Пока мы переодевались, уже совсем рассвело. Из кухни принесли завтрак.

— Хотелось бы знать, — сказала я, наливая в чашку шоколад, — кто такая, черт побери, эта Белая Дама? — Белая Дама? — Магнус, склонившийся за моим плечом с корзинкой горячего хлеба, выпрямился так резко, что одна булочка выпала из корзины. Я подняла ее и оглянулась на дворецкого. Он выглядел потрясенным.

— Да, именно, — сказала я. — Вы слышали это имя, Магнус?

— Да, миледи, — ответил старик. — Белая Дама — это колдунья.

— Колдунья? — удивленно переспросила я.

Магнус пожал плечами, не глядя на меня, и с преувеличенным старанием стал накрывать булочки салфеткой.

— Белая Дама, — пробормотал он, — говорят, она мудрая женщина, целительница. А еще… ее взгляд пронзает человека насквозь и может испепелить его душу, если увидит в ней дьявола. — Он затряс головой, повернулся и поспешно удалился в кухню. Я видела со спины, как подпрыгивает его локоть. Очевидно, он крестился на ходу.

— Господи Иисусе. — Я повернулась к Джейми. — Ты когда-нибудь слышал о Белой Даме?

— Кто, я? Слышал там разные истории. — Джейми склонился над чашкой с шоколадом. Его глаза были прикрыты густыми ресницами, но слишком яркий румянец на щеках был вызван явно не горячим паром из чашки.

Я откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и внимательно посмотрела на него:

— Ах, так слышал? И не удивишься, если узнаешь, что бандиты, которые напали на нас с Мэри прошлой ночью, называли меня Белой Дамой?

— Правда? — Он встревоженно посмотрел на меня.

Я кивнула:

— Они только глянули на-меня при свете, закричали:.»Белая Дама!» — и бросились врассыпную, как от чумы.

Джейми перевел дыхание. Краска сошла с его лица, и оно стало белым, как тарелка китайского фарфора на столе перед ним.

— Боже милостивый, — забормотал он себе под нос. — Боже… милостивый…

Я перегнулась через стол и взяла чашку у него из рук.

— Расскажи мне, пожалуйста, что ты знаешь о Белой Даме, — попросила я.

— Ну… — Какое-то время он колебался, затем поднял на меня робкий взгляд. — Просто я как-то сказал Гленгэрри, что ты Белая Дама.

— Что ты сказал Гленгэрри? — Я поперхнулась кусочком булки, который только что откусила.

Джейми похлопал меня по спине.

— Ну, это были Гленгэрри и Кастеллоти… Что было, то было, — оправдывался он. — Я имею в виду, что они не ограничиваются только игрой в карты и в кости. Они находили забавным, что я сохраняю верность жене. Они говорили… Ну, они много чего говорили, и я… мне это надоело. — Он смотрел в сторону. Кончики его ушей горели.

— M-м… — Я отпила чаю. Я знала, как хорошо у Кастеллоти подвешен язык. Представляю, как они довели Джейми.

Он осушил свою чашку одним глотком и принялся внимательно рассматривать ее, избегая встречаться со мной взглядом.

— Не мог же я просто уйти от них, — сказал он. — Мне нужно было весь вечер оставаться с его высочеством. Я не мог допустить, чтобы он думал, что я не настоящий мужчина.

— Так ты сказал им, что я Белая Дама? — Я едва не прыснула со смеху. — И, если ты будешь развлекаться с другими женщинами, я сделаю так, что все твои мужские достоинства отсохнут?

— Примерно так…

— Боже мой, и они поверили в это? — Я старалась сдержаться, но чувствовала, что лицо мое горит не меньше, чем у Джейми. Уголок его рта дрогнул.

— Я это сказал очень убедительно, поклялся жизнями их матерей.

— А сколько вы все перед этим выпили?

— О, довольно много. Я продержался до четвертой бутылки.

Я не выдержала и захохотала.

— О, Джейми! Ты мой дорогой! — Я перегнулась через стол и поцеловала его в щеку.

— Ты знаешь, — смущенно сказал он, намазывая маслом кусок хлеба, — это было первое, что пришло в гоЛо-ву. И они перестали подсовывать мне проституток.

