Глава 15

Длинной вереницей, сменяя друг друга, шеренга за шеренгой перед глазами Валтасара двигалась вавилонская армия. Тяжелые колесницы с двумя дышлами, запряженные четверкой коней, уступали место легким, с заточенными железными косами на колесной оси. Лучники и щитоносцы салютовали царю, к вящей радости горожан, оглашая воздух громкими воинственными криками. За колесницами живым воплощением мощи двигались катафрактарии – всадники в тяжелых доспехах из железных пластин, верхом на рослых жеребцах, также покрытых броней. Они потрясали длинными тяжелыми копьями, словно норовили поразить облака, с утра появившиеся в небе. За ними гарцевали конные лучники и всадники в барсовых шкурах с целыми вязанками дротиков. Мрачной поступью шла пехота, стараясь не спешить и экономить силы для более серьезного марша. За армией следовал обоз: повозки, запряженные онаграми и волами, мулы, навьюченные походными шатрами и верблюды с огромными бурдюками, полными водой и пивом.

Валтасар пристально взирал на свое немалое войско со смешанным чувством гордости и печали. За краткое время ему удалось воссоздать то, что было загублено отцом. И все же тревога не оставляла его. Большая часть армии еще ни разу не участвовала в сражении, и прав был Даниил, предостерегая от союза с персами. Быть может, на этот раз Кир и останется верен слову, но в следующий раз, когда мятежники будут разбиты, кто знает, не обратит ли царь персов всю мощь снова на Вавилон? Только на этот раз ему хорошо будет известно, кто и чего стоит в войске Валтасара. Силы Вавилона были на исходе. Конечно, царь не спешил доводить это до ведома союзников, но сам понимал лучше других. Окончись этот поход неудачей – и кто бы дал за его царские права даже фальшивый сикль?

– Надо поспешить. – Он повернулся к Кархану, стоявшему за плечом. – Ведомо ли тебе, что предрек Верховный жрец Мардука?

– Ведомо, мой государь, – отозвался Руслан, также с интересом рассматривающий колонну. В голове его сам собою вертелся популярный мотив из любимого с детства фильма. Он гнал его прочь, но в уме вновь и вновь всплывало: «Кольчугой он звенит и нежно говорит: „Прощай, моя Маруся-красавица“.

– Верховный жрец говорит, что, находясь в стенах Вавилона, узрит вашу славу так же ясно, как восход солнца и его закат.

– Как полагаешь, что сулит мне это предсказание?

– Должно быть, победу, – отозвался Кархан.

– Слава и победа – не одно и то же, – чуть свысока поглядев на храброго, но дикого великана, усмехнулся царь. – К тому же меня смущает фраза о закате солнца.

Помнится, недавно, когда царевич Кир еще только захватил престол, Крез – государь Лидии осведомился у своего Верховного жреца, какова будет воля богов, если он двинет армию против Кира.

– И что? – поинтересовался Руслан, хотя отлично помнил рассказ Геродота об этой истории.

– Жрец сказал, что, пойдя войной на персов, Крез разрушит великое царство. Так и случилось, только это было не персидское царство, а его, Креза, собственное. Слова жрецов подчас весьма лукавы. Я бы хотел услышать, что думает по этому поводу Даниил. Ты передал ему мою волю – незамедлительно прибыть сюда?

– Я велел доставить его, – отрапортовал Кархан. – Тревоги последних дней подорвали его здоровье…

– Он нужен здесь, пусть им займется царский лекарь. Но место Даниила – при моей особе! А вот, кстати, и он. – Валтасар указал на всадника, приближающегося в плотном кольце скифов-телохранителей. – Действительно бледен, но в седле держится неплохо. Пусть уж лучше он растолкует, что сулит этот поход.

Амердата не было минут пять, не больше. Он вернулся, неся в руках глиняный кувшин с вином и пару свежих, еще горячих лепешек.

