Назад: Котел

Чума на ваше поле!

Махонький муравей волочит сосновую иголку, для него эта ноша солиднее, чем бревно для участников субботника.

Неизмеримы возможности и достижения.

За подвигом должно стоять страстное желание его совершить.

В 1998 году чемпионом мира по футболу стала сборная Франции, которая разгромила в финале великих и непобедимых бразильцев. За спинами французов маячили Фермопилы. Поэтому поражение, столь очевидное для всего трезвого мира, оказалось немыслимым.

Миллионы русских людей, просадившие свои ворованные или заработанные доллары в нелегальных ставках на Бразилию и оставшиеся в дураках, принялись сетовать на то, что бразильцы куплены, а великого Рональде отравили французские повара.

В аморальной России, где недорого покупается министр юстиции и любая футбольная команда, умоляют: «Купите нас, мы недорого стоим!», никто не верит, что муравей дотащит до дома неподъемную иголку, потому что в этом его муравьиный долг. Ведь мы знаем, что Ильич только подставлял плечо, а бревно на субботнике волокли сытые сотрудники Чрезвычайной комиссии.

Однако всеобщая продажность еще не значит, что в России вовсе нет людей, готовых к подвигу. Был бы стимул.

Так случилось в городе Веревкине, где жила Елена Валентиновна Сидорова, преподавательница физкультуры в школе N2.

Если бы кто-то еще в прошлом году сказал этой скромной миловидной женщине, матери-одиночке, что она своими руками изменит судьбу Земли, она бы первой засмеялась.

Слышали, как Лена смеется? Тихо-тихо, как надтреснутый серебряный колокольчик.

…Но обстоятельства оказались сильнее ее.

Борису, сыну Елены Валентиновны, семнадцать лет. Неизвестно, где он заработал гепатит. Его положили в инфекционную больницу в Туле, и Елена Валентиновна после школы ездила туда на электричке.

Иногда вместе с ней в Тулу ездила Оксана, девочка Бориса, она учится с ним в одном классе. Оксана происходит из бедной семьи армянских беженцев. Беженцы приехали из Чечни.

Чтобы ехать вместе, Елена Валентиновна встречалась с Оксаной у третьего вагона с конца. Между ними не было дружбы и даже теплоты, но Елена Валентиновна отдавала должное Оксане. Ведь в ее возрасте тащиться на электричке в Тулу, привозить скромные дары — Боря сидит на строгой диете,

— ждать, пока нянечка вынесет записку с крупно написанными несколькими словами, и снова спешить на вокзал — своего рода подвиг. И наверное, на самом деле Оксана лишь старается казаться грубой, циничной, чуть ли не развратной девушкой.

Два раза Оксана проникала на строго охраняемую территорию. Шепталась о чем-то с охранником и шмыгала в дверцу за его спиной. Она даже предложила Елене Валентиновне присоединиться к ней. Но та, хоть и хотелось посмотреть на Борю, не посмела нарушить порядок и осталась снаружи, сердясь на Оксану, которую не беспокоили морально-этические проблемы.

— Ты ему платишь деньги? — спросила Елена, когда Оксана возвратилась с пластиковым пакетом белья, которое надо постирать, и прочитанными книжками. Все это должно было остаться внутри и сгореть, но Оксану проблемы вирусов не волновали.

Оксана ответила не сразу. Потом сказала, глядя в пол:

— Я ему услуги оказываю.

Лена подумала, что у Оксаны чудесные волосы, жаль только, что она их так жестоко завивает и подкрашивает безумным оранжевым тоном. Она была стройной, крепкой, ладной, чуть более крутобедрой, чем следует в семнадцать лет. Вскоре она раздобреет. Но Боря, конечно, об этом не подозревает.

— Какие услуги? — осторожно спросила Елена.

— Не бойтесь, Елена Валентиновна, не сексуальные, — хрипло ответила девица. — Мне этот козел по фигу.

— Я и не думала, — быстро сказала Елена, и получилось, что она будто только об этом и думала. Лучше было бы промолчать.

Когда они возвращались в электричке, Оксана рассказала Елене, что в заразном отделении всегда требуются наркотики. Их приносят с воли. Но далеко не всегда прямо в отделение, можно попасть под шмон, горя не оберешься. Лучше сговориться с ментом, передать ему дозу, а он тебя пустит. Остальное на себе пронесешь. Некоторые заключенные, в смысле больные, тоже выходят. Но это стоит дороже. Ментам подставляться ни к чему. Такое халявное место где еще найдешь?

