Глава 44
ВСЕ ИДЕТ ВКРИВЬ И ВКОСЬ
Я ближе придвинулась к огню, протянув руки, чтобы согреться. Целый день на лошади, с поводьями в руках — руки стали просто серыми, и я на мгновение подумала, не пойти ли к ручью, чтобы их вымыть. Соблюдение необходимых правил гигиены в отсутствие водопровода кажется делом весьма утомительным. Не удивительно, что люди часто болеют и умирают, горестно подумала я. Они умирают от грязи и невежества.
Мысль о возможности умереть от грязи заставила меня подняться на ноги, невзирая на усталость. Маленький ручей, который протекал неподалеку от лагеря, имел болотистые берега, и мои туфли глубоко завязли в топкой грязи. Вернувшись к костру с чистыми руками, но мокрыми ногами, я нашла там капрала Роуботама. Он поджидал меня с тарелкой того, что он называл тушеным мясом.
— Капитан приветствует вас, мэм, — сказал он, действительно дотрагиваясь до своего чуба, и протянул мне тарелку. — И еще он просил передать вам, что завтра мы будем в Тавистоке. Там есть постоялый двор. — Он нерешительно помолчал, на его круглом добродушном лице человека средних лет появилось выражение озабоченности. — Капитан просит извинения за недостаток удобств, мэм, но на ночь мы поставили вам палатку. Ничего особенного, а все ж укрытие от дождя.
— Передайте капитану мою благодарность, капрал, — произнесла я со всей любезностью, на какую была способна. — И вам огромное спасибо, — с большей теплотой добавила я, хорошо понимая, что для капитана Мейнуаринга я была всего лишь обременительной нагрузкой, ему бы и в голову не пришло подумать об условиях моего ночлега. Палатка — кусок парусины, аккуратно навешенный на ветку дерева и с двух сторон укрепленный колышками, — несомненно, была идеей самого капрала Роуботама.
Капрал ушел, а я сидела одна и медленно ела запеченный на огне картофель с жилистым мясом. Возле ручья я обнаружила позднюю полевую горчицу с увядшими и потемневшими листьями и принесла пригоршню в своем кармане вместе с несколькими ягодами можжевельника, которые сорвала чуть раньше. Листья горчицы были старыми и очень горькими, но мне удалось проглотить их между глотками картофеля. Всю еду я заела ягодами можжевельника, чуть надкусывая их и проглатывая вместе с семенами. От них запершило в горле, заслезились глаза, но зато язык очистился от жира и вкуса пригорелого мяса, к тому же вместе с горчицей они, возможно, уберегут меня от цинги.
В одном из двух моих медицинских шкафов, в самом большом, у меня хранился запас шиповника, укропа, сухих яблок — защита от недостатка витаминов в долгие зимние месяцы. Я надеялась, что Джейми их ест.
Я уткнулась лицом в колени — я не думала, что кто-то может смотреть на меня, просто мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел мое лицо, когда я думала о Джейми.
Я пролежала в своем притворном обмороке на Фолкирк-Хилл довольно долго, могла бы пролежать и еще дольше, но английский драгун извлек из кармана фляжку с бренди и вознамерился влить его мне в горло. Не зная, что со мной делать, мои «спасители» передали меня в штаб генерала Холи.
Итак, все шло по плану. Через час, однако, я поняла, что дело принимает довольно скверный оборот. Сидя в приемной генерала Холи и прислушиваясь к разговорам вокруг меня, я вскоре поняла — то, что мне казалось основным сражением, было не более чем небольшой стычкой между Макензи и отрядом английских войск, направляющихся на соединение с основной армией. Эта армия готовится сейчас к предполагаемой встрече с шотландцами на Фолкирк-Хилл. Так что сражение, которое, как мне казалось, я пережила, еще и не начиналось!
Генерал Холи сам руководил подготовкой к этому сражению, и так как никто, казалось, не знал, что со мной делать, меня вместе с письмом, где описывались обстоятельства моего спасения, передали под присмотр молодому солдату и отправили к полковнику Кэмпбеллу, временный штаб которого находился в Керсе.
Молодой солдат, коренастый малый по имени Доббс, рьяно взялся за выполнение своего поручения, и, за исключением нескольких коротких отлучек за близрастущие деревья, я ни на минуту не могла от него отделаться.
Наконец мы прибыли в Керс, но там обнаружилось, что полковника Кэмпбелла вызвали в Ливингстон.
— Послушай! — обратилась я к моему бдительному стражу. — Скорее всего у полковника не будет ни времени, ни желания разговаривать со мной, а уж я тем более не могу ничего ему сообщить. Почему бы мне не остаться здесь в городе, чтобы сделать необходимые приготовления, и потом отправиться в Эдинбург?
Не найдя ничего лучшего, я поведала англичанам ту же самую историю, которую рассказала Коламу Макензи два года назад, — я вдова из Оксфорда, ехала навестить своих родственников в Шотландии, на меня напали шотландские разбойники и похитили.
Рядовой Доббс упрямо качал головой. Ему было не больше двадцати, не очень умный и сообразительный, он был на редкость упрям — вбив себе что-нибудь в голову, он уже не отступал от этого.
— Я не могу вам это позволить, мистрис Бошан, — говорил он (в этой истории я воспользовалась своим девичьим именем). — Капитан Бледсоу вырвет у меня печенку, если я не доставлю вас к полковнику живой и здоровой.
Итак, на двух жалких клячах, каких мне еще не приходилось видеть, мы прибыли в Ливингстон. Меня освободили от моего бдительного стража, но положение мое не стало лучше. Я оказалась в кабинете на верхнем этаже и снова рассказала свою историю, на этот раз полковнику Гордону Маклишу Кэмпбеллу из Нижней Шотландии, командующему одним из отборных полков.
— Да-да, понятно, — сказал он таким тоном, что сразу стало ясно — ничего он не понял. Это был коротышка с лисьим лицом, редкими рыжими волосами, зачесанными с висков назад. Он прищурил и без того узкие глаза и опустил взгляд на изрядно помятое письмо на своем столе. — Здесь говорится, — продолжал он, водружая на нос очки и вглядываясь в страницу, — что среди тех, кто захватил вас в плен, мистрис, был один из клана Фрэзера — очень крупный мужчина с рыжими волосами. Это верно?
— Да, — ответила я, размышляя, к чему он клонит.
Полковник тряхнул головой так, что очки упали с носа, и уставился на меня пристальным взглядом.
— Солдаты, которые спасли вас возле Фолкирк-Хилл, сообщили, что, по их мнению, один из тех, кто захватил вас, был не кто иной, как шотландский военачальник, известный под именем Рыжий Джейми. Ну так вот, я допускаю, мистрис Бошан, что во время вашего пленения вас… вас, скажем так, мучили, — его губы растянулись, произнося это слово, но он не улыбался, — и, возможно, вам было не до каких-либо наблюдений, но не слышали ли вы случайно, как обращались к этому человеку?
— Слышала. Его называли Джейми. — Я не думала, что этим ответом нанесу вред Джейми. В воззваниях, которые мне довелось видеть, неоднократно отмечалось, что Джейми является сторонником Стюарта. То, что Джейми оказался в районе Фолкирка, возможно, представляло интерес для англичан, но едва ли могло повредить ему в дальнейшем.
«Они не могут повесить меня дважды», — не раз говорил Джейми. Однако достаточно и одного раза.
Я посмотрела в окно. Полчаса назад стемнело, сквозь снеговую мглу кое-где пробивались яркие пятна — это ходили туда-сюда солдаты с фонарями в руках. Джейми должен быть где-то в Календар-Хаусе, разыскивая окно, за которым я стою.
Но меня не покидала глупая уверенность, что он следует за мной, знает каким-то образом, куда я направляюсь, и ждет меня внизу на улице.
Я резко встала и подошла к окну. Улица была пуста, лишь продавец селедки сидел на табуретке с фонарем у ног, поджидая возможных покупателей. Конечно, это был не Джейми. Он не мог знать, где я. И никто в лагере Стюарта не знал, где я; я была совершенно одна. В отчаянии я прижала руки к стеклу, не заботясь о том, что могу выдавить его.
— Мистрис Бошан! Вам нехорошо? — прозвучал тревожный голос полковника у меня за спиной.
Я крепко сжала губы, чтобы они не дрожали, и сделала несколько глубоких вдохов, так что стекло запотело и улица скрылась в тумане. Внешне спокойная, я повернулась к полковнику.
— Со мной все в порядке, — сказала я. — Если у вас нет больше вопросов, я хотела бы уйти.
— Уйти? M-м… — Он с сомнением посмотрел на меня, затем решительно покачал головой. — На ночь вы останетесь здесь, — объявил он. — А утром я отправлю вас на юг.
Все сжалось у меня внутри.
— На юг?! Какого черта? Что мне там делать? — выпалила я.
Его щетинистые брови удивленно поползли вверх, рот широко открылся. Но он тут же спохватился, закрыл его и приоткрыл ровно настолько, чтобы выдавить из себя следующие слова:
— У меня приказ отправлять все сведения, касающиеся шотландского преступника, известного под именем Рыжий Джейми Фрэзер, а также людей, имеющих к нему хоть какое-нибудь отношение.
— Я не имею к нему никакого отношения! — воскликнула я. Если не считать замужества, подумала я про себя.
Однако полковник Кэмпбелл был непреклонен. Он повернулся к столу и порылся в пачке писем и депеш.
— А, вот оно. Вас будет сопровождать капитан Мейнуаринг. На рассвете он придет за вами. — Полковник позвонил в маленький серебряный колокольчик, дверь открылась, и появилась вопросительная физиономия его личного секретаря. — Гарви, проводите даму в ее комнату. И заприте дверь. — Он повернулся ко мне и церемонно поклонился. — Думаю, мы больше не встретимся, мистрис Бошан. Желаю вам хорошего отдыха и удачи в пути.
Вот и все.
Не знаю, с какой скоростью передвигается удача, но, вероятно, быстрее, чем капитан Мейнуаринг, который возглавлял отряд, сопровождающий провиантские повозки до Ларнака. Доставив повозки и их возчиков в целости и сохранности, он должен был с остатками своего отряда и товарищами не первостепенной важности следовать дальше на юг. По-видимому, я относилась к категории «несрочной информации», потому что мы были в дороге уже больше недели, а конца пути не предвиделось.
Юг… Может быть, Лондон? В тысячный раз вопрошала я себя. Капитан Мейнуаринг не говорил ничего о конечном пункте назначения, и ничего другого я придумать не могла.
Подняв голову, я заметила, что на меня уставился драгун, сидевший по другую сторону костра. Я ответила ему таким же пристальным взглядом, он покраснел и уставился в свою миску. Я привыкла к этим взглядам, хотя большинство из них и не были столь дерзкими.
Это началось с самых первых дней — я сразу заметила скрытое смущение молодых идиотов, доставлявших меня в Ливингстон. Мне потребовалось очень мало времени, чтобы разгадать причину холодной сдержанности английских офицеров. Дело было вовсе не в подозрительности. Я вызывала у них ужас и презрение. И лишь жалость ко мне и официальная ответственность удерживали их от проявления этих чувств.
