Глава 10

В зале царского совета повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь жужжанием назойливых мух, которым от века нет дела ни до высокого титула, ни до божественного вдохновения.

– Ты что же, желаешь идти к черни? – будто сомневаясь в услышанных словах, переспросил Валтасар. – Сам?!

Меньше всего в этот миг Намму желал оказаться нос к носу с разъяренной голытьбой, жаждущей крови. Тем более что количество носов там, у стен дворца, неизмеримо превышало возможные для драки или для бегства пределы. Но иного пути, по сути, не представлялось. Не нужно было слыть пророком, чтобы догадаться, какую жертву потребует Мардук устами своего Верховного жреца в обмен на успокоение божественного гнева. Даниил искоса поглядел на лицо Гауматы. Тот ухмылялся, не желая даже легким флером скрывать торжество победителя. Однако не зря же говорил старик Абодар, замазывая сыну синяки и ссадины после очередной уличной драки: «Запомни, мальчик, кто сражается, тот не побежден. Если драка неизбежна – бей первым!»

– Я пойду! – повторил Намму, поднимаясь с места. – Если то будет угодно тебе, государь, позволь Кархану сопроводить меня.

– Пусть будет так, – утвердительно склонил чело Валтасар. – Желаешь ли ты еще чего-либо… – царь помедлил, – перед смертью?

Даниила невольно передернула мелкая, не поддающаяся усилию воли дрожь. Он и прежде не ждал, что по ту сторону жизненного предела его встретят как дорогого гостя. Теперь же над посмертным обиталищем духов для него и вовсе красовалась непроницаемая мгла. Эта неизвестность отчего-то пугала его не меньше, а то и больше всех напророченных жрецами мук. Что бы ни было уже произнесено, невысказанное казалось еще страшнее.

– Я бы хотел молвить слово, – проговорил Намму. – Ибо кто нынче беснуется у врат дворца твоего, о великий государь, как не слепцы, узревшие нынче впервые солнечный лик? От этого сияния, от света истины пришли они в испуг и опьянены ужасом души их. Если Господь даст силы речам моим, то преисполнятся покоем ныне алчущие крови. А нет – не моя сила, но божья свершит суд быстрый и праведный.

– Что ж, – выслушав речь Даниила, печально вздохнул Валтасар. – Пусть ваш ЙаХаВа поможет тебе, как делал это до сих пор. Ступай, – он поманил пальцем Кархана, – сопроводи его.

Фиолетовые, красные, желтые круги плыли, расходясь и сливаясь воедино, перед глазами Намму. Он чувствовал, как ноги его подгибаются, и лишь усилием воли заставлял их переступать со ступеньки на ступеньку. Сердце, ощущавшее холодное дыхание последнего часа, стучало и рвалось наружу, желая выпорхнуть птицей из груди и улететь подальше от постылой клетки ребер.

– Послушай, Даниил, – раздался совсем рядом густой, словно навар, именуемый хаш, шепот Кархана. – Я могу спасти тебя. Я знаю, где здесь подземный ход. Я дам тебе денег, ты выберешься из города, доберешься до Наппура. Я скажу тебе, кого там спросить. Тебя надежно спрячут. – Кархан шептал скороговоркой, непривычной для молчаливого скифа.

– Ты спасешь меня? – Глаза Намму расширились от удивления и радости. – Правда?

Он порывисто сглотнул, пытаясь загнать обратно в горло слова, просившиеся наружу. Тщетно, их было не удержать.

– А что же тогда будет с тобой?

– Придумаю что-нибудь, – поморщился Руслан Караханов. – Скажу, что ты навел на меня чары и сбежал.

Намму пристально, точно видел скифа впервые, глядел в лицо лохматого гиганта. Ему не раз приходилось бегать из заточения, и он прекрасно знал, что в Вавилонии, как и у него на родине, стражнику, заподозренному в сговоре с беглецом, полагается смерть. В этот миг ноги его уже гудели от напряжения, готовые с максимально возможной скоростью унести хозяина подальше от опасности, но сердце – сердце Даниила – стучало в его груди, и с каждым ударом стук был все размереннее и четче.