— И Боря об этом знает? — спросила Елена.

Она искренне расстраивалась, как тяжко складывается жизнь этой девчушки, которая вынуждена ради Бориса идти на подлые сделки.

— Еще бы, — ответила Оксана.

Тут бы Елене догадаться, но она тщательно заткнула уши и глаза. Она не допускала мысли о том, что ее чистый, домашний мальчик Боря может оказаться одним из этих…

Лена молчала, глядя в окно электрички, и считала пробегающие за окном дачи.

Оксана тоже не спешила продолжить разговор.

Когда поезд уже подъезжал к Веревкину, Елена все-таки задала проклятый вопрос. Вернее, он сам задался:

— А ты… или Боря, вы эту гадость не пробовали?

— Что вы несете, Елена Валентиновна, — сказала девушка. — Ваш Боря уж полгода на игле.

— Ага, — согласилась Елена. — А ты?

— Он и меня посадил. Я знаете чего боюсь? По-честному? Я боюсь, что я уже бациллоноситель и скоро туда же загремлю. Ведь гепатит половым путем передается. Вы знаете?

— Ты думаешь, что это связано?

— Вы про меня не ответили.

— А что я могу ответить? — сказала Елена и быстро, не попрощавшись, поспешила домой. Убежала.

Она хотела обернуться, но не обернулась, потому что была уверена, что Оксана стоит и глядит ей в спину, как матери наркомана… Мать наркомана.

Елена шла к дому, и в ней по очереди возникали слова Оксаны, которые теперь, на расстоянии, приобретали новый, куда более угрожающий смысл.

«Половым путем передается»… Значит, эта девочка совратила Бориса? Уложила его в постель? И они теперь, как говорится в плохих переводах с американского, «занимаются любовью»? Немыслимо! Какая грязь!

«Боря уж полгода на игле»… Она эти слова тоже слышала. В кино. Это означает, что ее сын наркоман. И вернее всего, эта девица не врет. Она его затянула в эту компанию, она приучила его к наркотикам, она заразила его гепатитом — страшной прилипчивой болезнью…

Надо будет посоветоваться с врачом, раз больше не с кем советоваться.

Елена пришла домой, рухнула на диван, словно весь день таскала кирпичи, и забылась — организм таинственным образом сам находил способ погасить беду. Если не погасить, то хотя бы отсрочить. Даже если уже поздно.

Она проспала до заката.

Врач был под боком. Николай.

Николай — бывший муж Елены и отец ребенка, то есть Бориса.

Работает он не врачом, а сотрудником на станции защиты растений. В свое время, несколько лет назад, у него был выбор остаться участковым врачом или заняться квазинаучной работой. Он и занялся.

С тех пор поднялся до заведующего станцией, получает гроши, но счастлив.

На станции есть лаборатория, невесть какая, денег на оборудование не дают, но Николай чего-то выбивает, у него хорошие отношения в области. Когда специалисты разбегаются, начинаешь ценить оставшихся. Благо Николай не стар и даже талантлив. У него есть двадцать с лишним статей в центральных журналах.

В принципе он неплохой человек, но слабый и лишенный самолюбия. Он никогда не защитится и не станет богатым или знаменитым.

Елена Валентиновна разочаровалась в муже на третий год после свадьбы, как раз когда родился Боря. Но, конечно, старалась ничем не показать — терпела. А у Николая были романы с лаборантками и агрономшами в совхозах. Когда Боре было шесть лет, он пришел домой поздно, Елена согрела суп, а Николай, быстро и жадно глотая ложку за ложкой, хвалил суп, а потом признался, что пришел прямо из объятий Верочки, о которой Елена раньше и не слышала. Что он вынужден теперь как честный человек жениться на Верочке, потому что он обещал это сделать в порыве влюбленности.

Елена собрала в чемодан вещи Николая, у него и не было особенных вещей. Одежда, шахматы с потерянным белым конем, выходные ботинки… Николай молчал, потом стал связывать в стопку самые нужные книги и бумаги. Сказал, что за остальными заедет потом.

Он ушел, и Елена стала себя уговаривать, что все случившееся — к лучшему, так как она давно не любит этого человека. Но было горько.

