Часть четвертая
СКАНДАЛ

Карета медленно тряслась по дороге, совершенно разбитой от зимних морозов и весенних дождей, од выдался дождливый, даже сейчас, в начале лета, земля под кустами крыжовника, росшего по сторонам дороги, была влажной.

Джейми сидел рядом со мной на узкой скамейке, которая служила сиденьем в этой карете. Спящий Фергюс свернулся калачиком в уголке другого сиденья, и от толчков его голова болталась, как у механической куклы. В карете было жарко, и маленькие золотистые струйки пыли проникали через окна.

Мы непринужденно болтали сперва о природе, о королевских конюшнях в Аржентане, куда держали путь, о некоторых слухах, которые составляют предмет ежедневных разговоров при дворе и в деловых кругах. Я, кажется, даже задремала, убаюканная мерным покачиванием кареты и теплым летним днем, но из-за моего положения мне было неудобно сидеть в одной и той же позе, и от тряски болела спина.

Ребенок начал довольно активно двигаться в утробе, и слабые начальные движения плода превратились в настоящие толчки, которые были приятны сами по себе, но доставляли неудобства в дороге.

— Пожалуй, лучше было бы тебе остаться дома, Саксоночка, — сказал Джейми, когда я в очередной раз сменила позу.

— Все хорошо, — улыбнулась я. — Просто толкается. И было бы жаль не увидеть всего этого. — Я показала на широкие зеленые поля, которые блестели, как изумруды, между рядами темных стройных тополей. Хотя и несколько пыльный, деревенский воздух был свеж и чист после тяжелой дымной атмосферы города и запаха лекарств в «Обители ангелов».

Людовик в качестве дружеского жеста по отношению к английским дипломатам любезно позволил герцогу Сандрингему купить четырех першеронских кобыл Королевского конного завода в Аржентане. Эти кобылы предназначались для улучшения породы небольшого табуна лошадей, который его сиятельство держал в Англии. По этому случаю его сиятельство ехал сегодня в Аржентан и пригласил с собой Джейми, чтобы получить квалифицированный совет при выборе лошадей. Приглашение последовало на приеме у герцога, и прием плавно перешел в поездку-пикник, в которой приняли участие несколько придворных, разместившихся в четырех каретах.

— Это хороший знак, ты как считаешь? — спросила я, бросив взгляд на нашего спящего спутника. — То, что Людовик дал герцогу разрешение купить лошадей. Если он делает жест доброй воли по отношению к Англии, значит, вероятнее всего, он не симпатизирует Джеймсу Стюарту, во всяком случае в открытую.

Джейми покачал головой. Он категорически отказался носить парик или шиньон. В настоящее время короткая стрижка имела свои преимущества: хотя его длинный нос был покрыт испариной, он не страдал от жары, как я.

— Нет, я почти уверен, что Людовик не станет помогать Стюартам, во всяком случае, пока речь идет о реставрации трона. Месье Дюверни заверил меня, что совет не одобряет таких шагов; хотя Людовик может иногда уступать просьбам Папы и делать Карлу небольшие поблажки, он не расположен оказывать Стюартам слишком большое внимание во Франции, в то время как Георг Английский заглядывает ему через плечо.

На Джейми был шотландский плед, заколотый брошью на плече, — красивая вещь, присланная ему сестрой. Брошь была сделана в форме двух бегущих оленей, головы и хвосты которых соприкасались, замыкаясь в круг. Он подобрал полу пледа и вытер ею лицо.

— Я разговаривал со всеми парижскими банкирами за последние несколько месяцев, и никто из них не проявил интереса к этому делу, — улыбнулся он. — Жаль бросать деньги на поддержку чьей-то сомнительной затеи, вроде реставрации Стюартов.

— Но остается еще Испания, — заметила я, с легким стоном распрямляя спину.

Джейми кивнул.

— Испания. И Дугал Макензи, — добавила я.

Джейми с интересом посмотрел на меня:

— У тебя есть от него известия?

Несмотря на свою подозрительность, Дугал считал Джейми преданным якобитом и присылал ему из Испании шифрованные письма. Подразумевалось, что Джейми их прочтет и передаст Карлу Стюарту.

— Да, они у меня и в самом деле есть. — По выражению лица Джейми было ясно, что это хорошая новость, она и в самом деле была хорошей, но не для Стюартов.

— Филипп отказался предоставить какую-либо помощь Стюартам, — сказал Джейми. — Он получил известия от Папы и будет держаться в стороне от всех дел, связанных с шотландским троном.

— А почему?

Недавно было перехвачено несколько писем от Папы, но все они были адресованы Джеймсу или Карлу Стюартам, поэтому в них не было ничего о переговорах Папы с Испанией.

— Дугал считает, что знает ответ, — засмеялся Джейми. — Он просто возмущен. Около месяца обивал пороги в Толедо и не добился ничего, кроме туманных обещаний помощи «в свое время, даст Бог». — Он передал голосом ханжеские интонации испанца, и я рассмеялась.

— Бенедикт хочет избежать ухудшения отношений между Испанией и Францией; он не хочет, чтобы Филипп истратил деньги, которые Людовик сам мог бы использовать, — цинично добавил он. — Папе не пристало говорить такое, но он сомневается, сможет ли католический король и дальше править в Англии. У шотландцев есть свои католические вожди в кланах горцев, но с тех пор, как в Англии появился король-католик, они скорее согласятся на черта — Бог даст, — добавил он, усмехаясь.

Он провел рукой по стриженым волосам.

— Это выглядит довольно бесперспективно для Стюартов, Саксоночка, и это хорошая новость. Не будет помощи и от Бурбонов. Единственное, что меня сейчас беспокоит, это инвестиции, сделанные Карлом Стюартом с графом Сент-Жерменом.

— Значит, ты не думаешь, что это просто торговая сделка?

— В принципе, это выглядит как торговая сделка, — сказал он, нахмурившись. — Но что-то за этим стоит. Я кое-что слышал.

Хотя банкирские семьи Парижа не имели серьезных намерений посадить молодого претендента на шотландский трон, такое положение дел могло с легкостью измениться, если у Карла неожиданно появятся деньги для инвестиций.

— Его высочество утверждает, что разговаривал с Гоблинами, — продолжал Джейми. — Его представил им Сент-Жермен; иначе они бы его не приняли. Старый Гоблин нашел его никудышным болваном, то же думает и один из Гоблинов-сыновей. Хотя другой обещал, что подождет и посмотрит; если Карлу удастся эта сделка, тогда, возможно, он предоставит ему и другие возможности.

