— Вон отсюда!..

Командующий Головным Мозгом, клокоча от негодования, наблюдал, как торопливо покидают Плешь командиры Сочленений, кому он сию минуту, как водится, выписал чертей по первое число. Затем взгляд его упал на переминающегося в отдалении юного Криму и несколько потеплел. Даже кончик хвостика подергиваться перестал.

— Я гляжу, зачастил ты что-то на Темя… — сварливо заметил Менингит. — Что у тебя на этот раз?..

Пригляделся — и озадаченно нахмурился. Личико у Кримы было отрешенное. Чертик приблизился. А вот оглянуться не сообразил. Предплешье за его хрупкой пушистой спинкой опустело: сопровождавшие и подбадривавшие успели попрятаться и сидели теперь кто где, предвкушающе перемигиваясь и потирая ладошки.

— Я все знаю, — перехваченным голоском объявил делегат.

— Всего даже я не знаю, — утешил Менингит. — Говори…

И Крима заговорил. Взволнованно, искренне. О Ногтях, о Легких, о Печени. О том, что каждый второй приказ наносит Телу вред. Словом, примерно о том же, о чем поведал недавно Арабею, а затем и обслуге Левой Руки — разве что за вычетом глупой угрозы сбросить всех начальников в Бездну и заказать чертоматке новых.

Остолбенелая тишина стояла на Смотровой. Вскинь Крима глазенки, он увидел бы, что даже те, кому положено было здесь присутствовать по долгу службы, схоронились от греха подальше. Но Крима не мог этого видеть, потому что, не решаясь встретиться взглядом с Менингитом, неотрывно смотрел на его копытца — идеальные копытца верховного командующего, отполированные бесчисленными ласковыми ладошками, может быть, даже вылизанные бесчисленными замшевыми язычками.

Умолк. Поднял личико. И поразился, узрев в глубоко запавших глазенках высшего начальства сострадание и скорбь.

— Иногда мне кажется, Крима, — задумчиво молвил Менингит, — что в чертоматке тоже иногда случаются сбои… Не Ногтями тебе заведовать, а в мою бы команду тебя, на Смотровую… Ну что делать! Против штатного расписания не попрешь…

Крима обмяк. Всего ждал: крика, угроз, самой страшной кары вплоть до объявления Врагом Тела. Но такого…

— Скажи, Крима… Вот ты работаешь на кончиках Ногтей. То есть рискуешь не только своим здоровьем, но и самой жизнью. Разве не так?

«Так», — хотел ответить Крима, но в горлышке запершило, и он лишь утвердительно потряс рожками.

— Но это же безобразие! — Менингит прикинулся возмущенным. — Сам подумай! Ты отдаешь себе приказы, исполняя которые подвергаешься смертельной опасности… Ты вредишь себе!

— Но… как же иначе?..

— Да! Вот именно! Как же иначе? Правильно мыслишь, мальчуган. Как иначе… Вот и с Телом, представь, все обстоит точно таким же образом. У него тоже есть Нервы (ими, ты знаешь, заведует Роерор), и Нервы эти далеко не всегда в порядке… И чтобы снять Нервное Напряжение, мы вынуждены (понимаешь ли, вы-ну-жде-ны!) грызть Ногти… Ты говоришь, Легким наносится вред. Да! Легким, Печени, Головному Мозгу… Наносится! Еще как наносится… А ведь это не Ногти — это Мозг!.. Да, я могу волевым решением отменить и курево, и прочее… Но что после этого станет с Нервной Системой? А Нервная Система, Крима, — это важнейшая структура Организма. Повреди ее — и Тело превратится в бесполезную груду Костей, Мышц, Внутренностей… Кстати, и Ногтей тоже… Ты знаешь, что Нервные Клетки не восстанавливаются? Ну вот то-то же…

Командир Головного Мозга сделал паузу, недовольно пожевал губенками.

— Собственно, что есть Тело? — спросил он и сам же ответил: — Это, образно выражаясь, сумма наших взаимоотношений, конфликтов, даже, если хочешь, склок… И эту вот… громаду… Да, громаду!.. Ее надо держать в равновесии…

С каждым словом Минингит все возвышал и возвышал голосок — так, чтобы все на Смотровой вняли и запомнили.

