Глава 6. ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Вот только замучит проклятый
Ни в чем не повинных ребят…
Александр Блок
— Да отвлекись же ты хоть на минуту! — процедила Кристина. — Неужели так трудно родному сыну помочь?
— А я чем, по-твоему, занимаюсь? — не оборачиваясь, огрызнулся Славик.
Действительно, судя по тому, что творилось на мониторе, супруг отнюдь не дурака валял, но добивал в ударном порядке стенд «Страна Хоббитания» для классного уголка. «Юный хоббит храбр. Юный хоббит честен…» Как там дальше? А! «Юный хоббит предан Родине…» Свихнуться можно…
— Что… задачка не решается? — рассеянно спросил Славик.
— Дурдом! — бросила в сердцах Кристина. — На литературе завязли.
— Ну вы даете! — хмыкнул он, выводя на экран следующий лозунг. — Сейчас… Доверстаю…
Кристина помаячила и сгинула. Супруг выпрямил закостеневшую спину и дал глазам отдохнуть. В углу между шифоньером и бельевой тумбой извилисто и тускло блестел давно нечищенный металл. Там стояла метровая статуэтка Саурона. Темный Властелин вздымал потемневший от времени шестопер. Грозил не поймешь кому. Одно из перьев на шлеме было кривовато прилеплено, второе отсутствовало вовсе. Потерялось три года назад.
В задумчивости Славик покусал ноготь большого пальца. Вернее, поклацал зубами, поскольку кусать там уже было нечего. Вот вынь да положь к послезавтра стенд… Нет, на классную руководительницу он сердца не держал — куда ей, бедной, податься, если Клара вконец задолбала! Да и не только ее — всех… А ведь в его, Славиковы, времена Карловна так не зверствовала. Вроде и замуж вышла, и должность у нее теперь — выше не придумаешь: завуч по ролевым играм. Выше только директор… Или просто дело в том, что Славику в школьные годы все было по барабану? Возможно, возможно…
— Кончай глодать! — процедила Кристина, невесть когда вновь возникшая у монитора. — До локтей уже скоро сгрызешь! И еще удивляется, в кого пацан пошел!
Славик вздохнул и, сохранив работу, поднялся со стула. Комната на миг дрогнула, поплыла. Саурон в углу колыхнулся, будто выпимши. Вот он, переход из виртуала в реал, пропади пропадом и то, и другое!
— Двоечники вы, — с мягкой язвительностью молвил Славик, переждав краткое это головокружение. — Ну что может быть неясного во «Властелине Колец»? Добро светлое, зло черное. Добро раздроблено, зло монолитно. Мораль: хочешь одолеть зло — объединяйся…
— Да? — вспыхнула Кристина. — Умный какой!
«Где были мои глаза?» — удрученно думал Славик, вглядываясь в остервенелое личико жены. Вроде бы и не толстомордая, но такое впечатление, будто за каждой щекой держит по некрупному яблоку. Подбородка как не было, так и нет… Зато наметился зобик. А ведь каких-нибудь десять лет назад, когда шли к венцу, он находил в ее чертах нечто манящее, необычное, черт возьми…
Впрочем, судя по выражению лица Кристины, при взгляде на унылую физиономию мужа ее одолевали похожие мысли.
Славик вздохнул вторично и, сопровождаемый супругой, направился к дверям малой комнаты, где корпел над домашним заданием их единственный отпрыск.
— А что же с ним будет в старших классах? Там ведь Сапковский пойдет, Перумов с Еськовым…
— Иди-иди, — сказала жена, подтолкнув в спину. Чисто конвоир.
Несчастный Борька (Боромир Святославович) сидел за столом и с привычным равнодушным горем смотрел в раскрытую тетрадку. Шеенка у отпрыска была тоненькая, уши оттопыренные, губешки надутые.
— И что у нас сегодня? — бодро осведомился отец, беря тетрадь. Прочел задание, моргнул, прочел еще раз… Нет, наверное, надо вслух.
— Концептуальный аспект нравственного выбора… хоббита Фродо, — озадаченно огласил он.
