Глава 3. Земля. 1974
Вызов
Полгода спустя. Переплут проснулся рано утром и долго лежал, прислушиваясь к своим ощущениям, анализируя и вновь собирая воедино цепочки фактов. Теперь у него было новое имя — Ростислав. Итак, он — Ростислав Алексеевич Каманин — однофамилец одного из героев-челюскинцев. Полина Алексеевна Каманина посапывала в соседней кровати и тихонько постанывала во сне — у близнецов резались зубки.
Боль была ужасной, но Переплут (Ростислав) успокаивал себя примером Фридриха Ницше, которого всю жизнь преследовали головные боли из-за спазма сосудов, а он вишь каким вырос! Часто размышлял он и о своем таинственном феномене. Насколько он знал, история не имела примеров, чтобы сознание человека при реинкарнации помнило предыдущую личность. Хотя, может, эти личности не слишком и баловали общественность воспоминаниями о предыдущем воплощении, а попросту говоря, не болтали. Единственное объяснение тому он находил в трагическом вопле потусторонних «терапевтов» — упоминание о таинственном «Шестом барьере». Видимо, в этом самом барьере и крылась разгадка памяти предыдущего воплощения.
Молоко у его мамаши исчезло еще на прошлой неделе, и теперь близнецы вовсю налегали на детские смеси. Ввиду того, что их папа оказался крупным ученым, детский рацион был гораздо богаче, нежели у основной массы младенцев. Всякие заграничные кормежки с добавлением орехов, карамели, меда и прочих вкусностей заставляли мальчугана радоваться и благодарить судьбу. Он ел много, охотно и с огоньком, что весьма пугало его мамашу. Забавный парадокс: ум его требовал мяса, острой приправы и рюмки коньяку, а тело пускало слюну при виде творожной массы, что ежедневно приносилась Мариной с расположенной неподалеку молочной кухни.
Сестра же, напротив, жрать совсем не хотела. Вечно придуривалась и выплевывала на слюнявчик содержимое ложки. Ввиду плохого аппетита она подросла совсем немного и в весе прибавила лишь до шести с половиной килограммов. Ростислав же вырос почти на пятнадцать сантиметров и весил девять семьсот.
Марина была весьма озабочена, и по ее настоянию муж свозил ребенка к ведущему педиатру Минска. Эскулап, старенький чуваш по русской фамилии Петров-ака, долго слушал младенца стетоскопом, рассматривал глаза, половые органы, залезал в ушки блестящими металлическими воронками, проверял рефлексы.
— Э-э, сколько, вы говорите, нашему герою? Полгодика? Блестящий результат, я бы сказал, блестящий! А вот девочке вашей стоит уделять больше внимания. Как бы ранней стадии дистрофизма не случилось. А парень хорош, просто великолепен!
«Неплохой привес!» — шутил отец и часто брал Ростика с собой в кабинет, где малыш, полулежа в специальном шезлонге, наблюдал, как кандидат наук Алексей Каманин делает выписки из книг, чертит на ватмане модели молекул и атомов, просто читает зарубежные журналы, которые достает из специального сейфа.
Заканчивался одна тысяча семьдесят четвертый год — это Ростик знал точно, поскольку видел собственное метрическое свидетельство — пару раз отец шутя тыкал им в нос первенцу. По телевизору — «Горизонту» — часто показывали нынешнего генсека Брежнева, целующегося взасос со всяким отребьем: будь то лидер Ангольской черножопой партии, или вождь индейского племени Вантуз, борющегося в загнивающей Америке за свои права.
Как узнал он еще из телевизора, в прошлом году закончился военный конфликт между Израилем, Сирией и Египтом. Израиль выиграл благодаря тому, что не в силах отказаться от ежедневного шестикратного намаза, арабы превратили заварушку в идиотизм. Израильтяне забирали их без единого выстрела во время этого самого намаза. Так по крайней мере объясняли хитро прищуренные политические обозреватели.
Узнал он и о Второй мировой войне. Хотя и очень удивился, что русские так хитро отошли до самой Москвы, а потом уже гнали врага аж до самого Берлина. Совсем он удивился, вспомнив, как к ним в институт по обмену опытом приезжали два немецких профессора, и им велели показывать все без утайки. Сопоставляя и анализируя, профессор понял, что правду о Великой Отечественной войне партия старательно зашпаклевала, как и все то, что оной войне предшествовало.