— Хорошо. — Я взяла бутерброд у него из рук, намазала его медом и вернула. — Я никак не могу тебя осуждать, — заключила я, — так как в дополнение к твоей верности эта выдумка, похоже, спасла меня от изнасилования.

— Слава Богу. — И он взял меня за руку. — Если бы что-нибудь с тобой случилось, Саксоночка, я бы…

— Да, — перебила я его, — но если человек, который на нас напал, знал, что я — Белая Дама…

— Да, Саксоночка. — Он кивнул. — Это никак не могли быть ни Гленгэрри, ни Кастеллоти, потому что они находились со мной в доме, когда на вас напали и Фергюс прибежал за помощью. Но это должен быть кто-то, кому они рассказали.

Я не смогла сдержать дрожь, вспомнив человека в маске и его издевательский голос. Джейми со вздохом выпустил мою руку.

— Это значит, что мне необходимо пойти к Гленгэрри и узнать, скольких людей он посвятил в тайны моей супружеской жизни. — Он досадливо провел по волосам. — А затем я должен связаться с его высочеством и узнать, что, черт побери, это за соглашение с графом Сент-Жер-меном.

— Я тоже так думаю, — задумчиво проговорила я. — Хотя Гленгэрри такой человек, что об этом наверняка знает уже половина Парижа. Мне тоже надо кое-кого повидать сегодня.

— Да? И кого же ты собираешься повидать, Саксоночка? — спросил он, сузив глаза.

Я глубоко вздохнула, собираясь с духом, — очень уж сложна была задача, которую я перед собою поставила.

— Во-первых, метра Раймона, а во-вторых, Мэри Хоукинс.

— Может быть, лаванда подойдет? — Раймон поднялся на цыпочки, чтобы достать баночку с полки. — Принимать не надо, запах действует успокаивающе, успокаивает нервы.

— Зависит от того, чьи это нервы, — возразила я, вспомнив, как реагирует Джейми на запах лаванды — любимый запах Джека Рэндолла. Действие этой травы на Джейми никак нельзя назвать успокаивающим. — Однако в данном случае может помочь. По крайней мере вреда не принесет.

— Не принесет вреда… — задумчиво повторил он мои слова. — Очень разумный принцип.

— Это первые строки Клятвы Гиппократа, — сказала я, наблюдая, как он роется в ящиках и корзинках. — Клятвы, которую дают врачи: «Главное — не навреди».

— Да? И вы давали такую клятву, мадонна? — Его лягушачьи глазки сверкнули поверх высокого прилавка.

Мои щеки вспыхнули под этим немигающим взглядом.

— В общем-то нет. Я не настоящий врач. Пока еще нет. — Я не могла объяснить, почему я добавила это «пока».

— Нет? Однако вы хотите сделать то, что «настоящий» врач никогда бы и не пытался, зная, что вернуть утраченную девственность невозможно. — Он не скрывал иронии.

— Вы так думаете? — сухо возразила я. Фергюс успел мне кое-что рассказать о том, что творится в доме у мадам Элизы. — А как же быть с мочевыми пузырями, наполненными куриной кровью, а? Или вы считаете, что такие вещи в компетенции аптекаря, а не врача?

Тяжелая складка на его безбровом лице поползла вверх, это означало, что сентеция моя его позабавила.

— А кому от этого плохо, мадонна? Ясное дело, не продавцу. Да и не покупателю — он получит за свои деньги больше удовольствия, чем реального товара. Даже сама девственность не пострадает! Вполне морально и в духе Гиппократа, в таком деле любому врачу будет приятно принять участие.

Я рассмеялась:

— Думаю, вы знаете довольно много таких врачей. Я подниму этот вопрос на следующем медицинском совете. Однако оставим в стороне чудеса. Что можно сделать в данном конкретном случае?

Он достал прозрачную коробочку и положил в нее горсть хорошо высушенных измельченных листьев. От маленькой кучки серо-зеленых травинок распространился острый приятный запах.

— Это сарацинский рецепт. Помогает при кожном зуде, плохо заживающих ранах и применяется для лечения половых органов. Пригодится, я думаю!

— Да. В виде настоя или отвара?