Недели через две Николай позвонил ей на работу, но не посмел прийти домой. Он сказал, что готов вернуться, потому что ошибся. Елена спросила, правда ли, что Верочка отказала ему. Николай сказал, что жизнь, оказывается, куда более сложная штука, чем представляется ее участникам.

Елена засмеялась, она чувствовала превосходство над мужем и попросила его больше не приходить.

— А как же Боря? — спросил Николай. — Ты лишаешь меня права общаться с сыном? Моя мама этого не переживет.

— Как ты банален! — воскликнула Елена. — Ты когда придешь за остальными книгами и бумагами? А то я замыслила ремонт, давно пора!..

С тех пор прошло десять лет. Они жили рядом. Николай вернулся в квартиру своей мамы. Свекровь приходила посидеть с Борей и помочь, если надо, она была рыхлой, равнодушной, но разговорчивой женщиной. Она обсуждала с Еленой планы, как бы выгодно женить Николая, не понимая, что Елене эти разговоры неприятны. С Николаем они виделись часто, несколько раз на неделе — ведь городок Веревкин невелик, а главная улица, Советская, по которой все ходят, пересекает его, деля пополам.

Два дня после поездки в Тулу Елена провела в таком глубоком упадке сил, в таком нежелании мыслить и двигаться, что даже не подходила к телефону, хотя ей звонили из школы, да и приятельницы беспокоились, не случилось ли чего плохого с Борей.

На третий день Елена пошла к Николаю.

Он был в одиночестве — все разъехались по отпускам, тем более что платить им было нечем. Даже верной лаборантки не осталось.

Николай оторвался от микроскопа. Он был согнутым, но гибким и, если нужно, вытягивался в струнку. Волосы отросли с весны вдвое и делали его похожим на папуасского вождя — хотелось в эту туго заверченную массу волос сунуть гребень и бедренную кость козленка.

Он узнал Елену по легкой, музыкальной, как кастаньеты, походке и спросил:

— Ты не помнишь, куда я завалил очки? С утра ищу.

— Не лги, мой ангел, — ответила Елена. — Они у тебя в верхнем кармане.

— Садись, — сказал Николай. — Чаю все равно нет.

Елена могла бы ответить достойно, но придумывать остроумный ответ не хотелось.

— Борис попал в больницу, — сказала она.

— Знаю. Мама говорила, — признался Николай. — Я обязательно к нему съезжу. Только вот с деньгами полный зарез. Ему нужны фрукты?

— Ты хоть знаешь, чем он болен? — спросила Елена.

— Да, кстати… — Тут Николай смутился. Запустил пальцы в волосы и стал искать в них козлиную кость. Неловко отцу быть столь нелюбопытным.

— У Бори гепатит, — сообщила Елена голосом прокурора. — Но не в этом дело.

И рассказала о наркомании.

Николай елозил на стуле, словно ждал обвинений: «Как ты мог так игнорировать собственного ребенка, как ты мог упустить его?» Но Елена вдруг заплакала, что ей было не свойственно. Николай впервые увидел, что бывшая жена плачет. Он подумал, какая красивая женщина Елена. Она склонила голову, а волосы у нее темно-медного цвета и даже на шее веснушки. И почему она так коротко стрижется? Разве физкультурнице положено носить мальчиковую прическу? Все годы, пока они жили вместе, Николай мечтал о том, чтобы у Лены отросли пышные медные волосы, чтобы можно было гладить их и нюхать. Может, поэтому Николай, обретя одиночество, отпустил такую гриву.

Николай преодолел острое желание обнять Елену и утешить ее поцелуями, потому что понимал — сейчас она все это поймет неверно и решит, что он совсем уж бессердечный сексуальный маньяк.

— Наркомания и гепатит тесно связаны, — сказал он. — Мне приходилось об этом читать.

— Где?

— В газете, где же еще?

— И что же ты предлагаешь?

— А разве я должен что-то предлагать?

— Не могу же я одна с этим справиться.

— Возможно, это не очень серьезно — попробовал и все. С подростками это бывает. Если хочешь, я с ним серьезно поговорю.

Николаю еще ни разу не удавалось серьезно поговорить с Борисом. Борис не считал его настоящим родителем, имеющим право наказывать.

— Узнай, пожалуйста, какие есть от этого лекарства, — попросила Елена.

— У тебя же есть связи среди медиков. Наверняка появились новые средства. Может быть, импортные.

