…Уже через секунду выражение предельной изнуренности на ее лице сменилось совсем другим. Моя жена превратилась в разъяренную самку и бросилась вслед за убегавшим. Несмотря на то что крысоиды успели попробовать на вкус ее мясо и по ногам Сирены обильно текла кровь, она не издала ни звука, а бег ее был плавным и быстрым.

Моя черная зависть к счастливчику тут же улетучилась куда-то.

Я был предоставлен самому себе и даже не осознавал, как сумел выбраться из «полыньи». Естественно, у меня не осталось ни времени, ни возможности пускать благодушные сопли. Подохнуть сейчас было бы чертовски обидно. Мысль о возможных ловушках крутилась в голове, как спираль с заточенным краем, цепляя, наматывая на себя и кромсая все остальные мысли, более отвлеченные.

Туннель был залит рассеянным светом, сочившимся сквозь молочно-белые панели под сводом, и плавно изгибался. Я не мог видеть, что находится за поворотом. В туннеле был проложен монорельс. Я откуда-то знал, что именно так называется гладкая металлическая полоса, сверкавшая, будто клинок. И я даже знал, для чего она предназначена. После хаоса крысоидного лабиринта ничем не нарушаемая строгая геометрия успокаивала. Я оказался если не дома, то по крайней мере в своей стихии.

И тут наступила неизбежная минута слабости. Из меня словно вытащили скелет, и тело превратилось в кровоточащее желе. С окраин сознания подкрадывался черный морок, но я держался до последнего. Надежда на спасение увяла, не успев раскрыть лепестки; остались только мертвый шлак и опустошенность, а желание уснуть было почти непреодолимым.

Я решил подвести промежуточные итоги и осмотреться. Начал с себя. Выбираясь из «полыньи», я уже не замечал укусов, однако зверье не дремало. Теперь, лежа на боку с поджатыми ногами и глядя на свои бедра, я гадал, что же они мне напоминают. Наконец понял: два вспаханных бурых холма. Не хватало только крестов на вершинах – крестов, на которых висели бы мученики. Лохмотья ткани присыхали к ранам и при попытке согнуть ноги отламывались с отвратительным хрустом.

Я потянулся за санитарным пакетом, лежавшим в нагрудном кармане, но затем передумал. Ох уж эти подарочки ЕБа! Я и так двигался с трудом и не хотел бы превратиться в запеленутую мумию. Отложим перевязку. Пусть этим займется Сирена. Я вспоминал ее умелые ласковые руки… Сирена бросила меня ради… Ради кого? Увижу ли я ее снова?… Надо идти, ползти вслед за нею. Тем более что этот гул… Этот гул нарастал. Приближалось что-то. Не Барон, нет. Однако я знал (откуда?), что этоспособно размазать меня по стене туннеля. Превратить в длинную-длинную кровавую фреску. И надо было ползти в сторону… В какуюсторону?

До чего же трудно разлепить свинцовые веки. Каждый раз, моргая, я будто поднимал тяжеленную крышку гроба. «Внутри», в темноте полузабытья, мне было спокойно и уютно, не хотелось шевелиться, нарушая этот хрупкий покой, однако где-то там, «снаружи», в безжалостном свете, оставалось незаконченным какое-то дело. И что самое обидное, я уже не помнил – какое. Гробы я видел только на картинах и гравюрах в старинных книгах, хранившихся не только в библиотеке, но и разбросанных в замке повсюду, будто никчемные «призы». Гробы похожи на автономные убежища – правда, очень маленькие, индивидуальные. Некоторые были снабжены кодовыми замками, отпиравшимися изнутри.

ЕБ объяснил мне, что гробы предназначены для анабиоза. Или, проще говоря, летаргического сна. Свихнувшийся старик напридумывал кучу заменителей простого слова «смерть». Между прочим, в Монсальвате нет кладбищ, нет скоплений костей и праха, нет грязи и гнили. Кто-то – возможно, неприкасаемые, – убирает трупы и кровь, остающиеся на местах сражений. Ничто не должно нарушать стерильной чистоты. Мертвые попадают в Геенну, после чего исчезают бесследно. Еще никто не вернулся. Его Бестелесность болтает о каком-то космосе. Может, космос – это и есть Геенна?

(Единственное исключение – Первый Князь. Но ведь это всего лишь оболочка, чучело, что-то вроде полного доспеха, выставленного на всеобщее обозрение с непонятной целью. Я думаю, что Князь и его пес – дурацкий памятник старинным временам, о которых все давным-давно позабыли.)

Я преодолел первые полметра. Запах крысоидов рассеялся. «Полынья» затянулась. Чтобы убедиться в этом, я потрогал рукой то место, где еще недавно находилось замаскированное отверстие. «Плева» исчезла. Рука наткнулась на теплый металл. И этот металл вибрировал все сильнее.

Из норы туннеля дохнуло горячим ветром. Долгий выдох из механических легких… Пот заливал глаза, и это была уже не только лихорадка. Жар, всепроникающий жар. Наверное, сказывалась близость Геенны. Я был сбит со следа и сбит с толку. Это уже не разведка, а чересчур затянувшаяся прогулка самоубийцы. В какой же момент я свернул с праведной дорожки? В отличие от дурацких легенд, в жизни крайне редко натыкаешься на предупреждающие знаки…

Но мне повезло. Один из таких знаков висел прямо надо мной и был отлично виден – стоило лишь повыше задрать голову. Знак представлял собой светящуюся красную стрелу, на которой выделялась белая надпись:

…

ШЕСТАЯ ПЛАТФОРМА

НУЛЕВАЯ ГОРИЗОНТАЛЬ

(Если бы я мог связно соображать… Позже, позже… Но я все-таки оставил зарубку на извилинах. Тут было над чем задуматься. Например, над тем, что находится ниже нулевой горизонтали. Существовал и более простой способ узнать – спросить. Однако я готов был поспорить, что на этотвопрос Его Бестелесность не ответит…)

Горячий ветер не приносил облегчения. Гул и вибрация нарастали. Я оглянулся – и сжатый воздух облепил лицо прозрачной подушкой. Но я увидел достаточно, чтобы вскочить на ноги и бежать, соскальзывая в черную яму боли, из которой торчали раскаленные колья. В норе тускло заблестел металлический череп с застекленными глазницами…

Боль – это не ощущение. Боль – это само время, когда оно течет слишком медленно. Для меня оно почти замерло и топталось на месте, а сзади настигал…