Глава семьи задумчиво взялся свободной рукой за узкий подбородок и зачем-то взглянул в окно. За черным стеклом шуршал дождь. Концептуальный аспект, надо же… В некстати опустевшей голове крутились одни лишь заповеди со стенда: «Юный хоббит храбр, юный хоббит честен…» Взяли бы и надергали из интернета! С той же «Арды-на-куличках»…
— Н-ну… — сказал он наконец, досадливо тряхнув тетрадкой. — Наверное, так: если бы Фродо не принял решения отправиться к Ородруину, чтобы бросить в него Кольцо Всевластия, то событий, описанных в романе, просто бы не было…
— Нравственного! — сухо напомнила Кристина и презрительно поджала губы. — Нравственного выбора.
— А! Ну да… Нравственного! — С каждым новым словом Славик чувствовал себя все увереннее. Сказывался опыт редакционной работы. — А чтобы принять такое решение, хоббиту Фродо была прежде всего необходима храбрость, которой он изначально не обладал. А храбрость, Кристиночка, — это понятие нравственное… — Славик запнулся, потому что рожицу отпрыска внезапно перекосило восторженной шалой улыбкой. С такой физией детишки обычно решаются на неслыханную шкоду. — Боря, я сказал что-нибудь смешное?
— Храбрость состоит из самолюбия и деревянных нервов! — брякнул тот и, кажется, сам испугался собственной выходки.
Родители остолбенели. Во-первых, это было неожиданно, а во-вторых, совершенно не похоже на тихого Борьку.
— Ты смотри, на уроке подобного не скажи! — опомнившись, закричала мать. — Вот уж с кем нервы нужны деревянные!
— Интересно, где ты такое услышал? — осведомился Славик, не допуская и мысли, что столь циничный афоризм мог сам собой зародиться в неокрепшей головенке сына.
— Нигде… — помявшись, сознался тот. — В книжке прочел.
— Это в какой же?
Вопрос был задан по существу, но тут, как всегда, некстати вмешалась Кристина:
— Ах вот как? В книжке! По внеклассному чтению — вторая двойка, а на всякую дурь у тебя времени, значит, хватает?
— А ну-ка тихо! — скомандовал глава семейства. — Какое внеклассное чтение? При чем тут внеклассное чтение?.. — Сердито засопев, снова уставился в тетрадку. — Отвечать письменно или устно?
— Письменно.
— Понял. — Славик повеселел и вернул тетрадь. — Объясняю. Главное — побольше цитат. Даже если ответишь неправильно, все равно видно, что читал. Берем книгу… — Он протянул руку к узкому высокому стеллажику и замешкался, обнаружив на полке сразу двух «Властелинов Колец». Маленький Боромир Святославович почему-то вдруг заволновался, втянул голову в плечи, но отец, не обратив на это внимания, уже раскрыл наудачу один из томов. Честно сказать, давненько он не совершал этого интимного акта. Лет пять. Хотя, если сказать еще честнее, Славик и раньше предпочитал любоваться книгой, ласкать ее и оглаживать, нежели вникать в содержание. Предпочитал текстуру тексту. — И нагло передираем… Вот, пожалуйста: «Мы привыкли говорить о войне как о благороднейшем деле». Чувствуешь? О благороднейшем!.. То есть этого-то благородства хоббиту Фродо и недоставало, пока он не вмешался в войну добра со злом. На стороне добра, естественно… Идем дальше… — Тут Славик запнулся и нахмурился.
«А что еще нужно для успешного ведения войны? — в растерянности пробегал он глазами корявые и совершенно незнакомые строки. — Для того чтобы быть гением:
1. Продовольствие — организованный грабеж.
2. Дисциплина — варварский деспотизм, наибольшее стеснение свободы.
3. Умение приобретать сведения — шпионство, обман, измена.
4. Умение прилагать военные хитрости — обман.
5. Что самая война? — Убийство.
6. Какие занятия военного? — Праздность.
7. Нравы — разврат, пьянство».
В растерянности он закрыл книгу, заложив страницу большим пальцем, и тупо уставился на обложку. Джон Р.Р.Толкин. «Властелин Колец». Раскрыл снова, прочел, моргая:
«Есть ли один порок, одна дурная сторона человеческой природы, которая не вошла бы в условия военной жизни? Отчего же уважается военное звание? Оттого, что оно есть высшая власть. А власть имеет льстецов».