— Не все так хорошо, — заключила я.

Джейми покачал головой:

— Деньги к деньгам, сама знаешь. Если ему повезет с одной или двумя сделками, банкиры изменят свое отношение к нему. Этот человек не слишком умен, но у него есть обаяние, он умеет переубеждать людей. Он не продвинется к своей цели без достаточного капитала, но если сделка будет иметь успех, он этот капитал получит.

— М-м-м… — Я снова повернулась на сиденье и пошевелила пальцами ног, которым было жарко в тесной кожаной темнице. Раньше эти туфли были мне впору, но теперь ноги немного отекли, а шелковые чулки намокли от пота. — Что мы можем сделать в связи с этим?

Джейми пожал плечами:

— Молиться, чтобы в Португалии была плохая погода. По правде говоря, кроме кораблекрушения я не вижу других путей помешать этой сделке. У Сент-Жермена уже есть контракт на продажу всего груза. И он, и Карл Стюарт собираются нажить на нем капитал.

Я слегка вздрогнула при упоминании имени Сент-Жермена и невольно вспомнила слова Дугала. Я не рассказала Джейми ни о его визите, ни о его соображениях насчет ночной деятельности графа.

Я не держала секретов от Джейми, но Дугал потребовал от меня обещания молчать в обмен на свою помощь в деле с Джонатаном Рэндоллом, и мне пришлось согласиться.

Джейми неожиданно улыбнулся мне и протянул руку:

— Я тут подумал кое о чем, Саксоночка. Дай мне, пожалуйста, твои ноги. Дженни говорила мне, что это помогает, если массировать ступни, когда ждешь ребенка.

Я не стала спорить и, сбросив туфли, положила ноги ему на колени. У меня вырвался вздох облегчения, когда ветерок из окна охладил шелк на пальцах ног.

У Джейми были большие руки, а пальцы сильные и одновременно нежные. Он ласково провел большим пальцем по моей ступне, и я откинулась назад с легким стоном. Несколько минут мы ехали молча. Я лежала в состоянии полного блаженства.

Склонив голову к моим ногам, Джейми задумчиво заметил:

— Это ведь не было долгом на самом деле, да?

— Что не было? — Расслабившись от теплого солнышка и массажа, я не сразу поняла, что он имеет в виду.

Не прекращая поглаживать ступни, он посмотрел мне в глаза. Выражение его лица было серьезным, хотя легкая улыбка мелькнула во взгляде.

— Ты сказала, что я обязан тебе жизнью, Саксоночка, потому что ты спасла меня. — Он нежно водил рукой вокруг моего большого пальца. — Но я тут подумал и не уверен, что это так. Мне кажется, что если учесть все, то получится полное равенство.

— Что значит равенство? — Я попыталась опустить ноги, но он крепко их держал.

— Если ты спасла мне жизнь, — а ты действительно спасла, — то ведь и я спас твою, по крайней мере столько же раз. Я спас тебя от Джека Рэндолла в Форт-Уильяме, ты ведь помнишь. И я спас тебя от толпы в Крэйнсмуире, не так ли?

— Да, — ответила я, не понимая, куда он клонит, но чувствуя, что это не пустой разговор. — Я, конечно, благодарна тебе за это.

— Это не повод для благодарности, Саксоночка, с твоей стороны или с моей. Я считаю, что это не подразумевает никаких обязательств. — Улыбка исчезла с его лица, и он стало вполне серьезным. — Я не давал тебе жизнь Рэндол-ла в обмен на свою собственную — во-первых, это был бы неравноценный обмен. Закрой рот, Саксоночка, — деловито добавил он. — Мухи могут влететь.

В карете и в самом деле было несколько мух. Три из них сидели на рубашке Фергюса, не обращая внимания на то, что грудь мальчика мерно вздымалась и опускалась.

— Тогда почему ты согласился? — Я перестала сопротивляться, и он, зажав обеими руками мои ступни, медленно водил пальцами по пяткам.

— Ни по одной из причин, которые ты мне привела. Что касается Фрэнка, — вздохнул он, — ну, есть доля правды в том, что я увел у него жену, и мне жаль его, иногда больше, чем других, — добавил он, вскинув бровь. — Однако это все равно как если бы он был моим соперником здесь. У тебя был свободный выбор, и ты выбрала меня, даже несмотря на то, что на его стороне был такой весомый аргумент, как горячая ванна в доме. Уф!

Я высвободила одну ногу и пнула его в ребра. Он снова поймал ее, как раз вовремя, чтобы не получить второй удар.

— Сожалеешь о своем выборе, да?

— Пока нет, — сказала я, вырываясь, — но могу пожалеть в любой момент. Если не замолчишь.

— Ну ладно. Я не мог понять, почему тот факт, что ты выбрала меня, означает, что надо так переживать по поводу Фрэнка Рэндолла. Кстати, — сказал он доверительно, — я учту, что надо очень ревновать тебя к этому мужчине.

Я пнула его другой ногой. Он ловко поймал ее за щиколотку.

— Что касается спасения его жизни, — продолжал он, не обращая внимания на мои попытки вырваться, — на этот вопрос брат Ансельм в аббатстве мог бы ответить лучше меня. Я бы, конечно, не стал хладнокровно убивать невинного человека. Однако я убивал людей в бою. Есть ли разница?

Я вспомнила солдата и мальчика на снегу, которых убила, спасаясь от Уэнтуорта. Я больше не изводила себя воспоминаниями об этом, но знала, что никогда не избавлюсь от них.

Джейми покачал головой:

— Можно найти много всяких аргументов, но, в конце концов, в этих случаях есть один выбор: ты убиваешь, если должен убить, и потом ты живешь с этим. Я помню лицо каждого человека, которого убил, и всегда буду помнить. Но дело в том, что я жив, а они нет. И это мое единственное оправдание.

— Но к данному случаю это не подходит, — заметила я. — Вопрос так не стоит: убить или быть убитым.

Он покачал головой, смахивая муху, которая села ему на волосы.

— Тут ты ошибаешься, Саксоночка. То, что стоит между мной и Джеком Рэндоллом, может быть решено, только когда один из нас умрет. Есть разные способы убийства, не только с помощью ножа или ружья, и есть вещи похуже, чем физическая смерть. — В голосе его звучали ласковые нотки. — В аббатстве Святой Анны ты спасла меня не только от физической смерти, mo duinne, и не думай, что я этого не понимаю. — Он вздохнул. — Наверное, ты все же чаще спасала мне жизнь, чем я тебе… — Он отпустил мои ноги и выпрямился. — Поэтому надо еще разобраться. Ведь ты не знала, что произойдет, когда делала свой выбор. Одно дело — отвергнуть мужчину, и совсем другое — обречь его на смерть.