— А ты уверена, что Боренька? — спросил Николай вместо того, чтобы ответить на вопрос.

— Чем ты можешь помочь? — спросила Елена.

За немытым окном лаборатории торчали покосившиеся после урагана тополя.

— Я сам с ним поговорю, — сказал Николай.

— Тебя не пустят. Это инфекционное отделение.

— У меня в области каждый второй врач знакомый.

— Тогда достань лекарства.

— Но их же нет, — разумно сказал Николай. — Наркомания лечится усердием близких, силой воли больного, разумным медицинским уходом, а в медикаментозные средства я, прости, Алена, не верю.

— Коля, у тебя же хорошая голова. Придумай что-нибудь.

— Хорошо, хорошо, завтра я еду в Тулу.

Елена ждала на скамейке в больничном саду. Ехали они раздельно. Николай в Туле ночевал — он остановился у своего институтского друга, чтобы уже с вечера обзванивать знакомых. Елена приехала ранней, набитой народом электричкой.

Николай сразу прошел внутрь, а о Елене не подумал. Она и не обижалась, но страшно хотела хотя бы поглядеть на Борю.

Два парня подозрительного вида стояли за кустами, у анатомички. К ним подошел милиционер. Елена ненавидела их. Она знала, что дозы, которые переходят к охранникам, предназначены и ее мальчику.

Раньше она никогда бы не посмела, да и не позволила себе вмешаться. Но сейчас она защищала сына.

Она поднялась со скамейки и пошла к троице.

При виде приближающейся женщины собеседники прервали разговор. Обернулись к Елене. Как оборачивается стадо гиен, когда посторонний прерывает пир у трупа. Милиционер был туп и грузен, один из курьеров (она называла их для себя по-газетному, курьерами) — просто громила со скошенным подбородком и симметрично скошенным черепом. Третий был куда значительнее, может, даже привлекателен, если бы не рыжие глаза. Злые глаза. Тигриные глаза. А остальное из плохого американского фильма — выправка, плечи, обтянутые футболкой, чтобы окружающие бабы могли полюбоваться мышцами, узкие бедра, обтянутые джинсами. Наверное, голубой, подумала Елена.

— Ты чего? — спросил мент.

— У меня там лежит мальчик, — сказала Елена. Она не хотела ничего говорить, даже подходить к ним, разумеется, не хотела. Но все происходило помимо ее желания. Нервы разыгрались.

— Ну и лежит, — сказал мент.

— Он наркоман, — сказала Елена. — И я знаю, что туда приносят наркотики. И если вы с этим связаны, то должны понять, насколько это бесчеловечно.

— И что? — спросил милиционер. — Что?

— Я надеюсь, что вы к этому не причастны. Но если это не так…

— Гражданка, шли бы вы отсюда, — сказал милиционер.

— Психованная, — сказал Скошенный подбородок.

— В конце концов, должна же быть на вас управа, — сказала Елена. — Не может быть, чтобы вас не запретили.

Тигриный глаз чуть сощурился. Был он опасен. Но не рычал и кинуться не собирался. Пока.

Елена почувствовала свою беззащитность. Никого близко, будешь кричать — никто не обратит внимания. Теперь многие кричат вслух.

Мент присвистнул и пошел прочь, размахивая дубинкой.

— Что здесь происходит? — Николай окликнул издали, почуяв неладное.

Елена кинула на него взгляд, а когда обернулась вновь к тигроглазому бандиту, тот уже уходил. Он шел впереди, спина у него была прямая, как у балетного мальчика, Скошенный подбородок ковылял сзади, он был так широк, что скрывал товарища.

— Что они говорили? — спросил Николай. — Ты зачем к ним подошла? Или они к тебе подошли?

— Ничего, ничего, я уже забыла, — сказала Елена. И в самом деле уже забыла. — Что с Борей, ты его видел?

— Я его видел, — ответил Николай. — Пошли, сядем на скамеечку.

У него была манера давать предметам уменьшительные названия.

— Тебе постричься надо. — Елена не выдержала долгой паузы.

— Не понравился мне Боречка, похудел, понимаешь, — сказал Николай. — Но в целом держится. Ослаб, конечно, но держится.

— Когда его выпустят?

— Пока не сказали.

— Но что о перспективах?

— Подлечат. Сначала подлечат, а потом сдадут тебе. Тогда придется нелегко.

