной персоне со стороны абсолютно посторонних людей не хватало. Надо же, хмыкнул он про себя. В префектуре о нем истории рассказывают. Интересно какие. Наверняка назло Нонору что-нибудь...
Занятый этими мыслями, он дошагал почти до самого Веселого Бережка, и там, на перекрестке Высокуши и улицы Злато кузнецов, к нему подбежал оборванный мальчик и сказал:
– Дяденька, вас вон туда подойти просят.
Грязный палец мальчишки указывал в сторону двери, над которой висела треснувшая пополам вывеска: «Прачечная».
– Кто? – спросил Мем. – Зачем?
– Какая-то тетя оставила вам письмо, – объяснил мальчик.
В том, что какая-то тетя оставила для него письмо, Мем ничего подозрительного или предосудительного не увидел. Даже наоборот, ему подумалось, что Яся решила извиниться через какую-нибудь свою знакомую из здешних прачек. Девицы из веселого дома по зависти и бессердечию вполне могли бы и не отдать послания Мему или, еще того хуже, затеять его публичное прочтение с хохотом и непристойными шутками.
Мальчик убежал, а Мем, не раздумывая, отворил дверь прачечной и вошел внутрь.
В первом помещении было пусто. Оставив входную дверь открытой, Мем двинулся дальше. Взялся за ручку следующей низенькой полукруглой дверцы и слегка ее подтолкнул. С его ростом надо было бы согнуться почти пополам, чтобы войти в нее.
– Назад! – крикнули ему со спины.
От неожиданности Мем послушался, снова взял дверцу на себя, и очень вовремя: в постирочной свистнула, рассекая воздух, легкая саврская сабля с малым изгибом и тонким клинком.
Давешний навязчивый любознайка Иль быстро подбежал к Мему и стал по правую сторону дверного проема.
– Ты что, на тот свет боишься опоздать? – спросил он Мема. – Кто же сам засовывает голову в ловушку?
Мем, уже понявший опасность, теперь судорожно вцепился в дверную ручку, чтобы дверь изнутри не открыли. Он потерянно молчал. Не окликни его Иль, голова Мема сейчас укатилась бы в зыбкий пар между чанов, а тело лежало бы прямо тут, поперек порога.
– Кто там внутри? – шепотом выдавил из себя Мем.
– Кошке любопытно? Загляни в кувшин еще разок, – пожал плечами Иль.
За дверью было тихо.
– И что теперь делать? – прошептал Мем.
Ни у него самого, ни у Иля не имелось с собой сравнимого с саврской саблей оружия и не было никакого представления о количестве прячущихся по ту сторону двери врагов. Если бы Иль сказал сейчас «бежим отсюда», Мем, пожалуй, был бы с ним полностью согласен. Но Иль такого не сказал. Он цепко оглядел приемную прачечной и изобрел план следующих действий. Ухватил продолговатый неуклюжий тюк с бельем, подмигнул черным глазом Мему и произнес одними губами:
– Отпусти дверь.
Мем выполнил то, что было велено, и посторонился. Дверь мгновения три оставалась неподвижной – ошеломленный первой неудачей противник затаился в постирочной. Потом Илю надоело ждать, он ногой вшиб внутрь створку и толкнул тюк в проем. Мутные маленькие окна пропускали в приемную не очень много света. В постирочной было светлее, но мешал вязко плывущий от чанов пар. Поэтому тюк вполне сошел для обладателя сабли за человека, тот бросился в атаку, лихо проткнул тряпки и намертво в них увяз, потому что Иль повернул тюк с бельем под углом к плоскости сабли и чуть не вывернул нападавшему руку.
– Бежим отсюда! Их много! Окружают! – раздался окрик из глубины постирочной.
Храброго северянина дважды приглашать не понадобилось. Он выпустил застрявшее оружие и дал деру – надо признать, довольно быстро и успешно, поскольку Иль припоздал, разгребая себе дорогу среди рассыпавшегося белья, а Мема слегка прихватил столбняк – перед глазами у него по скользкому полу между чанами все еще катилась его собственная голова. Кинулись в погоню они одновременно и тут же застряли в неудобно маленьких дверях.
Когда же Мем и Иль разобрались между собой и выскочили через черный ход постирочной, двое северян были на полквартала впереди и во все лопатки утекали по улице Златокузнецов к каналу. Из какого-то бокового переулка или двора выскочили два других человека и, на ходу переворачивая воротники с полицейскими значками, устремились следом, еще кто-то лез на подмогу через забор, заткнув за пояс полы кафтана.
– Ну, – оглянувшись на мгновение, обронил Иль. – Вовремя...
Мем поначалу не оценил достойно все разворачивающееся действо, и только когда два злоумышленника добежали до конца улицы и там один споткнулся и упал, а второй кубарем скатился вниз по склону, до Мема кое-что начало доходить. Но тут думать опять оказалось некогда. Упавшего первые двое преследователей, дружно оглянувшись, оставили им с Илем, и распорядился об этом Иль, махнув им на бегу ловить второго. Упавший тем временем вскочил, попятился к стене, вытащил из рукава изогнутый нож-потрошитель с устрашающе зазубренным выгнутым лезвием и повел им в воздухе, давая понять, что так просто не сдастся. Мем приостановился – он был безоружен, а против такого ножа кулаками не больно помашешь. Сначала надо было присмотреться. Зато Иль совершенно бесстрашно проскользнул мимо него, довольно ловко увернулся от лезвия, поймал мерзавца за руку с ножом и... Мем не понял, как это могло произойти, но тарг странным образом отклонился назад, а потом опустился перед Илем на колени и стал падать вбок, стиснув зубы и выронив нож. Иль при этом всего лишь держал его за сжатый кулак и только в последний момент подковырнул под плечо носком сапога, перевернул негодяя лицом вниз и заломил ему руку за спину. В это время на помощь подоспел тот третий, который лез через забор, и Иль тут же отступил от поверженного тарга, брезгливо отряхнув белые ручки с красиво подточенными ногтями. Последний из его помощников, неодобрительно посматривая на Иля, начал вязать преступнику локти.