Мне вовсе не нравилась такая интерпретация моих поступков, но отрицать факты я не могла. Я действительно отвергла Фрэнка и, хотя не жалела о своем выборе, все же жалела и всегда буду жалеть о необходимости этого выбора. Джейми словно продолжил мои мысли:

— Если б ты знала, что выбор твой будет означать, ну, допустим, смерть Фрэнка, возможно, он был бы иным. И, если уж ты выбрала меня, вправе ли я вынуждать тебя на поступки, имеющие куда худшие последствия?

Поглощенный своими размышлениями, он сперва не заметил, какое впечатление произвели на меня эти последние слова. Но, увидев мое лицо, сразу же замолчал, и какое-то время мы ехали молча среди зеленых полей.

— Не понимаю, каким образом твой поступок, Клэр, может оказаться грехом, — сказал он наконец, положив руку мне на ногу. — Ведь я тебе законный муж, каким и он был когда-то или будет. Ведь ты даже не знаешь, вернешься ли к нему. Возможно, попадешь еще дальше в прошлое или, наоборот, в будущее время. Ты поступала так, как считала должным, это самое лучшее решение. — Он посмотрел мне в глаза, и взгляд этот проник до самой глубины души. — Я достаточно честен, чтобы признать: меня не волнует, что правильно, а что нет, Клэр, пока ты со мной, — тихо добавил он. — И если считаешь, что, выбрав меня, совершила тяжкий грех… Что ж, тогда пойду к самому дьяволу и благословлю его за то, что склонил тебя к этому. — Он поднял мою ногу и нежно поцеловал кончики пальцев.

Я положила руку ему на голову; короткие волосы были жесткими и мягкими одновременно, как иголки у молодого ежика.

— Я не думаю, что сделала что-то плохое, — мягко сказала я. — Но если это так… тогда я пойду к дьяволу с тобой вместе, Джейми Фрэзер.

Он закрыл глаза и уткнулся лицом мне в ногу. Я не пыталась высвободить ее.

— Тогда почему, Джейми? Почему ты решил оставить Джека Рэндолла в живых?

Он еще сжимал мою ногу, но открыл глаза и улыбнулся.

— Я много передумал в тот вечер, Саксоночка, пока ходил взад-вперед. Я понимал, что ты будешь страдать, если я действительно убью этого грязного подонка. И потом, что должно перевесить: твоя совесть или моя честь? Так нельзя. — Он снова покачал головой. — Каждый из нас отвечает только за то, что он сам сделал, только за свою совесть. То, что я делаю, не может быть отнесено на твой счет, независимо от последствий. — Он заморгал от попавшей в глаза пыли и провел рукой по волосам, тщетно пытаясь их пригладить. Хохолок на макушке продолжал торчать.

— Тогда почему? — потребовала я ответа, подавшись корпусом вперед. — Ты перечислил мне все причины, по которым нужно его убить. Что же тебя остановило?

Он несколько мгновений колебался, потом посмотрел мне прямо в глаза.

— Все из-за Карла Стюарта, Саксоночка. Мы вроде бы перекрыли все пути, но эта сделка… из-за нее он, возможно, еще возглавит армию. И если это случится… Ты сама хорошо знаешь, что может случиться, Саксоночка. — Я знала, и мысль об этом наполняла меня ужасом. Я без конца вспоминала описание поражения горцев при Каллодене, сделанное одним из историков: «Окровавленные трупы громоздились в четыре яруса под проливным дождем…»

Горцы, голодные и неорганизованные, но сражающиеся до конца, будут разбиты за какие-нибудь полчаса. Они будут брошены окровавленные под холодным апрельским дождем. Дело, за которое они боролись в течение ста лет, умрет вместе с ними.

Джейми взял меня за руку:

— Я думаю, этого не случится, Клэр. Мы его остановим. Даже если нет, то я не думаю, что со мной что-нибудь случится. Но если все же… — Он был очень серьезен, говоря горячо и убежденно: — Если это случится, я хочу, чтоб ты была обеспечена. Я хочу, чтобы кто-то позаботился о тебе, если я… не смогу заботиться о тебе. Если не я, то я бы хотел, чтобы это был мужчина, который тебя любит. — Он крепче сжал мои пальцы, и оба кольца вонзились мне в плоть. — Клэр, ты знаешь, чего мне стоит сохранить жизнь Рэндоллу? Я это делаю для тебя. Обещай мне, что, если время придет, ты вернешься назад к Фрэнку. — Он смотрел мне в лицо, его глаза были синими, как небо в окошке кареты. — Я уже дважды пытался отправить тебя обратно. Слава Богу, что ты не ушла. Но если наступит третий раз, обещай мне, что вернешься к нему — вернешься к Фрэнку. Вот почему я дал Джеку Рэндоллу отсрочку на год — ради тебя. Обещай мне, Клэр!

— Но-о! Пошли! — кричал кучер сверху, щелкая кнутом. Мы подъезжали.

— Хорошо, — ответила я наконец. — Обещаю.

Конюшни в Аржентане были чистые и просторные. В них пахло летом и лошадьми. В открытом стойле Джейми как слепень кружил вокруг першеронской кобылы:

— О! Какая красивая девочка! Иди сюда, милая, дай-ка мне посмотреть на твой красивый круп. М-м-м, да, это великолепно!

— Хотела бы я, чтобы мой муж говорил мне то же, — заметила герцогиня де Нев, вызвав смешки других дам.

— Он бы, наверное, так и говорил, если б ваш задик вызывал у него те же чувства. Но, возможно, мнение вашего мужа не совпадает с понятиями нашего дорогого лорда Брох Туараха о красиво очерченном крупе. — Граф Сент-Жермен позволил себе окинуть взором мою фигуру, явно получая от этого удовольствие. Я старалась представить те же глаза, глядящие на меня сквозь прорези в маске, и почти преуспела в этом. К сожалению, оборки рукава закрывали его кисть и я не могла увидеть отметину у большого пальца.

Услышав его слова, Джейми перегнулся через широкую спину лошади, так что над массивным корпусом першеронской кобылы виднелись теперь лишь его голова и плечи.

— Наш дорогой лорд Брох Туарах ценит красоту во всем, господин граф, в животных и женщинах. Но в отличие от кое-кого я все же делаю различие между теми и другими. — Он с холодной вежливостью улыбнулся Сент-Жермену и похлопал лошадь по холке. Дамы у изгороди засмеялись.