— Ты знаешь, что в отделение проникают наркотики?

— Не может быть!

— Разве твои знакомые врачи не знают?

— Знают, — проговорился Николай.

— Я вот с ними сейчас разговаривала.

— Нет, там был милиционер, я видел.

— Кто-то должен передавать.

Николай дернул себя за тугой локон.

— По крайней мере, — сказал он, — будут получше ухаживать. Получше… что бы они мне ни обещали, я понимаю: у них нет возможностей лечить Борю отдельно от других. Ну какие, скажи, у них возможности?

— А что с лекарствами?

— Я спишусь кое с кем. Спишусь. Завтра же.

Они ехали обратно в пустой электричке. К сожалению, верхние, опускающиеся половинки окон были сломаны, заклинились, и воздух в вагон не попадал, зато его сильно накаляло солнце.

Николай рассказывал о том, как болеет его мамочка. Потом вдруг спросил, положив пальцы на ее кисть, не лучше ли теперь, когда так трудно, когда такая беда с Борей, не лучше ли снова объединиться. Вместе жить лучше. Тем более когда Боря…

— Это шантаж, — сказала Лена.

— Это потому что мне без тебя скучно, — сказал Николай.

— Сначала надо поставить на ноги Бориса.

— А потом поговорим?

— Ты как ребенок, Николай.

— Может быть. Сегодня же займусь маком.

— Почему маком?

— Героин — производное от макового сока. Есть цепочка: мак — опиум — героин. Я плохой химик, но стал неплохим ботаником.

— Конечно, — согласилась Елена, которой хотелось верить в возможности бывшего мужа. — Не исключено, что есть лекарства, просто никто не задумывался.

— Должны быть.

— Как гомеопатия, правда? Ты берешь капельку героина и потом выбиваешь ею болезнь.

— Даже самая маленькая капелька героина работает как наркотик, — возразил Николай. — Боюсь, что твой путь бесперспективен.

— Но еще важнее, — сказала Лена, — найти какие-то зарубежные лекарства.

— Я постараюсь.

Лене стало легче. Значительно легче. Теперь она была не одна. Можно кому-то поплакать в жилетку, не стыдясь того, что произошло в семье. Правда же, в семье?

Николай проводил Лену до дома. Потянулся поцеловать в щеку, Лена отстранилась. Ей показалось, что кто-то может заметить.

Николай вел себя достойно. Съездил в Москву, поговорил с какими-то людьми, сказал по приезде, что сам будет лечить ребенка. Лене хотелось верить, что теперь все образуется.

Бориса выписали из больницы, под честное слово родителей. Он был слабый, вялый, даже физически так ослаб, что не смог нарубить дров, когда его попросила соседка с первого этажа. Елена накинулась на соседку, чуть не кричала: ребенок только что после заболевания, такого тяжелого, что некоторые умирают — ему нельзя напрягаться.

Соседка хоть и стерва, смешалась, забормотала, даже кончик носа покраснел.

Оксана пришла на второй день, они с Борисом долго сидели на диване перед телевизором и о чем-то шептались. Елена была полна подозрений, ей казалось, что девушка пытается незаметно подсунуть Борису какое-то зелье.

Вечером кто-то звал с улицы, из кустов, чтобы Боря вышел.

— Кто это? — спросила Елена.

— Я им бабки должен, — сказал равнодушно Борис. — Они меня достают.

Елена сразу догадалась, что бабки — это деньги, она была к этому готова. Она знала, что наркомафия именно так затягивает в свои сети простаков. Сначала — бесплатно, а потом все глубже и глубже ты тонешь в долгах.

— И сколько ты им должен?

— Не знаю.

— Ты не можешь не знать.

— Честно, мам, не знаю.

— Но приблизительно?

— Они все равно Давали.

— А теперь?

— Оксана с ними поговорит.

— Ты не боишься за свою девушку?

— Чего за нее бояться? Ты не знаешь, кто ее брат!

— Кто же?

— Так я тебе и сказал.

— Ты дурак, Борька, — сказала Лена. — Ведь мне все равно придется самой за тебя расплачиваться.

— Я пойду работать, — сказал Борис. — Меня звали. Охранником.

— И кого же ты будешь охранять?

— Кого надо.

— А если тебя ветром сдует?

— Помолчи, ма, ты все равно не понимаешь.

— Куда уж мне.