– Попотчуйтесь. – Он протянул еду гостям. – У нас говорят, что с каждым куском гость поедает одно прегрешение хозяина. – «Катерщики» с удовольствием приняли скромное угощение. Чувство голода свойственно любым временам и цивилизациям. – Верховный жрец Мардука послал храмовую стражу изловить вас, – произнес Амердат примерно с той же интонацией, с какой рассказывал о своих похождениях и знакомстве с Карханом.

– Как-то не слишком хочется свести с ним знакомство, – пожал плечами Ральф Карлсон.

– Зато он желает этого непреложно, – покачал головой старец. – Могу предположить, что Первосвященник Мардука считает, будто вас не должно существовать в этом мире.

– Ну, это уж не его забота, – хмыкнул штурман.

– Как сказать, как сказать… Вполне может статься, что нынешний Верховный жрец, как и я, понимает, что вы – отнюдь не ангелы, сошедшие с небес.

– Мы-то действительно сошедшие с небес, – поспешил заверить Ральф Карлсон.

– Может, и так, – не стал ввязываться в спор мудрец. – Но только мне до того дела нет. А вот ему есть. Я лишь могу утверждать, что вы совсем иной породы, нежели жители наших мест. Но что мне с того? Вы, несомненно, люди. Полагаю, вы прибыли сюда, чтобы помочь тому, кого здесь все кличут Даниилом. Иначе с чего бы вам лететь пред его колонной, словно вы и впрямь птицы небесные?

Ральф Карлсон обиженно хмыкнул. Честно говоря, он ожидал куда большего интереса от аборигенов к своей персоне. В конце концов вряд ли кто-то из местных чародеев мог летать так же, как они. Однако старец то ли не хотел понимать этого, то ли попросту игнорировал столь необычное в этом мире явление.

«А еще летописец, – с досадой подумал он. – Разве может летописец быть таким нелюбопытным?» Ральф даже лепешку отложил от досады.

– Да вы ешьте, пейте, – улыбнулся историограф. – К чему этот гнев? Есть то, что я могу о вас сказать и без ваших слов. И есть то, о чем вы мне рассказать не можете. Не ведаю, почему не можете. Что ж, то – ваше право. Зачем же мне выслушивать напраслину, которую вам придется о себе наплести, дабы утолить мой нескромный интерес.

– Верно, – усмехнулся штурман. – Но в любом случае ты прав в том, что сказал про жреца Мардука.

– Верховного жреца, – поправил Амердат.

– Согласен, – кивнул Андрей Сермягин. – Так вот с ним нам водить знакомство недосуг, а следовательно, надо выбираться из города.

– Это верно, – подтвердил звездочет. – Сейчас как раз удачный момент: войско покидает Вавилон. В армии множество наемников из чужестранных земель.

Он коснулся длинными сухими пальцами светлых волос штурмана.

– Это можно перекрасить. С глазами будет тяжелее. Впрочем, – Амердат помедлил, задумавшись, – полагаю, держаться в седле вы умеете не хуже, чем летать в небе.

– Ну, я бы на этом утверждении не настаивал, – почесав затылок, заявил швед.

– Очень жаль, но другого способа я не вижу. С земли Амуру, что на берегу Закатного моря, прибыл к Валтасару отряд всадников. Поверх доспехов они носят длинные черные плащи, их голова обернута черной же накидкой так, что и лица не видно. В пустыне, где они живут, много солнца, и ветер всегда несет раскаленный песок. Так что любая иная одежда кажется там неуместной. Я добуду для вас коней, оружие, такие вот плащи, а дальше уж… Да пребудет с вами Хранитель рода людского.