Оглядываясь из своего шезлонга на тысячи книг, что стояли в книжных шкафах, он жаждал лишь одного: поскорее вырасти, чтобы эти книги прочитать. Отрасль физики, в которой его отец считался корифеем, была очень молодой. Настолько молодой, что профессор физико-математических наук не знал, с какого боку подступиться ко всем этим электронам, позитронам, нейтронам, нейтрино и мегавольтам на нуклон.
Обо всех эти терминах он услышал от отца, бормочущего их, словно иезуит-латинянин молитвы из катехизиса, принадлежащего лично Марку Аврелию.
— Что мы знаем о термоядерной реакции, Ростислав! — обращался Каманин к единственному слушателю. — Практически ни хрена! Термоядерная реакция — это процесс превращения водорода в гелий под действием чрезвычайно высоких температур. Понимаешь?
Ростик кивнул. Приняв реакцию ребенка на свой речитатив как должное, Алексей в волнении зашагал по комнате.
— Пример типичной термоядерной реакции — наше Солнце. Понимаешь?
Малыш снова кивнул.
— И вот, Родина требует, чтобы мы создали термоядерную бомбу. Мало нам одного солнца!
Ростислав насупился. Проклятая Родина! Ненасытная Родина! Она снова что-то требует! Не дает людям жить спокойно. И как все обезличено! Родина требует! Партия требует! Фронт требует! И никто конкретно! Взять бы этого бровастого красавчика, что так лихо целуется с себе подобными и гавкает с трибуны, и спросить: «Кто конкретно требует? Кому нужны эти сраные ракеты, стоимость одной из которых равняется зарплате за год всех рабочих Минского тракторного завода? Батька вон тоже член партии, но не видно, чтобы нужны ему были эти ракеты!»
«А армия в пять миллионов человек, чтобы защищать Родину? А двадцать миллиардов рублей на оборону? Отец говорит, что был в позапрошлом году в Швеции. Там жить хорошо. И армия — шестьдесят семь тысяч человек. Как в семьсот третьем году дали под задницу Карлу Двенадцатому, так с тех пор никаких войн. И ракеты им на хрен не нужны! В тридцать седьмом говенно было и теперь, насколько я могу кумекать, не лучше».
Ребенок внимательно слушал отца, время от времени неосознанно кивая головой либо крутя. Уловив, что сын ведет себя так неожиданно разумно, Алексей внезапно заткнулся.
— Слушай, Ростик, мне кажется, или ты и впрямь меня понимаешь? — дитя неосторожно кивнуло.
— И ты разбираешься в ядерной физике? — качание головой. Отец поскреб заросший недельной щетиной подбородок.
— Тогда в чем ты разбираешься? — Ростислав молча открыл беззубый рот и выжидательно посмотрел на отца.
— Понял, — хмыкнул тот, — а как насчет математики? — Бешеное кивание и качание в шезлонге.
— На каком уровне? Школьном? — качание.
— Институтском? — качание.
— Но неужели? — кивание.
Алексей подхватился с кресла и принялся шагами мерить комнату. Лоб его покрылся испариной, и он полез в карман за носовым платком. Ростислав молча следил за всем этим. Наконец, Каманин остановился перед шезлонгом.
— Ребенок! Ты кто, признавайся! На шпиона американского не похож вроде… — Лицо Ростислава перекосила гримаса. Он сделал попытку пожать маленькими плечами, но…
— Ты хочешь сказать, что обычный маленький засранец, только с мозгами доцента? — Гримаса стала чуть брезгливее.
— Что? Профессорскими? — со всей надменностью, которую только могло изобразить простодушное детское личико, малыш кивнул.
Алексей перетащил свое кресло к шезлонгу, сел в него и уставился на чудо-сына.
— Хорошо. Тогда объясни мне, как мозг профессора математики очутился в теле моего новорожденного сына? — Малыш опять попробовал пожать плечами.
— Ты что, таким родился? — грустный кивок.
Отец выдохнул с шумом воздух.
— Тогда тебе я не особенно завидую. Маме говорить будем? — Ребенок в ужасе закатил глаза.
— Понял, — повторил отец, — мама и так не в восторге от твоего прогрессирующего развития, а тут и вовсе с катушек съехать может. Что же нам делать, а?
Минуты полторы он тщательно морщил лоб, но поскольку прагматичная его натура всегда брала верх над желаниями, то он лишь фыркнул и спросил:
— А может, пойдем в парке погуляем?
Ростислав кивнул. В Парке Горького он гулять любил. Особенно ему нравилось, когда отец брал его на руки и гулял вдоль набережной. Одетая в бетон Свислочь чем-то напоминала Яузу, на берегах которой он провел свое предыдущее детство. Как давно было сие, господа!