— Настоя. В теплом виде. — Он повернулся к другой полке и достал одну из больших белых фарфоровых банок. На ней была надпись: «Челидониум». — А это снотворное, — объяснил он. Тонкие губы растянулись в улыбке. — Я думаю, настойку опиумного мака лучше не применять. На этого пациента она оказывает непредсказуемое действие.

— Уже слышали? — вздохнула я, хотя надежды на то, что слухи до него не дойдут, было мало. Я знала, что, кроме всего прочего, он торговал информацией и его маленькая лавка была местом, куда стекались слухи из дюжин источников — от уличных продавцов до придворных из королевских покоев.

— Из трех независимых источников, — ответил Раймон. Он выглянул в окно, вытянув шею, чтобы увидеть огромные часы на стене соседнего здания. — Почти два. Думаю, до наступления темноты я услышу еще несколько версий о событиях в вашем доме. — Он приоткрыл свой большой бесформенный рот и захихикал. — Особенно мне понравилась версия, по которой ваш муж вызвал генерала д'Арбанвилля на дуэль, пока вы деловито предлагали графу насладиться бесчувственным телом девушки в обмен на отказ от намерения вызвать королевских гвардейцев.

— М-м-м… — Я невольно скопировала шотландскую манеру. — А вы не хотите узнать, что произошло на самом деле?

Маковая настойка, которую он наливал в пузырек, заискрилась в солнечных лучах, подобно светлому янтарю.

— Правда всегда полезна, мадонна, — ответил он, уставившись на тонкую струйку настойки. — Она ценна, потому что редка. — Он поставил фарфоровую банку на прилавок с легким стуком. — В обмен на нее можно со многим расстаться, — добавил он.

Деньги за купленные мной лекарства лежали на прилавке. Монеты блестели на солнце. Я пристально посмотрела на него, но он лишь невинно улыбнулся, словно никогда не слыхал о лягушачьих лапках в чесночном соусе.

Часы на соседнем доме пробили два. Я мысленно прикинула расстояние до дома Хоукинсов на Рю Мальори. Если удастся взять экипаж, я доберусь туда за полчаса. Время есть.

— В таком случае, — предложила я, — не заглянуть ли нам ненадолго в вашу заднюю комнату?

— Вот как оно было, — завершила я свой рассказ и сделала большой глоток шерри-бренди. Запах в рабочей комнате был такой же дурманящий, как и у содержимого моего бокала, и мне казалось, что голова от этого дурмана расширяется и превращается в большой веселый красный шар. — Они отпустили Джейми, но мы все еще под подозрением. Это не может продолжаться долго, как вы считаете?

Раймон покачал головой. От сквозняка закачался подвешенный под потолком крокодил, и он поднялся закрыть окно.

— Нет. Это досадно, но не более того. У месье Хоукин-са есть деньги и связи, и он обезумел от горя, однако… Ведь вы с мужем виновны лишь в излишней доброте, в попытке скрыть несчастье, которое постигло девушку. — Он отпил большой глоток из своего кубка. — И сейчас вас больше всего беспокоит девушка, ведь так?

Я кивнула:

— Я, конечно, не могу помочь ей спасти репутацию, но должна помочь исцелиться.

Черные глазки иронически уставились на меня поверх края металлического кубка.

— Большинство моих знакомых врачей сказали бы так: «Я могу попытаться исцелить ее». Вы же хотите помочь ей исцелиться. Хорошо, что вы чувствуете разницу, мадонна. Впрочем, я это и предполагал.

Я поставила бокал на стол, полагая, что выпила достаточно. Щеки пылали, казалось, что и нос у меня тоже порозовел.

— Повторяю: я не настоящий врач. — Я прикрыла глаза, опять подумав, что не могу сейчас объяснить ему, почему это так. — Кроме того, мне приходилось… сталкиваться со случаем изнасилования раньше. С точки зрения чистой физиологии очень трудно помочь. Вы ведь тоже не можете оказать достаточную помощь? — добавила я и, передумав, снова взяла бокал.

— Наверное, нет, — согласился Раймон. — Но если кто-то и может проникнуть внутрь пациента, то это, конечно, Белая Дама.

Я поставила бокал и внимательно посмотрела на него. Мой рот непроизвольно открылся. Мысли, подозрения, разные соображения роились у меня в голове, выстраиваясь в разного рода предположения. Чтобы потянуть время и подумать, я ухватилась за вторую часть его высказывания:

— Внутрь пациента?