Джейми взял меня за руку и повел в другую конюшню. Все присутствующие медленно потянулись за нами.

— Ах! — Он глубоко вдохнул запах лошадей, навоза и сена, словно это был фимиам. — Как я люблю запах конюшни! Всегда вспоминаю Шотландию…

— Не очень-то похоже на Шотландию, — заметила я, щурясь от яркого солнечного света, когда мы вышли из конюшни на воздух.

— Ты права, но это деревня. Здесь чисто, зелень вокруг, в воздухе нет дыма, а под ногами — нечистот. Если не считать конского навоза, а я его нечистотами не считаю.

Летнее солнце золотило крыши домов Аржентана, раскинувшегося на живописных зеленых холмах. Королевские конюшни располагались за городом и представляли собой гораздо более солидные строения, чем дома королевских подданных. Они были построены из камня, крыты черепицей и содержались в идеальной чистоте, превосходившей в каком-то смысле даже чистоту «Обители ангелов».

Тут из-за угла конюшни послышались громкие крики. Из-за поворота, словно выпущенный из пращи, на нас вылетел Фергюс, за ним по пятам неслись двое парнишек-конюхов, оба намного старше. На лице одного из них красовалась зеленая полоса от свежего навоза, что, видимо, и составляло причину преследования.

Фергюс, сообразив, где искать убежище, шмыгнул в середину толпы и спрятался за шотландскую юбку Джейми. Видя, что их намерениям не суждено сбыться, преследователи испуганно посмотрели на надвигающиеся ряды придворных в роскошных нарядах, повернули назад и удрали.

Убедившись, что они удаляются, Фергюс высунул голову из-за юбки и выкрикнул им вдогонку что-то по-французски, за что Джейми щелкнул его по уху.

— Хватит, — строго сказал он. — И ради Бога, не бросай конских яблок в людей, которые больше и сильнее тебя. А сейчас ступай и держись от них подальше. — Он сопроводил свой совет хорошим шлепком и подтолкнул мальчика в сторону, противоположную той, куда побежали его преследователи.

Я сомневалась, разумно ли будет брать Фергюса с нами в эту поездку, но большинство дам взяли с собой мальчиков-пажей — бегать по поручениям и носить корзины с едой. К тому же Джейми хотелось, чтобы парнишка побывал в деревне, устроить ему каникулы. Все бы хорошо, но Фергюс, который никогда в жизни не выезжал из Парижа, совсем ошалел от свежего воздуха, солнечного света и огромных красивых лошадей и постоянно доставлял нам беспокойство.

— Одному Богу известно, что он еще натворит, — мрачно предрекала я, глядя на удаляющуюся фигурку мальчика. — Наверное, подожжет стог сена.

Джейми не был обеспокоен моим предположением:

— Ничего не натворит. Все мальчишки кидаются навозом.

— Правда? — Я повернулась и стала разглядывать Сент-Жермена, в одежде из белого льна, белой саржи и белого шелка. Он вежливо выслушивал герцогиню, медленно прогуливавшуюся по сенному двору. — Ты, может быть, и кидался, — сказала я. — Но не он. И не епископ, я полагаю.

Я спрашивала себя, стоило ли ехать на эту экскурсию, во всяком случае мне. Джейми прекрасно разбирался в першеронских лошадях, и герцог явно нуждался в нем, что было нам на руку. У меня же от тряски в карете ужасно разболелась спина, а туфли безжалостно жали.

Джейми посмотрел на меня, улыбнулся и сжал мне руку:

— Не долго осталось, Саксоночка. Нам хотят показать помещения, в которых ведется селекционная работа. А затем ты вместе с другими дамами сможешь пойти посидеть на лужайке и закусить, пока мужчины будут горячо обсуждать размеры своих мужских достоинств.

— Это что, обычная тема для разговоров после наблюдений за селекционной работой? — удивленно спросила я.

— У мужчин — да. Уж не знаю, как это действует на женщин. Навостри ушки, потом расскажешь мне, о чем они говорят.

Среди участников пикника действительно повеяло каким-то сдержанным возбуждением, когда мы все втиснулись в отгороженную часть сарая. Сложенный из камня, как и другие конюшни, этот сарай имел не отдельные стойла по обе стороны, а одно большое перегороженное решетками, которые можно было поднимать и опускать, как ворота. Само здание было светлым и просторным благодаря огромным окнам с двух сторон, сквозь которые виднелись загоны, поросшие зеленой травой. В загоне паслись несколько больших першеронских кобыл. Они вели себя беспокойно, то пускаясь в галоп, то снова переходя на рысь или шаг, трясли гривами и пронзительно ржали. В ответ на их ржание из закрытого стойла донеслось громкое ответное ржание, и перегородка затряслась от мощных ударов копытами.

— Он готов, — пробормотал кто-то за моей спиной. — Кто же эта счастливица?

— Та, что ближе всего к воротам, — предположила герцогиня, всегда готовая держать пари. — Ставлю пять ливров на эту кобылу.

— Ошибаетесь, мадам. Она слишком спокойна. Это будет вон та малышка, что стоит под яблоней и стреляет глазами, как заправская кокетка. Смотрите, как она трясет гривой! Я ставлю на нее.

Заслышав крик жеребца, все лошади остановились, затрепетали ноздрями, стали нервно прядать ушами. Две беспокойные кобылы затрясли головами, одна из них вытянула шею и пронзительно заржала.

— Вот эта, — убежденно произнес Джейми, кивая на нее. — Слыхали, как она зовет его?

— И что же она говорит, милорд? — спросил епископ насмешливо, сверкнув глазами.

Джейми лишь покачал головой:

— Это песня, милорд, но существа, носящие платье, не могут, да и не должны ее слышать.

Естественно, выбор пал на кобылу, на которую указал Джейми. Оказавшись в сарае, она остановилась как вкопанная с поднятой головой и стала принюхиваться, раздувая ноздри. Жеребец почуял ее и так громко заржал, что звуки эти, эхом отдававшиеся под крышей, моментально заглушили все разговоры.

Впрочем, в этот момент никому и не хотелось говорить. Даже я, несмотря на плохое самочувствие, ощутила замирание в груди, когда кобыла снова ответила на призыв жеребца.

Першероны — очень крупные лошади. Они достигают пяти футов в холке. А круп хорошо откормленной кобылы шириной почти в ярд. Серые в яблоках или вороные, они украшены пышной гривой и хвостом в руку толщиной.