Родился Афанасий Поликарпович Переплут ажио в далеком тысяча восемьсот девяносто третьем году — почти век тому назад. Родился в семье интеллигентов. Отец — врач, доктор медицины, ученик самого профессора Пирогова — хирурга с мировым именем. Мать часто выезжала в Петербург читать лекции по психологии в Пажеском корпусе. Имела несколько работ по гуманитарным дисциплинам, сделавшим ее имя известным в некоторых европейских странах.
Сам Афанасий Поликарпович окончил в пятнадцатом году ни много ни мало Парижский университет, так называемую Сорбонну, получив диплом магистра физико-математических наук. Его без вопросов приняли в аспирантуру при Московском университете, а через год — в тысяча девятьсот шестнадцатом он защитил уже кандидатский минимум.
В восемнадцатом, в декабре, с ним лично беседует товарищ Дзержинский.
— Революции нужны грамотные люди! — напирает он. — Мы предлагаем вам должность ректора Московского университета.
— Уважаемый Феликс Эдмундович! — хмыкнул Переплут. — Всяк сверчок знай свой шесток. Самое большое, на что я согласен, — это должность доцента на кафедре физмата.
— Откуда такая скромность? — удивился председатель ВЧК. — Боитесь трудностей?
— Это не скромность, — неожиданно признался будущий профессор, — я еще жить хочу.
— Да что вы, в самом деле! — рассмеялся Дзержинский. — Мы же не звери — ректоров расстреливать!
— Да? — искоса взглянул на него Переплут. — А почему должность ректора предлагаете мне вы, а не Луначарский — наркомпрос?
Дзержинский раздраженно почесал наметившуюся лысину. Если бы не приказ Ленина, то он бы давно побеседовал с этим парнем в другом месте. Там бы он с радостью согласился работать даже начальником над всеми паровозными кочегарами. Но нет. Согласно приказу он не имел права трогать преподавательские кадры моложе тридцати лет. Иначе рабоче-крестьянская республика так бы и осталась на все времена рабоче-крестьянской. Родители этого индивидуума давно бежали в Турцию, а этот патриот остался в Москве. Сейчас бы ему наганом в зубы!
— О чем задумались, уважаемый Феликс Эдмундович? — полюбопытствовал Переплут. — Не о моей ли смерти размышляете?
— Можно подумать, вы смерти не боитесь! — буркнул чекист, раздосадованный тем, что собеседник угадал его мысли. Это было не так уж и трудно, ведь строить логические цепочки его учила мать — признанный специалист в этом деле.
— А вы невнимательны, милостивый государь! — улыбнулся Афанасий Поликарпович. — Я ведь уже поставил вас в известность, что мысли о собственной смерти мне неприятны.
— Что же вы так вычурно выражаетесь, в конце концов! — вскипел Дзержинский. — Не можете, что ли, по-простому?
Переплут лукаво взглянул на собеседника.
— Прошу простить. Образование, знаете ли… Словарный запас, интеллект…
Председатель ВЧК нахмурился. Он в свое время окончил какое-то заведение в Вильно, но из-за революционной деятельности, отнимающей у него все свободное время, все науки малость позабылись.
— Знаете что, господин Переплут, следовало бы вас проучить за издевательство над государственным лицом, но, принимая во внимание вашу молодость, я сделаю вид, что не заметил.
Председатель ВЧК был старше своего собеседника аж на шестнадцать лет. В свои сорок с небольшим он считал себя гораздо старше и гораздо умнее Николая Второго, Милюкова и Столыпина, вместе взятых. Ведь они уже мертвы, а он… ему еще бродячая цыганка нагадала минимум восемь лет прожить. Нету уж и той цыганки.
Профессором Афанасий Поликарпович стал в тридцать третьем году — одновременно с приходом в Германии к власти Адольфа Гитлера, еще одного поклонника Фридриха Ницше. Одновременно Джугашвили и его немецкий коллега принялись потихоньку избавляться от евреев, независимо друг от друга преследуя одну и ту же цель. Холокост процветал, с тем отличием, что Адольф вырезал всех подряд, а Иосиф — лишь у власти стоящих. Причем, как выяснилось, псевдонимы не помогали. Возможно, в те веселые времена и родился анекдот о том, что бьют не по паспорту, а по морде.
Когда в тридцать седьмом возраст Афанасия Поликарповича перевалил далеко за сорок, молодая республика вспомнила о его непролетарском происхождении, и товарища Переплута арестовал НКВД. Поскольку за происхождение в тридцать седьмом судить уже было поздно, ему припаяли статью 58(6) — СВПШ — связи, ведущие к подозрению в шпионаже, за которую можно было пересадить весь остававшийся на свободе народ. Помордовав профессора почти год, в конце концов младший лейтенант НКВД Волкогонов всадил ему пулю в висок, сам того не желая.