— Мы — одна команда, Крима. Если каждый потянет одеяльце на себя, знаешь, что будет? Будет Смута. Один раз она уже была. А известно ли тебе, что такое Смута? Это утрата контроля над Телом! Самое страшное из того, что может вообще произойти…

Крима слушал и зачарованно кивал, с запоздалым раскаянием осознавая всю глубину своей неправоты. Усомниться в собственном начальстве! Заподозрить его невесть в чем! А ведь приостановись он вовремя, поразмысли малость, мог бы и сам сообразить, что наверняка не злонамеренность, но печальная необходимость была причиной этих нелепых приказов… Да и Морпион предупреждал…

Единственное, что оставалось непонятным: а на Таньке-то почему Ногтей не грызут? Что ж у них там, на Телах женского рода, Нервов нет? Или есть, но другого качества?

— А ну-ка честно, Крима! — потребовал вдруг Менингит, и его холеный хвостик хлестнул по копытцам. — Кто тебя на это подговорил?

Юный бунтарь вскинул испуганные глазенки.

— На что?

— Ну… на все на это…

— Никто… Сам…

Начальственный хвостик успокоился, прилег кисточкой на левое копытце.

— Вот как? Ну ладно. Сам так сам…

Отпущенный с миром Крима шел обратно, боязливо склонив рожки, шел навстречу презрению товарищей, которые так на него рассчитывали и которых он так подвел! Действительно, увиденные им рожицы выглядели сильно разочарованными.

— Надо же! Опять уберегся… — обиженно хмыкнул Балбел.

— А вы там!.. — грянул вослед голосок Менингита. — Да-да, вы!.. За Левым Ухом… Еще раз новичка на такое подобьете — всем хвосты надеру!..

Крима лежал навзничь и смотрел в мерцающее небо. Не слишком удобно — Тыльная Сторона Ладони была жестковата, местами из нее выпирали Кости, но Крима этого не замечал. Уголок Вселенной, где пребывало остановленное на ночь Тело, имел форму куба, как и Санузел, а в зените призрачно маячило нечто шарообразное.

Аура была мутновата, в вышине, заслоняя небесные объекты, проползали зеленовато-бурые пятна, головенка побаливала.

Крима смотрел и думал… Нет, не о том, как подло подшутили над ним старослужащие, отправив парламентером на Смотровую, — он думал об отлетевшем навсегда Одеоре. Что с ним теперь? Вернее, даже не с ним, а с его хрупким пушистым тельцем… Растворится оно в Бездне или же, напротив, мумифицируется и будет вечно блуждать в провалах неживых пространств? Зачем мы вообще живем? Зачем приводим в движение Суставы, раздуваем Легкие, полируем копытца начальству, затеваем бунты, требуем справедливости… Зачем?

Неужели только ради того, чтобы в один прекрасный миг почувствовать, как силы оставляют тебя и ты, став невесомым, отделяешься от поверхности Родного Тела?

Зачем враждуют Крис и Белуай, Эйло и Сормо? Ведь они же прекрасно сознают, чем кончится рано или поздно их вражда!

Да и само Тело, получается, смертно. А может быть, и Мироздание тоже…

— А ведь предупреждали тебя… — негромко прозвучал в тишине знакомый голосок. — Главное, нашел с кем откровенничать! С Балбелом! Это ты еще легко, считай, отделался. По краешку ходил…

Разумеется, Арабей. Подошел, прилег рядом и тоже стал глядеть в зенит.

— Менингит хоть и взрывной, а вменяемый, — сообщил он. — Вот если бы ты с этим к Роерору подкатился — пиши пропало. Редкостный псих! Недаром Нервами заведует…

Крима не ответил. Некоторое время лежали молча.

— Ты там не Одеора высматриваешь?

— Одеора… — признался Крима.

— Бесполезно. Слишком он маленький, Одеор, отсюда не различишь… Да и унесло его теперь невесть куда…

В вышине разливалось зыбкое сияние Того Света. Зеленовато-бурая муть разошлась, разомкнулась — и невероятно далекий круглый объект вновь стал виден.

— Что это? — спросил Крима, тыча коготком в зенит. Арабей взглянул.

— Лампочка, — ответил он. — Высокая Синяя Лампочка.

— Почему Синяя?

— Не знаю. Так Тело сказало.

— Кому?

— Мне.

Крима неприязненно покосился на лежащего рядом.