Мем так и остался не у дел – стоять в стороне, хлопать глазами и вспоминать, как матушка учила его разбираться в девицах: если руки белые и нежные, а ноготки выровнены, значит, бездельница. Мем совсем ничего не успел сделать, кроме как неудачно подставить голову под полет саврской сабли. Между тем по всему похоже было, что Иль, хоть в префектуре новенький, и руки у него словно у девицы-бездельницы, но к засадам и уличным погоням привычен куда больше Мема. Его происшедшее ничуть не взволновало. Азарт в глазах быстро погас, на щеках лишь слегка проступил от быстрого бега румянец. А Мем до сего дня никогда не сталкивался с людьми, которые без угроз, без предупреждений, без ссоры и без разговоров, обманом заманивают в ловушку и там сразу рубят голову, не задав даже для приличия ни одного вопроса. Мем был не трус. Он умел драться и дрался. Но не так.
Он несколько раз глубоко вдохнул и сжал кулаки, чтобы унять накатившую дрожь.
– Тебя Рарон не предупредил, чтоб ты поберег свою шкуру? – поинтересовался Иль, глядя в ту сторону, куда удалились беглый тарг и двое его преследователей.
Мем покачал головой:
– Нет.
– Понятно. Вполне в духе Домового – предоставить тебе выживать, как сумеешь. А не сумеешь – сам дурак.
Мем спросил:
– Тебя к Нонору Домовой приставил?
Иль покачал головой:
– Не совсем так, но что-то вроде.
Мем чувствовал неловкость за то, что разыгрывал из себя на пороге префектуры значительную персону и грубо отвечал, хотя Иль подошел к нему с мирным и дружелюбным разговором.
– Как ты его заставил лечь? – кивнул он на задержанного преступника, которого в это время придирчиво обыскивал третий из людей со значками на воротниках.
– В каком смысле? – не понял Иль.
Мем изобразил движение рук, которым Иль поборол негодяя. Подходящих слов для описания ему в этот момент в голову не пришло.
– А, – догадался Иль и махнул рукой, словно на пустяк. – Болевой прием. Очень простой.
– Покажи, – попросил Мем.
Иль взял его за подставленный кулак и с легким поворотом нажал на кисть в таком неудобном для Мема направлении, что Мем от неожиданной боли задохнулся и сразу покосился туда, куда наклонял его Иль.
– Запомнил?
Мем кивнул и потер ноющее запястье.
– Тогда дай обещание, что никогда не используешь его против меня, – очень серьезно попросил Иль и снова посмотрел через плечо в сторону канала.
– Обещаю, – немного растерянно проговорил Мем.
У этого коротышки получалось командовать. Сейчас, на дневном свете и присмотревшись внимательнее, Мем видел, что глаза у того разного оттенка: один темно-карий, а второй непроницаемо-черный, словно без зрачка. Черные волосы Иля почему-то оказались обрезаны чуть ниже плеч и оттого были слишком коротки для настоящей погребальной косы. Он их не заплетал, а просто связывал на затылке шейным платком и прятал за шиворот, – теперь они выбились и растрепались. И, несмотря на небольшой рост, в ухоженных пальцах Иля скрывалась железная сила. Мем бы даже сказал, сила, сравнимая с его собственной, если ему не показалось с перепугу. Сейчас он глядел на нового помощника Нонора с гораздо большим уважением, чем прежде.
– Так зачем ты дважды ронял дело? – по-прежнему не поворачивая к Мему головы, поинтересовался Иль. – Ведь не для того, чтоб досадить Нонору?..
– Когда некая вещь случается дважды – это неспроста, – постарался объяснить Мем. – Ошка мог случайно не обратить на меня внимания однажды. Но дважды проигнорировать был не должен. Раз он ни разу не обернулся, значит, на самом деле он не глухой.
– Возможно, он и не глухой. – Тут Иль повернулся и задумчиво посмотрел на Мема снизу верх. – А я спас тебе жизнь, – напомнил он.
– Я благодарен, – искренне признался Мем.
– Благодарность мне нужна не на словах, а на деле. Давай заключим сделку. – Иль улыбнулся точь-в-точь как Рарон – одними уголками рта. – Я хочу знать результат твоего расследования о тыкве за восьмую часть стражи до того, как о нем узнает Домовой.
И тут Мем понял. Он отступил от Иля назад. Если бы не серьезность самой догадки, он даже хлопнул бы себя ладонью по лбу или воскликнул бы что-нибудь неприличное в адрес своего прежнего скудоумия.
Предупреждение Рарона о том, чтоб Мем не удивлялся, если встретит в префектуре необычных гостей, интересующихся ходом расследования. Черные волосы, небольшой рост, разные глаза (благодарение Небу – настоящие глаза, а не один стеклянный, как приписывает молва), сопровождающие за каждым углом и забором... Да Мем же послал сегодня гулять мимо самого государя Аджаннара!..
Со стороны канала, куда все время обращался взгляд государя, наконец-то показались две понурые фигуры преследователей; по их походке сразу ясно было, что погоня окончилась неудачей. Очевидно, тарга поджидала лодка и, может быть, с гребцами.
Мем поклонился:
– Как прикажете, госу...
– Господин Иль, – жестко перебил Мема император. И повторил еще раз, мягче, но очень настойчиво: – Господин Иль. – Помолчал и добавил: – А ты догадливый. По тебе так прямо не скажешь, насколько ты догадливый. Значит, мы договорились?
Мем наклонил голову еще ниже.