– Ты не должен этого делать, Кархан. – В глазах Даниила встали памятные с детства картины разоренных очагов и простоволосых, истерзанных женщин, плачущих у пепелищ. Реши он сейчас, как в былые времена, спастись бегством – и всякому двуногому зверю, рычащему по ту сторону крепостной стены и жаждущему крови, станет понятно, что бог оставил народ эбору, а он, Намму, – людей, в него поверивших. Перед глазами вновь непрошеной явилась картина разрушения лавки у ворот Иштар.

– Нет, ты не должен этого делать. Я выйду к ним. Но перед этим вели трубить в трубы. Пусть те, кто нынче хочет моей смерти, узрят воочию истину, ибо, когда наступит час прозрения для них, возопят они: «Помилуй, Господи!» – но не обретут в тот час милости Господней те души, что милосердия не ведали. Ступай за мной к надвратной башне, вели трубить в трубы и… прихвати с собой факел.

Толпа у стен дворца занимала все пространство улиц, насколько хватал глаз. Слитный рев двух дюжин медных труб заставил ее если не примолкнуть, то хотя бы умерить шум негодующих воплей. Намму глядел с башни на это беснующееся море, держась за дорогой парчовый кушак, и в который раз с тревогой ощупывал то, что могло подарить ему спасение, а могло и не подарить.

– Оставь факел здесь. – Намму указал Кархану на кольцо, вмурованное в стену за одним из зубцов высокого каменного парапета. – И ступай. Если только богу не будет угодно, чтобы воспарил я к небесам, то скоро спущусь к тебе.

Руслан Караханов молча выполнил распоряжение Даниила и отступил к черному провалу, ведущему на лестницу.

– Слушайте, жители Вавилона! – что есть сил закричал Даниил, поднимая руки к небу. – Слушайте все, алчущие крови моей!

Его слова, зазвучавшие в тот самый миг, когда смолкли трубы, казался продолжением их гневного рева.

– Жизнь человека – лишь краткий миг пред ликом Господа. Душа же людская – вечна и вечен жребий, уготованный ей божьим судом. – Намму подбоченился, запуская пальцы за кушак. – Безмерна сила божья! И никто, ничто не сравнится с ней. Что мне ваши угрозы? Что ножи и палицы? Из крови моей вырастет отмщение вам!

Он сделал взмах руками, резко вскидывая их к небесам. И в тот же миг угрожающе ворчащая толпа замерла, в ужасе затаив дыхание. Из рук пророка к облакам устремились языки жаркого пламени. Даниил резко опустил руки, поднял вновь – и пламя исчезло.

– Я мог бы испепелить вас единым движением рук и взглядом заледенить кровь вашу! Но и тогда вы поймете лишь то, что сила сломила силу. Не во мне сила, но в Господе! А потому вновь говорю вам: каждая, и самая малая капля крови моей, каждая капля крови народа моего обратится в слово проклятия и вернется к вам сторицей. А сейчас, – Даниил воздел руки в благословляющем жесте, – я иду к вам, жители Вавилона! Откройте сердца ваши, ибо наступает время суда и час прозрения!

Боевая галерея надвратной башни опустела, и теперь лишь внимательный наблюдатель мог заметить в пыли неподалеку от того места, где стоял пророк, два небольших, похожих на штопор приспособления, обмотанные обгоревшими кусочками хлопка. Этот фокус с горящими руками на базаре в родной Ниневии частенько показывал бродячий фокусник с берегов далекого Гидаспа. Тяжелее всего было достать здесь, в Вавилоне, необходимые для самодельного чуда необычайные цветы, а может, кто его знает, плоды того странного растения, которым пользовался хитроумный чародей. Но не зря же говорилось, что в Вавилоне можно купить все, даже луну, отраженную в Евфрате.

Руслан Караханов был внимательным наблюдателем. Обнаружив штопоры с обгоревшими кусками невесть чего, он потер между пальцами то, что пощадил огонь, и пробормотал себе под нос: «Похоже на вату».