Все утро Иезекия бен Эзра был на ногах: армия покидала город, а стало быть, в лавке у ворот Иштар было самое горячее время продаж. Амулеты, защищающие от мечей и стрел, конская сбруя, наконечники копий и тетивы для луков, вино и пиво – все это по любой цене и любого качества раскупалось сейчас с той скоростью, с какой ветер сметает случайные облака с ясного неба. Особенно хорошо покупали дикари с дальнего пограничья, впервые в жизни увидевшие большой город и не знавшие его нравов. Потирая руки, Иезекия командовал слугами, веля нести на улицу новый и новый товар. Здесь торговля шла куда бойчее, лучше, нежели в лавке. Но когда вдали на улице показался кортеж скифских всадников, сопровождавших царевича Даниила, Иезекия поспешил скрыться в доме, не желая встречаться с ним глазами. Царский советник, проезжая, тоже отвернул голову от желанного порога, гоня прочь воспоминания, но этого хозяин лавки не видел. На внезапно ослабевших ногах он прошел на женскую половину, где взаперти сидела его дочь Сусанна, его нежный цветок, выросший на каменистой бесплодной почве Вавилона.

«Как она могла, о боже?! Как она могла?! – Вечером, ближе к ночи, Иезекия пытался объясниться с дочерью, но та, вопреки очевидности, отрицала все с упорством, полным гордыни. – Сердце мое разорвано, и дух вопиет, – проходя коридором шептал себе под нос убитый горем отец. – Господь великий! Господь всеблагий! Уврачуй раны мои, осуши слезы глаз моих. Верую в тебя, ибо…» Иезекия замер на месте. У самой двери комнаты Сусанны лежал небольшой камень, которым обычно подпиралась дверь, когда возникало желание проветрить спальню. Из-под камня призывно торчал кусочек пергамента. Хозяин лавки оглянулся, точно опасаясь кого-то в своем доме, и, наклонившись, выдернул согнутый пополам клочок выбеленной кожи.

«Сегодня ночью, как обычно, – гласил текст. – Все будет так, как ты просила, лишь будь по-прежнему нежна со мной».

Иезекия задохнулся от гнева и уже занес руку, чтобы распахнуть дверь лживой дочери, но остановился и, сделав несколько глубоких вдохов, опустил кулак. «Нет уж, – пробормотал он себе под нос, – негодная снова примется рыдать, рвать на себе волосы, одежду, утверждать, что ни в чем не виновна. Я выслежу ее, и тогда и ей, и ее любовнику не отвертеться. Она покрыла седины мои позором. Так не будет же лукавой змее снисхождения! Я застигну ее! – Он гневно дернул себя за бороду, точно намереваясь вырвать ее из подбородка. – Такое преступление заслуживает кары!»

Валтасар пристально глянул в бледное лицо советника:

– Ты нездоров, Даниил?

– Да, мой государь, – вздохнул Намму. – Вид людей, гонимых на убой, вызывает печаль и скорбь в сердце моем.

– Все это храбрецы, горящие желанием победить врага, – нахмурился царь. – Все они таковы, ибо такими надлежит быть воинам.

– Вон тот прихрамывает, – кивнул в сторону идущего советник Валтасара. – Может быть, он сбил ногу, а может, старая рана. А вон тот, – Даниил указал на другого, – идет, точно приклеив улыбку на лицо. Возможно, дома его ждет молодая жена, или, наоборот, старый отец с матерью. Навряд эти храбрецы желают идти в неведомую для них Лидию, чтобы покарать мятежников, до которых им нет никакого дела.

– Эй, ты и ты. – Валтасар жестом остановил проходивший мимо отряд. – Приблизьтесь ко мне! – Указанные солдаты бросились к государю, не заставляя его повторять дважды свой приказ. – Готовы ли вы погибнуть за своего царя?

– Да, государь! – в один голос рявкнули вопрошаемые.

– Вот видишь? – Валтасар повернулся к Намму.

– Хотите ли вы жить? – негромко задал свой вопрос Даниил.

– Да, – неуверенно протянули солдаты, по виду – новобранцы.

– А умереть? – Он сделал знак командиру своих телохранителей, и тот до половины обнажил отточенный акинак. Лица солдат приняли удивленно-испуганное выражение.

