Глава 9. ДОЗНАНИЕ
Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Алексей Константинович Толстой
Тем временем Славик, затосковав от безделья, решил совершить пеший поход к так называемому священному бугру, единственному месту на полигоне, где иногда оживала сотовая связь. Бугор, как правило, охранялся, но Урлу Левой Руке было на это наплевать — стражники все свои. Конечно, он мог бы развеять скуку и по-другому, приняв участие в общем деле, однако с некоторых пор уклонение от игры стало для него самой увлекательной из игр.
Завернул по дороге в мертвятник, посмотрел, как могучий Аскольд (он же Илиодор, он же Василий) мается с убитыми. Судя по всему, занятие это надоело ему до чертиков — и владыка загробного мира откровенно развлекался.
— Кто из вас умер, — вещал он, — пусть явится в течение трех дней в штаб корпуса, чтобы труп его был окроплен святой водой…
Приход постороннего застал шутника врасплох. Крякнул владыка, взялся за игру всерьез.
— Ну, а вот пока ты был жив, — сурово обратился он к приземистому гному в накладной рыжей бороде (явно из каптерки). — Кого убил, кому помог?.. Колись давай… Мне ж тебе еще посмертное воздаяние определить надо…
Покосился на пришельца и узнал в нем Урла. Тут же прервал дознание, велел гному посетить храм за рощицей, душу очистить. Тот поплелся куда велено, а оба ветерана ролевого движения, пока улита едет, сели рядком, поговорили с тоской о прошлых временах, о нынешних.
— Последний раз выезжаю… — гудел Аскольд. — Сил моих больше нет. Смотреть не могу на этот бардак… Упрошу настоятеля, чтоб освободил. Пусть другого кого посылают.
Поодаль слонялись ожидающие своей участи убиенные в белых хайратниках.
Потом возвратился гном (кстати, подозрительно быстро), и Славик двинулся дальше. Обогнув осиновую рощицу, приостановился. Похоже, охрана со священного бугра была снята. Покатый холмик, увенчанный сгруженными как попало бетонными блоками, призванными изображать руины древнего мегалита, казался совершенно безлюдным. А, нет!.. Кто-то там наверху все-таки был. Пулю небось расписывают или нелегальные книжки читают.
Взбегая на склон, Славик различил голоса. Незнакомые. Начальственные.
— Это не игра! — рубленными фразами изъяснялся некто незримый, и чувствовалось, что он при этом слегка выпучивает глаза. — Это саботаж! Массовый и организованный.
— Возникает вопрос: кем организованный? — вильнул в ответ елейный теноришко.
Славик пригнулся и продолжил путь наверх короткими перебежками. Добравшись до первого мегалита, залег, выглянул. На двух бетонных блоках, застеленных раскатанными «пенками», сидели друг напротив друга четверо: грозный замминистра Николай Иванович с багрово-синим пятном на переносице и трое гроссмейстеров в сюртуках и треуголках — в том числе и тот, пузатенький.
Все понятно. Караул отослали, а сами решили провести секретное совещание.
— Что значит — кем? — гневно вздымая бровь, переспросил замминистра. — Вашим разлюбезным Петром Маркеловичем, кем же еще? Развал, полный развал…
— Может, оно и к лучшему, — покряхтев, отозвался третий. — Давно он по краешку ходил, ох давно. Представить отчет о том, что здесь творится…
— И обязательно упомянуть, что сам он даже приехать сюда не удосужился, — подтявкнул пингвиноподобный. — Видите ли, некогда ему…
Справа послышался шорох. Славик повернул голову и увидел еще одного соглядатая, залегшего за соседним блоком. Зеленоватый плащ эльфийского образца сливался с травой. Кто-нибудь наверняка из отосланного на фиг караула. Любопытно ведь… Видя, что его заметили, подслушивающий приложил палец к губам. Славик кивнул.
— А мне это, честно сказать, не нравится, — прозвучало на бугре.
— Что именно?
— Что его здесь нет.
— Петра Маркеловича?
— Подозрительно как-то… Откровенно провалил игру, а сам даже носа не показывает.
— Может, потому и не показывает?
— Ну не самоубийца же он! — вспылил гроссмейстер. — А раз не самоубийца…
Четверо на бугре тревожно задумались.
— М-да… — вымолвил наконец замминистра. — Как бы оно там ни было… Отчеты готовы?
— В целом готовы.
— Тогда не будем даже ждать конца игры. По машинам — и в министерство. Застанем нашего кудесника врасплох.
Славик сообразил, что секретное совещание вот-вот завершится, и стал отползать.