– Вот и отлично, Мем. Ты будешь делать все по-своему, Нонор по-своему, Домовой по-своему, а я по-своему. Но в конце пути мы встретимся. Если нужна будет помощь – оставь мне записку на вахте в префектуре. На имя Иля, конечно же. И никому там не вздумай... – Черные глаза опасно сощурились.
Мем поспешно кивнул.
– ...А теперь иди куда шел. Никогда больше не суй свою голову под саблю так опрометчиво, как ты это сделал сегодня.
Мем, не чувствуя под собой дороги, развернулся и походкой лунатика пошагал прочь. У него совершенно вылетело из головы поинтересоваться или хотя бы посмотреть, куда доставят собственноручно задержанного государем тарга. Он разговаривал с императором! И не просто разговаривал – он сначала послал его, а потом вместе бегал по улице и за руку держался!
Рассказать кому в Каменных Пристанях или на Веселом Бережке – на смех поднимут, как самого распоследнего завравшегося сказочника. Это надо же – дело о тыкве оказалось настолько серьезным, что даже государя выманило из Царского Города и заставило бегать по улицам Рабежа! Такое в самом деле только в сказках бывает!
* * *
От Тайной Стражи в префектуру поступил подарок: человек, который, может быть, причастен к убийству тайного агента Мероя.
Инспектор Нонор только разложил на столе плетенку с домашними пирожками и поставил на жаровню чайник, как с грохотом и топотом ему, а заодно всему второму этажу сообщили эту радостную весть. Пришлось все убирать обратно.
Присланный вместо Мема новый секретаришка куда-то запропастился. Впрочем, Нонору было безразлично. Толковой помощи с этих малолеток все равно не дождаться. Зато со своим секретарем приперся Дин. Он расследовал другое убийство – смерть трактирщика с Веселого Берега – и уже полностью был готов сдавать дело в архив, поскольку сапоги у задержанного были заметные, наследил он возле трактира много, по собранным со свидетелей приметам всяко получалось, что он виноват, да и отнекиваться он не собирался. В ответ на любые вопросы пожимал плечами, а это вполне можно было расценивать, как признание вины.
Однако когда пойманного злодея привели и два тарга – северянин-преступник и столичный инспектор – посмотрели друг другу в глаза, Нонора ожидало разочарование. Тарг-то тот был тарг, да с клеймом родового слуги на щеке. Где-то на улице слугу макнули физиономией в лужу, краска размылась, и из-под потеков грязи и грима проступили светло-розовые полосочки фамильного герба и вензель. А значит, если господин не прикажет говорить о себе и своих делах, слуга об этом не проронит ни слова. Ну, допустим, имя господина можно выяснить по клейму, но допроса опять не получится. Везет же Нонору на молчальников – и сегодня, и вообще.
Вместо составления протокола Нонор долго разглядывал привязанного к допросному стулу слугу, потом спросил одну-единственную вещь:
– Ты в грязь-то поперек дороги нарочно упал, чтоб от своего господина внимание отвлечь?
Слуга одобрительно глянул на Нонора: надо же, столичный червяк, а понимает, – и показал глазами: «А разве я мог по-другому?»
– Ну, все с вами ясно, – сказал, ни к кому особо не обращаясь, Нонор и завинтил крышку на чернильнице. – Подождем, пока поймают твоего господина.
– Это все? – удивился Дин, удобно усевшийся нога на ногу и настроенный слушать дельную и долгую беседу опытного инспектора с предусмотрительно обмакнутым мордою в лужу подследственным.
– Хозяина его ловить надо, – объяснил Нонор. – Этот без хозяйского распоряжения даже непотребного звука не издаст, хоть на куски его разрежь.
Дин кровожадно ухмыльнулся:
– А может, разрезать?
– Разрезать? Попробуй. Забирай его себе, если хочешь. Мне со слугой говорить не о чем. Он против меня рождением не вышел.
Тут Нонор взял с сейфа тряпочку, которой в его кабинете вытиралась пыль, и стер с лица слуги остатки маскировки. Герб был незнакомый, изображал то ли кошку, то ли рысь, вписанную в вензель «Ар-И».
Дин полюбовался на клеймо и скривил физиономию. Хлопнул в ладоши. Пришли двое из его десятка и забрали слугу. Вместе с допросным стулом.
Надо признаться, Нонору версия Тайной Стражи, будто Мероя убили северяне, околачивавшиеся на Веселом Бережку, не казалась верной и хоть сколько-нибудь подходящей под высмотренную им модель отношений Чаячьего острова с внешним миром.
Конечно, у северного господина могли банально кончиться деньги или случиться любая другая финансовая неприятность. Но добывать деньги воровством, да еще воровством из храма? Даже если он знал, что в храм наведываются богатые дамочки. Для северянина-единобожца это стало бы возможно, если бы произошел конец света, и ни днем раньше. Скорее северянин решился бы на простейшую «кражу с криком» – уличный грабеж.
На человека, имеющего тесные отношения с Царским Городом, тарг-хозяин тоже не казался похожим. Когда в Столице хотят сделать заказ наемному убийце, к высокорожденным не обращаются. Человек, имеющий личный герб, исполняет либо собственную волю, либо волю главы клана, если его земли присоединены к клану. Судя по зверю в клейме, они присоединены. Внутренняя организация клана устроена по военному образцу, так что целенаправленно убивать без приказа большого хозяина малый хозяин не может. Если малый хозяин кого-то убивает, значит, это случайность. Или приказ. Следовательно, и поймав малого хозяина, без одобрения главы клана ответа не дождешься.
Мерой, конечно, мог наступить северному господину на любимую мозоль. Но тогда разбирательство последовало бы немедленно, и северяне гнались бы за Мероем сами, а не наоборот. И оружие не совпадало. Северяне вооружены были по саврскому образцу, а Мероя убили воровским стилетом. Что же касается следов, то со следами вовсе была беда. Вокруг трупа агента набродили в чем-то грубовато-растоптанном, в чем ходит по весне всякий человек в городе, но северяне-то были обуты во вполне отличные от городской обуви военные сапоги...