– Не-ет.

– В строй! – поморщившись, скомандовал Валтасар. Его бойцы, забыв о бедах душевных и физических, опрометью бросились занять места среди товарищей.

– Война дарит гордость и богатство правителям. Для всех остальных – это кровь и слезы.

Валтасар бросил гневный взгляд на того, кого почтил высоким доверием.

– Не ты ли говорил, что время наступает? – насмешливо заговорил он. – Теперь же, когда оно наступило, ты стенаешь, точно раненый мул.

– Всякая тварь божья стенает, будучи раненой, – парировал Даниил. – О том же, что время наступает, не я сказал тебе. Мои уста лишь донесли сказанное Господом до ушей твоих.

– Зачем ты пререкаешься со мною, Даниил? – Щека Валтасара невольно дернулась. – Уж не знаю, сам ли ты труслив, или таков бог твой, коль внушает тебе подобные мысли. Но не затем я велел тебе сопровождать меня в походе, чтобы сеял ты уныние и скрежетом зубовным пугал смертных.

– Я и сам смертен, мой государь. И как всякий иной, страшусь гибели. Но бог… Что я могу сказать о боге? – пропуская мимо ушей обвинение в трусости, проговорил Даниил. – Что может капля сказать о море? Быть может, ничего, ибо нет таких слов, чтобы маленькой капле передать бескрайнее величие моря. А может быть, все, ибо нет во всей влаге морской того, чего бы не было в единой капле? Так и бог есть в каждом человеке, будь то царь или последний обозник твоей армии. В кого ты мечешь стрелы, Валтасар? Как разобьешь ты сосуд жизни людской, не повредив самой жизни? Я здесь, ибо такова воля твоя, о царь. Но скажи, когда б не было на то воли божьей, говорили бы сейчас мы с тобой? Я не бог, я лишь человек. Я гневаюсь, видя несовершенство этого мира, и плачу, когда мне больно. Но помни, Валтасар, о маленькой капельке, в которой заключено все море. Что, если божий гнев, порожденный смехотворностью земного величия, обрушится на головы безумцев и сметет противящихся его воле с лица земли? И самая высокая гора скроется под водой, когда все эти капельки изольются на нее!

– Я ждал от тебя другого, – сухо вымолвил Валтасар, пришпоривая коня. – Я призову тебя, когда сочту нужным.

Гаумата шел по длинной галерее, пристально вглядываясь в глаза чужестранцев, длинной чередой выстроенных здесь, точно на продажу.

– Отпустить, – проходя мимо очередного иноземца, говорил он. – Отпустить. Отпустить.

Начальник храмовой стражи с каждым новым «отпускником» выглядел все мрачнее и мрачнее. Его люди целый день потратили на полную бессмыслицу, обходя дома и постоялые дворы, расспрашивая хозяев лавок и торговцев на базаре обо всех подозрительных чужаках, появившихся со вчерашнего дня. Таких набралось великое множество всех мастей и видов, однако никого и близко похожего на светловолосых, светлоглазых ангелов не было и в помине. Да и могло ли быть? Ведь ангелы – они на то и ангелы. Он своими глазами видел, как исчезли крылатые воины в сиянии посреди ясного неба. Так не проще ли искать вчерашний день, чем таких беглецов? Он мрачно шествовал за Верховным жрецом, слушая однообразную команду: «Отпустить. Отпустить. Отпустить». Когда бы знал сейчас начальник стражи, что творится в голове его господина, он бы немало удивился и, пожалуй, испугался. Впрочем, Гаумата и сам толком не мог разобраться в обуревавших его чувствах.

С той поры, как увидел он ожившего Мардука, его вера в бога не то чтобы рухнула, но сильно пошатнулась. Ведь бог неведомый всегда сильнее и могущественнее любого, пусть даже самого ужасного, но лишенного тайны.