Тут жеребец так неожиданно и мощно рванулся к кобыле из стойла, что все отпрянули от перегородки. Он взбивал копытами тучи пыли, изо рта брызгала пена. Наконец жених вырвался из стойла и прыгнул в загон.

Кобыла заметалась и тревожно заржала. Он налег на нее сзади, схватил зубами за шею, заставляя покорно склонить голову. Ее хвост высоко взметнулся, оставляя ее незащищенной и предоставленной его желанию.

— Господи, — прошептал месье Прюдом.

Все произошло очень быстро, но казалось, что мы бесконечно долго наблюдали, как вздымались и опускались темные бока, как играли солнечные лучи в развевающихся гривах и мускулы напрягались в гибкой агонии соития.

Все молчали, выходя из конюшни. Наконец герцог рассмеялся, слегка подтолкнул локтем Джейми и сказал:

— Вы ведь не раз видели подобные сцены, милорд Брох Туарах?

— Так и есть, — ответил Джейми. — Я видел их много раз.

— Правда? — воскликнул герцог. — Тогда скажите, милорд, что вы чувствуете, глядя на такие сцены?

Джейми улыбнулся уголком рта, вторая половина лица, обращенная к герцогу, сохраняла серьезное выражение:

— Свою неполноценность, ваше сиятельство, — ответил он.

— Вот это зрелище! — воскликнула герцогиня де Нев. Она отломила кусочек бисквита и стала медленно жевать. — Так возбуждает!

— Какой грандиозный член, хотите вы сказать, — довольно грубо возразила мадам Прюдом, — хотела бы я, чтобы у Филибера был такой. А то у него… — Она повела бровью в сторону тарелки с тонкими сосисками, каждая длиной дюйма с два, и дамы, сидевшие на коврике для пикника, дружно захихикали.

— Поль, пожалуйста, кусочек курицы, — обратилась графиня Сент-Жермен к пажу. Она была молода, и фривольные разговоры старших дам смущали ее.

Я задавала себе вопрос, какого рода отношения были у нее с мужем. Он никогда не вывозил ее в свет, кроме тех случаев, когда присутствие епископа не позволяло ему появиться с одной из своих любовниц.

— Какая ерунда! — возразила мадам Монтрезор, одна из придворных дам, чей муж был другом епископа. — Размер это еще не все. Если член встает только один раз, да и то не больше чем на две минуты, что толку, если у него размеры, как у жеребца? — Она двумя пальцами взяла корнишон и стала высасывать его бледно-зеленый сок, усиленно работая кончиком розового языка. — Не важно, что у них в штанах, важно, как они могут этим распорядиться.

Мадам Прюдом прыснула:

— Если вы найдете кого-нибудь, кто знает, как этим распорядиться, кроме как сунуть в ближайшую дырку, тогда покажите мне его. Интересно было бы посмотреть, что еще можно с этим делать.

— Ваши мужья, по крайней мере, хоть что-то с этим делают, — вставила герцогиня де Нев. Она бросила презрительный взгляд на своего мужа, стоявшего вместе с другими мужчинами возле загона, в который пустили только что осемененную кобылу. — «Только не сегодня, моя дорогая. — Она очень похоже изобразила сонные интонации своего мужа. — Я так устал. — Она приложила руки к бровям и закатила глаза. — Занятия так изматывают».

Ободренная одобрительными смешками, она продолжала передразнивать мужа, расширив глаза, как бы от ужаса, и закрывая руками низ живота: — «Что, опять? Ты же знаешь, что частое расходование мужской энергии может привести к расстройству здоровья. Мало того, что из-за твоих домогательств я совсем исхудал, ты что, хочешь, чтобы меня хватил удар?»

Дамы снова весело рассмеялись. Так громко, что привлекли внимание епископа. Он посмотрел в нашу сторону. На его лице появилась виноватая улыбка, вызвавшая новый взрыв веселья.

— Он, по крайней мере, не расходует свою мужскую энергию в борделях или где-либо еще, — сказала мадам Прюдом, с жалостью посмотрев на графиню Сент-Жермен.

— Нет, — сказала погрустневшая Матильда. — Он трясется над тем, как будто он у него золотой. Можно подумать, что он… О, ваше сиятельство! Не желаете ли вина? — с очаровательной улыбкой обратилась она к герцогу Сандрингему, который незаметно подошел сзади. Он стоял и улыбался дамам, слегка подняв одну бровь. Если он и слышал, о чем они говорили, то не подал виду.

Усевшись рядом со мной на подстилке, его сиятельство поддерживал живой остроумный разговор с дамами, его странно высокий голос совсем не контрастировал с их голосами. Казалось, он был увлечен беседой, но я заметила, что время от времени он поглядывает на группу мужчин, стоявших у изгороди. Килт Джейми выделялся своей яркой расцветкой среди пестрых бархатных и шелковых одежд.

Я испытывала некоторую нерешительность перед встречей с герцогом, ведь наш последний визит к нему закончился арестом Джонатана Рэндолла по моему обвинению в нападении. На этом пикнике герцог был само очарование и любезность. Ни разу не упомянул даже о братьях Рэндолл. Не было и ни единого упоминания о самом аресте. Герцог, как дипломат высокого класса, в полной мере владел искусством хранить молчание.

Я обрадовалась появлению герцога. Хотя бы потому, что его присутствие избавило меня от обычных дурацких вопросов, что шотландцы носят под килтом. Учитывая игривое настроение дам, я сомневалась, что моего обычного ответа: «О, то, что носят все» — будет достаточно.

— Ваш муж прекрасно разбирается в лошадях. — Герцог повернулся ко мне, как только его соседка с другой стороны, герцогиня де Нев, заговорила с мадам Прюдом, сидевшей напротив. — Он сказал мне, что его отец и дядя держали небольшие, но очень хорошие конюшни в горах.

— Да, это так. — Я глотнула вина. — Но вы ведь были у Колама Макензи в замке Леох и имели возможность видеть его конюшню. — Я впервые встретила герцога в Леохе год назад, хотя встреча была краткой. Он уехал на охоту незадолго до того, как меня арестовали за колдовство. Он, конечно, должен был знать об этом, но не выдал себя ни единым намеком.

— Да, я видел. — Синие проницательные глазки герцога блуждали по сторонам, он смотрел, не наблюдают ли за нами. — Ваш муж говорил мне, что не может жить в своей собственной стране из-за ошибочного смертного приговора, вынесенного ему английской короной. Скажите, миледи, этот приговор все еще действует?

— Да. За его голову обещано вознаграждение, — мрачно подтвердила я.

Выражение вежливого интереса на лице герцога не изменилось. Он потянулся за сосиской.