Да нет же, нет! Откуда это? Из какой книги? Из какой главы? Не мог благородный Профессор гнать такую… даже не чернуху… агитку!
— Боря, — почти испуганно проговорил папа Слава. — Что это?..
К счастью для отпрыска, последовал долгий, настойчивый звонок в дверь. Родители переглянулись.
— Кого еще на ночь глядя принесло?
Славик отложил книгу и вышел в прихожую. Перед тем как открыть, на всякий случай заглянул в дверной глазок. В полумраке лестничной клетки маячили три слегка искаженных силуэта: тщедушная фигура в цивильном, а чуть позади две глыбы в рогатых шлемах, в кольчугах и, кажется, с мечами наголо.
Пришлось открыть.
— Здравствуйте. Вам кого?
— Урл Левая Рука?
— Я, — сказал Славик, недоуменно вздымая бровь. — А что это вы так, во всеоружии… в полном прикиде?..
— Повестку получали? — злобно проскрипел тщедушный вместо ответа.
— Нет, не получал. Что за повестка?
Чувствовалось, что одетый по цивилу человечек сдерживается из последних сил. Он развернул бумагу и ткнул в нее пальцем, едва не прорвав насквозь.
— Ваша подпись?
Урл Левая Рука вгляделся.
— Нет, конечно.
— Как — нет? — приглушенно взвизгнул тщедушный.
Славик неспешно извлек редакционное удостоверение:
— Вот моя подпись, видите?
— Знаете, все так говорят! — Вид у человечка был самый что ни на есть затравленный. — «Ничего не знаю, ничего не подписывал…»
Рогатые воины скучающе переминались на площадке, шурша кольчугами. В коридорчике показалась встревоженная мордашка Кристины.
— Что там, Слав?
— Ролевка, — бросил глава семьи и снова повернулся к старшему: — Чего тут непонятного? Лень было ходить по адресам — выкинул повестки в ближайшую урну и сам за всех расписался…
— Вот вам в следующий раз и поручим! — огрызнулся тщедушный.
Этого еще только не хватало!
— Короче! — сказал Славик, резко меняя тему. — Если вы за мной, идемте. Приписную квенту брать? Что будет-то? Куда призывают?
Человечек и так был вконец заморочен, а тут еще этот град вопросов! Понятно, что угроза насчет повесток забылась, улетучилась сама собой.
— Куда-куда! — осунувшись, буркнул он. — Игротех вас до семи часов ждал — всего трое явились… Вот здесь распишитесь. И не говорите потом, что никто вам повестку не вручал…
Стоило из-за этого приходить с мечами наголо!
— И еще одно… Вы ведь репортер «Нового Изенгарда», так?
— Да…
На свет вновь появилась сильно мятая и едва не пробитая пальцем бумага.
— Это подпись вашего замредактора?
— М-м… Возможно. Похоже…
Человечек в цивильном то ли вздохнул, то ли крякнул и, страдальчески сморщившись, поскреб в затылке.
— Ладно, — сказал он. — Собирайтесь…
— Куда? — опешил Славик. — Вы же говорили, что игротех до семи ждал…
— Ждал, — безнадежно подтвердил тщедушный. — И до семи ждал, и после семи… И сейчас ждет.
* * *
Они вышли в сырой летний вечер. Дождь кончился. Разноцветные городские огни роняли волокнистые отражения на мокрые асфальты. С пятиметровой высоты сиял подсвеченный выносными лампами щит. Там на фоне государственного флага призывно и загадочно смотрели на прохожих дама и рыцарь. Понизу красовалась надпись: «Участие в ролевой игре — священный долг каждого патриота!».