Но это было позже, а до того он стоял у ворот, глядя, как воспрянувшие духом стражники раздвигают тяжелые медные створки. Даниил шагнул в образовавшийся проем, а толпа по ту сторону стены встревоженно загудела. Шаг, и еще шаг – и опасливый гул перерос в нескрываемый вопль ужаса. Что-то огромное с широченными кожистыми крыльями, точно у летучей мыши, мощным хвостом и зубастой пастью, рухнуло с небес на забитую людьми улицу.

«Дракон!» – утробно взвыла толпа, в один миг превращаясь в испуганное стадо, разбегающееся в ужасе, без смысла и цели. Первобытная жуть толкала беглецов в спину, как ветер парусное судно. Но вряд ли кто сейчас мог ответить, куда они мчат и где намерены укрыться.

Нидинту-Бел расхаживал нервной поступью по приемной зале дворца Верховного жреца, яростно выталкивая из себя недобрые слова, жгущие его сердце.

– Это и был твой план, Гаумата? Тебе он удался! Три дюжины убитых, без малого пять дюжин раненых. И если бы мои молодцы не отогнали чудище факелами, он бы истребил много, много больше.

– Это все пустое, – досадливо поморщился Верховный жрец. – И быть может, играет нам на руку.

– Как же? – хмыкнул побочный сын Набонида. – В народе сейчас только и разговоры о том, что Даниил призвал на их головы дракона. Гаумата, я ведь просил тебя совсем о другом! Я хочу эту девушку из лавки у ворот Иштар. Она должна быть моей. А ты что устроил?

– Кто же знал, что, если открыть глаза дракона, он действительно проснется?! – недовольно огрызнулся Первосвященник. – Их не открывали уже пять или шесть поколений!

– Если бы вы действительно относили чудовищу еду, а не жрали ее сами, возможно, он бы не был таким голодным.

– Ты не ведаешь, о чем говоришь! – вскипел Гаумата. А затем сказал, успокаиваясь: – На такой жаре еда все равно бы испортилась. Но послушай меня. Мы сделаем так: по старинному поверью умилостивить гнев дракона может красавица, отданная ему в наложницы…

– В наложницы дракону? – скептически пожал плечами начальник городской стражи. – Что за чушь?

– Не перебивай и не богохульствуй, – нахмурился Гаумата. – Так вот. Я объявлю, что та, на которую пал выбор, – твоя Сусанна, дочь Иезекии. Ты отведешь ее к пещере, но в это время я уже закрою ему глаза, и дракон снова уснет. Затем в городе будет объявлено, что ты смог умилостивить Мушхуша, а стало быть, тебе, как победителю, принадлежит то, от чего он любезно отказался.

– Ты хитер, Гаумата, – усмехнулся обрадованный царедворец. – Но что, если Даниил увяжется за мной?

– Ты дашь мне об этом знать, и я закрою глаза после того, как дракон убьет этого выскочку.

– А если вдруг Даниил прикончит его?

– Не забывай, дорогой родственник, что Мушхуш принадлежит Мардуку, и не менее хранит этот город, чем твоя стража. Если вдруг проклятому эборею удастся то, о чем ты говоришь, у стен его встретит разъяренная толпа, и тут ему будет не до фокусов.

– Толпа? Кто тут говорит о толпе? Не ее ли наблюдали мы нынче днем под стенами дворца. Нет уж, как знаешь, а о Данииле я позабочусь сам.

Даниил ликовал: сейчас он и сам готов был поверить в свое божественное предназначение. Все удалось просто замечательно. Конечно, жаль бедолаг, попавших в лапы чудовища, растерзанных им или раздавленных ударами хвоста размером с ливанский кедр. Но с другой стороны, следует признать, что появление дракона было как нельзя кстати. Не окажись голодная тварь в этот миг над Вавилоном, и, вероятнее всего, быть растерзанным предстояло самому Даниилу. Так что мятежники получили, что заслужили. Однако не менее, чем спасение, радовала Намму весть о том, что Сусанна и вся ее семья не пострадали во время народного буйства. Стража ворот Иштар, которую Иезекия бесплатно угощал долгие годы, пустила его с чадами и домочадцами укрыться в надвратную башню. Конечно, дом его пострадал, как и прочие дома эборейского квартала. Однако теперь по приказу Валтасара по городу ходили специальные отряды стражи, и если где-то у кого-то обнаруживалось награбленное, имущество возвращалось хозяевам, а пойманный на горячем облагался штрафом от десяти до пятидесяти сиклей серебром в казну. Сколько уж добра и денег при этом прилипло к рукам стражи, не поддавалось исчислению. Но кое-что из похищенного все-таки было возвращено прежним владельцам.