— Это поправимо, — спокойно сказал он. — После встречи с вашим мужем в Леохе я навел справки — о, очень осторожно, моя дорогая леди, уверяю вас. И я думаю, что это дело можно уладить без больших хлопот, шепнув нужное слово в нужное ухо.

Я внимательно слушала. Джейми когда-то рассказал герцогу Сандрингемскому о своем приговоре — так посоветовал ему Колам Макензи — в надежде, что герцог сможет вмешаться и помочь. Так как Джейми действительно не совершал никакого преступления и против него не было улик, казалось вполне возможным, что герцог, имеющий вес в высших кругах Англии, и в самом деле сможет поспособствовать отмене приговора.

— Но почему? Что вы хотите взамен?

Его светлые брови подпрыгнули, и он улыбнулся, продемонстрировав маленькие ровные белые зубы.

— Как вы, однако, прямолинейны! Может, я просто ценю помощь вашего мужа в выборе лошадей и хотел бы видеть его возвратившимся туда, где его знания и опыт можно было бы применить с пользой.

— Может быть, но это не так, — возразила я холодно. Заметив, что мадам Прюдом наблюдает за нами, я вежливо улыбнулась герцогу. — Почему?

Он отправил сосиску целиком себе в рот и медленно жевал ее. На его круглом лице не отражалось ничего, кроме наслаждения едой и солнечным днем. Наконец он дожевал и аккуратно вытер рот накрахмаленной салфеткой.

— Ну, хорошо, — начал он. — Только в качестве предположения. Вы меня понимаете?

Я кивнула, и он продолжал:

— Таким образом, в качестве предположения, мы могли бы допустить, что дружба вашего мужа с некоторым лицом, недавно прибывшим из Рима?.. Вы меня понимаете? Да. Предположим, что эта самая дружба интересует определенные круги, которые бы предпочли, чтобы это лицо благополучно вернулось в Рим. Или хотя бы обосновалось во Франции. Хотя Рим был бы предпочтительнее. Безопаснее, знаете ли.

— Понимаю. — Я взяла с тарелки сосиску. Они были сильно сдобрены специями, и запах чеснока ударял мне в нос всякий раз, как я откусывала кусочек. — Значит, эти круги придают такое большое значение дружбе моего мужа с этим лицом, что предлагают отмену приговора в обмен на разрыв этих отношений? Но почему? Мой муж не такая уж влиятельная персона.

— Пока нет, — согласился герцог, — но может стать ею в будущем. У него есть связи в среде французских банкиров и торговцев. Его принимают при дворе, и он имеет некоторый доступ к королю Людовику. Короче, если даже сейчас он и не располагает крупными суммами и известностью, то вскоре все это может обрести. К тому же он член одного из двух самых влиятельных шотландских кланов. Круги, которые желают возвращения вышеупомянутого лица в Рим, не без оснований опасаются, что влияние вашего мужа может быть направлено в нежелательное русло. Таким образом, будет лучше, если ваш муж вернется на родину и его доброе имя будет восстановлено. Вы так не считаете?

— Надо подумать, — ответила я. Это была взятка, и очень заманчивая взятка. От Джейми требовалось разорвать все отношения с Карлом Стюартом и свободно, без риска быть повешенным, вернуться в Шотландию, в Лаллиброх. Отъезд человека, поддерживающего Стюартов, при минимальных затратах с их стороны, был бы очень желателен для англичан.

Я внимательно смотрела на герцога, пытаясь понять, какую выгоду он преследует. Формально являясь послом Георга II, выборщиком Ганновера и короля Англии — ведь пока Джеймс Стюарт остается в Риме, герцог вполне мог иметь двойную цель своего пребывания в Париже. Начать с Людовиком осторожный обмен любезностями и изменить сложившийся баланс сил, одновременно сужая размах новой волны якобитского движения? Несколько групп, поддерживающих Карла, со временем куда-то исчезли под предлогом неотложных дел за границей. Их или подкупили, или вспугнули, думала я.

Невозмутимое лицо герцога не выдавало его мыслей. Он сдвинул парик и бессознательно почесал лысину под ним.

— Подумайте об этом, моя милая, — настаивал он, — а когда подумаете, поговорите со своим мужем.

— Почему вы сами с ним не поговорите?

Он пожал плечами и взял еще одну сосиску, уже третью.

— Я считаю, что мужчины чаще прислушиваются к словам, сказанным в домашней обстановке человеком, которому доверяют. В противном случае они воспринимают совет как давление извне. — Он улыбнулся. — К самолюбивым людям нужен деликатный подход. А кто может быть деликатнее женщины?

Я не успела ответить. Из главной конюшни раздался крик, и все головы повернулись туда. По узкой аллее между главной конюшней и длинным открытым сараем, в котором была кузница, неслась лошадь. Это был молодой першерон, не старше двух-трех лет, судя по его неровной окраске. Даже молодые першероны крупны, а этот был просто огромный. Он бегал взад-вперед легкой рысью, размахивая хвостом. Определенно этот жеребец еще не был приучен к седлу. Он резко метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить маленькую фигурку, обеими руками вцепившуюся ему в гриву.

— Черт побери, это Фергюс! — Дамы, встревоженные криками, повскакивали на ноги и с интересом наблюдали за происходящим.

Я даже не заметила, что мужчины присоединились к нам, пока одна из женщин не сказала:

— Однако это довольно опасно. Мальчик может ушибиться!

— Если не ушибется сам, свалившись с лошади, я отшлепаю его, едва этот паршивец попадет мне в руки, — послышался сердитый голос. Я повернулась и увидела Джейми, наблюдающего поверх моей головы за быстро приближающейся лошадью.

— Ты хочешь снять его? — спросила я.

Он покачал головой:

— Нет, пусть лошадь сама об этом позаботится.

Лошадь же, казалось, была больше удивлена, чем испугана странным грузом на спине. Серая пятнистая холка напрягалась и вздрагивала, словно сгоняя мух. Жеребец удивленно поворачивал голову, как будто хотел посмотреть, что происходит.

Фергюс, растопырив ноги, намертво вцепился в гриву першерона и только благодаря этому держался на его широкой спине. Таким образом, у него был шанс соскользнуть с лошади или отлететь в сторону, не попав ей под копыта, если бы жертвы «навозной войны» не привели в исполнение свой план мести.

Два или три грума следовали за лошадью, блокируя ей дорогу. Одному из них удалось забежать вперед и открыть ворота пустого загона. Эти ворота находились недалеко от того места, где стояли мы. Грумы намеревались загнать лошадь в загон, где она сбросит с себя Фергюса или нет, как ей заблагорассудится, но по крайней мере успокоится и сама избежит травм.