Я была освобождена из рук хищных шотландских мародеров. При этом я провела целую ночь в одном помещении с людьми, которые, по мнению всех благоразумно мыслящих англичан, «не намного лучше диких животных, виновны в изнасилованиях, грабежах и других столь же ужасных преступлениях». Так что совершенно невероятно, чтобы молодая англичанка провела ночь в их компании и осталась невредимой.
Я с горечью думала: даже то, что Джейми нес меня на руках, укрепляло их изначальную версию — он и ему подобные обошлись со мной не лучшим образом. И благодаря подобному письму о моем освобождении из рук бандитов, каждый, кому меня передавали — и, в свою очередь, каждый, с кем они общались, — знал об этом. Еще в Париже я хорошо поняла механизм распространения сплетен.
Капрал Роуботам, конечно, слышал все эти разговоры, но продолжал заботиться обо мне без той сомнительной жалости, которую я иногда с удивлением наблюдала на лицах других солдат. Будь у меня привычка читать перед сном молитвы, я бы обязательно упоминала в них его имя.
Я поднялась, отряхнула плащ и направилась к своей палатке. Увидев это, капрал Роуботам тоже поднялся и, осторожно обойдя вокруг костра, сел рядом со своими товарищами, спиной ко входу в мою палатку. Я знала: когда солдаты отправятся спать, он выберет местечко на приличном расстоянии, но в пределах слышимости от моего места отдыха. Он делал так последние три ночи, где бы мы ни ночевали — на постоялом дворе или в поле.
Три дня назад ночью я пыталась бежать. Капитан Мейнуаринг чувствовал, что я путешествую с ним не по своей воле, и не желал усложнять себе жизнь, но он был слишком добросовестным солдатом, чтобы уклоняться от ответственности. Поэтому он приставил ко мне двух стражей, которые весь день не спускали с меня глаз и скакали по бокам рядом со мной.
Ночью стража расслаблялась. Капитан, видимо, считал, что я не побегу в смертельный холод, пешком через непроходимые болота. И он был прав: склонности к самоубийству у меня не было.
В ту ночь, о которой идет речь, мы прошли маленькую деревушку и через два часа остановились на ночевку. Я была уверена, что даже пешком я смогу до рассвета вернуться в деревню. В деревне была небольшая винокурня, откуда повозки, нагруженные бочками, отправлялись по окрестным городам. Увидев двор винокурни, уставленный бочками, я подумала, что мне удастся спрятаться между ними и потом уехать с первой повозкой.
Когда лагерь затих и солдаты вокруг костра захрапели, завернувшись в свои одеяла, я вылезла из-под своего собственного одеяла, разложенного у опушки ивовой рощицы, и пошла вперед, осторожно отводя ветки.
Благополучно миновав рощу, я услышала за собой шорох, который приняла за порыв ветра, но тут тяжелая рука опустилась мне на плечо.
— Не кричи. Ты ж не хочешь, чтоб капитан узнал, что ты сбежала.
Я не закричала только потому, что у меня пропал голос. Солдат, высоченный детина, по прозвищу Лохматый — из-за копны желтых кудрей, которые он никак не мог причесать, улыбнулся мне, я не очень уверенно улыбнулась ему в ответ.
Его глаза скользнули к моей груди. Он вздохнул, посмотрел мне в лицо и сделал шаг вперед. Я сделала три шага назад.
— Это ж пустяк, дорогуша, а? — сказал он, лениво улыбаясь. — Подумаешь, после всего-то? И ведь я англичанин. Не какой-нибудь вонючий шотландец.
— Оставь бедную женщину в покое, Лохматый, — раздался голос капрала Роуботама — он неслышно появился из-под сени деревьев. — Она достаточно настрадалась, бедняжка. — Он говорил очень мягко, но Лохматый яростно взглянул на него, потом прикинул что-то в уме, повернулся и исчез под ветвями ивы.
Капрал подождал, пока я подниму свой упавший плащ, и, ни слова не говоря, повел меня обратно в лагерь. Там он подхватил свое одеяло, жестом велел мне ложиться и уселся примерно в шести футах от меня, накинув себе на плечи одеяло на манер индейцев. Ночью я несколько раз просыпалась и видела — он все так же сидит там, устремив взгляд на костер.
В Тавистоке действительно был постоялый двор. Впрочем, насладиться всеми его прелестями я не успела. Мы прибыли в деревню в полдень, и капитан Мейнуаринг тут же отправился куда-то с кипой накопившихся бумаг. Он вернулся примерно через час и приказал мне взять мой плащ.
— Зачем? — удивилась я. — Куда мы направляемся?
Он равнодушно взглянул на меня и сказал:
— В имение Белхерст.
— Прекрасно, — сказала я. Это сулило что-то более интересное, чем мое теперешнее окружение: солдаты, играющие на полу в кости, блохастая дворняжка у очага и сильный запах хмеля.
Дом, презирая естественные красоты природы, открывающиеся по сторонам, был развернут тыльной стороной к простирающимся лугам, а фасадом к застывшей громаде скал.
Подъездная дорожка была прямая, короткая, заросшая травой, в отличие от закругленных и тщательно ухоженных дорожек французских имений. Но у ворот стояли два каменных столба с геральдическими знаками. Проезжая мимо, я взглянула на них, пытаясь вспомнить, где я их видела раньше. Кошка, изготовившаяся к прыжку — а может быть, леопард? — с цветком лилии в лапе. Знакомая эмблема, но чья?
Высокая трава у ворот колыхнулась, и я уловила быстрый взгляд выцветших голубых глаз в ворохе тряпья, скользнувшем в тень, подальше от лошадиных копыт. Что-то в этом побирушке в лохмотьях показалось мне смутно знакомым. Возможно, всего-навсего галлюцинация, готовность уцепиться за что угодно, лишь бы забыть об английских солдатах.
Конвой, не сходя с лошадей, остался во дворе у ворот, а я вместе с капитаном Мейнуарингом поднялась по ступеням. Он несколько раз стукнул молоточком в дверь, и я с интересом стала ждать, что откроется мне за дверью.
— Миссис Бошан? — Дворецкий, если это был он, смотрел на меня, готовый к самому худшему. И он, без сомнения, был прав.
— Да, — ответила я. — А чей это дом?
Задавая вопрос, я подняла глаза и заглянула в полутемную прихожую. На меня смотрело большеглазое испуганное девичье лицо.
Мэри Хоукинс.
Как только девушка открыла рот, я тут же открыла свой. И завопила изо всех сил. Дворецкий, застигнутый врасплох, сделал шаг назад, споткнулся о небольшой диванчик и упал как подкошенный.
До меня долетели удивленные возгласы солдат, затем я услышала звук их шагов по ступенькам.
Тогда я подхватила свои юбки и завизжала еще громче:
— Мышь! Мышь!
Зараженная моей истерией, Мэри тоже завизжала, вылетела на середину и вцепилась в меня, так как я бросилась к ней навстречу. Я затащила ее в угол и, схватив за плечи, прошептала:
— Никому не говори, кто я. Никому! От этого зависит моя жизнь!
Я подумала, что слова мои звучат несколько мелодраматично, но потом мне пришло в голову, что я сказала чистую правду. Замужество за Рыжим Джейми Фрэзером было равносильно смертному приговору.
Мэри успела только в удивлении кивнуть, как дверь в дальнем конце комнаты распахнулась, и вошел мужчина.
— Что это за шум, Мэри? — требовательно спросил он. Полный самоуверенный человек с твердым подбородком и решительным ртом, в котором угадывалась привычка властвовать и умение настоять на своем.
— Н-ничего, папа, — пробормотала Мэри, заикаясь от волнения. — Только м-мышь.
Баронет закрыл глаза и, сдерживая раздражение, глубоко вздохнул. Несколько успокоившись, он открыл глаза и уставился на свою дочь.
— Повтори снова, дитя, — приказал он. — Но четко. Я не понимаю, что ты мямлишь. Вдохни поглубже и успокойся. Ну, давай.
Мэри подчинилась и вдохнула так, что на груди натянулись шнурки корсажа. Пальцы теребили парчовую юбку.
— Это б-была мышь, папа. Мистрис Фрэ… эта леди испугалась мыши.
Посчитав объяснение вполне удовлетворительным, барон шагнул вперед и осмотрел меня с большим интересом.
— Вот как? И кто же вы будете, мадам?
Капитан Мейнуаринг, вошедший в комнату после безуспешных поисков мифической мыши, взял меня за локоть и представил барону, передав ему послание полковника Маклиша.
— Гм… Итак, вашим хозяином, хотя и временным, будет теперь его светлость. — Барон протянул письмо почтительно ожидающему дворецкому и принял от него шляпу, которую тот взял с ближайшей подставки для шляп.
— Сожалею, что наше знакомство было столь коротким, мистрис Бошан. Мне пора идти. — Он посмотрел через плечо на короткую лестницу, которая вела из зала. Дворецкий, полностью восстановивший свое достоинство, уже поднимался по лестнице, держа перед собой на серебряном подносе заляпанное помятое письмо. — Вижу, Уэлман отправился доложить его светлости о вашем прибытии. Мне пора, я пропущу почтовую карету. Adieu, мистрис Бошан.
Он повернулся к Мэри, прислонившейся к обшитой панелями стене.
— До свиданья, доченька. Постарайся… ну ладно. — Уголки его рта приподнялись, по-видимому, это должно было обозначать отцовскую улыбку. — До свиданья, Мэри.
— До свидания, папа, — пробормотала она, не поднимая глаз.
Я переводила взгляд с одного на другого. Что, скажите на милость, делала здесь Мэри Хоукинс? Похоже, она гостила в этом доме. Скорее всего хозяин дома имеет какое-то отношение к ее семье.
— Мистрис Бошан? — Коротконогий толстый слуга кланялся рядом. — Его светлость хотят вас видеть, мадам.
Я повернулась, готовая следовать за слугой, Мэри вцепилась мне в рукав.
— Но-но… — начала она. Я была так взвинчена, что засомневалась, смогу ли терпеливо ее выслушать, потому улыбнулась и потрепала Мэри по руке.
— Да, да, не волнуйся, все будет в порядке.
— Н-но это мой…
Слуга поклонился и бросился открывать дверь в конце коридора. Свет упал на богатую парчу и полированное дерево. На спинке одного кресла у стены я заметила вышивку — точные изображения того щита, что я видела у входа.
Изготовившись к прыжку, леопард держит в лапах букет лилий, а может, это крокусы? Тревожный звоночек прозвенел у меня в голове, когда тот, кто сидел в кресле, встал. Он повернулся, его тень упала на полированный косяк двери.
Голос слуги и последние слова Мэри, когда ей удалось наконец произнести их, прозвучали одновременно.
— …мой к-крестный, — сказала она.
— Его высочество герцог Сандрингемский, — произнес слуга.
— Мистрис… Бошан? — изумленно спросил герцог.
— Да, — слабым голосом ответила я. — Что-то вроде этого.
Дверь гостиной закрылась, и я осталась наедине с его светлостью. Последнее, что я увидела, Мэри, неподвижно стоящая в прихожей, ее глаза как два блюдца, беззвучно, словно золотая рыбка, она открывает и закрывает рот.