А вот повод убивать Мероя у северян был. Господин Мерой занимался на Веселом Бережку тем, что собирал доносы: о неблагонадежных гражданах – в частности, и о столичных умонастроениях – вообще. Место для подобной деятельности там было благодатное. Под хмельком да рядом с девочками даже очень строгие и воспитанные люди могли расслабиться и не в ту сторону протянуть язык. И в последнее время по Столице пошел скверный слух, будто государь Аджаннар ненастоящий, а настоящий скоро сыщется, и не где-нибудь, а на Севере, и вот тогда северяне установят Справедливость не по фальшивому и продажному столичному образцу, но по своему истинному северному оригиналу. Распускали эти слухи сами же северяне, и среди столичных бездельников находились такие, которые эти слухи размножали и поддерживали. То, что империя Тарген Тау Тарсис всего лишь на треть Север, а на две трети Юг и Центральные провинции, северянами в разговорах об истинной, грядущей с Севера справедливости почему-то в расчет не бралось, а уж государю Аджаннару и подавно не понравилась бы новость, будто он ненастоящий. Да и не для того Тарген сорок с лишним лет ждал своего императора, чтоб через год заявить: этот государь неправильный, хотим другого. Император – не чулок, чтоб сегодня хотеть синий, а завтра красный в желтую полосочку. Происходили от императора новшества, которые не нравились Нонору, но происходили и те, которые нравились, например, повышение жалованья и грядущий пересмотр чиновничьих рангов, которого при республике столько лет ждали зря. Поэтому инспектор Нонор, как тарг не северный, но столичный, был в этой истории на стороне императора и закона и против тех, кто распускает об императоре мерзкие слухи. От этой печки Нонор и решил танцевать.
* * *
Мем приплелся в лицей, уже совершенно утратив представление о времени, месте и сообразности собственного существования. Плюхнулся в одежде на кровать, закинул на спинку ноги и долго смотрел в потолок. Особенно радужных картин будущего перед его мысленным взором не рисовалось. Он просто думал: «Ух ты!.. Вот это да!.. Это же надо!.. Бывает же!.. Здорово!..» Если учесть, что восьмую часть стражи назад ему чуть всерьез не отрубили голову, то настроение, в котором пребывал сейчас Мем, было прямо-таки неприлично, неоправданно, бездумно хорошим.
Пробудил его от приятного ничегонеделания Агастра, заглянувший проведать свой запас сухарей, хранившийся втайне ото всех под матрасом. Была у Агастры такая необъяснимая странность. О тайных сухарях, которые раньше сокрыты были в сундуке под учебниками, знали все в спальне и однажды, рассказав на ночь страшных сказок про северных колдунов и пещерных ведьм, подменили Агастре сухари на большую сушеную жабу, дохлого голубя и горсть садовых слизней. Агастра ничего не сказал по этому поводу своим соученикам и соседям, но сухари перепрятал.
– Вот здорово! – удивился Агастра, увидев Мема, мечтательно глядящего в потолок. – А нам сказали, ты в префектуру на службу принят и учиться больше не будешь...
Мем погрозил Агастре пальцем.
– Не в префектуру, – сказал он. – Бери выше.
– А... куда?
Мем показал краешек жетона с синей печатью. Агастра присвистнул.
– Иди ты! – удивился он. – А сюда чего пришел?
– Учебник по следственной практике одолжи, – попросил Мем. – Я свой в библиотеку отдал.
– Так он мне нужен еще, – попытался отказать Агастра.
– Мне – нужнее, – объявил Мем.
Чуть позже, переодевшись, помывшись и переплетя волосы намного приличнее, чем делал это обычно, Мем быстро пролистывал страницы учебника в поисках информации, которая немедленно принесла бы расследованию успех. В конце концов он все-таки наткнулся на фразу, которая помогла ему сориентироваться. «Все версии, выдвинутые по ходу следствия, должны быть хотя бы косвенно подтверждены или опровергнуты», – написано было в учебнике. Тут оказалось, что Мем и версий-то никаких не выдвигал. То есть ни одной. Совсем. Пора было этим заняться.
Вот только по поводу чего выдвигать версии? Гадать, кто может являться другим наследником таргского Жезла Власти? Нет уж. Этим занимается вся Столица, и, похоже, втуне, так как кандидатов море и все они разные. Пойти к Нонору и вытребовать результаты следовой экспертизы, карты и планы берега за пустырем и всего Чаячьего острова? Частично Мем был с ними знаком. Дверь в храмик взломали, подковырнув засов железякой, ею же сорвали со стен кружки, ушли той же самой дорогой и – какие аккуратные взломщики! – приспособили сорванный засов с замком на место, зацепив его за вытянутый из стены гвоздь, будто никто тут не ходил и ничего не трогал. Погода была плохая, ветер, ночь, темно, фонарь над входом тусклый, оттого и взлом хозяева со сторожами обнаружили лишь с утра. Следы по берегу тоже были самые обычные. Городская обувь, какую шьют на каждой улице в Столице. Не военные северные сапоги. Версия о том, кто и почему забрал кружки из храма, в центральные не годилась. Кража скорее была следствием, нежели причиной.
Тогда что поставить в середину? Что сделать точкой отсчета?..
Ну вот вертелась у Мема в голове эта тыква, и ничего не поделаешь. Тыква, тыква, тыква. Желтая, яркая, заметная. Для чего могла быть необходима тыква тому монаху, которого преследовал Мерой? Наверное, не для того, чтобы испечь из нее оладьи со сметаной и сыром, и не для того, чтобы исполнять праздничные желания. Судя по тому, что ее разломали, внутри нее мог быть тайник. Но желтая тыква после праздника – такая заметная штука, что куда с ней ни пойди – везде на тебя обратят внимание...
Так... А если она и нужна была, чтобы обратить внимание? Тогда чье и с какой целью?..