Бывший военкомат располагался в каких-нибудь двух кварталах. Конвоировали пешком: впереди плюхали по лужам старшой со Славиком, чуть поотстав — рогатые вертухаи в кольчугах. Бедняги. Наверное, с утра так и мотаются по городу в полном прикиде. Ну да что поделаешь — служба…
Красноглазый невыспавшийся районный мастер (тоже из бывших) пребывал в кабинете один. На рабочем столе разложены учетные карточки, в чашке стынет черный кофе. Над столом — поясной портрет Президента. Валентин Валентинович Шкарятин был изображен в латах Арагорна, с мечом в правой руке и с Кольцом Всевластия на безымянном пальце левой. («Интересно, — подумалось Славику. — Мизинец, указательный… А палец, на котором носят обручальное кольцо, почему-то безымянный…») Ни словом не попрекнув за несвоевременный приход, игротех поставил птичку в списке и сообщил устало:
— Значит, Урл Левая Рука… В двух словах. Восемнадцатого призываем маститых… то есть олдовых…
— По какому поводу?
— Правильный вопрос, — равнодушно одобрил игротех. — На территорию Гоблино вторгается условное зло. Не исключено применение оружия магического поражения. Противостоять агрессии, как вы уже, наверное, догадались, будет условное добро. Так что ждите во всеоружии.
— Я понимаю. Что играем?
— Играем по «Властелину Колец».
— Опять?!
Игротех нахмурился.
— Почему же опять? В прошлый раз по «Ведьмаку» было. Начальству виднее.
— Все-таки, если можно, уточните, — попросил опытный Урл. — В каком именно всеоружии?
— Н-ну… Полегче что-нибудь. Байдана, мисюрка… Если нет — выдадут в каптерке. В бой вас вряд ли пошлют. Будете с вашим замредактора выпускать «Игровой листок». Распишитесь.
— Это еще зачем?
— О неразглашении.
— Что за секретность?
Игротех устало потер воспаленные веки.
— Игра максимально приближена к реалу, — пояснил он. — Цивильных будем брать тепленькими, прямо из постелек… Чтобы ни одна зараза не уклонилась. Загребем всех двадцатого. Значит, за эти два дня вы, олдовые, надежа наша и опора, должны полностью подготовить полигон к их приему.
— Понял. — Урл кивнул. — То есть цивилам ни слова. Но со своими-то говорить можно?
Игротех скривился в сильном сомнении.
— Да лучше вообще-то тоже воздержаться… А то получится как в прошлый раз.
На том и расстались. Стражники отправились брать замредактора, а Урл Левая Рука — домой, доделывать стенд «Страна Хоббитания».
* * *
Следует сказать, что в последнее время Славик косил от игры как мог, однако сейчас ему остро захотелось сменить обстановку. А то в редакции достали, дома достали… Уж лучше тряхнуть стариной, отбыть недельку на полигоне. Тем более что, согласно ролевой иерархии, заместитель редактора «Нового Изенгарда» неминуемо оказался бы под его началом.
Первые станут последними, последние — первыми.
Корпел над стендом до двух ночи. Когда утром продрал глаза, Борька уже был в школе, а Кристина занималась влажной уборкой помещения. «Дисциплина, — внезапно вспомнилось Славику, — варварский деспотизм, наибольшее стеснение свободы…»
Откуда же все-таки Боромир выхватил эту цитату? На узеньком стеллажике сына обнаружился всего один «Властелин Колец».
— Кристина!.. — позвал Славик.
В дверях возникла супруга с тряпкой в руке.
— Слушай, ты не помнишь, сколько тут вчера было?..
— Не помню, — отрезала она и сгинула вновь.
Глава семейства попытался раскрыть книгу на том самом месте, но ничего похожего на давешний текст не обнаружил. Толкин как Толкин. Полистал, закрыл, поставил на место. Так сколько было книжек: одна или две? В глазах, что ли, вчера от усталости задвоилось? Оглядел комнату. Нигде ничего. Здоровенный томина — куда такой спрячешь? Не в школу же он его с собой унес…
Машинально сжевал завтрак и, прихватив флэшку, отправился в редакцию, где имелся цветной большеформатный принтер — как раз то, что нужно.
* * *
Замредактора Веня, отличавшийся от киношного Голлума разве что наличием очков да костюмчика и носивший по этой причине прозвище Моя Прелесть, вскинул испуганные водянистые глаза на вошедшего репортера. Протянул навстречу какой-то листок и лишь потом поздоровался.
— Привет, — отозвался Славик, принимая бумагу. — Тебя вчера к игротеху таскали?
Очкастый Голлум закручинился.
— Да таскали…
— Отбился?