Огромные китайские вазы на столиках рядом с окнами. Кокетливая бронзовая Венера на камине в компании инкрустированных золотом ваз и серебряные с позолотой канделябры с ярко горящими в них восковыми свечами. Большую часть пола покрывал ковер, керманшахский, как я поняла, в углу стоял спинет; то небольшое пространство, которое еще оставалось свободным, было занято мебелью, покрытой цветной мозаикой, и несколькими случайными статуями.
— Тут у вас чудесно, — любезно сказала я герцогу. Он стоял перед камином, сложив руки ниже своей коротенькой куртки, и наблюдал за мной с выражением скрытого любопытства на широком румяном лице.
— Спасибо, — сказал он писклявым тенором, который так странно не вязался с его круглым телом и могучей грудной клеткой. — Ваше присутствие украшает это место. — Любопытство взяло верх над осторожностью, и он улыбнулся добродушной, обезоруживающей улыбкой. — Почему «Бошан»? — спросил он. — Это случайно не настоящее ваше имя?
— Моя девичья фамилия, — выпалила я, и это была абсолютная правда.
Его широкие светлые брови поползли вверх.
— Вы — француженка?
— Нет, англичанка. Но я ведь не могу назваться Фрэзер, разве не так?
— Понятно. — Все еще удивленно глядя на меня, он кивнул на маленькую обтянутую парчой скамеечку, изукрашенную резьбой и удивительно изящную, настоящая музейная вещь, как и все в этой комнате. Я как можно грациознее подобрала на одну сторону юбку и, делая вид, что не замечаю пятен грязи и конских волос, опустилась на золотистый шелк.
Герцог все еще медленно расхаживал перед камином с легкой улыбкой на лице.
Я боролась с приятной теплотой, которая окутывала мои ноющие ноги, угрожая увлечь меня в бездну усталости, которая открылась передо мной. Совсем не время разочаровывать моего стражника.
— Кто же вы? — неожиданно спросил герцог. — Английская заложница, пламенная якобитка или французский агент?
Я потерла двумя пальцами между глазами — там начала пульсировать боль. Правильнее всего было бы сказать: «Ни то, ни другое, ни третье», — но я боялась, что это заведет меня слишком далеко.
— Гостеприимство этого дома несколько уступает его обстановке, — сказала я как можно высокомернее, что при данных обстоятельствах было нелегко. Но опыт светской жизни, приобретенный за время общения с Луизой, не пропал даром.
Герцог рассмеялся высоким младенческим смехом, похожим на писк летучей мыши, который мне довелось как-то услышать.
— Извините, мадам. Вы совершенно правы — я должен был предложить вам что-нибудь для подкрепления сил, прежде чем позволить себе задавать вам вопросы. Досадная невнимательность с моей стороны.
Он пробормотал что-то лакею, который появился на его звонок, и спокойно остался ждать перед камином, пока принесут поднос. Я сидела молча, оглядывая комнату и время от времени бросая взгляды на хозяина. Ни ему, ни мне пустая светская беседа была не нужна. Несмотря на его внешнее радушие, это было всего лишь вооруженное перемирие, и мы оба это понимали.
Мне же хотелось знать только одно — почему я здесь оказалась. Я нисколько не удивлялась тому, что людей интересовало, кто я такая, черт возьми, теперь настала моя очередь удивляться: откуда вдруг появился герцог? Или откуда, по его мнению, появилась я? Он знал меня и раньше как жену владельца Лаллиброха. И вот я возникла на пороге его дома как английская заложница по имени Бошан, недавно освобожденная из рук шотландских якобитов. Достаточно, чтобы пробудить любопытство в ком угодно. Но его отношение ко мне определялось отнюдь не простым любопытством.
Принесли чай с пирожными и ячменными лепешками. Герцог взял свою чашку и движением брови указал на мою, мы пили чай по-прежнему в молчании. Откуда-то с другой половины дома доносились приглушенные удары, похожие на перестук молотков. Нежное позвякива-ние чашки герцога о блюдце возвестило о возобновлении военных действий.
— Ну а теперь, — сказал он со всей твердостью, на какую способен человек с голосом Мики Мауса, — позвольте мне начать, мистрис Фрэзер, могу я вас так называть? Спасибо. Давайте начнем с того, что я уже знаю о вас довольно много. И намерен узнать больше. В ваших интересах отвечать на все мои вопросы честно и без промедления. Должен сказать, мистрис Фрэзер, вас на удивление трудно убить, — он слегка наклонился ко мне, на его губах играла все та же легкая улыбка, — но я чувствую, что при определенной решимости с таким положением дела может быть покончено.
Я молча посмотрела на него, но ничего не сказала, и вовсе не из-за врожденной смелости — просто я потеряла дар речи. Затем, припомнив еще раз уроки Луизы, вопросительно подняла брови, отпила глоток чаю и изящным жестом промокнула губы салфеткой с монограммой.
— Вы сочтете меня глупой, ваша светлость, — вежливо сказала я, — но я не имею ни малейшего понятия, с чем вы говорите.
— В самом деле, дорогая?
Маленькие веселые глазки в упор смотрели на меня. Он взял с подноса позолоченный колокольчик и позвонил.
Должно быть, этот человек ждал в соседней комнате, потому что дверь открылась немедленно.
— Ваша светлость?
Человек говорил по-английски, но с явным французским акцентом. Высокий худой мужчина в темном костюме и куртке из хорошего полотна — такие обычно носит старшая прислуга — приблизился к герцогу и низко поклонился. И внешность у него была французская: удлиненное бледное лицо с тонкими, крепко сжатыми губами и ушами, торчащими с обеих сторон головы, словно маленькие крылья с ярко-красными концами. Увидев меня, он невольно сделал шаг назад, его худое лицо побледнело еще больше.
Сандрингем, наблюдавший за этой сценой с некоторым раздражением, перевел взгляд на меня.
— Узнаете его? — спросил он.
Я начала было отрицательно качать головой, когда правая рука мужчины неожиданно дернулась, и он, стараясь действовать как можно незаметнее, сложил средние пальцы так, что безымянный и указательный пальцы оттопырились, образовав что-то вроде рожек, направленных в мою сторону. И тут-то я узнала его, а через мгновение убедилась, что это действительно он — между большим и указательным пальцами я увидела маленький красивый знак.
У меня не оставалось ни малейших сомнений — это был тот человек в заляпанной рубашке, который напал на меня и Мэри в Париже. И, совершенно очевидно, он состоял в услужении герцога.
— Ты — кровавый ублюдок! — Я вскочила на ноги, перевернув чайный столик, схватила первое, что мне подвернулось под руку — резную алебастровую табакерку, и запустила ею в этого типа. Он повернулся и бросился бежать, тяжелая табакерка просвистела в дюйме от его головы, ударилась о дверь и разлетелась вдребезги.
Я бросилась за ним, но дверь передо мной захлопнулась, и я остановилась, тяжело дыша. Упершись руками в бедра, я свирепо взглянула на Сандрингема.
— Кто он? — требовательно спросила я.
— Мой камердинер по имени Альберт Дантон, — спокойно ответил герцог. — Хороший парень во всех отношениях, но излишне возбудим. Как большинство этих французов. И невероятно суеверен. — Он неодобрительно покосился на дверь. — Проклятые паписты, со всеми этими святыми, куреньями и все прочее. Надо же верить в эти штучки.
Мое дыхание медленно выравнивалось, хотя сердце все еще гулко стучало о корсет из китового уса. Я с трудом переводила дыхание.
— Этот ваш мерзкий, отвратительный, жестокий… извращенец!
Герцогу, казалось, наскучило все это. Он небрежно кивнул:
— Да, да, моя дорогая. Я уверен, что все это так. И даже более того. К тому же он невезуч, по крайней мере тогда ему не повезло.
— Не повезло? Это вы так называете?
Нетвердой походкой я подошла к кушетке и села. Руки у меня дрожали, я сжала их и спрятала в складках юбки.
— Не повезло по нескольким причинам, моя дорогая леди. Вот послушайте. — Он, как всегда, изящным жестом развел руки. — Я послал Дантона избавиться от вас. Он и его приятели решили сначала немного позабавиться; все шло как по маслу, но, приступив к делу, они внимательно в вас вгляделись и непонятно почему решили, что вы в некотором роде ведьма, и тут же, забыв про все, убежали. Успев, однако, совратить мою крестницу, которая случайно там оказалась, что лишило ее шанса на блестящую партию, которую я с таким трудом для нее устроил. Представляете, какова ирония судьбы!
Потрясенная услышанным, я поначалу просто не знала, что ответить. Хотя в его речи было одно поразительное утверждение.
— Что вы имели в виду, говоря «избавиться от вас»? — возмущенно спросила я. — Вы действительно поручили убить меня? — Комната покачнулась и поплыла перед глазами; пытаясь прийти в себя, я отпила большой глоток чаю — единственное средство, которое было у меня под рукой. Оно оказалось не очень эффективным.
— Ну да, — чуть ли не ласково произнес Сандрингем, — это то, что я пытался сделать. Скажите, дорогая, не принести ли вам рюмочку шерри?
Я взглянула на него и на мгновение задумалась. Только что утверждать, что распорядился убить меня, и тут же предлагать мне рюмочку шерри из своих рук? Он что же, думает, что я приму ее?
— Бренди, — сказала я. — И побольше.
Он хихикнул своим писклявым голосом и направился к буфету, бросив через плечо:
— Капитан Рэндолл сказал, что вы очень занимательная женщина. Понимаете, из уст капитана это настоящий панегирик. Обычно он не благоволит к женщинам, хотя они вьются вокруг него. Из-за его внешности, я полагаю, но отнюдь не из-за его манер.
— Значит, Джек Рэндолл действительно работает на вас, — сказала я, беря у него из рук стакан. Я следила, как он наполнял два стакана, и не сомневалась, что в обоих не было ничего, кроме бренди. Я взяла больший стакан и сделала глоток, в котором так нуждалась.
Герцог последовал моему примеру и заморгал глазами, ощутив действие этой пикантной жидкости.
— Конечно, — ответил он. — Зачастую наилучший инструмент является и самым опасным. Но разве по этой причине кто-нибудь откажется его использовать? Просто надо принять меры предосторожности.
— Опасным? А что, собственно, вы знаете о Рэндолле? — полюбопытствовала я.
Герцог захихикал:
— О, практически все, что мне нужно, моя дорогая. Вероятно, намного больше, чем вы. Вы ведь понимаете, нельзя удержать власть над таким человеком, не имея под рукой особых средств, чтобы контролировать его. Деньги — хорошая узда, но слабые поводья.
— То ли дело шантаж, — сухо произнесла я.
Он откинулся назад, сложив руки на выпирающем животе, и с вежливым интересом уставился на меня.
— Я полагаю, вы думаете, что шантаж имеет две стороны? — Он покачал головой, уронив несколько крупинок нюхательного табака на шелковую жилетку. — Нет, моя дорогая. Наше положение, его и мое, существенно различаются. Поскольку слухи о такого рода вещах не влияют на отношение ко мне определенных кругов нашего общества, этот вопрос не является для меня особенно важным. Что же касается нашего славного капитана… ну, в армии бытуют весьма суровые взгляды на склонности такого рода. Наказанием часто является смерть. Нет, нет, тут трудно сравнивать. — Он склонил голову набок, насколько ему позволили многочисленные подбородки. — Нет, Джека Рэндолла привязывает ко мне не обещание богатства и не угроза разоблачения, — сказал он. Его маленькие водянистые глазки блеснули в темных глазницах. — Он служит мне, потому что я могу дать ему то, чего он желает.