Он достал из открытой банки на столе щепотку белого порошка и бросил к себе в кубок. Янтарный цвет бренди немедленно превратился в кроваво-красный, содержимое кубка закипело.

— Кровь дракона, — заметил он, кивнув на кипящую жидкость. — Это действует только в посуде, оправленной в серебро. Сосуд, конечно, будет испорчен, но это средство наиболее эффективно при определенных обстоятельствах.

Я сглотнула слюну.

— Ах да, внутрь пациента, — сказал он так, словно мы уже говорили об этом много дней назад. — Да, конечно. Исцеление происходит, если удается проникнуть… как бы это назвать? В душу? Сущность?.. Ну, скажем, внутрь. Если проникнуть внутрь пациента и побудить его самого себя исцелить. Вы, конечно, знаете это, мадонна. Некоторые пациенты так больны или изранены, что определенно должны умереть, а они не умирают. Или иначе, кто-то страдает легким недугом и должен поправиться, но умирает, несмотря на все ваши усилия.

— Каждый, кто ухаживал за больными, сталкивался с подобными явлениями, — заметила я.

— Да, — согласился он. — И чаще всего врач винит себя в смерти умершего и гордится спасением выздоровевшего. И только Белая Дама видит сущность человека и приводит его к исцелению… или к смерти. Поэтому-то одержимый дьяволом и боится взглянуть ей в лицо.

Он поднял свой кубок за меня и залпом осушил его кипящее содержимое. На губах остался розовый след.

— Благодарю, — сказала я сухо. — Выходит, не только Гленгэрри столь легковерен.

Раймон пожал плечами, явно довольный собой.

— Это придумал ваш муж, — скромно заметил он. — И в самом деле, отличная идея. Похоже, он неплохой психолог, когда речь заходит об обычных людях, подобных ему, однако в том, что касается явлений сверхъестественных, таинственных, он явно не смыслит.

— Зато вы, видно, смыслите.

Его массивные плечи слегка поднялись под серым бархатным камзолом. На рукаве виднелось несколько маленьких дырочек, как будто прожженных крошечными угольками. Неосторожно смешивал растворы, подумала я.

— Вас видели в моей лавке, — заметил он. — Ваше происхождение окутано тайной. И, как заметил ваш муж, моя собственная репутация тоже под сомнением. Я вращаюсь… в определенных, так сказать, кругах, — узкие губы растянулись в усмешке, — где рассуждения о том, кто вы есть на самом деле, могут быть восприняты с неподобающей серьезностью. Вы ведь знаете, как люди болтливы, — добавил он с неодобрением.

Это меня рассмешило.

Он поставил кубок и подался всем корпусом вперед.

— Итак, вас беспокоит здоровье мадемуазель Хоукинс, мадонна. А что еще?

Я снова глотнула бренди:

— Полагаю, вы наслышаны о том, что происходит в Париже, не так ли?

Он улыбнулся одними хитрыми глазками.

— О да, мадонна. Что вы хотите узнать?

— Вы слышали что-нибудь о Карле Стюарте? Вы знаете, что он из себя представляет?

Это его удивило. Складки на лбу поползли вверх. Он взял со стола стеклянную бутылочку и задумчиво стал катать ее в ладонях.

— Да, мадонна, — ответил он. — Его отец — король Шотландии. Или должен быть королем. Ведь он не король?

— Это как посмотреть. Либо он король Шотландии в изгнании, либо претендент на трон, но не это меня интересует. Я бы хотела знать… делает ли Карл Стюарт нечто такое, что наводило бы на мысль, что он планирует военные действия в Шотландии или в Англии?

Он громко рассмеялся:

— Царица Небесная! Вы совершенно необыкновенная женщина, мадонна. Вы знаете, сколь редко встречается такая прямота?

— Да, согласна, но ничего не могу с собой поделать. Не люблю ходить вокруг да около.

Я взяла у него из рук бутылочку.

— Вы что-нибудь слышали?

Он инстинктивно оглянулся на приоткрытую дверь. Его помощница была занята приготовлением ароматической смеси для какого-то толстяка.

— Совсем немного, мадонна, только случайное упоминание в письме от друга, но ответ совершенно определенный — да.