Горожане ходили как-то бочком, прижимаясь к заборам и стенам домов, то и дело поглядывая в небо – не парит ли в воздухе огромная ненасытная тварь. Весь оставшийся день Верховный жрец Мардука провел в доме могущественного Судьи богов, силясь умилостивить Властителя судеб и Вершителя правосудия. Народ с нетерпением ждал, когда Мардук объявит свою волю. Но Верховный жрец все не выходил. Некоторые шептались, что великий победитель чудовищ попросту не желает разговаривать с провинившимся слугой, неверно толкующим его волю, что Гаумата просто струсил и ждет, пока улягутся страсти, чтобы затем снова выползти на поверхность, как змея на разогретый солнцем камень.

Все это время Даниил находился в гостях у Иезекии, помогая восстановить то, что было разрушено неистовой толпой. Семеро его телохранителей с недоумением глядели на знатного господина, который возится с глиной и соломой, точно какой-то простолюдин. Сами они и пальцем не прикоснулись ни к чему, кроме рукоятей мечей и древков копий. А когда пророк завел было с ними разговор о том, что таким силачам легче было бы таскать разбитые кирпичи забора, они сделали вид, что не услышали, не поняли, о чем говорит знатный эборей, а потому не проронили ни звука и не тронулись с места.

Весь остаток дня Намму трудился в доме у ворот Иштар. От него не могла укрыться плохо скрываемая размолвка между Сусанной и ее отцом. Как пламя под седой золою, она то и дело пробивалась наружу, не разгораясь, но и не затухая вовсе. Все это время девушка отмалчивалась, отводила глаза, ловя на себе взгляд Даниила, а стоило показаться рядом Иезекии, попросту исчезала, словно тень в солнечный полдень. Задать прямой вопрос Намму отчего-то не решался, да и времени выслушивать обстоятельный ответ не было.

Когда же день укрылся пеленою сумерек, коротких, подожженных алым закатом, Верховный жрец явился перед тысячами ждущих испуганных глаз, чтобы объявить наконец волю Мардука: жители Вавилона, склонившие к речам чужака слух и души свои, немедля и сполна познали, как суров Хранитель скрижалей судеб к отступникам. И поскольку народ эбору с его пророком вызвал гнев бога и распалил ярость в драконе, жертвой ему должна стать первая красавица иноверцев. Таковой была названа Сусанна – дочь Иезекии бен Эзры.

Храмовая стража немедленно была послана в дом у ворот Иштар и непременно исполнила бы приказ доставить красотку во дворец Гауматы, когда б не телохранители Даниила. Увидев, что их господин стал на защиту прелестницы, они сомкнулись вокруг пророка и Сусанны, без лишних слов давая понять, что готовы убить любого приблизившегося.

Сопровождаемые таким эскортом, Даниил и Сусанна отправились в царский дворец. Стражники, посланные за эборейской красавицей, не отставали, они шествовали вокруг сомкнутого строя телохранителей, составляя кольцо внешнего оцепления. Навстречу им из храма Мардука двигалась вторая процессия – Гаумата во главе отряда молодых жрецов.

Первосвященник уже знал об отказе Даниила выдать девушку, и ликование наполняло его душу.

Больше всего на свете Гаумата любил, чтобы события подчинялись его воле. Власть над людьми его забавляла недолго. Но вот повелевать судьбой, направлять усилия людей к своей выгоде, особенно вопреки их воле, было для него верхом наслаждения. Он чувствовал себя сродни богам, более могущественным, чем золотой истукан, которому он, по велению долга, ежедневно приносил жертву.