Я посмотрела на его тучную фигуру с нескрываемым отвращением, что заставило его светлость затрястись от смеха.
— Нет, нет, не это, — произнес он. — У капитана более утонченные вкусы. Не то что у меня.
— Тогда что же?
— Наказание, — мягко сказал он. — Вы ведь знаете об этом, не так ли? По крайней мере, ваш муж знает.
Я почувствовала себя запачкавшейся только потому, что находилась с ним рядом, и поднялась, чтобы уйти. На полу лежали осколки алебастровой табакерки, я небрежно поддела ногой один осколок, так что он рикошетом отскочил от стены и закатился под диванчик, напомнив мне о Дантоне.
Я не была уверена, что мне хочется обсуждать с ним мое несостоявшееся убийство, но в настоящее время это было предпочтительнее иных тем.
— За что вы хотели меня убить? — резко спросила я, повернувшись к нему лицом. Я быстро осмотрела коллекцию на инкрустированном цветной мозаикой столике, выискивая подходящее оружие для защиты, если он все же решит выполнить свое намерение.
Но, кажется, это было излишне. Он с трудом наклонился, подобрал чудом не разбившийся чайник и поставил его на чайный столик.
— Тогда это казалось целесообразным, — спокойно произнес он. — Я узнал, что вы и ваш муж собирались заняться делом, в котором был заинтересован и я. Вначале я хотел убрать вашего мужа, но это показалось мне слишком опасным из-за его тесных связей с двумя знатными фамилиями Шотландии.
— Собирались убрать моего мужа? — И тут у меня в мозгу что-то сверкнуло. — Так это вы послали матросов, которые напали на Джейми в Париже?
Герцог невозмутимо кивнул:
— Мне казалось, это самый простой метод, правда, немного грубоватый. Но потом в Париже появился Дугал Макензи, и я поинтересовался, действительно ли ваш муж работает на Стюарта. И тут я засомневался, где лежат его интересы.
Что касается меня, то сейчас я размышляла над тем, где лежат интересы самого герцога. Его странная речь звучала так, словно бы он был тайным сторонником якобитов, а если так, он мастерски скрывал свои секреты.
— И потом, — продолжал он, осторожно кладя на место крышечку от чайника, — ваша все растущая дружба с Людовиком Французским. Если бы даже ваш муж потерпел неудачу в деле с банкирами, Людовик все равно смог бы снабдить Карла Стюарта всем необходимым — при условии, что вы не будете совать свой хорошенький носик в это дело.
Герцог, нахмурившись, посмотрел на ячменную лепешку, которую держал в руке, снял с нее пару ниточек, затем, отказавшись от мысли съесть ее, бросил на стол.
— Когда мне стало ясно, что происходит на самом деле, я попытался убедить вашего мужа вернуться в Шотландию, пообещав ему полное прощение. Это недешево мне обошлось, — задумчиво произнес он. — Но и это оказалось напрасным. Затем я воззвал к совершенно явной, и очень трогательной, привязанности к вам вашего мужа, — сказал он с благожелательной улыбкой, которая была мне особенно неприятна. — Я предполагал, что ваша трагическая кончина отвлечет его от тех дел, которыми он занимался, не вызвав при этом того интереса, который бы вызвало его убийство.
Неожиданно о чем-то подумав, я повернулась и посмотрела на клавикорды, стоявшие в углу комнаты. Пюпитр украшали несколько нотных страниц, на которых красивым четким цочерком было написано: «Пятьдесят тысяч фунтов в случае, если его высочество вступит в Шотландию». Подписано: «С». С — это, конечно, Сандрингем. Герцог рассмеялся, не скрывая удовольствия:
— Очень умно с вашей стороны, моя дорогая. Должно быть, это были вы. Я слышал, у вашего мужа, к сожалению, никаких способностей к музыке.
— Да, никаких, — повторила я, отворачиваясь от пианино.
На моем конце стола не было ничего подходящего — ни ножа для открывания писем, ни еще какого-нибудь тупого предмета, поэтому я быстро схватила вазу с цветами и спрятала в них лицо. Я закрыла глаза, чувствуя прикосновение холодных лепестков к моим неожиданно вспыхнувшим щекам. Я не осмеливалась поднять глаза, боясь, что мое открытое лицо выдаст меня.
За плечами герцога я увидела круглый обтянутый кожей предмет, по форме напоминающий тыкву, в обрамлении зеленых бархатных портьер похожий на один из экзотических предметов, которых так много у герцога. Я открыла глаза, осторожно выглянула между лепестками, и широкий беззубый рот растянулся в ухмылке.
Я испытывала одновременно и ужас и облегчение. Значит, я тогда не ошиблась: нищий у ворот был Хью Мунро, старый товарищ Джейми со времен изгнания. Когда-то школьный учитель, он был схвачен на море турками, до неузнаваемости обезображен пытками и теперь вынужден был перебиваться нищенством и браконьерством — прибавив к обеим этим профессиям еще и успешную шпионскую деятельность. Я слышала, что он был агентом шотландской армии, но не думала, что он может оказаться так далеко на юге.
Сколько он сидел там, пристроившись, как птица, на ветке плюща на уровне второго этажа? Я не осмеливалась подать ему хоть какой-нибудь знак. Единственное, что я могла сделать, это с безразличным видом уставиться в пространство как раз выше плеча герцога.
Герцог с интересом рассматривал меня.
— В самом деле? И конечно, не Герстман? Мне не следовало думать, что у него такой изобретательный ум.
— Так вы считаете, что это я? Польщена, — сказала я, сердито уткнув нос в пионы.
Фигура, маячившая за окном, освободила одну руку, оставшись висеть на другой. Лишенный сарацинами языка, он пользовался вместо него пальцами. Уставившись на меня, он осторожно указал пальцем сначала на меня, затем на себя, потом указал в сторону. При этом широкая ладонь и первые два пальца превратились в пару бегущих ног, устремившихся на восток. После этого он коротко кивнул, в приветственном салюте сжал пальцы в кулак и исчез. Я расслабилась, слегка дрожа от волнения, и с облегчением вздохнула.
— Значит, вы якобит, не так ли? — спросила я.
— Необязательно, — добродушно ответил герцог. — Вопрос в том, моя дорогая, кто вы. — Совершенно бессознательно он снял парик и почесал лысую голову, прежде чем снова его надеть. — Когда вы были в Париже, то пытались воспрепятствовать попыткам восстановить на троне короля Джеймса. Потерпев неудачу, вы и ваш муж стали ярыми сторонниками его высочества. Почему? — В маленьких голубых глазках не было ничего, кроме легкого любопытства, но убить-то меня пытались не из-за этого легкого любопытства.
Сейчас, узнав, кем был мой хозяин, я изо всех сил старалась вспомнить, что Фрэнк и его преподобие мистер Уэйкфилд говорили о нем. Был ли он якобитом? Насколько я могла вспомнить из истории — относительно Фрэнка и его преподобия Уэйкфилда, — точных данных об этом не было. Не было их и у меня.
— Не думаю, что я вам скажу, — медленно произнесла я.
Одна светлая бровь удивленно приподнялась, герцог вытащил из кармана маленькую покрытую эмалью коробочку, открыл ее и взял оттуда щепотку табака.
— А вы уверены, что это разумно, моя дорогая? Вы ведь понимаете, Дантон еще рядом.
— Дантон и пальцем-то до меня не дотронется, — резко сказала я. — И вы тоже. По той же самой причине, — быстро добавила я, видя, что он открыл рот. — Если вам так хочется знать, на чьей я стороне, вы не убьете меня, пока не узнаете об этом, не так ли?
Герцог втянул в себя понюшку табаку и тяжело закашлялся, барабаня по расшитой на груди жилетке. Я выпрямилась и холодно уставилась на кончик своего носа, пока он чихал и откашливался.
— Вы пытаетесь запугать меня, рассказывая все эти вещи, но ничего у вас не выйдет, — сказала я с большей уверенностью, чем испытывала ее на самом деле.
Сандрингем осторожно приложил платок к слезящимся глазам, глубоко вздохнул и, уставившись на меня, выпустил воздух сквозь полные поджатые губы.
— Ну что ж, очень хорошо, — совершенно спокойно сказал он. — Думаю, мои люди уже подготовили вашу комнату. Я позвоню служанке, чтобы она проводила вас.
Должно быть, у меня был довольно тупой вид, потому что, с трудом поднимаясь с кресла, он насмешливо улыбнулся.
— Кстати сказать, это не имеет значения, — заметил он. — Кто бы вы ни были и какой бы информацией ни владели, у вас есть одно ценное качество.
— Какое же? — требовательно спросила я.
Он помолчал, положив руку на звонок, и улыбнулся.
— Вы — жена Рыжего Джейми, и он очень любит вас, моя дорогая, не правда ли? — мягко сказал он.
Из тех тюрем, где я побывала, это была не самая худшая. Комната размером приблизительно тридцать футов в длину и ширину была обставлена с роскошью, уступающей разве что гостиной внизу. На небольшом возвышении стояла кровать под балдахином из дамасского шелка с перьями страуса по углам, перед огромным камином удобно расставлены обитые парчой кресла того же цвета.
Служанка, сопровождавшая меня, принесла таз с кувшином и поспешила разжечь заранее сложенные в камине дрова. Лакей поставил накрытый поднос на столик около двери и замер — должно быть, на случай, если мне придет в голову броситься вниз, в холл. Что не принесло бы никакой пользы, мрачно подумала я, после первого же поворота я бы не знала, куда идти, — этот проклятый дом был огромный, как Букингемский дворец.
— Я уверена, его светлость надеется, что вам будет удобно, мадам, — сказала служанка, делая изящный реверанс.
— Бьюсь об заклад, что так оно и есть, — не очень вежливо откликнулась я.
Она вышла. Я услышала тяжелый мрачный звук захлопнувшейся двери и скрежет большого ключа — и чувстве полной отчужденности от всего мира обрушилось на меня.
Дрожа от холода, стоявшего в этой большой комнате, я обхватила себя за локти, подошла к огню и опустилась в одно из кресел.
Первым моим побуждением было — уж не позволить ли себе, воспользовавшись уединенностью этого приятного местечка, небольшую истерику? С другой стороны, я опасалась, что если позволю сейчас разыграться своим чувствам, то дальше уже не смогу держать их в узде. Я крепко закрыла глаза и сидела так, следя, как огненные блики танцуют перед моим внутренним взором, и это меня успокаивало. В конце концов, в настоящий момент я в безопасности, а Хью Мунро находится на пути к Джейми. Даже если он за последнюю неделю моего путешествия потерял мой след, Хью направит его в нужную сторону. Он знал здесь каждого батрака и каждого жестянщика, каждый дом и каждую усадьбу. Сообщение от немого человека выльется в поток новостей и сплетен и распространится с такой же скоростью, с какой гонимые ветром облака проплывают над горными вершинами. Если он благополучно спустился из своего гнезда на плюще и, незамеченный, миновал стражу.
— Не глупи, — громко сказала я. — Этот человек — профессиональный браконьер. Так оно и будет. — Эхо моих слов, отлетев от белого, богато изукрашенного потолка, несколько успокоило меня. — А если так, — твердо продолжала я, разговаривая сама с собой, — потом придет Джейми.