— О чем задумался наш парень? — прозвучал над самым ухом ласковый голос отца. Ростислав посмотрел на офигенную звезду, венчавшую стелу.
— Ясно! — отозвался Алексей. — Домой пойдем?
Ребенок кивнул. Слишком грустными оказались воспоминания. Гулять больше не хотелось.
Дома их ждал сюрприз. Марина встретила их неким подобием лезгинки. Выкидывая пухлые коленца, она носилась по детской с Полиной на руках.
— Маме вызов прислали! — завопила она, бросаясь к Алексею. Выхватив у него ребенка, она закружилась по комнате.
— Ты так рада за родителей? — спросил муж, снимая плащ. Нехорошее предчувствие тяготило его.
— Я рада за нас! За нас! За нас! — пропела Марина. — Мы уезжаем все!
Алексей уставился на нее. Впервые в жизни он усомнился в здравомыслии своей супруги.
— Ты бы не потрудилась мне объяснить, чего тебе не хватает здесь, что есть в Израиле? Жары? Нет. Войны? Нет. Синагог? Тоже нет! Так что ты там забыла?
Марина остановилась на середине па и едва не выронила ребенка из рук.
— Как? — тихо спросила она. — Ты не хочешь ехать? Но ведь это — наша историческая Родина.
Каманин грустно посмотрел на нее. Как он в ней ошибался! Права оказалась пословица: яблоко от яблоньки недалеко падает. Разница между дочкой и мамашей оказалась не столь велика, чтобы на этом можно было строить платформу.
— Ты забыла по крайней мере о трех вещах. Чтобы тебе было удобнее понимать, начну по порядку.
— Что значит «по порядку»! Что ты со мной как с дурочкой разговариваешь! — Марина уже была готова разреветься.
— По порядку — это значит «по порядку». С некоторых пор у меня появились сомнения в твоей умственной полноценности. — Он предостерегающе поднял руку, призывая к вниманию. — Во-первых, я — невыездной. Очень жаль, если ты до сих пор этого не поняла. Во-вторых, это не моя историческая родина. И наконец, в-третьих. У вас, пейсатые мои, нет исторической родины. От начала времен вы плодились по планете в самых неожиданных местах, образовывая своего рода метастазы. Вас находили в самых неожиданных местах: то в Норвегии, то в Гренландии, то в сельве Амазонки. Если вас взять, собрать всех вместе и поместить в Израиле, то показатель плотности населения там не позволит вам размножаться, и, наконец, исполнится мечта Великого Фюрера. Вперед, родная — на берег Красного моря!
— И уеду! — топнула ногой жена. — Заберу детей и уеду!
Алексей взял с кровати притихшего Ростислава.
— Если и возьмешь ты, то только Полину. Ростика я тебе не отдам. Если необходимо, отсужу. В одном ребенке мне не откажут.
Марина испуганно посмотрела сначала на мужа, а затем на сына. Вот так внезапно рушилась ее тайная мечта о вилле на берегу Красного моря и рассветах над Хайфой. Нет, она не даст рушить свою мечту! Жаль, но мужчин на ее век хватит! Ростик пусть остается с папой — чем-то этот ребенок ее пугает. Так пугает, что она даже стесняется кормить его грудью. И переодеваться выходит в другую комнату. Нет! Это не ее ребенок! Ну не могла она родить такое! К тому же с одной дочкой ей будет проще выйти замуж снова.
— Ну и оставайтесь в своем сраном «Союзе», мужланы! — топнула ногой Марина и побежала собираться. После этих самых сборов Алексею Михайловичу показалось, что вещей в его квартире стало больше, чем было до сборов.
Через полчаса прикатил тесть на «двадцать первой» «Волге» и принялся сносить дочкины тюки.
— Мы бы могли отсудить половину квартиры! — укоризненно сказал он.
— Отсосать бы вы могли! — сказал ему на прощание Алексей. — Квартира-то служебная!
Оскорбленный до глубины души, тесть Йося укатил на своей «двадцать первой» навстречу обетованной земле. Отец с сыном остались одни-одинешеньки в огромной трехкомнатной квартире. Алексей вытер вспотевший лоб и беспомощно осмотрелся по сторонам. Примерно так он представлял последний день славного города Помпеи. Чтобы навести порядок в этом бедламе, потребуется не один час, может быть, даже не один день. Желудок ни с того ни с сего затянул извечную песню голодных бурлаков. Каманин вспомнил, что он забыл, когда ел в последний раз. Он еще раз огляделся.