Я видела, что он не может решить, стоит ли мне рассказывать все. Я разглядывала бутылочку в руках, давая ему время решиться. Содержимое пузырька приятно перекатывалось, когда я поворачивала его в ладонях. Сосуд был странно тяжелым для такого маленького размера. Казалось, пузырек наполнен жидким металлом.

— Это ртуть, — ответил метр Раймон на мой безмолвный вопрос. Очевидно, что по зрелом размышлении он все же решил пойти мне навстречу, потому что он взял у меня из рук бутылочку, вылил часть ее содержимого на стол, образовав сверкающую серебряную лужицу, снова сел и стал рассказывать о том, что ему было известно. — Один из агентов его высочества наводил справки в Голландии, — начал он. — Человек по имени О'Брайен. Никуда не годный работник, я бы никогда такого не нанял. Что за секретный агент, который пьет без меры?

— Все окружающие Карла Стюарта пьют без меры, — заметила я. — Чем занимался этот О'Брайен?

— Он собирался вести переговоры о доставке по морю партии оружия. Две тысячи палашей намеревались закупить в Испании и переправить через Голландию, чтобы скрыть источники их приобретения.

— Зачем ему это понадобилось? — спросила я. То ли я в самом деле глупа, то ли шерри-бренди мне ударило в голову, но затея показалась мне совершенно бессмысленной, даже если автором ее был Карл Стюарт.

Раймон пожал плечами, трогая пальцем ртуть на столе.

— Можно только догадываться, мадонна. Ведь король Испании двоюродный брат короля Шотландии, не так ли? Так же, как и наш добрый король Людовик.

— Да, но…

— Возможно, он хочет помочь Стюартам, но не в открытую.

Дурман в моей голове понемногу рассеивался.

— Возможно.

Раймон хлопнул пальцем по ртутной лужице, отчего она рассыпалась на мелкие шарики, которые раскатились по всему столу.

— Говорят, — он понизил голос, следя глазами за капельками ртути, — что король Людовик встречается в Версале с английским герцогом. Говорят также, что герцог приедет туда, чтобы заключить какое-то торговое соглашение. Однако редко когда удается узнать абсолютно все, мадонна.

Я смотрела на дрожащие капельки ртути, стараясь составить полную картину из обрывочных сведений. До Джейми тоже дошел слух, что посредничество Сандрин-гема касается не только торговли. На самом деле визит герцога означает возможность заключить соглашение между Францией и Англией. Вероятно, также речь пойдет о Брюсселе. И если Людовик вел секретные переговоры с Англией, с целью добиться поддержки его вторжения в Брюссель, то что будет вынужден предпринять Филипп Испанский, если бедный кузен предоставит ему возможность надолго отвлечь внимание англичан от заморской торговли?

— Три бурбонских кузена, — бормотал Раймон себе под нос. Он подгонял капельки ртути одну к другой, и они, как по волшебству, сливались в единое целое. — Кровь у них одна, а интересы?

Палец снова ударил по лужице, и блестящие шарики снова раскатились в разных направлениях.

— Я думаю, что разные, мадонна, — спокойно досказал Раймон.

— Понимаю. — Я глубоко вздохнула. — А что вы думаете об этом новом партнерстве Карла Стюарта с графом Сент-Жерменом?

Лягушачья улыбка стала еще шире.

— Я слышал, что его высочество последние дни частенько наведывается в доки поговорить со своим новым партнером. Он посматривает на корабли, стоящие на якоре, такие красивые и быстрые… но такие дорогие. Земля Шотландии все-таки за морем, не так ли?

— Да, это так, — ответила я. Луч света вспыхнул на ртутных шариках, напомнив мне о том, что солнце клонится к закату. Мне было пора уходить. — Спасибо, — поблагодарила я. — Вы пришлете мне весточку, если что-нибудь еще услышите?

Он грациозно склонил большую голову, при этом волосы заблестели на солнце, как ртуть, затем резко откинул ее назад.

— Не трогайте ртуть, мадонна! — закричал он, едва я наклонилась, чтобы откатить шарик, попавший на мой край стола. — Она немедленно соединяется с любым металлом, к которому прикасается. — Он перегнулся через стол и собрал ртутные шарики. — Вы же не хотите испортить такие красивые кольца.