Вот именно, неожиданно подумала я. И когда он придет, люди Сандрингема будут его поджидать. «Вы жена Рыжего Джейми», — сказал герцог. Мое ценное качество. Я была приманкой.
— Я — приманка! — воскликнула я, выпрямляясь в своем кресле. Острое возмущение вызвало небольшой, но благодатный сейчас прилив ярости, перед которым отступили все страхи. Я раздувала пламя гнева, вышагивая по комнате и придумывая, как назову герцога при следующей встрече.
Отбросив тяжелые бархатные занавеси на окнах, я убедилась, что герцог остался верен себе. Окно было забрано толстыми деревянными прутьями, расположенными так близко друг к другу, что я с трудом могла бы просунуть между ними руку. Правда, видеть я могла.
Наступила ночь, и тени под деревьями парка стали черными, как чернила. Откуда-то с той стороны раздался крик, в ответ послышались крики у конюшни, и внезапно там появились две или три фигуры с зажженными факелами.
Маленькие, темные фигуры побежали к лесу, пламя их сосновых факелов летело за ними, отсвечивая на холодном, влажном ветру оранжевым светом. Когда они добежали до парка, я заметила клубок человеческих тел, барахтающихся на траве перед домом. Земля была влажной, и от дерущихся тел на вымершей по-зимнему лужайке оставались глубокие вмятины.
Я встала на цыпочки, ухватилась за прутья и прижалась к ним головой, стараясь получше рассмотреть происходящее.
Дневной свет окончательно погас, и я смутно могла различить внизу только мелькание чьих-то конечностей.
— Это не может быть Джейми, — говорила я себе, стараясь проглотить застрявший в горле комок, в который превратилось теперь и мое сердце. Не так быстро, не сейчас. И не один. Конечно, он придет не один. Потому что теперь я ясно видела: бьют одного человека — вот он стоит на коленях, превратившись в сгорбленную тень под ударами герцогских лесников и конюшенных.
Затем сгорбленная фигура распростерлась на земле, крики смолкли, человека ударили еще несколько раз, и маленькая банда слуг отступила назад. Они о чем-то коротко поговорили — я не слышала о чем, — двое наклонились и подхватили упавшего под руки. Направляясь к задней части дома, они прошли мимо моего окна на втором этаже, свет факела выхватил волочившиеся по земле ноги в сандалиях и что-то похожее на грязный серый халат. Не Джейми.
Один из конюхов бежал рядом, торжествующе размахивая толстым кожаным кошельком на ремне. Я была слишком высоко, чтобы слышать звон металлических украшений на ремешке, но они мелькнули в свете факела, и силы покинули меня, остались лишь ужас и отчаяние. Монеты и тровиды, небольшие металлические предметы. И маленькие свинцовые печатки — разрешение на право собирать милостыню в данном округе. У Хью Мунро их было четыре — в знак особого отличия, как пострадавшего от рук турок. Не Джейми, а Хью.
Я вся дрожала, ноги едва держали меня, но все же я подбежала к двери и изо всех сил забарабанила в нее.
— Выпустите меня! — кричала я. — Мне нужно видеть герцога! Я требую, выпустите меня!
На все мои крики и вопли никто не отозвался, и я снова бросилась к окну. Сцена внизу казалась удивительно мирной — мальчик стоял с факелом в руке и светил садовнику, который, опустившись на колени у края газона, разравнивал дерн, поврежденный во время борьбы.
— Эй! — заорала я.
Разбить защищенное толстыми прутьями окно этого каземата было невозможно. Я понеслась в другой конец комнаты, схватила тяжелый серебряный подсвечник, бросилась назад и ударила по оконному стеклу, потом еще и еще раз, не обращая внимания на разлетающиеся осколки.
— Помогите! Эй, кто-нибудь там, внизу! Передайте герцогу, что я хочу его видеть! Помогите! — Мне показалось, что одна из фигур внизу подняла голову и взглянула на меня, но никто не сделал ни одного движения в сторону дома, как ни в чем не бывало продолжая свою работу, будто бы просто крик ночной птицы потревожил темноту.
Я бегала от окна к двери и обратно к окну, кричала, умоляла и угрожала, пока не охрипла, стучала в дверь, пока мои кулаки не покраснели, но никто не пришел. Должно быть, я была одна в этом огромном доме. В коридоре стояла такая же глубокая могильная тишина, как и на улице. Все мои страхи снова ожили, я опустилась у двери на колени и безутешно зарыдала.
Я очнулась, замерзшая, окоченевшая, с ужасной головной болью, от того, что что-то широкое и твердое толкало меня по полу. Тяжелая дверь, приоткрываясь, била меня по бедру.
— Ox! — Я неуклюже повернулась и стала на четвереньки, волосы свешивались мне на лицо.
— Клэр! Успокойся, дорогая, п-пожалуйста! Дорогая, тебе больно? — Шурша накрахмаленным батистом, Мэри опустилась на колени рядом со мной. Я увидела, как дверь за ней закрылась, и услышала щелчок поворачиваемого в замке ключа.
— Да, то есть нет. Со мной все в порядке, — еще не очнувшись окончательно, откликнулась я. — Но вот Хью… — Я закрыла рот и тряхнула головой, чтобы она прояснилась. — А ты что здесь делаешь, черт побери?
— Я п-подкупила экономку, чтобы она м-меня впустила, — прошептала Мэри. — Может, нам лучше говорить потише?
— Это не имеет значения, — произнесла я обычным тоном. — Дверь такая толстая, через нее не услышишь даже крики болельщиков на футбольном матче.
— Крики — чего?
— Не важно. — Мой разум стал проясняться, хотя глаза у меня заплыли, а в голове стучали молоточки. Я с трудом поднялась на ноги, дотянулась до таза и сполоснула лицо холодной водой.
— Ты подкупила экономку? — спросила я, вытирая лицо полотенцем. — Но мы все же заперты. Я слышала, как поворачивался ключ.
В серых сумерках, заполнявших комнату, лицо Мэри казалось призрачно-бледным. Пока я лежала на полу, свеча оплыла и погасла, комната освещалась теперь только слабым светом тлеющих в камине угольков. Мэри закусила губу.
— Я сделала все, что могла. Миссис Гибсон слишком боится герцога, чтобы отдать мне ключ. Единственное, на что она решилась, это запереть меня вместе с тобой. До утра. Утром она меня выпустит. Я подумала, может, тебе будет веселее, — робко добавила она.
— О да, конечно, благодарю тебя. Это была замечательная мысль.
Я взяла из ящика новую свечу и подошла к камину, чтобы зажечь ее. Подсвечник был залит воском сгоревшей свечи. Я капнула расплавленным воском на стол и поставила на него новую свечу, ничуть не заботясь о сохранности герцогского имущества.
— Клэр, у тебя… неприятности?
Я прикусила губу, чтобы удержаться от поспешного ответа. В конце концов, ей было только семнадцать, и в политике она разбиралась еще меньше, чем в людях.
— О да. И боюсь, довольно большие. — Мои мозги вновь заработали. Если Мэри и не сможет помочь мне с побегом, то, по крайней мере, расскажет о своем крестном и его домочадцах.
— Ты слышала шум на опушке леса? — спросила я. Мэри отрицательно покачала головой. Она начала дрожать от холода — в такой большой комнате тепло камина рассеивалось, не доходя до возвышения, на котором стояла кровать.
— Нет, но я слышала, одна из поварих говорила экономке, что в парке поймали какого-то бродягу. Ужасно холодно. Не лечь ли нам в постель?
Она уже залезала под одеяло, натягивая на валик для головы конец простыни. Под белой ночной рубашкой обозначилась маленькая круглая грудь.
— Это был не бродяга, — сказала я. — Вернее, бродяга, но также еще и друг. Он направлялся к Джейми, чтобы сообщить ему, что я здесь. А ты не знаешь, что случилось с ним, после того как его схватили?
Мэри повернулась ко мне, ее лицо казалось бледным пятном на фоне украшавших кровать портьер. Даже при этом слабом свете я увидела, какими огромными стали ее темные глаза.
— О, Клэр! Мне так жаль!
— Мне тоже, — нетерпеливо произнесла я. — Но ты хотя бы знаешь, где сейчас этот бродяга? — Если Хью держат где-нибудь поблизости, например в конюшне, Может быть, Мэри удастся освободить его утром? По ее трясущимся губам, неспособным воспроизвести членораздельный звук, я могла бы догадаться, что последует дальше. Но слова, которые ей удалось наконец выговорить, поразили меня как удар кинжала:
— О, они его п-повесили, — сказала она. — Н-на в-воротах п-парка.
Прошло некоторое время, прежде чем я вновь обрела способность видеть окружающее. Печаль, страх, отчаяние, потерянные надежды — все это нахлынуло на меня мощным потоком, едва не поглотив с головой. Я смутно ощущала на своих плечах робкое поглаживание маленькой руки, слышала голос, предлагающий мне то носовой платок, то стакан воды, но продолжала лежать молча, неподвижно, свернувшись в комочек, ожидая, когда стихнет острая боль, сжавшая мой желудок. Наконец паника прошла, боль утихла, и я открыла затуманенные глаза.
— Со мной все в порядке, — сказала я, усаживаясь в кровати и совсем не изящно вытирая нос рукавом. Потом взяла предложенное мне полотенце и осушила слезы. Мэри озабоченно хлопотала вокруг меня, я успокаивающе сжала ее руку:
— Правда. Со мной все в порядке. Я очень рада, что ты здесь.
Внезапная мысль поразила меня, и я уронила полотенце, с любопытством глядя на нее.
— Мне только что пришло в голову: а почему ты здесь? Я имею в виду в этом доме.
Она покраснела, легла и натянула одеяло.
— Ты же знаешь, г-герцог — мой к-крестный.
— Да, я помню. Хотя сомневаюсь, что он просто наслаждается твоим обществом.
Она слегка улыбнулась:
— Д-да… Но он, я имею в виду герцога, думает, что нашел мне другого м-мужа. — Она с трудом произнесла слово «мужа» и покраснела еще больше. — Папа привез меня сюда, чтобы встретиться с ним.
По тому, как она держалась, я поняла: это не та новость, которая требует немедленных поздравлений.
— Ты знаешь этого человека?
Оказалось, только по имени. Мистер Исааксон, импортер из Лондона. Слишком занятой, чтобы ехать в Эдинбург для встречи со своей нареченной, он согласился приехать в Белхерст, где и должна состояться свадьба, если стороны договорятся.
Я подняла с тумбочки отделанный серебром гребень и стала расчесывать волосы. Итак, потерпев неудачу в намерении породниться с французской знатью, герцог решил продать свою крестницу богатому еврею.
— У меня новое приданое, — сказала Мэри, пытаясь улыбнуться. — Сорок три вышитые юбки, две с золотой нитью. — Она внезапно замолчала, крепко сжав губы и уставившись невидящими глазами на обнаженную левую руку. Я положила свою руку на ее.
— Ничего, может быть, он окажется добрым человеком, — постаралась я приободрить ее.