Мем прикрыл учебник, почувствовав, что вот-вот окончательно запутается и заедет со своими версиями не в тот огород.
А потом он сказал себе: тпру. За какими еще углями ходил Ошка в трактир, когда у них в домике две печи? Не проще ли было угли для жаровни нагрести из топки? Тем более что и входов в домик тоже два. И на улице Ошка всю ночь вокруг храма не пасется, а всего лишь время от времени выглядывает...
Мем рассердился на бестолковый учебник, не оправдавший надежд, бросил его Агастре обратно на кровать. Потом достал из своего сундука ароматическое масло и намазал им шею. Для рабочего времени на Веселом Берегу было еще рановато. Там сейчас как раз просыпались и начинали готовиться к вечеру. Самое время пойти расспросить о прошлом эргра Датара. Заодно, может, ужином покормят, который при тамошнем распорядке завтрак.
Насчет ужина Мем не ошибся, он пришел очень удачно. Кроме того, он решил сделать тетушке Ин подарок. По пути он свернул в одну лавочку и приобрел перевязанный золотой ленточкой маленький букетик розово-желтых фиалок, которые зимой выращивают под стеклянными колпаками. По-другому, правда, этот цветок называли навозницей, поскольку грядки, где он растет, для тепла устраивали на навозных кучах. Но пахли фиалки чудесно, и не сказать, что взросли на навозе. К тому же ранней весной они считались в Столице очень модным цветком.
Тетушка Ин принимала ванну, сочетая ее с легкой трапезой. Мем припрятал подарок в рукав, осторожно подошел и преподнес его со всей возможной утонченностью манер, на какую только хватало его воспитания. Тетушка Ин вспыхнула, словно девочка, и одарила Мема кокетливым и многозначительным взглядом. Покупных цветов Мем Ясе не дарил никогда, и тетушка Ин об этом прекрасно знала. Потом на некоторое время им стало не до разговоров о Датаре или чем-нибудь другом. Зато Мему представилась возможность сравнить Ясю с другой женщиной, и ему пришла в голову неутешительная мысль, что Яся была с ним чрезвычайно холодна. Он все никак не мог решить серьезный вопрос: обидеться ли ему всерьез и постараться забыть рыжую мемнорку, или же, наоборот, попробовать доказать, что только он один достоин быть рядом с ней. Сравнение тут пришлось не в пользу Яси, и упрямство Мема во что бы то ни стало добиваться поставленной цели дало трещинку. Под давлением обстоятельств его цель вполне могла измениться. Единственное, что не менялось пока, – злость на северного господина с паланкином. Как Яся смотрела на северянина и как на Мема! Такое унижение Мем прощать был не склонен.
После, лежа в постели и умиротворенно водя пальцем по холеному боку тетушки Ин, Мем спросил:
– Я слышал такую историю: будто бы здесь, на Веселом Бережке, жила раньше знатная энленка, и у нее был сын, который постригся в монахи. Ты о них знаешь?
Тетушка Ин призадумалась.
– Это грустная история, Мем, – покачала головой она.
– Расскажи мне про них. Как сюда могла попасть благородная дама с Белого Севера?
– Она жила не в этом доме, а через улицу наискосок. Ее саму я плохо знала, лет мне тогда было немного, и я не очень смотрела по сторонам. Красноглазая и красноглазая. Управителем у них служил Мерген, он собирал всякие диковинки для клиентов, которые желают необычного. Красноглазая, да еще знатная, ему оказалась очень кстати. А вот мальчика я помню. Мальчик был очень хороший. Не такой, как она. Его здесь все жалели.
– Как же так вышло? Ведь тут не принято заводить детей.
– Ну так что, раз не принято? Если баба захочет – кто ей помешает? Только отправят потом в деревню гусей пасти да коз доить, вот и весь разговор. Впрочем, с той дамой случилась другая история. Она уже приехала с пузом. И заключила договор: тот, кого она родит, как подрастет, останется работать вместо нее. Родился мальчик, подрос и остался. Выбора у него не было. А красноглазая уехала обратно в Эн-Лэн-Лен.
От рассказа о подобном примере родительской любви даже не очень чувствительного Мема пробрало.
– Но это же бессердечно! – воскликнул он. – Она же мать! Почему она так?..
– Некоторые утверждали, будто она ненавидела того, от кого был ребенок.
– Что же – получается, она сделала это специально? Из мести?
– Из мести или нет, теперь спрашивать не у кого. А что бы ты хотел от красноглазой? Они же не люди, они так... земляные пауки. Северянка тебя поцелует – еще взбесишься, как от ядовитого укуса...
– А что случилось с мальчиком после?
– Мальчик подрос и стал искать возможность выбраться отсюда. Существуют такие люди, которые сами идут к нам на Берег и остаются здесь по доброй воле и собственному выбору, но он оказался не из тех. Ему тут было плохо. Однажды он возможность нашел. Ему дали денег на вступительный взнос в монастырь. Мерген очень не хотел его отпускать, но в конце концов пришлось.
– Кто-то из клиентов его пожалел?
– Сам Хозяин его пожалел. Прежний Хозяин Берега, если ты понимаешь, о ком речь. Он был набожный человек. Когда он умер, все тут встало с ног на голову. Никакого порядка.
Мем понимающе кивнул. Он не завидовал Датару. Наверняка голодать и мерзнуть в приюте у молчальников стократ приятнее, чем за долги родителей работать в веселом доме. Такой судьбы врагу не поделаешь.
– А дальше что же? – поинтересовался Мем. – В какой он поступил монастырь?
– Да в тот, что рядом. Он с самого детства туда бегал, Мергену частенько доводилось приводить его обратно за ухо.
– Ты знаешь, где он теперь?