— Да ну… Разве от них отобьешься! Вперед и с песнями…
Славик сел за свой стол и взглянул на полученный документ. Удивительно, но это было… письмо. Бумажное. И не официальное какое-нибудь послание, а именно письмо — на двух тетрадных листках. Еще и от руки начертанное. Давненько не созерцал и не осязал Славик ничего подобного.
Ну-ка, ну-ка…
«Уважаемая редакция, напечатайте это письмо!»
Хорошее начало. Многообещающее…
«Отвечаю авторам статьи про подпольную читалку. Которую не могут поймать. Я знаю, кто это делает. Он 1-го февраля…»
Славик мотнул головой и вновь углубился в дебри крупного корявого почерка.
«Он 1-го февраля позапрошлого года подкинул мне на веранду запрещенку и чем-то побрызгал. И я заболела. Полтора месяца лежала. Было удушье. Ко мне девочка ходила, помогала. А он Любочку отсадил и сам ходил под ее именем. Этот человек сам говорит мне об этом. Чего напустит. Понятно Вам. А недавно ходил тайно и сидел под столом…»
— Веня, что это?! — вскричал Славик.
— Сам не видишь? — уныло отозвался тот. — Отклик читателя…
«…Брал ножи со стола, но боялся собак, и собаки открыли мне, что он прячется под столом. Он бандит. Сидел 7 лет. Ему под 80 лет. Он живет под чужой фамилией. Я не знаю ее. Он раньше был знаком мне в молодости. Он печатал запрещенку. Теперь переплетает. Но фамилия была у него другая. Я сижу на замках. Это потому, что я не пошла за него замуж…»
— И что мне с этим делать? Явно ж вольтанулась старушка!
— Подготовь ответ. Опубликуем.
— Ты что, тоже сдвинулся? Какой тут может быть ответ?
— Н-ну, примерно так… — Голлумоподобный замредактора возвел глаза к потолку. — «Дорогие читатели… Мы высоко ценим ваше рвение и тем не менее вынуждены вам напомнить, что в республике Гоблино запрещенной литературы нет и быть не может. Что же касается литературы, не пригодной для использования в ролевых играх (так правильно звучит этот термин), то хранение ее на дому законом не преследуется…» Вот, что-то в этом роде…
— Да, но… С чего вдруг?
Голлум Веня вновь погрустнел.
— Да понимаешь, — с горечью сказал он, — донос за доносом по электронке — как прорвало… За кого нас вообще держат? В конвертах уже присылать стали… Вот народ! Думают: раз вывели классику из школьной программы — значит запретили. Ну а раз запретили, значит… сам видишь…
Да уж. Без того, чтобы сообщить куда следует, у нас никак. В девятнадцатом веке на неверующих стучали, в двадцатом — на верующих, в двадцать первом — опять на неверующих… При Кирдыке норовили уличить в причастности к ролевым играм, при Шкарятине — в непричастности…
До полудня Славик подготовил ответ читателям, добил пару материалов, вывел на цветном принтере шесть составных будущей «Страны Хоббитании» и, свернув листы в трубку, известил замредактора, что либо появится после обеда, либо позже к вечеру. Веня не возражал. И правильно. Помни, помни, Моя Прелесть, что у нас еще впереди полигон.
* * *
Время для визита в школу Славик подгадал на удивление неудачно — как раз к началу урока. Постоял у двери, чуть приоткрыл, поглядел, послушал. Классная руководительница Нинель Васильевна, вскинув личико, сидела за столом, очень похожая на Иванушку-дурачка: кудерышки цвета пакли, восторженно распахнутые голубенькие глазки и алый рот до ушей. С таким видом она обычно внимала начальству или, как сегодня, почетным гостям. Сам почетный гость (горбатенький, подслеповатый, с полурыжей-полуседой шкиперской бородкой) пританцовывал у стола и, потрясая ручонками, взахлеб рассказывал юному поколению о тех романтических временах, когда ролевое движение только еще зарождалось.
— Никогда! — восклицал он с пафосом. — Никогда у нас не было дедовщины! Уважение к олдовым — да, было! Но дедовщины — ни-ког-да!..