— Этого-то и б-боюсь. — Избегая моего вопросительного взгляда, она опустила голову и обхватила колени руками. — Они не сказали мистеру Исааксону о… П-париже. И мне не велели говорить. — Ее лицо жалобно сморщилось. — Они привели ужасную старуху, чтобы она объяснила мне, как я должна вести себя в первую брачную ночь — притвориться, что все это в первый раз, но… о, Клэр, как я могу? — заплакала она. — И Алекс… Я ничего ему не сказала. Я не могла. Я такая трусиха, даже не попрощалась с ним!
Она бросилась в мои объятия, я гладила ее по спине, и мое собственное горе стало как будто утихать. Наконец она успокоилась, села и согласилась выпить воды.
— И ты собираешься пройти через все это? — спросила я. Она взглянула на меня. Ее ресницы были мокрые и слипшиеся.
— У меня нет выбора, — просто сказала она.
— Но… — начала было я и беспомощно остановилась.
Она была права. Молодая и неопытная, без всяких средств к существованию, без человека, который мог бы поддержать ее, — ей не оставалось ничего, как уступить воле отца и крестного и выйти замуж за неведомого мистера Исааксона из Лондона.
Расстроенные донельзя, мы не притронулись к еде, лежавшей на подносе, и залезли под одеяла, чтобы согреться. Мэри, измученная переживаниями, вскоре уснула, а я, не менее измученная, уснуть не могла и лежала, горюя о Хью, беспокоясь о Джейми и раздумывая о герцоге.
Простыни были холодные, и мои ноги превратились в куски льда. Чтобы не думать о печальных вещах, я решила поразмышлять о Сандрингеме. Какова его роль в этом деле?
По всем признакам этот человек был якобитом. Он, по его собственному признанию, был готов пойти на убийство — или, по крайней мере, заплатить за него — ради того, чтобы обеспечить Карлу поддержку, необходимую для высадки в Шотландии. И музыкальный шифр, безусловно, свидетельствовал о том, что в августе именно герцог склонил Карла поднять паруса, пообещав ему помощь.
Конечно, люди изо всех сил скрывали свои якобитские симпатии, в этом не было ничего удивительного — за измену грозило наказание. А если дело провалится, герцог потеряет больше, чем другие.
Сандрингем не удивил меня, сказавшись горячим сторонником монархии Стюарта. Хотя, судя по его замечаниям, брошенным в адрес Дантона, он не симпатизировал правителю-католику. И все же зачем так долго тянуть с поддержкой Стюарта, когда ясно, как сильно Карл нуждается в деньгах и нуждался всегда — со времени его похода в Шотландию.
У меня было два возможных объяснения: или герцог не был достаточно кредитоспособен, или его поведение объяснялось особыми чертами его характера.
Возможно, он якобит, готовый поддержать неприятного ему короля-католика ради будущих благ, на которые он мог рассчитывать как основной сторонник реставрации монархии Стюарта. Я видела: слова «принципы» не было в его словаре, но он хорошо усвоил понятие «свой интерес» материально. Возможно, он просто выжидает, пока Карл достигнет Англии и шотландская армия предпримет решительную атаку на Лондон, чтобы не выбрасывать деньги на ветер. Любой знающий Карла счел бы такое решение умным — всем известно, было лучше не доверять Стюарту сразу большую сумму.
Не исключено также, что, прежде чем начать вкладывать деньги в Карла, он хотел убедиться, что его дело имеет серьезных сторонников; в конце концов, поддержать восстание — совсем не то, что в одиночку содержать целую армию.
С другой стороны, если это так, то я видела еще один, более зловещий смысл выдвинутых герцогом условий. Ставя условием своей поддержки вступление армии якобитов на английскую землю, он подталкивал Карла к тому, чтобы тот, борясь со всевозрастающей оппозицией своих собственных военачальников, тащил свою недовольную, растрепанную армию дальше на юг, прочь от благодетельных гор, в которых они могли бы найти укрытие. Если герцог рассчитывает получить от Стюартов какую-то выгоду за помощь в их реставрации, то чего он ожидает от ганноверцев за то, что заманит Карла Стюарта в пределы их досягаемости и передаст его и его сторонников в руки английской армии?
История не смогла установить истинные побуждения герцога. Вот странно — ведь рано или поздно они должны были обнаружиться. Конечно, размышляла я, Старый Лис, лорд Ловат, во время якобитского восстания ухитрился играть на обеих площадках — снискал расположение ганноверцев и сохранил милость Стюартов. Время от времени так же поступал и Джейми. Может быть, потому, что было нетрудно прятать свои привязанности в вязкой трясине королевской политики.
Холод сковал мои ноги, хотя я беспрестанно двигала ими, кожа потеряла чувствительность, я терла икры друг о друга, но, очевидно, ноги при трении создают гораздо меньше тепла, чем сухие прутья, — никакого особого тепла я не почувствовала.
Лежа без сна, усталая и окоченевшая, я вдруг услышала рядом с собой слабый ритмичный звук. Я повернула голову, прислушалась, затем приподнялась на локте и недоверчиво уставилась на свою соседку. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, ее нежная кожа порозовела, она стала похожа на расцветший оранжерейный цветок, большой палец ее был засунут в мягкий розовый ротик. Нижняя губа двигалась в такт с сосущим движением.
Я не знала, что делать — смеяться или плакать. В конце концов я не сделала ни того ни другого — осторожно вытащила изо рта палец и положила руку ей на грудь. Задула свечу и придвинулась ближе к Мэри.
То ли этот маленький невинный жест, навеявший давно ушедшие ощущения безопасности и доверия, то ли уютное тепло лежащего рядом тела, или я просто устала от страха и горя, но только ноги мои согрелись, я наконец расслабилась и уснула.
Завернувшись в теплый кокон одеяла, я спала крепким глубоким сном без сновидений. Тем неожиданнее было мое пробуждение, когда я вынырнула вдруг из мягкой, спокойной темноты забвения. Темно — вернее, черно как в трубе, потому что огонь в камине уже погас, — тревожно и неспокойно. Что-то тяжелое неожиданно свалилось, на кровать, сильно ударив меня по руке, — это «что-то», очевидно, пыталось убить Мэри.
Матрац неожиданно соскользал из-под меня — кровать содрогалась от неистовой борьбы, которая шла со мной рядом. Неясные угрозы, приглушенное мычание раздавались где-то совсем рядом, и вдруг чья-то рука — по-видимому, Мэри, подумала я, — с размаха ударила меня прямо в глаз.
Я быстро выбралась из кровати, споткнулась на ступенях возвышения и свалилась на пол. Звуки борьбы надо мной усилились, слышались ужасные сдавленные крики — очевидно, кто-то душил Мэри, а она пыталась кричать.
Затем послышалось негодующее восклицание, произнесенное низким мужским голосом, постель снова заходила ходуном, и крики неожиданно прекратились. Я быстро нашла кремень на столе и зажгла свечу. В ее разгорающемся пламеня я увидела то, что и ожидала увидеть, когда услышала яростное гэльское проклятие, — укрытое одеялом тело Мэри отчаянно билось под распростертым телом моего большого рассерженного мужа, на голове ее была подушка, руки судорожно отбивались от нападавшего.
Занятый тем, чтобы подавить сопротивление Мэри, — он пытался схватить ее руки и одновременно удержать у лица подушку, — Джейми даже не взглянул на загоревшуюся свечу. Подавив приступ истеричного смеха, я поставила свечу, склонилась над кроватью и похлопала его по плечу.
— Джейми, — сказала я.
— Боже!
Он подскочил словно ужаленный, слетел с кровати и тут же оказался на полу с полуобнаженным кинжалом. Потом увидел меня и вздохнул с облегчением, на мгновение закрыв глаза:
— Боже мой, Саксоночка! Никогда больше так не делай, слышишь? Успокойся! — бросил он Мэри, которая наконец выбралась из-под подушки и сидела на кровати, выпучив глаза и всхлипывая. — Я не хотел причинить тебе вреда. Я думал, ты моя жена.
Джейми обошел вокруг кровати, взял меня за плечи и крепко поцеловал, словно хотел убедиться, что наконец-то нашел нужную ему женщину. Да, такую женщину он нашел, я крепко поцеловала его в ответ, наслаждаясь прикосновением колючей бороды и теплым родным запахом — смесь влажного белья и шерсти с примесью крепкого мужского пота.
— Одевайся, — сказал Джейми, отпуская меня. — Проклятый дом полон слуг. Внизу он словно муравьиное гнездо.
— Как ты сюда вошел? — спросила я, оглядываясь в поисках одежды.
— Через дверь, конечно, — нетерпеливо произнес он. — Вот оно. — Он схватил мое платье со спинки стула и бросил мне. И действительно, массивная дверь была открыта, и из замка свисала огромная связка ключей.
— Но как… — начала было я.
— Потом, — коротко бросил он. Джейми заметил, что Мэри вылезла из постели и возилась со своим халатом. — Забирайся снова в постель, девушка, — посоветовал он Мэри. — На полу холодно.
— Я иду с вами, — глухо прозвучало из-под натягиваемой через голову одежды, ее намерения стали совершенно очевидны, когда она наконец просунула голову в ворот и решительно уставилась на нас, лохматая и непреклонная.
— Черта с два, — сказал Джейми, сердито глядя на Мэри. У него на щеке я заметила свежие глубокие царапины. Увидев ее дрожащие губы, он, хоть и с трудом, подавил свой гнев и успокаивающе произнес: — Не волнуйся, девушка. Неприятностей у тебя не будет. Я запру за нами дверь, а утром ты расскажешь все, что произошло. Никто не сможет тебя обвинить.
Не обращая внимания на его слова, Мэри сунула ноги в шлепанцы и бросилась к двери.
— Эй, куда ты? — Джейми устремился за ней, но недостаточно быстро — похожая на олененка, Мэри уже стояла в коридоре.
— Я иду с вами, — яростно повторила она. — Если вы не возьмете меня, я побегу сейчас по коридору и закричу. Вот так!
Джейми уставился на нее, его рыжие волосы отливали медью, кровь прилила к лицу. Он явно разрывался между необходимостью соблюдать тишину и страстным желанием придушить ее голыми руками — а там черт с ним, с шумом. Мэри тоже в упор смотрела на него, придерживая юбки одной рукой, готовая бежать по коридору. Одетая и обутая, я толкнула Джейми в бок, прервав его мучительные размышления.
— Бери ее, — коротко сказала я. — И пошли.
Он посмотрел на меня точно так же, как смотрел на Мэри, но колебался недолго. Коротко кивнув, взял меня за руку, и мы втроем бросились в холодную темноту коридора.
Дом был мертвенно-тих и одновременно полон звуков: скрипели половицы у нас под ногами, как листья под порывами ветра, шуршала наша одежда. Дышали стены, короткие, едва слышные звуки, должно быть, означали таинственное перемещение под землей живых существ. И над всем этим нависало глубокое и пугающее молчание большого погруженного в сон дома, которое, казалось, ничто не могло нарушить.
Мэри крепко держала меня за руку, пока мы крались по коридору следом за Джейми. Он двигался как тень, быстро и молчаливо, иногда касаясь руками стен.
Проходя мимо одной из дверей, я услышала за ней тихий звук шагов. Джейми тоже услышал их и прижался к стене, жестом приказав нам с Мэри стать перед ним. Я стояла, затаив дыхание и изо всех сил вжимаясь в холодную штукатурку. Дверь осторожно приоткрылась, выглянула голова в белом домашнем чепце и посмотрела в противоположную от нас сторону.