— Вы правы, — ответила я. — Никогда не забуду, как вы помогли мне. Больше никто не пытался меня отравить. Не думаю, чтоб вы, и Джейми тоже, позволили бы сжечь меня за колдовство на площади Бастилии.

Я говорила спокойно, но воспоминания о ворах и тюрьме Крэйнсмуир были еще свежи.

— Конечно нет, — сказал он с достоинством. — В Париже никто не был сожжен за колдовство за последние… по крайней мере лет двадцать. Здесь вы в полной безопасности. Пока не убьете кого-нибудь, — добавил он.

— Буду стараться, — пообещала я и поднялась, чтобы уйти.

Фергюс без труда нашел мне экипаж, и всю недолгую дорогу до Хоукинсов я размышляла о полученных сведениях. Я считала, что Раймон действительно оказал мне важную услугу, распространив придуманную Джейми небылицу среди наиболее суеверных клиентов, хотя мысль о том, что мое имя упоминалось на сеансах черной магии, вызывала некоторое беспокойство.

Мне также пришло в голову, что, занятая размышлениями о королях, саблях и кораблях, я не успела спросить у метра Раймона, каким образом граф Сент-Жермен добился такого влияния.

Общественное мнение, казалось, поместило графа едва ли не в центр тех таинственных «кругов», о которых говорил Раймон. Но в качестве участника или конкурента? И достигают ли волны от этих «кругов» королевских палат? Поговаривали об интересе Людовика к астрологии. Могла ли существовать какая-либо связь между Людовиком, графом и Карлом Стюартом в том, что касается таких темных дел, как мистика и колдовство?

Я нетерпеливо тряхнула головой, чтобы освободиться от паров бренди и вопросов, которые оставались без ответа. Единственно, что можно было сказать наверняка, это то, что граф вступил в опасное партнерство с Карлом Стюартом и что в настоящее время довольно сильно заинтересован в нем.

Дом Хоукинсов на Рю Мальори представлял собой внушительного вида особняк в три этажа, но то, что внутри он нуждается в ремонте, было очевидно для любого случайного наблюдателя. Несмотря на теплый день, все ставни были наглухо закрыты от посторонних глаз. Ступеньки утром не мыли, и на белом камне виднелись отпечатки грязных подошв. Из дверей особняка не появлялись ни повар, ни кто-либо из прислуги, чтобы купить свежего мяса и поболтать с уличным торговцем. Это был дом, наглухо закрытый от надвигающейся катастрофы.

Абсолютно не чувствуя себя предвестницей беды, несмотря на свое довольно яркое желтое платье, я все же послала Фергюса вперед доложить о себе. Состоялся какой-то диалог между Фергюсом и тем, кто открыл дверь, при этом проявилась одна из лучших черт характера Фергюса — он не признавал «нет» в качестве ответа, и, таким образом, вскоре я очутилась лицом к лицу с женщиной, которая оказалась хозяйкой дома, то есть госпожой Хоукинс, тетей Мэри.

Мне пришлось самой об этом догадываться, так как женщина выглядела слишком подавленной, чтобы снабдить меня нужной информацией, такой, например, как ее имя.

— Но мы никого не принимаем! — продолжала твердить она, с опаской поглядывая через плечо, как будто ожидая, что грузная фигура мистера Хоукинса неожиданно материализуется у нее за спиной. — Мы… у нас… то есть…

— Я пришла не к вам, — тихо сказала я, — я хочу видеть вашу племянницу, Мэри.

Это имя вызвало у нее новый приступ тревоги.

— Она… но… Мэри? Нет! Она… Она плохо себя чувствует!

— Я знаю об этом, — сказала я спокойно и подняла корзинку к ее глазам. — Я принесла ей лекарства.

— О! Но… но… она… Вы же не?..

— Глупости, — вмешался Фергюс. Он с неодобрением наблюдал за этой сценой. — Служанка говорит, что молодая барышня наверху, в своей комнате.

— Раз так, — сказала я, — вперед, Фергюс.

Без дальнейших понуканий он нырнул под вытянутую руку, которая загораживала дверь, и исчез в мрачной глубине дома. Миссис Хоукинс повернулась ему вслед, неуверенно крича что-то. Я воспользовалась этим и проскользнула мимо нее.