– Я видела его всего несколько раз после этого. Однажды в монастырских воротах и потом – внизу у канала на перевозе. Да, наверное, это был он, я не ошиблась... Он служит где-то в Столице, но никогда не ходит верхней набережной. А что вдруг ты про него расспрашиваешь? Мем, это мало похоже на простое любопытство...
Тут Мем постарался сделать вид, что его поведение похоже именно на простое любопытство и ни на что иное. Ему это было позволено, и где-то через четверть стражи он оделся и ушел, довольный приятно проведенным временем и полученными сведениями. Ведь если Датар больше не ходит верхней набережной, значит, тыкву украл не он. По этому поводу Мем был рад за Датара.
Вечером сквозь разрывы облаков проглянуло фиолетовое небо, стылое и пустое. Поднялся ветер; в городе заговорили, будто на океане начался нешуточный шторм. Вода в каналах поднялась на добрый локоть, несмотря на шлюзы.
На перевозе не оказалось ни одной свободной лодки, зато накопилась очередь из желающих плыть в различных направлениях, и среди них – никого на Чаячий остров. Мем потоптался немного на пристани. Уплыть отсюда в ближайшие полстражи было нереально. Он решил идти вдоль берега к слиянию каналов – вдруг оттуда кто поплывет в нужную ему сторону.
И оттуда поплыли. Большие лодки под лиловыми с золотом балдахинами из Царского Города. Проситься на них в попутчики Мему было не с руки. Зато его присутствие на Чаячьем становилось прямо-таки необходимым. Мем ускорил шаг. Он уже добрался до маленькой угловой пристани, которую держала для себя монастырская община. На обтаявшем склоне и вокруг сараев было безлюдно, на обращенных к каналу воротах – тяжелые замки. Ограждающие обитель серые стены с потеками ржавчины под жерлами водостоков казались снизу неприступной твердыней, настоящей военной цитаделью, а не монастырем, расположенным в самом центре большого и мирного города. Мему подумалось, что за такими стенами можно не бояться ни мора, ни бунтов, ни войн. Ни даже государевой немилости. Насколько он помнил из курса таргской истории, монастырь этот во времена Солдатской Войны без особых затруднений выдержал едва ли не полный год осады. Интересно, к чему именно понуждало Датара монастырское начальство? Чего такого им не хватало за своими стенами, чтобы потребовалось содействие нищего священника с заштатного островка?..
За такими мыслями Мем едва не налетел на двух одинаково одетых здоровенных парней, из-за кустов толкавших к воде лодку.
– Эй, любезные! – обрадовался им Мем. – Вы в какую сторону плывете? Не перевезете ли меня на Чаячий?
Парни переглянулись.
– Если добрый человек – перевезем, – лениво пожал плечом один.
– Если злой – ищи брод, – сказал второй.
– Я заплачу три медяка, – пообещал Мем. Цена была двойная против обычной для перевоза на Чаячий.
– Уговорил, – согласились они. – Залезай.
По-медвежьи ворочаясь, парни столкнули лодку на воду, один из них пристроился на корме, второй сел на весла. Мем занял место на носу и посматривал то вперед, по ходу движения, то на своих перевозчиков. В сгущающихся сумерках он разглядел, что парни не только одинаково одеты. У них и лица оказались совершенно одинаковыми. Судя по тому, что они понимали друг друга без слов, они были не просто братья, но братья-близнецы.
– Кто у тебя на Чаячьем? Невеста? – спросил вдруг Мема один.
– Как ты догадался? – поинтересовался Мем.
– От тебя за лигу духами пахнет, – объяснили ему. – Всякому ясно, что ты на свидание.
Мем не стал разочаровывать догадливых братьев. На свидание, так на свидание. Интересно, куда собрались они сами. Правили на Чаячий они довольно уверенно. Высадили Мема все на тех же мостках, заменяющих островку пристань, взяли с него обещанные три медяка, а сами и дальше не поплыли, и на берег не пошли. Так и остались сидеть в своей лодочке слегка поодаль от пышных императорских балдахинов, не обращая внимания на дующий с океана холодный ветер и прибывающую мутную воду.
Из-за облака высунулся кусок луны, блестящий, словно начищенный медный таз, и сколько бы раз Мем ни обернулся по пути к верхушке острова, столько он видел доставившую его лодку и двух братьев в ней. Это показалось ему слегка подозрительным.
Эргр Датар был занят службой. За поминальными днями Мем не следил. Он вообще забросил и свою астрологическую числительницу, и счет дней в декаде. Но, наверное, сегодня был как раз такой, если в храмике, помимо дам из Царского Города, оказалось набито немало местного народа. Мем заглянул внутрь ненадолго. Там показалось ему темно и тесно; пахло несвежими портянками вперемешку с ароматическим дымом из курильниц. В ухо Мему тут же дохнули перегаром, где-то в углу тонко хныкал не то ребенок, не то старуха. Даже удивительно, как нежные фрейлины терпели подобную обстановку. Может быть, они делали это в целях душеспасительного отказа от земных благ или еще по каким-либо самоуничижительным соображениям, но Мем приехал на островок с другой целью. Поэтому он, насчитав девять фрейлин возле протопленной в честь праздника печи, быстренько выбрался обратно на улицу и обошел вокруг храма. Больше он здесь никого интересного не встретил. Причал отсюда тоже было не видно. В домике позади храма тепло светились окошки. Мем потоптался еще некоторое время на ветру; перчатки он не захватил, руки у него озябли. Кухарка вроде бы неплохо отнеслась к нему в прошлый раз. Мем решил навестить ее и, может быть, если представится подходящий момент, кое-что уточнить про Датара.
Он поднялся на крылечко причтового дома, приоткрыл дверь, деликатно постучал в притолоку и лишь после этого шагнул через порог. За столом чинно пил чай какой-то господин. Он оторвался на мгновение от чашки, поднял на Мема бесцветные глаза и ничего не сказал.
Мему от его взгляда стало неуютно. Словно он на дохлую лягушку босой ногой наступил.