Мардук и впрямь был грозен. Но требования его были слишком земными. Худо было то, что невыполнение приказа Мардука несло в себе реальную угрозу. Это Гаумата чувствовал всеми поджилками, но, отдрожав и отстучав зубами, Верховный жрец довольно быстро взял себя в руки. Конечно, ему самому не терпелось пролить на алтаре кровь «залетных ангелов», а если нет… Что тогда? Становиться искупительной жертвой Гаумата вовсе не собирался. Чувство страха не покидало его, но оно не леденило кровь, а требовало действия. Быстрого и внезапного, как атака гюрзы.

Наконец последняя шеренга закончилась.

– Отпустить, – медленно произнес Верховный жрец, напряженно глядя в темное лицо рослого ливийца, стоявшего в конце последнего ряда. Он повернулся к начальнику храмовой стражи. – Поиски не прекращать. Ступайте. И чтоб никого из этих, – Гаумата кивнул вслед радостно покидающим галерею дворца чужестранцам, – я больше не видел. Ищите под землей, в воде, но доставьте их сюда!

Он топнул ногой, точно обозначая место, где утром должны были стоять похитители его душевного покоя.

Дверь за спиной Гауматы закрылась с резким хлопком.

– Ну что, высмотрел? – Голос вопрошавшего звучал насмешливо и несколько раздраженно.

– Здравствуй, Нидинту-Бел, – досадливо скривив губы, проговорил Первосвященник. – Ты же видел, что нет.

– Видел, – подтвердил беглый начальник стражи. – Как по мне – пустая затея. Если эти крылатые ублюдки и впрямь не ангелы, а люди, их стоит искать возле Кархана. Прикажи жрецам, которые следуют вместе с армией, пусть выследят их. А ежели удастся, то и изловят.

– Уже распорядился, – огрызнулся Гаумата. – Но армия с каждым днем будет все дальше. А твои летуны нужны мне здесь, и как можно скорее.

– К чему вся эта спешка! И вообще, они такие же мои, как и твои, – ухмыльнулся опальный вельможа. – Их здесь нет. И хвала за то Мардуку.

При звуке этого имени уголок губ Верховного жреца снова дернулся, и он отвернулся, спеша взять себя в руки.

– Это не твоя забота, Нидинту-Бел.

– Они сорвали наш замысел, заставили меня крысой прятаться по щелям, а ты говоришь, что это не моя забота! В своем ли ты уме, мой дорогой родственник? – В глазах сына Набонида сверкнуло пламя гнева.

– Еще ничего не потеряно. Ты все делал, как я сказал?

– Да. Слуга говорит, что хозяин лавки совсем потерял голову от подозрений.

– Вот и прекрасно, теперь осталось нанести последний удар. Надеюсь, сегодня ночью все и случится.

– С радостью погляжу, как его будут рвать конями, – ухмыльнулся Нидинту-Бел. – Но помни, Сусанна моя.

Верховный жрец поморщился.

– Не к добру ты вбил себе в голову эту вздорную девчонку. К тому же тебе, все едино, не удастся поглядеть на смерть бен Эзры.

– Это еще почему?

– Прямо отсюда ты отправишься в лагерь Кира с письмом, которое я тебе дам. Найди Лайлу, она поможет.

– С этим можно повременить, – пробовал отмахнуться Нидинту-Бел.

– Нельзя. Ты должен доставить письмо до того, как армия Валтасара окажется вблизи персов, – жестко отрезал Гаумата.

– Будь по-твоему, – пристально глядя в лицо Верховному жрецу, согласился сводный брат Валтасара. – Вечером, после наступления темноты, я отправлюсь к Киру. Но перед тем я еще успею навестить эту кошечку. Потому что когда за дело возьмешься ты, навещать уже будет некого.

– Ты поедешь сейчас же! – Слова Верховного жреца звучали как приговор, не подлежащий обжалованию. – И не посмеешь даже приблизиться к дому Сусанны! И помни, мой дорогой родственник, что именно такова воля Мардука!