— Я тебя серьезно спрашиваю…

— А я тебе серьезно отвечаю, — печально отозвался тот. Помолчал и добавил: — Никто не верит, Маникюр… Понимаешь? Никто… Говорят: померещилось тебе, Арабей… Дескать, в Смуту еще и не такое мерещится…

— Ты застал Смуту? — встрепенулся Крима.

— А что?

— Нет, ничего… Просто Менингит сегодня тоже Смуту поминал. На Плеши…

— Менингит? — казалось, Арабей удивлен. — Странно… Что это его на откровенность пробило, Менингита?.. Кстати, сильно ругал?

— Совсем не ругал…

— Странно, — повторил Арабей. — Ну, доложу я тебе, навел ты шороху… До Левой Ступни уже слухи добежали!..

Похоже, сознательно уводил разговор подальше.

— Так что это — Смута?

— Ну вот! — развеселился Морпион. — Сам смутьян, а что такое Смута — не знаешь! Смута, дружок, это как раз то, что ты собирался затеять. Безначалие. Потеря управления… Неужто никто тебе не разболтал, что тут у нас было? Якобы учинили чертики склоку — ну и пошло все вразнос…

— Якобы? А на самом деле?

— Не скажу.

— Потому что истина?

— Потому что.

— Все равно ведь докопаюсь!

Морпион лежал и смотрел в зенит.

— Ну хорошо, — проговорил Крима. — Подскажи хотя бы, где искать. В какой стороне?

— В любой, — сказал Морпион. — В том-то, брат, и хитрость, что истина всегда перед глазами. А вот увидеть ее — одни ленятся, другие боятся… Если различат нечаянно, тут же стараются забыть. Я и сам бы рад, — неожиданно признался он, — да не получится уже…

Без видимой причины Тыльная Сторона Ладони, на которой они лежали, взмыла — и довольно высоко. Чертиков подбросило, оба упали на четверенечки, вцепились в Эпителий. Вскоре на Левой Руке поднялась беготня, суматоха.

— Ночная тревога! — спохватившись, скомандовал Белуай. — Все по местам!

— Ну? — сказал Арабей. — Хотел истину — получи истину.

— Где? — всполошился Крима. — В чем?

Морпион ухмыльнулся.

— О том-то я и толковал! Истина, Маникюр, перед самым твоим носиком. Просто не видишь ты ее… Ладно, — с брезгливой гримаской прервал он сам себя. — Пойду я, пожалуй. А то у вас тут сейчас толкотня начнется, суета, трудовые подвиги…

Ночные тревоги всегда вызывали у чертиков особое недовольство. Судите сами: только-только начнешь регламентные работы или соберешься сходить к дружку на Правое Колено — здрасьте-пожалста, все по местам! Проверка готовности? Ну так проверили бы — и хорош! Нет, обязательно надо им все мощности развернуть!

Криме, например, в подобных случаях надлежало присутствовать на кончиках Ногтей, хотя толку от его присутствия было, честно сказать, маловато: Пальцы в движении, работать невозможно, покрикивают на тебя — и правильно, в общем, покрикивают, поскольку мешаешь… Ну да что делать! Положено — значит положено.

На этот раз Тело зачем-то перевели в вертикальное положение, задействовали Ноги, потом и обе Руки. Как всегда случается ночью после неблагоприятного дня, Тело слушалось плохо. Пальцы, в том числе и Мизинец, за который держался Крима, потряхивало. В данный момент Левая держала огромный предмет из Неживой Материи, похожий на перевернутое копытце, а Правая — другой предмет, еще огромнее и совсем уже ни на что не похожий. Передняя его оконечность, массивная, трубообразная, тяжко ударяла о верхний край первого предмета, проливая едкую субстанцию — в основном на Криму.

В неимоверной вышине грохнуло, оглушительно заворчало. Надо понимать, Смотровая решила заодно проверить и Речевой Аппарат.

— Работать разучились?.. — надрывался вконец озверевший Белуай. — В чем дело? Арбао! Балбел!..

— А что Балбел, если Локоть вихляет?.. За Локоть, между прочим, Мниархон в ответе!..

— Вот только вырони мне Стопку! Вырони!..

Наконец опустевшая Правая Рука после нескольких попыток забрала копытцеобразный предмет, именуемый Стопкой, и на Левой наступило относительное затишье. Грязноватая муть всколыхнулась, словно собираясь рассеяться, но через некоторое время сгустилась вновь.

Крима ослабил хватку и огляделся. И где она, истина? В чем? Обычный производственный бардак…