* * *
Он вбежал в гостиницу, буквально отшвырнув дежурного — громоздкого детину в кольчуге и шлеме.
— Савелий Павлович! — крикнул Славик. — Савелий Павлович!..
Низкое, длинное, беленое изнутри строение пусто. Из-под койки в проход выглядывает бочком знакомый туесок. На нетвердых ногах Славик приблизился, взглянул. Берестяное изделие было на треть заполнено собранными сегодня утром грибами. А других Савушкиных вещей не видать. Ни рюкзака, ни пластиковых пакетов с мелким походным барахлом…
В тревожном озарении Славик рывком приподнял подушку на своей кровати. «Губернских очерков» с обложкой от «Гарри Поттера» там также не обнаружилось.
— Где?.. — Он повернулся к дежурному и узнал в нем того самого стражника, с которым они охраняли мост от возможного поползновения недоперепивших цивилов.
— А ведь говорил я тебе, — с ленивой укоризной произнес детина, подходя поближе. — Слежка за ним идет, не подсовывайся.
— Где он?
— Взяли, — безразлично сообщил доспешник, и почему-то у Славика мурашки побежали по спине. Что-то первобытное, древнее послышалось ему в этом слове. — И жену взяли. В город повезли, разбираться.
— А?.. — Не в силах задать вопрос, Славик потряс подушкой над изголовьем своей кровати.
— И книжицу твою прихватили. Так что скоро, глядишь, и до тебя доберутся…
Мистически страшен русский язык неопределенно-личными предложениями. Доберутся. А кто именно доберется — не знаешь. Ужас, которому нет названия; угроза, у которой вместо лица размытое пятно; вина, разложенная поровну на всех…
— Кто доберется?
Стражник пожал плечищами. Митриловая кольчуга была ему явно тесновата.
— А ты?.. — медленно выговорил Славик, делая шаг вперед. — Ты тут при чем?
— Я?.. Ни при чем…
— Да? — Так прищуриваются перед тем, как нажать на спусковой рычаг арбалета. — На мосту ты оказался случайно, здесь — случайно…
— Э! Э!.. — Стражник попятился и предостерегающе возложил длань на рукоять.
Конечно, он был пошире и потяжелее, да и приемы, наверное, знал, но, когда на тебя бросится по-настоящему невменяемый человек, никакие приемы не помогут. Кроме того, у Славика в руке была подушка — грозное оружие, против которого, как известно со времен Вальтера Скотта, не то что тупой — отточенный меч бессилен. Во всяком случае, Ричард Львиное Сердце разрубить ее не сумел.
Видя такое дело, подлый ставленник реала прянул к дверям и выскочил на крепостной двор — пока не придушили.
Подушкой? Запросто!
* * *
Принести себя в жертву может любая женщина, но русская женщина не принести себя в жертву просто не может. Вчера, например, она была готова, глупея от восторга, отдать жизнь за царя-батюшку, сегодня — за мужа-декабриста, который, кстати, батюшку-то этого в случае успешного выступления предполагал шлепнуть собственноручно, а завтра… А черт ее знает, что завтра! Смотря за кого замуж выйдет.
Правда, с нынешними мужьями — морока, бабоньки, морока. Особенно, ежели угораздило жить в эпоху перемен. Вчера еще Боренька твой был пролетарий от сохи — и вдруг, выясняется, дворянин. Вчера еще дедушка его отважно воевал за рабочее дело, а теперь, глядишь, погиб в большевистских застенках, как и подобает деникинскому офицеру. Ну вот как прикажете жертвовать жизнью за такого супруга, если у него квента что ни день начисто переписывается!
А с другой стороны, подумаешь — квента! Был бы супруг, а квента приложится…
Во Дворец (так теперь именовалось здание Министерства) Клару Карловну не пустили. Напрасно цеплялась она за рукав драгоценного своего Савушки — оторвали, чуть ли не отшвырнули. Кончилась игра, господа!
Осунувшаяся, с лихорадочным блеском в глазах (и от этого, как ни странно, помолодевшая еще сильнее), она отступила и беспомощно огляделась. Площадь была пуста. Куда бежать? Кому жаловаться? Петру Маркеловичу? Через парадный подъезд не пробьешься. Есть еще, правда, служебный вход… Наврать, что замминистра назначил ей встречу устно, а охрану предупредить забыл… Не верите? Ну позвоните ему по внутреннему телефону, скажите: Клара Карловна на проходной пропуска дожидается… Да! Клара Карловна! В девичестве — Цеткина, завуч…
И несчастная женщина побежала к служебному входу, что располагался с тыла министерского здания.