Весь день Иезекия не находил себе места. Он придумывал многочисленные способы расправы с мерзавцем, похитившим и растоптавшим его счастье. Описанные в Священной книге методы побиения камнями или сожжения казались ему чересчур мягкими, и картины мести, которые он лелеял в своем уме, хоть на самую малость смягчали боль его ран. Вначале он хотел поставить нубийцев у входа в комнату дочери, но быстро сообразил: если свидание не состоится в эту ночь, то произойдет в другую. И кто знает, удастся ли ему перехватить новую записку.

«Моя дочь – блудница! – с ужасом вслушиваясь в эти слова, бормотал себе под нос Иезекия. – Доброму имени и высокому званию жены первейшего из эбореев она предпочла низкий жребий развратной блудодейки, продающей тело всякому, кто пожелает купить!» Эта мысль жгла его, точно укус скорпиона. Сотни, тысячи скорпионов.

Когда стемнело, он сказал, что идет посоветоваться к одному из родичей, и затаился близ дома, стараясь держать в поле зрения и вход в лавку, и каменную ограду сада, за которой впервые увидел совратителя его ненаглядной Сусанны.

Время тянулось, точно кто-то медленно и старательно вытягивал жилы из бедного Иезекии. Он устал прятаться, устал переминаться с ноги на ногу, вглядываясь в ночную темень. «А если так придется стоять всю ночь? – вдруг подумалось ему. – Что, если Сусанна догадалась?» Нет, с чего бы? Он был осторожен, ничем себя не выдал!

Холодно-бледный лик Сина кривой усмешкой висел над Вавилоном. «А может, даст Бог, она не пойдет», – в который раз подумалось Иезекии. Но тут вдали раздался тихий цокот ослиных копыт. Человек, ведущий в поводу ослика, привычно остановился у стены, там, где с нее свисали плети виноградной лозы, и, сложив руки у губ, закричал встревоженной ночной птицей. Спустя несколько ударов сердца Иезекия увидел тонкую изящную фигурку. Из-под накинутого плаща в лунном свете золотом блеснуло платье… «О горе мне, горе! – прошептал Иезекия, впиваясь ногтями в лицо. – Не я ли подарил тебе драгоценный этот наряд, мечтая, как предстанешь ты в нем пред Даниилом».

Между тем девушка ловко уселась на ослика, и провожатый, только и ждавший этого, повел животное в поводу прочь от ворот Иштар.

Выждав немного, Иезекия устремился за ними, прячась за выступами домов и деревьями. Он бежал вслед, стараясь не отставать.

«Сейчас, сейчас все раскроется», – тяжело дыша, твердил себе разъяренный отец. Неожиданно провожатый остановил ослика у какой-то стены. Иезекия замер в отдалении, переводя дух. Уже давно ему не приходилось ходить так быстро и так далеко. Он огляделся, утирая пот и стараясь понять, куда же привела его похоть падшей дочери. Да ведь это же дворец Первосвященника! Новое открытие ожгло его еще сильнее прежнего. Быть может, он и смог бы, смирив разбитое сердце, уняв слезы, понять и простить голос плоти. Но путаться с каким-то прислужником Мардука?! Ей, эборейке хорошего рода?!

Не ведая ничего о мыслях, терзавших душу Иезекии бен Эзры, девушка ловко спешилась, подошла к зарослям плюща, увивавшего стену, и скрылась за ними в одно мгновение.

«Так вот оно как!» Кровь прилила к голове взбешенного отца. Со всех ног он бросился к убежищу любовников, сжимая кулаки. Из-за густой листвы послышался томный вздох. Иезекия рывком отодвинул листву естественной занавеси. В зыбком свете масляной лампы виднелись сплетенные в жарком объятии тела. «Ага!» – грозно закричал он. В этот миг что-то тяжелое обрушилось ему на затылок. Колени бен Эзры подогнулись сами собой, и свет померк в очах.