— Что это вы в щелку подглядываете? — послышался за спиной строгий женский голос. Впрочем, тут же смягчился, снизошел до насмешливости: — А-а, Славик:.. Как опаздывал всегда, так до сих пор и опаздываешь?
Разумеется, Клара Карловна — кому ж еще? Что-что, а заставать врасплох завуч не разучилась. Странно, однако за истекшие десять лет она нисколько не сдала — напротив, помолодела, расцвела, добавила в облик косметики. Хотя, возможно, дело тут было не в Кларе, а в самом Славике: резко возмужав, он в смысле самооценки быстро догнал и перегнал тех, кто совсем еще недавно казался ему немыслимо взрослым, чуть ли не пожилым.
— Что это у тебя?
— Для стенда. «Страна Хоббитания». Позавчера Нинель Васильевна попросила.
— Это не Нинель Васильевна просила, а я, — холодно поправила Клара. — Пойдем посмотрим…
— Только это уже окончательный вариант, — всполошился он, вспомнив ее давнюю привычку с маху ставить на чем ни попадя птички и галочки красным карандашом, а то и маркером. Отчасти по этой причине Славик долгое время искренне полагал, что слово «маркер» происходит от слова «марать».
И они прошли в застенок (именно так десять лет назад именовали школяры кабинетик завуча по воспитательной работе). Помещеньице также мало преобразилось — сменились лишь табличка на двери да плакатик над столом. Теперь он звучал так: «Нет в мире вещи более серьезной, чем игра. Уинстон Черчилль».
Пока завуч раскручивала, выгибала и раскладывала на столе яркие листы, Славик успел заметить еще одно изменение в интерьере: стопка посторонних книг, отобранных на уроках, по-прежнему криво украшала собой подоконник, как десять лет назад, но состав ее был явно иным. Не поленился — подошел, посмотрел. Сверху — Лесков, кто под ним — не разобрать.
— Ну что ж… — задумчиво промолвила Клара Карловна. — В целом…
Одобрение осталось незавершенным, поскольку в дверь робко постучали, потом приоткрыли.
— Можно, Клара Карловна?
— А-а… — зловеще протянула завуч. — Явился, прогульщик?
Вошел исполненный недобрых предчувствий подросток, долговязый и долгорукий. Остановился, понурясь.
— То есть игру ты уже за урок не считаешь, так?
Явившийся мрачно и нераскаянно изучал запыленные носки собственных кроссовок.
— Поражаюсь тебе, Петров! Отец — игротех, мать — маститая ролевичка… В пеленках на полигонку тебя возили! Откуда в тебе это равнодушие, это наплевательство?
Ответа так и не последовало. Клара Карловна вздернула подбородок, взор ее устремился куда-то вдаль, и Славику почудилось, будто на его глазах случилось мгновенное включение в игру. Несомненно, завуч уже стояла на трибуне перед огромной незримой толпой. Нет, она не переходила на крик, она даже голоса не повысила, но слова теперь произносились словно бы в микрофон.
— Выпасть из игры — все равно что выпасть из общества… Из коллектива! Как можно этого не понимать? Классик сказал: «Что наша жизнь? Игра!» — Тут Клара Карловна запнулась, сообразив, что ссылка на классика по нынешним временам звучит несколько неуместно, и резко сменила направление удара: — Вот, посмотри! Славик Савельев… Гордость нашей школы!..
Славику стало совсем неловко. Однако податься было некуда.
— Он бы тебе многое рассказал! Как оно было во времена Кирдыка. Как на ролевиков полицию бросали с дубинками и водометами. Как самим приходилось хайратники делать, из маминых занавесок прикиды шить, помоечный дюраль молотком выстукивать — для доспехов… А сейчас! Нет, ты сравни, сравни, Петров! Все ведь у вас есть, все готовое, все покупное, играй — не хочу!.. Не хотят, — как бы извиняясь, обернулась она к Славику. Вздохнула, подошла к единственному в застенке окну, сняла верхнюю из конфискованных книжек. — Замков для вас настроили, крепостей всяких… На, Петров, забери. И чтобы больше я посторонних книг в школе не видела! Это хорошо, что ты на досуге увлекаешься Лесковым. Но всему свое время, Петров, всему свое время!