— Петра Маркеловича вам? — несколько даже охально переспросили ее там. — Не-ет, Петра Маркеловича вы сегодня не дождетесь. Да и завтра тоже…
— Что с ним? — спросила она, холодея.
— Пригласили, — многозначительно ответили ей.
— Куда?
— На ковер. А может, и сразу под ковер. У нас это запросто.
Не чуя под собой ног, Клара Карловна покинула стеклянную коробку проходной. Потом вдруг обнаружила, что снова стоит перед колоннадой парадного входа. Как она там очутилась, выпало из памяти напрочь.
Стало быть, съели замминистра… Или доедают еще… И замминистра, и всю его команду… Клара Карловна опустилась прямо на ступеньку и вновь выпала из бытия. Сколько она так просидела, сказать трудно. Из столбняка ее вывел низкий надрывный сигнал.
Вскинула голову и увидела, что по узкой улочке напротив, едва не раздвигая ее бортами, прет по-кабаньи колонна грузовиков армейского образца. Выбрались на оперативный простор, затормозили. Секунда, другая — и на глазах оторопевшей Клары Карловны из машин хлынули на мостовую остервенелые доспешники: эльфы, орки, нуменорцы, — оглашая площадь гневным гомоном, лязгом железа и лаем команд. Говорят, по сей день ни одна армия мира не побила рекорд римских легионеров в смысле быстроты построения. Так вот, прибывшие вполне бы могли претендовать на почетное второе место. Оно и понятно — олдовые. Цивилы остались на полигоне.
Высоченный эльфийский воин бегом устремился к ступеням. Это был Славик.
— Клара Карловна, где он? Куда его?
* * *
Кабинет, в котором допрашивали Савелия Павловича, был не велик и не мал. Задернутые шторы, над столом гравюра, изображающая око Саурона, в углу медицинский столик-каталка, накрытый салфеткой — и поди еще пойми, что там под ней: выпивка-закуска или зубоврачебные инструменты.
— Иван Николаевич! — молил задержанный. — Вы скажите хоть, по какому вы ведомству.
— Это вы узнаете позже, — загадочно отвечал чиновник. За десять лет Иван Николаевич тоже сильно изменился: не дожидаясь окончательного облысения, обрил голову наголо и отпустил махонькую бородку клинышком, отчего и впрямь стал похож на татаро-монгольского захватчика. — Вы полагаете, что ваш сегодняшний арест — это игра второго порядка? — соболезнующе осведомился он. — Жаль вас разочаровывать, но вы действительно арестованы.
— А полномочия у вас имеются?
— Вроде бы мы с вами давно знакомы, — напомнил Иван Николаевич, с укоризной посмотрев на узника. — Вы всерьез полагаете, что я сошел с ума и решился задержать вас, не имея на то никаких полномочий?
Аргумент прозвучал убедительно.
— Очень мило, — язвительно отозвался Савелий Павлович, ослабляя ворот рубашки. — И что же вы мне намерены пришить? Подрывную деятельность? Не смешите! Она невозможна в принципе! Борясь с ролевыми играми, в итоге сам включаешься в игру… Так или нет?
— Не совсем, — изронил Иван Николаевич и взглянул на задержанного еще загадочнее. — Как бы это вам подоходчивее… Ну, скажем так: решили двое в шутку пофехтовать. Взяли деревянные шпаги. Стук-стук… сломались шпажонки. Берут медные. Бряк-бряк… погнулись. Хватают стальные! Смотрят… — содрогнулся, сделал паузу, глаза стали мертвыми. — А из-под клинков — искры летят…
На слове «искры» у Ивана Николаевича даже горло малость перехватило — и Савелий Павлович почувствовал себя совсем неуютно. Что-то и впрямь не слишком смахивало происходящее на игру, пусть и второго порядка.
— Так вот, летят уже искры, — осипшим голосом заключил монголоидный чиновник. — Вовсю уже летят… Вы сами не представляете, уважаемый Савелий Павлович, какое оружие, играючись, выковали. Тайная, практически неуязвимая организация, разветвленная во все сферы жизни, в любой момент способная перехватить управление страной… Да ни одна бы вражеская разведка не смогла создать такого!
И Иван Николаевич сделал страшные глаза.
— Позвольте… — вымолвил тоже оробевший Савелий Павлович. — Но мы же… Да черт возьми! — тут же взорвался он, устыдившись своего испуга. — Не собираемся мы ничего перехватывать! Мы русскую классику изучаем!
«Я никого не убивал — я «Письма к ближним» сочинял…» — выпрыгнула вдруг в голове пара строк из Саши Черного.