Перед дверью в комнату Мэри дежурила полная девушка в полосатом переднике, но она не стала возражать, когда я заявила, что намерена войти в комнату. Она сокрушенно покачала головой:

— Я ничего не могу с ней поделать, мадам. Может, у вас получится.

Это звучало не слишком многообещающе, но выбора не было. Во всяком случае, хуже ей от моего визита не будет. Я оправила платье и толкнула дверь.

Внутри было мрачно, как в пещере. Тяжелые коричневые бархатные шторы на окнах были плотно задернуты и не пропускали дневного света, а если слабые лучи и пробивались, то немедленно тонули в дыму, поднимавшемся из камина.

Я глубоко вздохнула и закашлялась. Фигурка на кровати не двигалась, маленькая скорченная фигурка под пуховым одеялом. Снотворное, конечно, уже не действовало, и она не могла спать после шума, который мы устроили в вестибюле. Вероятно, она притворялась спящей, на случай, если вернется тетя и опять начнет свои вздорные речи. Я бы на ее месте делала то же самое.

Я повернулась и закрыла дверь прямо перед самым носом у миссис Хоукинс, затем подошла к кровати:

— Это я, Мэри. Почему бы тебе не выбраться оттуда, пока ты не задохнулась?

Одеяло вдруг зашевелилось, и Мэри выглянула из простыней, как дельфин из воды. Она бросилась мне на шею:

— Клэр! О, Клэр! Слава Богу! Я думала, что больше никогда тебя не увижу! Дядя сказал, что ты в тюрьме! Он сказал, что ты…

— Отпусти. — Я с трудом разжала ее руки и заглянула ей в лицо. Оно было красным, разрумянившимся от пребывания под одеялом, но свежим и красивым. Большие карие глаза сверкали, в них не было ни следа опиумной интоксикации, и, хотя она выглядела возбужденной и встревоженной, определенно ночной отдых вместе с жизненной силой, свойственной молодости, залечили почти все ее физические раны. Но меня больше беспокоили другие раны.

— Нет, я не в тюрьме, — сказала я, предвосхищая ее вопрос. — Хотя это вовсе не благодаря усилиям твоего дяди.

— Но я говорила ему, — начала она, затем запнулась и закрыла глаза, — во всяком случае, я п-пыталась ему сказать, но он… Но я…

— Не беспокойся об этом, — заверила я ее. — Он так расстроен, что не будет слушать, что бы ты ему ни говорила. Это не важно. Важно, как ты себя чувствуешь. — Я откинула тяжелые темные пряди с ее лба и внимательно заглянула ей в глаза.

— Все в порядке, — ответила она и всхлипнула. — У меня… было кровотечение, но прошло. — Кровь хлынула к ее щекам, но глаз она не закрыла. — У меня… болит. Это пройдет?

— Да, пройдет, — нежно сказала я. — Я принесла тебе травы. Их нужно заварить в кипятке, и, когда настой остынет, намочи тряпочку и прикладывай или принимай ванночки. Это поможет. — Я достала связки трав и положила на столик у кровати.

Она кивнула, закусив губу. Определенно она хотела сказать что-то еще, ее природная застенчивость боролась с необходимостью с кем-то поделиться.

— Что? — спросила я участливо.

— У меня будет ребенок? — выпалила она испуганно. — Ты говорила…

— Нет, — заверила я ее как можно мягче. — Не будет. Он не смог… закончить. — Спрятав руки в складках юбки, я скрестила пальцы на обеих руках, горячо желая, чтобы я оказалась права. Вероятность этого и в самом деле была мала, однако такие вещи иногда случаются. Не было никакого смысла тревожить ее еще больше из-за очень маленькой вероятности. От этой мысли мне стало плохо. Возможно, рождение Фрэнка произошло как раз в результате такого же случая. Я отбросила сомнения — время покажет. — Здесь жарко, как в духовке, — заметила я, развязывая шарф на шее, чтобы можно было дышать. — И дымно, точно в преисподней, как говаривал мой дядюшка. — Придумывая, что бы ей еще сказать, я встала и прошлась по комнате, отдергивая шторы и открывая окна.

— Тетя Элен говорит, что я никому не должна позволять видеть меня, — сказала Мэри, сидя в постели. — Она говорит, что я опозорена и люди будут тыкать в меня пальцами на улице, если я выйду.