Сейчас все шло как по писаному. Ненавистный пророк жалких эбореев попался в силки, точно глупая пичуга, а каждое новое движение все туже затягивало петли вокруг его шеи.

Обе волны столкнулись в апартаментах Валтасара, и лишь присутствие царя спасло сторонников Даниила и Гауматы от рукопашной.

– Город под угрозой, – с нажимом вещал Первосвященник. – Мардук требует жертву. Но этот несчастный, – он ткнул перстом в грудь Даниила, – смеет противиться вышнему промыслу. Это неприкрытое злоумышление против Вавилона. Ибо уже десятки лет эбореи мечтают разрушить Врата Бога и развеять в прах могущество царей вавилонских.

– Девушка, назначенная в жертву дракону, – упрямо наклонив голову, точно пытаясь боднуть Верховного жреца, непреклонно возражал Намму, – принадлежит к народу эбору. По соизволению царя народ этот возносит молитвы и приносит жертвы своему богу. А потому не во власти служителей иных богов назначать ее в жертву!

– Если дракон не получит жертвы, – обращаясь к царю, угрожающе твердил Гаумата, – он будет прилетать снова и снова до тех пор, пока Великий город не обезлюдеет. Мардук жалует тех, кто верит ему, но жестоко карает отступников!

– Дракон лишь чудовище, – парировал Намму. – Такая же злобная тварь, как лев или гиена. Но если можно камнями отогнать ухееля и палкой вспугнуть варана, кто сказал, что дракон всесилен? Разве не отпугнули его нынче факелами копейщики городской стражи? Да и кто поручится за то, что прилетевший сюда дракон – именно Мушхуш, любимец Мардука? Не станет же в самом деле Верховный жрец приносить жертвы каждому залетному дракону?

– Это тот самый! – не унимался Гаумата. – И ни меч воина, ни жезл мага не способны истребить его, ибо в нем – сила Мардука.

– Этот дракон – самозванец, – не думал сдаваться Намму, не переставая гневно махать руками, перебивая своим криком крик Верховного жреца. – Перелетный крылатый змей. Я мог бы убить его без меча и без жезла!

– Замолчите! – взмолился Валтасар, пытавшийся внимательно слушать обе разгоряченные спором стороны.

– Даниил! – начал царь, дождавшись, пока умолкнут возбужденные голоса. – Если и впрямь ты прав, и этот дракон смертен, только убив его, ты сможешь доказать это. Не иначе. Верю, что бог – твой бог, ЙаХаВа, по-прежнему пребудет с тобой. Но если ты все же неправ, жертва должна быть принесена. Ибо Вавилон – превыше жизни одного человека. А сейчас ступайте все и завтра поутру выступайте в путь.

Намму возвращался в покои, отведенные ему в царском дворце. Он шел неспешно и величественно, стараясь не выказывать, что творилось у него на душе. Если бы он по-прежнему оставался просто Намму из Ниневии, он бы, вероятно, сейчас проклинал судьбу и рвал волосы, предчувствуя тяжкую участь. После увиденного днем на площади, как только язык у него повернулся обещать убить дракона без жезла и меча? Впрочем, чем бы ему помогли эти самые меч и жезл? Он не был ни воином, ни магом, и с этим приходилось если не мириться, то хотя бы считаться. В прежние годы ему порою доводилось пускать в ход кулаки или браться за палку, чтобы надавать по хребту обидчику, однако на этом его боевой опыт исчерпывался. Магия же и вовсе заканчивалась фокусами, перенятыми на рынке. Оставалось надеяться на бога, имя которого он так ловко придумал. Оставалось надеяться, что народу эбору и впрямь покровительствует великий Энки – родоначальник справедливости, и он не даст лишить жизни ни в чем не повинную девушку.

Намму поймал себя на том, что, размышляя о предстоящей встрече с чудищем, и думать забыл о своей участи. Как ни крути, а столкнуться с драконом ему предстоит глаза в глаза. Тут дешевыми фокусами и упованиями на милость божью не отделаться. Он судорожно начал вспоминать все, что было известно ему об этих ужасных тварях и о способах борьбы с ними.