Иван Николаевич внимательно посмотрел на задержанного, налил в стакан воды, хотел подать, но вместо этого выпил сам.
— Несущественно, — выдохнул он, осушив стакан до дна. — Сегодня русскую классику, а завтра?.. Когда добро выстраивает свою систему — это уже без пяти минут зло. Помните, как говаривал в известном фильме папаша Мюллер? Контрразведчик не пользуется прилагательными… Одни существительные и глаголы: «объект пошел, объект сделал»… Так вот, по нынешним временам, уважаемый Савелий Павлович, можно пропускать и существительные. Не важно, кто ты такой, важно, что ты творишь. А уж как ты себя при этом позиционируешь — дело десятое…
— Но мы же ничего пока не натворили!
— Пока — да.
Пару секунд оба молча глядели друг другу в глаза.
— И еще, — добавил Иван Николаевич, по-прежнему не отводя взгляда. — По нынешним временам некогда разбираться и с модальностью. Разница между «мог сделать» и «сделал» сейчас исчезающе мала. Понимаете, о чем я?..
— Нет, — твердо отвечал Савелий Павлович. Решил стоять до конца. — Прошу меня извинить, но все, что вы сейчас говорите, не более чем спекуляция! Плод вашего воображения!
— Плод воображения? — Иван Николаевич дернул на себя выдвижной ящик и выбросил на письменный стол ворох каких-то конвертов и бумаг. — Вот это плод воображения? И учтите: здесь только бумажная корреспонденция. А сколько ее в электронном виде?
— Что это?
— Доносы! Народ всполошился… Да-да! Народ, который вы не принимали во внимание, который вы пренебрежительно именовали цивилами, вступил в игру… А если народ вступил в игру, то, считайте, игра кончилась, Савелий Павлович! Все пошло всерьез.
На Ивана Николаевича было жутковато смотреть. В искривленном татарском лице проглянуло что-то от Мефистофеля.
— Кроме того… — малость передохнув, мрачно продолжил он. — Так ли уж оно невинно, ваше занятие? Пока русская классика была обезврежена школой, ситуация находилась под контролем. Ту чушь, которую несли педагоги хотя бы о Толстом, ученики приписывали самому Толстому… Но теперь-то, теперь! Они же читают и понимают все так, как написано… Русская классика! Да это, если хотите знать, самая подрывная, самая антигосударственная литература! Никакой благодарности властям… Державина вон Екатерина в зубах носила — и что взамен? «Властителям и судиям»? «И вы подобно так умрете, как ваш последний раб умрет…» Или Пушкин ваш разлюбезный! Холили его, лелеяли, учили, воспитывали, а он? «Твою погибель, смерть детей с жестокой радостию вижу…» Это государю-то императору!
— Да ему восемнадцать лет тогда было, Пушкину! — не выдержал Савелий Павлович.
— Вот именно! — огрызнулся Иван Николаевич. — Малолеткой бы уже не отделался…
Он снова потянулся к графину с водой, но в следующий миг дверь кабинета отворилась. Оба встали — и следователь, и подследственный, потому что проем оккупировал не кто-нибудь, а сам замминистра. Петр Маркелович. Постаревший на десять лет. Грузный. Брюзгливый. Третий раз разведенный. Окинул оценивающим взором обстановку.
— Вот… работаем, — сказал Иван Николаевич. Толи оробело, то ли с вызовом.
— Поработали — будя! — помолчав, объявил замминистра. — В другой раз доработаете. Прошу в круглый кабинет…
Иван Николаевич остолбенел. Затем на татарских чертах его оттиснулись поочередно недоверие, изумление, гнев.
— Так это что, игра была? — возмущенно заорал следователь, почему-то оглядываясь на прикрытую салфеткой каталку.
— А ты думал?
Савелию Павловичу показалось, что еще мгновение — и татарин оскалится, завизжит, кинется грызть пришельца зубами. Ничего, сдержался.
— Что происходит, Петр? — проскрежетал он. — Мое назначение было согласовано с контрразведкой.
— Ну правильно, — отозвался тот. — Я и согласовывал. Чего ты дергаешься? Жалованье тебе причитается в любом случае… Все в круглый кабинет, я сказал!
Еще пару секунд, не меньше, Иван Николаевич стоял, переживая унижение. Кое-как пережил. Отчетливо было видно, каких нечеловеческих усилий это ему стоило.
— И что там будет? — ядовито осведомился он наконец. — Опять игра?
— Ох, если бы… — сокрушенно ответил Петр Маркелович. — Это у вас тут игра. А там нас свергать будут.