Вдруг из слухового окошка, расположенного высоко над землей, высунулась голова. Все смотрели на лошадь, и никто, кроме меня, этого не заметил. Мальчишка выглянул из окна, исчез и почти тотчас же вновь появился, держа большую охапку сена. Улучив момент, когда лошадь с Фергюсом проносилась под окном, он бросил сено вниз.

Эффект был такой, будто бросили бомбу. Жеребец истерически заржал, взрыл копытами землю и понесся, как победитель дерби, прямо на группку кузнецов. Те с криком бросились врассыпную.

Джейми рванулся вперед, оттолкнув меня с дороги так, что я отлетела в сторону и оказалась на земле. Он поднял меня, ругаясь по-гэльски, и, даже не извинившись, понесся вдогонку за Фергюсом.

Лошадь металась и вертелась как безумная, вставала на дыбы, приводя в ужас грумов и конюхов, которые быстро утратили свою профессиональную сдержанность при мысли, что одна из королевских лошадей может пораниться у всех на глазах.

Каким-то чудом, то ли благодаря упрямству, то ли из чувства страха, Фергюс все-таки продолжал держаться на лошади, — соскальзывая то вправо, то влево, подпрыгивая и обдирая кожу тощих ног. Конюхи что-то кричали ему, но он не слышал их, крепко зажмурив глаза и вцепившись в лошадиную гриву так, словно от этого зависела его жизнь. Один из конюхов схватил вилы и стал угрожающе размахивать ими, чем до смерти испугал мадам Монтрезор, решившую, очевидно, что он собирается заколоть ребенка.

Пронзительный крик мадам Монтрезор никак не подействовал на жеребца. Он продолжал пугливо пританцовывать, пятясь от приближавшихся к нему людей.

В какой-то момент конюх попытался снять Фергюса с лошади, и тут возникла реальная опасность, что ребенок упадет с лошади и будет неминуемо растоптан ею. Я не могла себе представить, как спасти мальчика от верной гибели. Но тут лошадь сделала неожиданный рывок в сторону купы невысоких деревьев и кустарника возле самого паддока, то ли желая спрятаться от надвигавшихся на нее людей, то ли сбросить чудовище, громоздившееся у нее на спине.

Когда лошадь проносилась мимо кустов, я заметила мелькнувшего там человека в красном шотландском костюме, а вслед за тем нечто красное обрушилось с дерева вниз. Это был Джейми. Забравшись на дерево, он всей своей массой обрушился на жеребца, и тот рухнул на землю. Мелькнули голые ноги, и зрителям стало ясно, что этот необычный человек ничего не носит под своей шотландской юбкой. Группа придворных бросилась к упавшему лорду Брох Туараху, а конюхи погнались за быстро удаляющейся лошадью.

Джейми неподвижно лежал на спине под буковым деревом. Его лицо было мертвенно-бледным, глаза и рот — широко открыты, а руки крепко обнимали прильнувшего к нему Фергюса. Когда я подбежала к ним, Джейми подмигнул мне и через силу улыбнулся. Он с трудом переводил дыхание, но я успокоилась — ему нужно было лишь отдышаться.

Осознав наконец, что он больше никуда не мчится, Фергюс осторожно поднял голову, а затем уселся прямо на живот своего спасителя и воскликнул:

— Как замечательно, милорд! Не повторить ли нам все это снова?

Спасая ребенка в Аржентане, Джейми растянул мышцы бедра и сильно хромал, когда мы вернулись в Париж. Он послал Фергюса, который ничуть не пострадал ни от своей шальной выходки, ни от скандала, последовавшего за этим, на кухню поискать себе чего-нибудь на ужин, а сам рухнул на стул возле камина, потирая опухшую ногу.

— Очень больно? — сочувственно спросила я.

— Не очень. Просто ноге требуется покой.

Он поднялся со стула и с удовольствием потянулся, почти коснувшись руками почерневших дубовых потолочных балок над камином.

— Терпеть не могу эти длительные поездки в экипаже. Мне больше по душе ездить верхом.

— Мне тоже. — Я слегка потерла затекшую от долгого сидения поясницу. Боль, казалось, отдавала в низ живота и в ноги, утратившие, как я думала, былую выносливость в связи с беременностью.

Я провела рукой по ноге Джейми, затем указала на кровать:

— Ложись на бок. Я натру тебе ногу. У меня есть хорошая мазь, которая немного облегчит боль.

— Ну, если ты настаиваешь…

Он с трудом поднялся и лег на левый бок, при этом шотландская юбка задралась выше колен.

Я открыла свой медицинский саквояж и стала перебирать баночки и коробочки: репейник, скользкий ильм, плющ… А, вот наконец! Я взяла небольшую стеклянную баночку, полученную от месье Форе, и, отвинтив крышку, осторожно понюхала. Целебные мази быстро портятся, но в эту для лучшей сохранности было добавлено значительное количество соли. У мази был приятный запах и красивый бледно-желтый цвет — цвет свежего крема.

Я подцепила лопаточкой немного целебной мази и осторожно нанесла ее на мышцы бедра, еще более приподняв при этом шотландскую юбку Джейми. Нога была теплой, но не горячей, как при воспалении. Она излучала обычное тепло молодого, крепкого и здорового мужского тела. Я осторожно втирала крем в кожу, ощущая выпуклость твердых мускулов, крепость мышц и сухожилий.

Джейми слегка застонал, когда я надавила посильнее.

— Больно? — спросила я.

— Да, немного, но продолжай, — ответил он. — Уже становится легче. Я не признался бы в этом никому, кроме тебя, Саксоночка, но это было великолепно. Мне никогда не доводилось испытывать нечто подобное.

— Рада, что ты остался доволен собой, — сухо ответила я, беря вторую порцию крема. — Я тоже интересно провела время.

Не прекращая массажа, я рассказала ему о предложении герцога Сандрингема. Морщась от боли, так как я надавливала на больное место, он промычал в ответ:

— Значит, Колам был прав, говоря, что этот человек мог помочь избавиться от обвинений, выдвинутых против меня.

— Судя по всему, да, но я думаю, вопрос в том, захочешь ли ты принять его покровительство?

В ожидании ответа я старалась ничем не выдать своего волнения. Я заранее знала, каким он будет. Семейство Фрэзеров известно своим упрямством, и хотя мать Джейми была Макензи, сам он был Фрэзером до кончиков ногтей.