– Здравствуйте, – сказал Мем.
Господин кивнул и снова обмакнул в чашку с чаем острый нос.
Мем прошел в комнату, сел на лавку за спиной у неприятного человека и стал рассматривать того с тыла. Тип этот, несомненно, приплыл с дамами из Царского Города. Одежда у него была хорошая, из дорогой ткани, воротник белоснежен и накрахмален, а кисточки на нем пропитаны изысканными благовониями. Волосы у господина были редкие, непонятного рыжевато-сизого цвета, зачесанные назад, и единобожец он или нет, оставалось непонятным, потому что прятал он их, подобно государю, за шиворот. В храм на службу он мог не пойти из-за того, что не принадлежал к верующим в Единого, а мог и из-за того, что ждал кого-нибудь для важного разговора. Например – Ошку. А почему бы нет? Если Ошка не глухонемой, с ним вполне допустимо поговорить о важном. Сам Мем непременно поговорил бы, представься ему такая возможность. И обязательно поговорит, когда Нонор Ошку отпустит.
– Он не вернется сегодня, – тихо сказал Мем господину в спину. – Его не выпустили из префектуры.
Тот дернулся, будто его ужалила озерная медуза, но некоторое время ничего не отвечал.
– Тебя кто прислал? – наконец, так и не оборачиваясь, поинтересовался господин.
– Я сам пришел, – отвечал Мем.
– Когда его отпустят?
– Может, завтра.
– Кто его арестовал?
– Он не арестован. Он задержан за отказ от дачи показаний. Пока так, во всяком случае. Это если в его поведении не накопают ничего подозрительного. Но не советую шевелить по его поводу инспектора. Любой интерес будет значить, что вы сами ткнете кира Нонора во все странности носом. Вам ведь не нужен в вашем деле еще и инспектор Нонор? Хватает, наверное, одной Тайной Стражи?..
Господин с нехорошими глазами оставил в покое чайную чашку и решительно повернулся лицом к Мему, отодвинув от стола табурет.
Мем сидел в это время, мирно прикрыв глаза и прислонившись спиной к теплому боку печи. Чувствовал он себя на самом деле скверно, и вряд ли причиной тому был недружелюбный господин из Царского Города. Скорее уж причина крылась в том, что Мем в последние дни что попало ел, где попало спал и все время мерз.
Некоторое время они оба молчали.
– Я тебя не знаю, – все-таки признался господин. – Ты кто такой и откуда взялся?
– Вы уже догадались, – лениво отвечал Мем, – зачем спрашиваете?
– Откуда ты знаешь, что я догадался правильно?
– Мысли умею читать.
– Я тоже умею. Ну-ка выверни правый рукав.
Мем тряхнул рукавом и предъявил грязный носовой платок, мятую бумажку с записями о молчальниках и золоченый бантик от букетика фиалок.
– Мимо, – сказал Мем. – И в левом тоже нету. Жетон я ношу за пазухой.
– Тьфу-ты, – сказал господин. – Ты что, играть сюда пришел?
Мем открыл глаза.
– Вообще-то, – сказал он, – я пришел сюда потому, что после прошлого вашего визита здесь ограбили храм и убили человека.
Господин из Царского Города изумленно приподнял бровь.
– Это те самые «мелкие неприятности с префектурой», о которых мне эдак небрежно поведал эргр Датар? – удивился он.
– Да. И лично я намерен остаться здесь на ночь, потому что увидел ваши лодки и подумал: не хочу, чтобы храм опять взломали, а кого-нибудь, не приведи Небо, опять убили.
Господин сощурил и без того узкие глаза.
– Экий вы человеколюбивый, братец. Неужели в вашем ведомстве начали платить и за человеколюбие тоже?
– А в вашем разве не платят? Искренне вам сочувствую.
Мем всем своим видом старался дать понять, что переходить на его личность и обсуждать его скромную персону сейчас не имеет смысла – есть дела и обстоятельства поважнее. До господина это наконец-таки дошло.
– Итак, – сказал он, сделав, по своему обыкновению, небольшую паузу для размышления. – Вы хотите сказать, что моими посещениями интересуются какие-то негодяи?
– Я не знаю, только ли вашими, или чьими-то еще, но закономерность прослеживается – возле пристани сейчас опять пасутся подозрительные люди. У вас есть с собой охрана? Должна быть, я думаю. Эргр Датар делает для вас доброе дело, не оставляйте его без защиты. Дайте хотя бы двух своих людей на эту ночь.
– Я подумаю над вашими словами, – кивнул господин. – Значит, по-вашему, мне сегодня здесь ждать бессмысленно?
– Если вы ждете не Датара – да.
Господин из Царского Города задумчиво стряхнул заботливо подвернутые для трапезы манжеты шелкового нижнего кафтана.
– Ну что ж, – сказал он. – Похоже, вы знаете, о чем говорите.
Мем равнодушно пожал одним плечом, хотя нутро его пищало от восторга. Сейчас у него снова появился повод гордиться собой. Все, что он произнес за сегодняшний вечер, он сказал наугад. Он играл в игру, как до этого многозначительными разговорами почти вывел на чистую воду трактирщика. И на правильном пути Мем оказался не совсем случайно. В том была изрядная заслуга его собственных мозгов. Пусть он не умеет выстраивать версии и рисовать схемы взаимодействий так же хорошо и четко, как Нонор, но о том, что корень неприятностей Чаячьего островка кроется отнюдь не в Датаре или, если точнее, не в одном Датаре, Мем догадался верно. Теперь он знал, за какую ниточку потянуть этот клубочек, чтобы он начал распутываться увереннее и быстрее, чем сейчас. Только бы Нонор не упрямился и не вредничал, а отпустил бы Ошку подобру, решив, что с глухонемого и нелепо одетого храмового сторожа нечего взять ни в материальном, ни в информационном смысле.
