Прошло три дня. Этого времени мне вполне хватило, чтобы убедиться в том, что капитализм, социализм и всякие вшивые «измы» – различные стороны одной медали. В чем-то буржуазный народ как две капли воды похож на меня и прочих «совков». Та же задроченность, только по иному поводу. Жизненная программа почти не допускает отклонений. Существование вполне параноидальное. Бег по кругу от одних призраков к другим. Примерно к двадцатилетнему возрасту система подгоняет под готовые шаблоны абсолютное большинство. Для остальных – добро пожаловать в личный ад!

Возможность понаблюдать за психами обеих категорий появилась на вечеринке, которую устраивал один неапольский судовладелец, отдыхавший в Сорренто от трудов праведных. Я был приглашен как личный друг Фариа, а Фариа, оказывается, считался лучшим в Европе специалистом по морскому праву. Я догадывался, что в любом случае скучно не будет, и уверился в этом, когда узнал, что судовладелец холост и не задавлен католическим воспитанием. Предполагалось изобилие русской водки и русской икры. А водка, как известно, размягчает даже булыжники за пазухой.

Вечеринка началась на закате, когда спала жара и с залива подул освежающий ветер. Подъезды к вилле были забиты «бугатти», «мазератти» и близнецами моего красного рысака. Парочка «мерседесов» и «ягуаров» не нарушала единства рядов и цельности картины. Бросив взгляд на номера, я окончательно успокоился – иногда мои телодвижения не напрасны. Птичка влетела в клетку.

Лакей в белом проводил нас в холл. Тут хозяин виллы, Фариа и кое-кто из гостей принялись лобызать друг друга и пожимать многочисленные ладони, пальчики, запястья. Фариа называли сеньором Бернуллески. Последовала перекрестная скороговорка в духе:

– Как поживаете?

– Великолепно. А вы?

– Чудесно. Прекрасно выглядите!

– Нет, правда?

– О, блестящий вид!

– Может быть, бокал шампанского?

– Гениальная мысль!..

Словом, все было великолепно, чудесно, гениально и вдобавок блестело, будто луна над кладбищем. Прогундосив какую-то любезность, я двинулся в сумеречную прохладу внутреннего дворика, устроенного в испанском стиле. Вода в подсвеченном бассейне отбрасывала блики на лилово-зеленые заросли, среди которых виднелась всевозможная нечисть, главным образом русалки. Впрочем, гоблинов тоже хватало.

Я остановился возле мраморного столика с напитками и икрой, чтобы хватануть рюмку водки. Это способствовало наведению на резкость. Как только я окинул компанию прояснившимся взором, появился хозяин, и пришлось перезнакомиться со всем его зверинцем.

Кого здесь только не было: от порностарушек на покое и геморроидальных жиголо до студенток Сорбонны и маразматиков миллионеров. Кое-кто затесался в компанию приглашенных по долгу службы – например, бывший полковник КГБ, который работал у судовладельца шефом службы безопасности. Гости честно пытались развлекаться. Почти каждый из них имел все, и каждому чего-то не хватало. Отравленные неутоленным голодом и надеждой на новые приключения, мужики и бабы были одинаково похожи на кобелей в охоте. Даже мне, видевшему их первый раз в жизни, не удалось избежать взаимного обслюнивания и контакта с эрогенными зонами.

Надо признаться, что со здешней публикой я повел себя по-свински, поскольку интересовался одним-единственным объектом, до сих пор не попавшим в поле зрения. Неудивительно, что меня принимали за аристократа-дегенерата. Свободных дам и голубых, по-видимому, отпугивала моя напрочь отмороженная физиономия.

Чуть не случился конфуз, когда выяснилось, что какая-то богатая вдовушка близко знала миланских Фоско, но, хоть убей, не могла припомнить, чтобы граф имел наследника. Пришлось намекнуть на «папины» шалости на стороне («Иди к черту, старая ведьма!» – «Что вы там шепчете, дорогой мой?» – «Я говорю: приятная встреча!») и на ходу сочинять трогательную историю о признании раскаявшимся графом незаконнорожденного сына.

Я так и не развеял подозрений въедливой старушки, но плевать мне было на ее подозрения. В общем, вся эта клоунада развивалась в духе «мыльных опер», и временами я с трудом удерживался от смеха, созерцая собственные потуги на то, чтобы соблюсти приличия.

Мой сарказм многократно усиливался по следующей простой причине: сколько ни пил, я не пьянел. То есть абсолютно. После восьми рюмок я посетил один из шести здешних туалетов – вот и весь результат. Глядеть на чужие истеричные забавы трезвыми глазами было нелегко, но босс не отпускал вожжи. В почках и желудке творилось хрен знает что. Кошмарный сон биохимика…

В поисках Эльвиры я вышел на террасу и начал спускаться к морю. Волны тихо вылизывали пляж. Тревожно хлопала на ветру ткань шезлонга. Полная луна сияла, как предупреждающий сигнал светофора.

Справа виднелся теннисный корт, слева шелестели кусты чего-то субтропического. Внезапно из кустов появился огромный бордосский дог, не спеша приблизился и с хозяйским видом обнюхал мою промежность. Что-то ему там не понравилось, и он угрожающе зарычал.

Я ненавижу собак с тех пор, как побывал в Лиарете. По совету босса я уставился между мутных глазок этого песика и поднес палец к его узкому лбу. Тварь показала зубы и подобралась для броска. Поначалу я решил, что босс хочет пожертвовать пальцем взамен более ценной части тела.

Палец коснулся собачьего лба, и я ощутил твердость кости. Поведение пса резко изменилось. Его зрачки сошлись к переносице и провалились в уголки глаз, рычание заглохло. Я увидел отражения луны в желтоватых бельмах.

Кобель застыл, превратившись в чучело, и почти мгновенно похолодел градусов на двадцать. Теперь он целиком находился в моей власти и сделался не опаснее изваяния.

Под складками кожи я обнаружил ошейник из стальных звеньев. Очень не хотелось бы найти на нем одну знакомую побрякушку. Но это оказался обычный ошейник; на самом длинном звене было выбито имя собаки: «Наполеон». И еще какой-то невразумительный адрес.

– Вали отсюда, Наполеон, – сказал я ласково.

Он ожил и затрусил к берегу. Я долго смотрел на тень, скользившую по пляжу. Она двигалась в сторону океана и пропала, слившись с темной водой.