Вбив себе в голову, что он должен во что бы то ни стало остановить Карла Стюарта, он вряд ли откажется от этой мысли. И все же мне казалась весьма соблазнительной возможность вернуться домой, в Шотландию, к спокойной жизни.

Словно прочитав мои мысли, Джейми фыркнул:

— Ну, хорошо, я скажу тебе, Саксоночка. Если бы я был уверен, что Карл Стюарт сможет добиться успеха и избавить Шотландию от власти англичан, я отдал бы все свои земли, свободу и даже жизнь, чтобы помочь ему. Но, будучи отпрыском королевского рода, он всего лишь — напыщенный глупец. У меня нет иного выхода, как только остаться здесь. И я обязан с благодарностью отвергнуть предложения его светлости.

— Я знала, что ты ответишь именно так, — сказала я, слегка надавив на бедро.

Он улыбнулся, затем взглянул на мою руку, измазанную желтоватой мазью:

— Что это за снадобье?

— Месье Форе дал мне его. Он не сказал, как оно называется. Я не думаю, что оно содержит какие-нибудь активные ингредиенты, но это замечательный жирный крем.

Тело Джейми у меня под руками напряглось, и он взглянул через плечо на голубую баночку.

— Тебе дал ее месье Форе? — спросил он.

— Да, — удивленно ответила я. — А в чем дело?

Вместо ответа он отвел в сторону мои вымазанные кремом руки и, свесив ноги с кровати, потянулся за полотенцем.

— А на крышке баночки есть изображение геральдической лилии? — спросил он, вытирая мазь.

— Да, есть. Что-то не так с этой мазью?

На лице у него появилось необычное выражение, нечто среднее между испугом и радостью.

— Я бы не сказал, что здесь что-то не так, Саксоночка, — наконец ответил он. Растерев ногу так, что рыжеватые кудрявые волосики поднялись на ней дыбом, он отбросил полотенце в сторону и задумчиво посмотрел на банку. — Месье Форе, должно быть, очень ценит тебя, Саксоночка. Это очень дорогая мазь.

— Но…

— Нет, конечно же, я отдаю должное этому снадобью, — заверил он меня. — Но сознание того, что я мог бы стать одним из его ингредиентов, вызывает у меня какое-то странное чувство.

— Джейми. — Я вдруг почувствовала, что у меня сорвался голос. — Что представляет собой эта мазь? — Я схватила полотенце, торопливо вытирая руки, покрытые ценной мазью.

— Жир повешенного, — неохотно ответил он. Я пребывала в полной растерянности, но, постепенно придя в себя, продолжила:

— Ты имеешь в виду… — По телу у меня побежали мурашки, а волосы на голове зашевелились.

— Именно так. Жир, вытопленный из повешенных преступников. — Он говорил весело, быстро овладев собой, в то время как я совершенно утратила самообладание. — Говорят, очень помогает при ревматизме и болях в суставах.

Я вспомнила, с какой тщательностью месье Форе собирал извлеченные в ходе операции частицы организма пациентов в «Обители ангелов» и многозначительный взгляд, которым Джейми одарил хирурга в тот вечер, когда тот проводил меня до дома.

Ноги мои сделались ватными, внутри все похолодело.

— Джейми, черт возьми, да кто же такой этот месье Форе? — вскричала я.

На лице Джейми появилось еще более веселое выражение.

— Он — палач, Саксоночка. Я думал, ты знаешь.

С конюшенного двора, куда Джейми отправился отмываться, он вернулся дрожа от холода. Но ему необходимо было более основательное омовение, чем можно позволить себе в раковине спальни.

— Не волнуйся, все в порядке, — заверил он меня, скинув рубашку и скользнув обнаженным под одеяло. Тело его было покрыто гусиной кожей, и он все еще продолжал дрожать, обнимая меня. — Ну как, Саксоночка, от меня больше не пахнет этой гадостью, а? — спрашивал он, в то время как я, затаив дыхание, лежала под одеялом, крепко обхватив себя руками.

— Нет, — сказала я. — Джейми, боюсь, у меня кровотечение.

— Иисусе, — тревожно прошептал он, и я почувствовала, как его захлестнула волна страха. Он прижал меня к себе, гладил мне волосы и спину, но мы оба чувствовали полную беспомощность перед лицом физической опасности, грозившей мне.

Сильный человек, он не мог защитить меня; страстно желал помочь мне, но был не в состоянии сделать это. Впервые я не чувствовала себя защищенной его объятиями, и сознание этого угнетало нас обоих.

— Ты думаешь… — начал было он, но сразу же умолк и сглотнул. Я чувствовала, как он судорожно старался подавить свой страх. — Это опасно, Саксоночка? Ты можешь сказать мне?

— Нет, — сказала я, еще плотнее прижимаясь к нему и стараясь успокоиться. — Я не знаю. Кровотечение не сильное. Во всяком случае пока. — Свеча пока еще продолжала гореть.

Он взглянул на меня потемневшими от тревоги глазами:

— Может, мне лучше позвать кого-нибудь к тебе, Клэр? Кого-нибудь из женщин, работающих в больнице?

Я покачала головой и облизнула пересохшие губы.

— Нет, не надо. Не думаю, что они способны чем-нибудь помочь мне.

У меня не было желания разговаривать. Хотелось лишь, чтобы рядом находился кто-то, кто может помочь мне, если в этом возникнет необходимость. Из головы не шли слова врача, услышанные мною в один из первых дней обучения на курсах медсестер. Он отошел от кровати пациентки, которой угрожал выкидыш, и сказал, пожимая плечами: «В данном случае ничего нельзя предпринять. Если ей суждено потерять ребенка, она потеряет его, что бы вы ни делали. Покой и постельный режим — единственное средство, но даже это редко помогает».

— Может быть, все обойдется, — сказала я, стараясь успокоить нас обоих. — Иногда у женщины во время беременности случаются незначительные кровотечения.

Это не столь необычная вещь в первые три месяца. Но у меня уже было больше пяти. Сейчас нельзя было считать кровотечение явлением обычным. И все же существует множество причин, способных вызвать кровотечение, и не все они кончаются выкидышами.

— Все еще может наладиться, — сказала я, положив руку на живот и слегка нажав на него. Немедленно последовал ответный импульс в виде слабого, вялого толчка, от которого мне сразу же сделалось лучше, на глазах у меня появились слезы радости.

— Саксоночка, чем я могу помочь? — прошептал Джейми. Его рука нашла мою руку на животе. Я накрыла наши руки ладонью другой руки и так держала.

— Просто молись. Молись за нас, Джейми.