За окном вдруг пошел снег, настолько плотный, что в квартире разом потемнело. Алексей включил свет и принялся кое-как «соображать» себе ужин. Внезапно что-то вспомнив, он ворвался в детскую.
— Ты бы хоть что-нибудь вякнул! — упрекнул он сына. — Я ведь совсем забыл, что ты есть хочешь.
«И не только есть!» — подумал Ростислав, глядя на отца испуганными глазами. Кандидат наук Каманин растерянно посмотрел на бывшего профессора. Внезапно он осознал, что теперь является единственным звеном, которое связывает его крошку-сына с внешним миром.
Бросившись в коридор, Алексей схватил телефонный справочник и принялся лихорадочно перелистывать страницы. Наконец искомый номер был найден.
— Алло, это «Бюро добрых услуг»? Вы понимаете, тут такая ситуация… Я понимаю, что уже поздно, но от меня ушла жена, а я не знаю, как справиться с шестимесячным ребенком… Нет, не кричит, но так смотрит! Спасибо, спасибо большое!
— Полчаса потерпишь? — спросил он у Ростика, вернувшись в детскую. Малыш кивнул. В любом случае полчаса-час он вытерпит.
Полчаса растянулись минут на сорок. Затем в дверь позвонили. Алексей поспешил открывать и впустил в дом женщину, всю залепленную снегом.
— Извините! — пробормотала та. — Проклятая погода.
— Позвольте ваше пальто! — Каманин снял с нее утепленный болоньёвый плащ и, выйдя на лестничную площадку, принялся энергично его вытряхивать от налипшего снега.
Дама же, сняв сапоги, поспешила в детскую, по только ей понятным приметам. Безошибочно найдя ее, она представилась Ростиславу:
— Людмила. А вас как звать, молодой человек?
— Ростислав! — ответил с порога Алексей. — Совершенно не представляю, как обращаться с маленьким ребенком!
— Неудивительно, — отозвалась женщина, — вы, простите, кем будете по специальности?
Физик я, — пробормотал Алексей, внимательно рассматривая представителя бюро «Добрых услуг».
На вид ей было лет тридцать — тридцать два. Постриженные по последней моде черные волосы, чуть низковатый таз, крепкие стройные ноги, облаченные в потертые джинсы. Пахнет, конечно, не «Кристиан Диором», но и не «Жасмином».
Короче, никогда не разбиравшийся в женщинах Алексей так и не смог понять нравится она ему или нет. Почувствовав, что ее рассматривают, Людмила обернулась и приветливо улыбнулась.
— Где у вас ванная, кухня, детское питание, запасные пеленки? — скороговоркой произнесла она.
Каманин только сейчас заметил на ее лице небольшую родинку возле подбородка. Он смущенно пожал плечами.
— Кухню и ванную покажу хоть сейчас. А насчет всего остального… Извините, но вам придется похозяйничать самой. Кстати, прошу извинить за весь этот бардак. Супруга, знаете ли, очень динамично собиралась.
— Вижу! — фыркнула Людмила. — А есть вы себе в состоянии приготовить? Что-то мне подсказывает, что вы не совсем в ладах с кухней.
— Алексей! — решил представиться он.
— Чего? Какой Алексей? — не поняла женщина.
— Меня так зовут, — пояснил Каманин.
— А-а! — засмеялась она. — Так все же, как у вас с кулинарными способностями?
— Я недавно пытался приготовить себе яичницу! — честно признался он.
— И как успехи?
— Из четырех яиц на сковородку попало два, да и те сгорели. Наверное, я что-то не так сделал.
Людмила закончила переодевать ребенка и сунула его в шведский стул. Сходив на кухню и оценив там произведенный Алексеем Михайловичем разгром, она вернулась в детскую.
— Масло! — сообщила она, трясясь от беззвучного смеха.
Простите?
— Вы забыли добавить масло!
Ростислав тихонько вякнул.
— В туалет хочет! — насторожился Алексей. — Где-то здесь была клеенка. Нужно отнести его в ванную.
— Зачем? Я ведь только его переодела.
— Нужно! Там он сделает свои дела! — Слова «писать» и «какать» были для Каманина функционально непроизносимы, поэтому он и выразился немного витиевато.
— Ну, знаете ли! — не поверила Людмила.
— Я понимаю, что выгляжу идиотом, но это так.
Малыш тупо уставился на соцработника и тихонько заворчал.
— Идем-идем, Ростик, — заторопилась она, — в ванную так в ванную.