— Хэлло, — сказала она шепотом. — Это ты, Альберт? — По моей спине потекли холодные ручейки пота. По-видимому, служанка ждала.камердинера его светлости, который и здесь поддерживал репутацию французов.
Не думаю, что она восприняла бы вооруженного шотландца достойной заменой своего возлюбленного. Я чувствовала, как стоящий рядом со мной Джейми напрягся, борясь с последними сомнениями перед тем, как броситься на женщину. Еще мгновение — и она повернется, увидит его и криком поднимет весь дом.
Я выступила вперед.
— О нет, — извиняющимся тоном произнесла я. — Боюсь, это всего лишь я.
Служанка вздрогнула, а я сделала еще один шаг вперед, чтобы встать перед ней — Джейми по-прежнему оставался у нее за спиной.
— Извините, что напугала вас, — сказала я, приветливо улыбаясь. — Видите ли, я никак не могу уснуть. Хочу попробовать выпить горячего молока. Кухня там, я правильно иду?
— А?..
Служанка, полная девушка, чуть больше двадцати, совершенно неприлично раскрыла рот, обнаружив при этом, что явно недостаточно ухаживает за зубами. К счастью, это была не та служанка, что провожала меня в комнату: вероятно, она не знает, что я не гостья, а пленница, мелькнуло у меня в голове.
— Я гостья в этом доме, — пояснила я и, следуя принципу, что нападение — лучший способ обороны, набросилась на нее: — Значит, Альберт? А знает ли его светлость об этой вашей привычке — по ночам принимать у себя в комнате мужчин?
Это был смертельный удар — женщина побледнела и упала на колени, цепляясь за мою юбку. Ей даже не пришло в голову спросить, почему гостья в ранние предутренние часы расхаживает по дому не только в платье и ботинках, но и в полном дорожном наряде.
— О, мэм! Вы ведь ничего не скажете его светлости? У вас такое доброе лицо, мэм, вы же не захотите, чтобы меня уволили? Пожалейте меня, миледи, у меня дома шесть братьев и сестер, и я…
— Ну, будет, будет. — Я потрепала ее по плечу. — Не волнуйся. Я не скажу герцогу. А сейчас возвращайся в постель и…
Разговаривая тоном, каким обычно говорят с детьми и больными, я успокоила ее, все еще доказывающую свою невиновность, и впихнула в маленькую комнату. Закрыла за ней дверь и для надежности прислонилась к ней спиной. Из тени выплыло улыбающееся лицо Джейми. Он ничего не сказал, но в знак одобрения погладил меня по голове и снова увлек за собой.
Мэри поджидала нас под окном на лестничной площадке, ее халат слегка белел в лунном свете, временами пробивающемся сквозь густые облака. По-видимому, приближался шторм. Интересно, подумала я, это поможет нашему Побегу или наоборот?
Как только Джейми ступил на лестничную площадку, Мэри схватила его за плед и прошептала:
— Ш-ш-ш! Кто-то идет!
Кто-то действительно шел. Я слышала легкое шлепа-ние ног, приближающееся снизу, видела бледный свет свечи в лестничном проеме. Мэри и я в отчаянии оглядывались по сторонам, но спрятаться было негде. Это была задняя лестница, предназначенная для слуг, и лестничные площадки представляли собой обычные квадраты без мебели и каких-либо драпировок.
Джейми, покоряясь судьбе, тяжело вздохнул, жестом велел нам с Мэри вернуться в коридор, а сам вытащил кинжал и притаился в углу.
Пальцы Мэри крепко переплелись с моими, и мы замерли в предчувствии неизбежного. У Джейми на поясе висел пистолет, но он не мог воспользоваться им в доме, слуга, безусловно, поймет это, так что простая угроза не поможет. Оставался только нож, и мое сердце затрепетало от жалости к несчастному слуге, которому предстояло встретиться с воинственно настроенным шотландцем, вооруженным стальным кинжалом.
У меня мелькнула мысль, что его можно было бы связать одной из моих нижних юбок, но в это время показалась голова. Черные волосы были разделены посередине ровным пробором и смазаны отвратительно сладкой помадой, что тут же вызвало у меня воспоминание о темной парижской улице и капризно изогнутой полоске тонких, жестоких губ, не прикрытых маской.
Мой удивленный возглас заставил Дантона резко вскинуть голову и спуститься на ступеньку ниже. Но в следующее мгновение Джейми железной хваткой вцепился ему в горло и с такой силой бросил к стене, что железный подсвечник вылетел из рук Дантона.
Мэри тоже увидела его.
— Это он! — громко воскликнула она, даже не заикаясь. — Тот человек в Париже!
Джейми прижал слабо сопротивляющегося слугу к стене, придерживая его другой рукой. Лицо мужчины, по которому скользил свет время от времени пробивающейся сквозь тучи луны, было смертельно бледным. Оно побледнело еще больше, когда Джейми приставил к его горлу острие кинжала.
Я выступила вперед, еще не зная, что собирается делать Джейми, и не уверенная, чего хочу я. При виде меня Дантон издал приглушенный стон и попытался перекреститься.
— Белая Дама! — прошептал он, в ужасе уставившись на меня.
Движимый яростью, Джейми схватил Дантона за волосы и откинул его голову назад с такой силой, что она гулко ударилась о стену.
— Будь у меня время, ты бы умер долгой мучительной смертью, — прошептал он, и шепот этот прозвучал веско и убедительно. — Благодари Бога, что его у меня нет. — Он еще сильнее прижал голову Дантона к стене, я видела, как пульсировало адамово яблоко, когда Дантон пытался сглотнуть, его глаза со страхом смотрели на меня.
— Ты называешь ее Белой Дамой, — процедил Джейми сквозь зубы. — Я называю ее своей женой! Что же, пусть ее лицо будет последним, что ты видишь перед собой!
Кинжал полоснул по горлу с такой силой, что Джейми крякнул, темная струя крови брызнула ему на рубашку. Тяжелый запах неожиданной смерти заполнил лестничную площадку, из бесформенной кучи на полу донеслись какие-то булькающие хриплые звуки. Не знаю, сколько времени мы тут простояли, мне показалось, что целую вечность.
Я пришла в себя от того, что за моей спиной раздались какие-то звуки. У Мэри началась сильная рвота. Да, слугам придется здорово поработать — было моей первой мыслью. А затем я подумала о Джейми, которого видела в перемежающемся лунном свете. Его лицо и рубашка были забрызганы кровью, он тяжело дышал. Казалось, его тоже вот-вот вырвет.
Я снова повернулась к Мэри. И за ней в дальнем конце коридора увидела слабый свет. Кто-то открывал дверь, собираясь выяснить причину шума. Я ухватилась за край ее халата, грубо вытерла ей рот и потащила вниз.
— Пошли! — сказала я. — Надо выбираться отсюда!
Джейми оторвал завороженный взгляд от трупа, встряхнулся, пришел в себя и повернулся к лестнице.
Казалось, он знал, куда мы идем, и без колебания вел нас по темным коридорам. Мэри спотыкалась за моей спиной и громко, тяжело дышала.
У двери в буфетную Джейми неожиданно остановился и тихонько свистнул. Послышался ответный свист, и дверь тут же распахнулась в темноту, населенную какими-то неясными фигурами. Одна из них выступила из мрака и шагнула вперед. Несколько невнятных слов, и мужчина — кто бы это был? — взял Мэри за руку и увлек ее в темноту. Судя по холодному ветерку, где-то впереди была открытая дверь.
Положив руку мне на плечо, Джейми уверенно вел меня по заполненной темнотой буфетной, затем мы оказались еще в одной комнате, чуть поменьше, служившей, должно быть, складом ненужной мебели. Я больно ударилась обо что-то щиколоткой, но прикусила губу и не закричала.
Наконец-то мы выбрались на свободу, в ночь. Ветер подхватил мой плащ и надул его, словно парус. После изматывающего путешествия по темному дому я чувствовала себя так, будто у меня выросли крылья и я вот-вот взлечу к небу.
Люди вокруг меня, кажется, тоже испытывали облегчение — послышались разговоры и приглушенный смех, но Джейми шикнул на них, и все замолчали. Один за другим люди пересекали открытое пространство перед домом — легкие тени в танцующем лунном свете. Вот они стоят рядом со мной и тут же исчезают в парке.
— Где же Муртаг? — нахмурившись, пробормотал он, когда исчез последний человек. — Думаю, пошел искать Хью, — сказал он, отвечая на собственный вопрос. — Ты не знаешь, где он может быть, Саксоночка?
Я сглотнула, холодный ветер злобно впился в мое тело, всколыхнулась память, гася нахлынувшее ликование от полученной свободы.
— Да, знаю, — ответила я и коротко поведала ему печальную новость. Кровь прихлынула к его лицу, и, когда я закончила свой рассказ, оно было твердым как камень.
— Вы собираетесь стоять здесь всю ночь? — раздался голос у нас за спиной. — А может, поднимем тревогу, чтобы они знали, где нас искать?
Муртаг появился из темноты тихо, как призрак. Выражение лица Джейми несколько смягчилось. Под мышкой Муртаг держал завернутый в тряпку сверток. Наверняка кусок мяса из кухни, подумала я, увидев темное пятно крови на его одежде. Тем более что с другой руки у него свешивался большой окорок, а на шее висела гирлянда сосисок.
— От тебя пахнет, как от мясника. Ты хоть на минуту можешь забыть о своем пузе?
Муртаг склонил голову набок, внимательно вглядываясь в заляпанного кровью Джейми.
— Лучше быть похожим на мясника, чем на его товары, парень, — сказал он. — Ну что, пошли?
В парке было темно и страшно. Между могучими деревьями, широко разбросившими свои ветви, росла молодая поросль. Время от времени хрупкие деревца принимали угрожающие очертания лесников. Тучи продолжали сгущаться, луны почти не было видно, что нас немало радовало. Когда мы дошли до конца парка, начался дождь.
Трех человек оставили с лошадьми. Мэри уже сидела на лошади, впереди одного из людей Джейми. Чрезвычайно смущенная необходимостью ехать верхом, она старательно подтыкала под ягодицы складки одежды, тщательно пытаясь скрыть тот факт, что у нее имеются ноги.
Более опытная, но тоже проклиная тяжелые складки юбки, я приподняла ее и поставила ногу на руку Джейми. Одно движение его ладони — и я плюхнулась в седло. Лошадь фыркнула и начала прядать ушами.
— Прости, подруга, — сказала я без всякого сочувствия. — Если тебе это не нравится, то что ты скажешь, когда он взберется на тебя?
Глянув вокруг, я увидела «его» под одним из деревьев. Он стоял, положив руку на плечо мальчику лет четырнадцати.
— Кто это? — спросила я, наклоняясь, чтобы привлечь внимание Джорджи Пола Фрэзера, который возился рядом со мной со своей подпругой.
— А… этот? — Он посмотрел на мальчика и, нахмурившись, снова вернулся к непослушной подпруге. — Его зовут Эван Гибсон. Старший приемный сын Хью Мунро. Он был со своим отцом, когда слуги герцога схватили его. Парню удалось бежать, мы встретили его на краю болота. Он и привел нас сюда. — Дернул еще раз незадачливую подпругу, гневно посмотрел на нее, будто хотел что-то сказать, и поднял глаза на меня. — А ты случайно не знаешь, где отец парня?