Тут хорошо одетый гость Датара собрался уходить, забрал с вешалки отделанный мехом водяной куницы плащ и мягко канул с порога в темноту двора, не допив чай. Движения у него были под стать физиономии – очень плавные и незапоминающиеся, но при этом ловкие, словно у хоря.
Мем окончательно открыл глаза. Кухарка возилась где-то на второй половине за печью. Если это была действительно она, а не пара крыс. Все, что следовало сейчас сделать Мему, чтобы окончательно утвердиться в своих предположениях, – это произвести небольшой обыск. Но осуществлять свое намерение на глазах посторонних он не хотел. Не нужно никого здесь настораживать против себя. В обмен на доверие со стороны этих людей Мем даже готов был уступить чуточку полезных знаний об их жизни и их тайнах. Тем более что мелкие тайны его не интересовали, а большая, если она у них есть, сама долго под спудом храниться не сможет. Выйдет наружу рано или поздно. А еще Мем не хотел торопиться, потому что поверил в собственную догадливость. Ведь на самом деле не зря же он отдал приюту молчальников целое состояние. Он заплатил те деньги за догадку, которую прочел на каменной плите.
* * *
Эту глупость с расследованием о тыкве инспектор Нонор сразу же отмел как несостоятельную. Ну, в самом деле, агентов Тайной Стражи не убивают из-за тыквы, даже если тыквы праздничные. Для того чтобы человек был убит вот так четко и точно, не в пьяной драке, не из ревности возле чьей-то жены под чужим одеялом, у этого человека должно иметься при себе, кроме тыквы, что-нибудь еще.
Господин Мерой выполнял на Веселом Бережку достаточно сложную миссию: помимо поверхностного интереса к разговорам неблагонадежных граждан, которые записывали для него несколько осведомителей, Мерой следил за обителью Скорбящих. Эту зацепочку Нонору подкинул по старому знакомству один бывший сослуживец, а ныне инспектор Тайной Стражи Гархан. Значит, обитель вела некие дела, которые вызывали любопытство у служб, напрямую связанных с государственной безопасностью. Вникать в глубину этих дел у Нонора не было ни особенного желания, ни специальных полномочий, ни необходимости, ни времени. Нонора интересовал эргр Датар. Монашек попросил перевода с Чаячьего острова в какое-то другое место и не скрывал этого. Нонору хотелось бы выяснить, почему и в какое.
Пути к тому существовало два: еще раз вызвать на допрос самого Датара и поговорить с ним всерьез и с пристрастием, не как в прошлые разы. Либо отправиться в обитель и попробовать прояснить вопрос с тамошним начальством. Пусть о жизни монаха до пострига в монастыре распространяться не принято, но вряд ли там понравится, если одного из служителей обвинят в уголовщине вроде убийства или пособничества преступной банде. А если уж службы госбезопасности заинтересуются всем монастырем... Инспектор Нонор готов был биться об заклад, что раз Тайная Стража нашла повод интересоваться обителью, то следователю из префектуры и подавно будет к чему придраться.
Кое-что о монастыре Скорбящих Нонор знал без доносов, допросов и слежки. Просто как любой столичный житель. Обитель всегда стояла на месте слияния Рыбного и Рабежского каналов. Равно как всегда под стенами монастыря находились веселые кварталы. Может быть, этот контраст был обоюдно выгоден, может, даже жизненно необходим, иначе невозможно объяснить вечное сосуществование святости и греха на юго-восточной набережной Рабежского острова. Никакая торговля не приживалась рядом с серыми монастырскими стенами, кроме торговли распутством и весельем.
Нонору памятен был скандал, разразившийся год назад в Эн-Лэн-Лене. Там один из лучших и крупнейших монастырей оказался замешан в оптовой торговле пьяным грибом.
;У северян, как водится, разоблачение не обошлось без чудес. Карающие ангелы спустились с неба в компании с нынешним экзархом Энленского диоцеза, рухнули стены, вывернулись на общее обозрение подвалы с запрещенным товаром, подоспел с войском местный князек, и шуму наделалось столько, что даже далекая таргская Столица разволновалась и пару месяцев всячески обсуждала эдакое непотребство. Тем более что рынком сбыта для пьяного гриба, как обычно, являлся Тарген. У инспектора Нонора, как на грех, не было ни одного знакомого ангела с карающим мечом, ни даже колдуна на летающем корыте, чтоб с помпой обличать и разоблачать кого-либо в контрабандной торговле или хранении незаконных товаров. Всю жизнь ему приходилось справляться собственными силами. Он взял парочку соглядатаев, чтоб присмотрели за монастырскими входами и выходами, пока он будет внутри, по пути завернул домой, прихватил под плащ лисицу, натасканную на пьяный гриб, и направился в обитель Скорбящих.
Нонор составил для себя несколько версий убийства Мероя, и, по одной из них, у тайного агента возникли проблемы с монастырем. Вернее, это у монастыря возникли с господином Мероем проблемы. Он услышал или увидел что-то лишнее. Быть может, более глубокую связь обители с Веселым Берегом, быть может, политические интриги с северянами. Бог весть. Проще говоря, либо деньги, либо власть, либо то и другое одним пучком. Дело показалось Мерою серьезным, иначе он не отправился бы холодной ночью в путешествие по каналам и островам. Повод сняться с привычного места в уютном кабачке у него должен был найтись весомый. Почему Мем придумал, что этот повод – тыква, Нонор не понимал и понимать не желал. Вероятно, ничего более солидного и умного в голову Мему просто не пришло. В детстве все думают об игрушках. Ну, пусть и ищет свою тыкву, раз возомнил себя сыщиком. В конце концов, не научишься летать, не начав махать крыльями. Глядишь, когда-нибудь и из этого дурынды вырастет толковый сыскарь. Если, конечно, у Мема хватит способностей понять, что каждая неудача – назидание.