— От этих вампиров всего можно ждать. — Я закончила проветривание и подошла к ней. — Но это не означает, что ты должна похоронить себя заживо и потакать им.

Я села рядом с ней на стул, чувствуя, как прохладный свежий воздух шевелит мне волосы и выдувает из комнаты дым.

Она довольно долго молчала, перебирая пучки травы на столике. И наконец взглянула на меня, храбро улыбаясь, хотя ее нижняя губа все же слегка дрожала.

— Зато мне не придется выходить замуж за виконта. Дядя говорит, что теперь он ни за что на мне не женится.

— Надеюсь, что нет.

Она кивнула, глядя на свое забинтованное колено. Ее пальцы теребили конец бинта, несколько ниточек упали на одеяло.

— Я… много думала о том, что ты рассказывала мне, о том, как мужчина… — Она замолчала, к горлу ее подступил комок, и слезинка упала на бинт. — Я думала, что не смогу позволить виконту делать это со мной. Теперь это произошло… С этим ничего не поделаешь, и у меня больше никогда не будет… и… и… о, Клэр, Алекс больше не будет со мной разговаривать! Я больше никогда его не увижу, никогда!

Она поникла в моих объятиях, истерически всхлипывая и рассыпая травы. Я прижала ее голову к своему плечу и старалась успокоить, слегка похлопывая по спине, хотя и сама уронила несколько незаметных слезинок ей на волосы.

— Ты увидишь его, — шептала я. — Конечно, увидишь. Для него это не важно. Он хороший человек.

Но я знала, что это не совсем так. Я видела, какой мукой было искажено лицо Алекса Рэндолла в ту ночь, то же бессильное сожаление, что и на лице Джейми и Муртага. Но теперь я знала, что Алекс влюблен в Мэри, и понимала, насколько глубоки и остры были его страдания, его боль и гнев.

Наверное, он хороший человек. Но он был также младшим сыном из бедной семьи и со слабым здоровьем и с очень маленькой надеждой на продвижение по службе. Его карьера целиком и полностью зависела от расположения герцога. Вряд ли герцог благосклонно принял бы идею союза своего секретаря с обесчещенной девушкой, у которой не было теперь ни связей в обществе, ни приданого, чтобы связать себя с кем-то узами брака.

И даже если Алекс, несмотря ни на что, найдет в себе мужество жениться на ней, что они будут делать без денег, отвергнутые обществом? Да еще и сам факт изнасилования будет омрачать их взаимоотношения.

Мне оставалось только сжимать ее в объятиях, плакать и грустить о том, что было безвозвратно потеряно.

Когда я вышла из дома Хоукинсов, было уже темно, в небе зажглись первые звезды и над печными трубами струились легкие дымки. У меня в кармане лежало письмо, написанное Мэри и должным образом заверенное. В нем излагалась ее версия событий вчерашнего вечера. Если передать это письмо в соответствующие инстанции, мы будем, по крайней мере, избавлены от дальнейших преследований со стороны закона. Хотя помимо этой было еще много других проблем.

Миссис Хоукинс неохотно предложила нам с Фергюсом ехать домой в их фамильном экипаже. Позаботившись на этот раз о своей безопасности, я не стала отказываться от этого предложения.

Я положила шляпу на карточный столик в вестибюле и бросила взгляд на серебряный поднос с записками и букетиками цветов. Определенно, мы еще не стали париями, хотя весть о скандале должна уже была широко распространиться в парижских кругах.

Я не стала отвечать на расспросы слуг, а сразу поднялась наверх в спальню, сбрасывая на ходу верхнюю одежду. Я была слишком измождена, чтобы заботиться о бытовых мелочах.

Но едва я открыла дверь и увидела Джейми, раскинувшегося в кресле у огня, моя апатия мгновенно улетучилась, смытая волной нежности. Его глаза были закрыты, а волосы разметались в беспорядке — верный знак усиленных раздумий. Он приоткрыл глаза, заслышав мои шаги, и улыбнулся. Его ясные синие глаза засияли в теплом свете свечей.

— Все в порядке, — прошептал он и обнял меня. — Ты дома.

Мы молча раздели друг друга и нырнули в постель, найдя долгожданное убежище в объятиях друг друга.