Я кивнула, должно быть, выражение моего лица было столь красноречиво, что Пол повернулся и посмотрел на мальчика. Джейми держал его, крепко прижав к груди, и гладил по спине. Мы видели, как он слегка отстранил мальчика, положил ему руки на плечи и что-то сказал, напряженно вглядываясь ему в лицо. Я не слышала, что говорил Джейми, но через минуту мальчик выпрямился и кивнул. Джейми тоже кивнул и, на прощание хлопнув парня по плечу, подвел его к одной из лошадей, на которой уже сидел Джордж Макклюр и протягивал ему руку. С опущенной головой Джейми поспешил к нам, несмотря на холодный ветер и накрапывающий дождь, его плед свободно развевался за ним.
Джордж сплюнул.
— Пижон несчастный, — сказал он, ни к кому не обращаясь, и вскочил в седло.
Мы остановились в южной части парка, и двое снова исчезли между деревьями. Лошади били копытами и прядали ушами. Мы ждали не больше двадцати минут, но казалось, прошли часы.
Теперь на одной лошади сидели двое, а через седло другой был переброшен какой-то длинный предмет, завернутый в плед Фрэзера. Лошадям это не нравилось. Моя лошадь дергала головой, раздувала ноздри и в страхе косила глазом, когда лошадь с трупом Хью поравнялась с нами и пошла рядом. Джейми дернул поводья, что-то сердито сказал по-гэльски, и лошадь смирилась.
Джейми, сидевший за мной, поднялся в стременах и оглянулся назад, как будто подсчитывая членов своего отряда. Затем его рука обвилась вокруг моей талии, и мы отправились на север.
Мы скакали всю ночь, делая короткие остановки для отдыха. Во время одной из них, укрывшись под большим деревом конского каштана, Джейми потянулся, чтобы обнять меня, но вдруг остановился.
— В чем дело? — улыбнулась я. — Боишься поцеловать жену в присутствии своих людей?
— Верно, — согласился он. — Я вдруг испугался, что ты закричишь и вцепишься мне в лицо. — Смеясь, он дотронулся до царапин, оставленных Мэри на его щеке.
— Бедняга, — сказала я и расхохоталась. — Такого приема ты не ожидал, не так ли?
— Да нет, к тому времени я уже был к этому готов, — усмехнулся Джейми, взял две сосиски из гирлянды, висевшей на шее Муртага, и одну протянул мне. Я не могла вспомнить, когда ела в последний раз, должно быть, очень давно, потому что даже страх перед бутулизмом не помешал мне насладиться жирным, вкусным мясом со специями.
Все еще улыбаясь, Джейми покачал головой и проглотил кусок сосиски.
— А вот послушай. Еще подходя к дому, я уже примерно знал, где ты находишься — из-за решеток на окнах. — Он приподнял бровь. — Судя по этим решеткам, ты произвела на его светлость чертовски сильное впечатление.
— Должно быть, — коротко бросила я, не желая думать о герцоге. — Продолжай.
— Так вот, — сказал Джейми, откусывая еще один кусок и с видом знатока смакуя его, — комнату я знал, но мне нужен был ключ, верно?
— Ну да, ты и собирался рассказать мне, как раздобыл его.
Он проглотил кусок сосиски.
— Я раздобыл его у экономки, но не без трудностей. — Он осторожно дотронулся до живота, чуть ниже ремня. — Судя по всему, эту женщину уже несколько раз будили. И повторения она не жаждала.
— Ну еще бы, — сказала я, — наслаждаясь картиной, представившейся моему мысленному взору. — Но ты, осмелюсь предположить, свалился на нее как редкий, освежающий фрукт.
— Сомневаюсь, Саксоночка. Очень сомневаюсь. Она завизжала, как злой дух, и ударила меня ногами ниже пояса, а пока я стонал, сложившись пополам, она подлетела и замахнулась подсвечником — хотела размозжить мне голову.
— Ну и что же ты?
— Дал ей хорошего пинка — в тот момент ни о какой галантности я не думал — и связал завязками от ее чепца. Потом засунул ей в рот полотенце, чтобы не слышать, как она меня обзывает, обыскал комнату и нашел ключи.
— Прекрасная работа, — заметила я. — Но ты знал, где спит экономка?
— А я и не знал, — спокойно произнес он. — Мне сказала прачка, после того как я объяснил ей, кто я, и пригрозил изжарить ее на вертеле, если она мне не ответит. — Он криво улыбнулся. — Я ведь тебе говорил, Саксоночка, полезно иногда считаться варваром. Думаю, теперь все узнают о Рыжем Джейми Фрэзере.
— Да, если не знали, то узнают. — Я внимательно, насколько позволяли сгущающиеся сумерки, вгляделась в своего мужа. — А какой урон нанесла тебе прачка?
— Она вцепилась мне в волосы, — задумчиво сказал он. — Вырвала целый клок, прямо с корнем. Вот что я тебе скажу, Саксоночка: если б мне пришлось когда-нибудь переменить род занятий, не думаю, что я связался бы с женщинами, которые плохо ко мне относятся, — было б чертовски трудно зарабатывать на жизнь.
Перед рассветом пошел снег, перемежающийся с дождем, а мы все ехали и ехали; наконец Эван Гибсон неуверенно остановил своего пони, неловко приподнялся на стременах и огляделся, затем указал на холм, возвышающийся по левую руку.
В такой темноте было невозможно подниматься наверх на лошадях. Мы спешились и, с трудом вытаскивая ноги из топкой грязи, повели их в поводу вдоль едва различимой тропы, вьющейся среди вереска и гранитных камней. На вершине холма мы остановились, чтобы перевести дух. Развиднелось, небо просветлело, но горизонт был затянут темными густыми облаками. Неизвестно откуда наползающие унылые серые сумерки сменили отступающую темноту ночи. Но теперь я, по крайней мере, могла разглядеть холодные ручейки, в которые проваливалась по щиколотку, и каменные завалы, на которых можно было подвернуть ногу.
У подножия холма стоял небольшой загон для скота и лепились шесть небольших домишек, хотя трудно было назвать домами эти грубо сколоченные строения, припавшие к стволам лиственниц. Соломенные крыши поднимались над землей лишь на несколько футов, из-под них проглядывали каменные стены.
Около одной из халуп мы остановились. Эван, как будто не зная, что делать, взглянул на Джейми, тот кивнул, мальчик быстро нагнулся и исчез под низкой кровлей. Я придвинулась к Джейми и положила свою руку на его.
— Это дом Хью Мунро, — вполголоса сказал он. — Я привез его домой, к жене. Парень пошел предупредить ее.
Я переводила взгляд с темной низкой двери на ужасный обвислый сверток, завернутый в плед, который мужчины снимали с лошади. Я почувствовала, как дрогнула рука Джейми. На мгновение он закрыл глаза, и его губы зашевелились, затем он шагнул вперед и подставил руки под тяжелый груз. Я глубоко вздохнула, убрала с лица волосы и вслед за Джейми шагнула под низкую притолоку.
В доме было не так ужасно, как я опасалась, хотя и весьма убого. Вдова Хью Мунро была довольно спокойна; опустив голову, она слушала слова соболезнования, которые произносил Джейми на мягком гэльском языке, по лицу ее ручьями текли слезы. Она повернулась было к пледу, укрывавшему тело, как будто хотела сдернуть его, но не решилась, одна рука ее так и замерла на изгибе смертного савана, другой она прижимала к себе маленького ребенка.
Около огня сбились в кучу несколько ребятишек — пасынки Хью, в грубо сколоченной люльке возле очага лежал спеленутый младенец. Глядя на него, я почувствовала некоторое облегчение: по крайней мере, от Хью что-то осталось. Затем я обвела взглядом серые в тусклом свете лица детей, и в мою душу закрался ледяной страх. Как они выживут? Хью был их единственной опорой, Эван смелый и волевой мальчик, но ему не больше четырнадцати, следующий по возрасту ребенок — девочка лет двенадцати, что с ними теперь будет?
У женщины было усталое морщинистое лицо, зубов почти не осталось. Я вдруг с ужасом осознала, что она, по-видимому, очень ненамного старше меня. Женщина кивнула в сторону единственной кровати, и Джейми осторожно положил на нее тело, затем снова заговорил с ней по-гэльски; уставившись на страшный сверток на кровати, женщина безнадежно качала головой.
Джейми опустился на колени около кровати, склонил голову и положил одну руку на мертвое тело. Он говорил тихо, но так четко, что даже я при моем слабом знании гэльского понимала его слова.
— Клянусь тебе, друг, и призываю в свидетели всемогущего Бога. Во имя твоей любви ко мне никогда твои близкие не будут нуждаться, пока у меня есть чем с ними поделиться.
Он долго стоял на коленях, молча, не двигаясь; в хижине было тихо, лишь слабо потрескивал торф в очаге да монотонно стучал дождь по соломенной крыше. От дождя волосы Джейми потемнели, и капли влаги, словно драгоценные камни, сверкали в складках его пледа. Затем в последнем прощании он сжал руку в кулак и встал.
Джейми поклонился миссис Мунро и взял меня за руку. Мы уже собирались выходить, когда воловья шкура, висевшая на низком дверном проеме, отодвинулась, и я отступила назад, давая пройти Мэри в сопровождении Муртага. Вид у Мэри был растерянный, и выглядела она довольно странно: на плечи наброшен сырой плед, из-под оборки длинной ночной рубашки выглядывают грязные домашние тапочки. Завидев меня, она крепко прижалась ко мне, как бы благодаря за то, что я здесь.
— Я не хотела в-входить, — прошептала она, робко глядя на вдову Хью Мунро, — но Муртаг настоял.
Брови Джейми вопросительно поднялись, когда Муртаг почтительно кивнул миссис Мунро и сказал ей что-то по-гэльски. Маленький горец держался, как всегда, сдержанно и сурово, но сейчас, подумала я, в нем ощущается какое-то особое достоинство. Прямо перед собой он держал седельную сумку, чувствовалось, что в ней лежит что-то объемистое и тяжелое, наверное, прощальный подарок для миссис Мунро, подумала я.
Муртаг положил сумку на пол у моих ног, выпрямился и перевел взгляд с меня на Мэри, потом посмотрел на вдову Мунро и, наконец, на Джейми, который, как и я, озадаченно смотрел на него. Убедившись таким образом, что внимание присутствующих ему обеспечено, Муртаг отвесил мне церемонный поклон, так что прядь мокрых темных волос упала ему на лоб, и с достоинством произнес:
— Я принес вам этот знак отмщения, мадам, — он выпрямился и по очереди наклонил голову в сторону Мэри и миссис Мунро, — и правосудия — за все зло, причиненное вам.
Мэри чихнула и торопливо вытерла нос углом своего пледа. В ее широко открытых глазах застыло недоумение. Я посмотрела вниз на тяжелую сумку и внезапно ощутила ужасный холод, не имеющий ничего общего с холодом на улице. Вдова Хью Мунро опустилась на колени, твердой рукой развязала сумку и вытащила из нее голову герцога Сандрингемского.