Сведений было немного, и все они не радовали. «Зачастую дыхание чудовищ ядовито, и вокруг места обитания драконов умирает все живое, – вспоминал он. – Чешую их не пробивает стрела, и боевой молот отскакивает, точно от гранитной скалы. Правда, на черепе между рогами есть место, где, ловко ударив мечом, можно раскроить голову порождению Тиамат. И если в момент нанесения удара дракон будет еще жив, смельчак может раздобыть волшебный драконий камень, дающий тому, кто его обретет, необычайное могущество».

Впрочем, Намму не слышал, чтобы в годы его жизни кому-то это удавалось.

Драконы бывают безногие, как рогатые керасты, поджидающие добычу, глубоко упрятав тело в песок. Двуногие, к примеру, линдвормы, бегающие столь быстро, что способны догнать мчащегося верблюда, и совсем редкие четвероногие крылатые, как тот, что нынче устроил кровавую резню у стен дворца. Есть еще падальщики ухеели, но их и драконами-то можно назвать с большой натяжкой.

Некоторые чудовища имеют по нескольку голов, вроде ассирийских двухголовых, пронзающих мрак ночи светом четырех своих глаз, или же девятиглавых гидр, о которых рассказывали эллины с побережья Центрального моря.

Что же касается борьбы с драконами, здесь познания Намму ограничивались историями, услышанными в далеком детстве от старика Абодара. Тогда еще, впрочем, совсем даже не старика.

Тот рассказывал, что охотятся на драконов следующим образом: найдя логово чудища, читают перед ним охранительное заклинание, которое поднимает сильный ветер, затем начинают бить перед чудовищем по земле ветвями коралла, вызывая тем самым звук грома.

Тогда дракон, который более всего на свете боится грозы, ибо молнии убивают его, если он не успеет спрятаться под землю, спешит забраться поглубже в свое убежище, страшась высунуть оттуда голову. В этот миг вход в пещеру засыпают большими камнями так, чтобы ужасная тварь подохла там от голода. Ибо если нечего дракону пожирать, то он пожирает самого себя.

Описанный некогда Абодаром способ отличался известным остроумием, однако имел ряд недостатков.

Во-первых, Намму в жизни не встречал никого, кто бы мог на своем опыте подтвердить, что этот способ пригоден к исполнению.

Во-вторых, он понятия не имел, о каком заклятии идет речь. А в-третьих, и это он знал не понаслышке, великое множество пещер имело два и более выхода. Так что, старательно засыпая каменьями драконий лаз, можно неожиданно обнаружить разгневанного хозяина подземелья как раз у себя за спиной. Нет, этот способ не годился. Следовало измыслить какой-либо иной, более надежный.

Погруженный в эти мысли, Намму добрел до своих комнат. Один из слуг, назначенный следить за порядком в хоромах царского советника, радостно приветствовав хозяина, начал скороговоркой рассказывать ему, какие чудесные подарки были преподнесены царевичу Даниилу за время его отсутствия. Придворные низших рангов и знать, вавилонские торговцы, повинные в сегодняшнем мятеже, и благодарные эбореи несли сами или посылали слуг с дарами могущественному фавориту. Ковры, серебряная и вызолоченная посуда, перстни с лазуритом и просто мешочки монет загромождали апартаменты Даниила, превращая их в подобие склада награбленного, вроде разбойничьей пещеры.

– А это что? – Даниил указал на кувшин, стоявший посреди стола.

– Кто его знает, – растерянно развел руками слуга. – Принес тут один. Вино, должно быть.

– Вино – это хорошо, – пробормотал Намму. – Это то, что сейчас нужно.

Он взял со стола серебряный ритон, украшенный львиной головой, и поднял кувшин, спеша наполнить кубок. Расписной глиняный сосуд был закрыт куском пергамента, плотно обвязанным вокруг горлышка. Даниил слегка встряхнул кувшин.

– Это не вино! Вино булькает.

Кувшин не булькал, но был увесистым, а значит, не пустым.

«Что же это такое? – досадливо подумал Намму, развязывая узел и приподнимая пергамент. Из горловины послышалось злобное шипение. – Кобра!»