Борис лег, свернулся калачиком, носом к стене. Его колотила дрожь.

Лена была на кухне, готовила ему диетическую кашу, когда сын постарался незаметно уйти из дома. Она оттащила его за рукав от двери — она стала куда сильнее его и страх за мальчика удваивал ее силы. Не рассчитав усилия, она так дернула его, что Борис потерял равновесие и ударился спиной о вешалку. И заныл, что было ему не свойственно.

— Ты чего? Размахалась!

Лена его не стала жалеть, даже не помогла подняться — была зла.

— Физкультурник, — сказала она, — метр восемьдесят в высоту! Вы на него посмотрите!

У них с сыном был свой, легкий, подчеркнуто ироничный, игривый тон общения, так бывает у одинокой матери с единственным сыном. Мать как бы играет в старшую сестру, а то и в отца-братишку. Дружит с приятелями, усиленно и даже настырно влезает в их дела, особенно в сексуальные. Но матери не очевидно то, что понятно подросткам: она чужая на их пиру.

И вдруг в одночасье этот тон исчез — он больше не был нужен. Пришла пора выяснить отношения и определить, кто вожак, а кто хроменький аутсайдер.

Той ночью он убежал из дома — со второго этажа выпрыгнул, хорошо еще ногу не сломал. А вот обратно под утро попросился — не лезть же наверх.

Лена сидела у окна и видела, как Борька возвращается домой — уверенно, как здоровый.

Но она знала, что это не Борька, это его болезнь, это нажравшийся наркотиками зверь, который сидит в сыне и грызет его. И пока не сожрет, не успокоится. Или пока не кончатся все наркотики на Земле.

Она открыла дверь — он сжался, думал, будет бить.

А Елена спросила с интересом, будто всю ночь ждала задать именно этот вопрос:

— А ты чем колешься?

— Тишшш, — испугался Борис. На лестничную клетку выходили еще две квартиры. Борис охранял честь дома.

— Заходи, — сказала Лена. — Сейчас горячего чайку выпьем, а то я уже спать расхотела, пока тебя ждала.

— Я не хочу чаю, — сказал Борис.

— И не думай — ночь какая холодная! Тебе еще не хватало воспаления легких! Тогда ты точно загнешься.

Елена надеялась, что на рассвете, когда ты с сыном совсем одна во всем мире, он будет открыт для нее, искренен. Ей не справиться с чудовищем, если Боренька не поможет.

Но Борька сказал, что хочет спать. Признался, что колется героином, но потом заскучал, стал заговариваться и ушел. Это очень страшно — видеть, как бормочет твой сыночек, уходя в свой закрытый, больной мир непонятных образов.

На следующую ночь Боренька снова убежал.

Елена видела, как он это сделал, но не стала его останавливать. Она решила выследить его. Заранее надела кроссовки и джинсы.

Боря шел не оглядываясь, он не боялся погони. Он мерз, переходил порой на трусцу, но ему было тяжело бежать, и он снова шел, согнувшись и прижимая кулачки к груди.

Он дошел до кафе «Свежий ветер» — «Открыто круглосуточно 24 часа».

Он прошел внутрь, сонный мужик у входа знал его — впрочем, не так много встретишь незнакомцев в Веревкине.

Окна в кафе были зашторены, Лена подошла к двери.

— Тебе куда? — спросил мужик. Было темно, мужик, видно, принял ее за девицу, из приезжих. Порой на каникулы сюда присылают детей из больших городов к бабушкам. Воздух в Веревкине пока еще деревенский.

— Я в кафе, — сказала Елена.

Мужик перекрыл дверь длинной рукой. В полумраке видно было, как блестит золото его зубов.

— Я сказал же, — ответил мужик лениво. Он не желал ей вреда, но пускать незнакомую бабу не хотел.

— Пропустите, — сказала Елена настойчиво.

Он так ее и не узнал, а Елена его узнала — он учился в ее школе, два раза приходил в секцию по самбо, которую она вела когда-то в районном Доме пионеров. Только Лена забыла, как его зовут — он оказался неспособным, ленивым и боялся падать. В спорте мало перспектив у тех, кто боится падать.

Елена протянула руку, чтобы отстранить его, и страж ворот схватил ее за руку, чтобы отбросить, забыв, что у спортсмена — две руки. И две ноги.

Страж грохнулся о землю. Тяжело грохнулся, тем более что владельцы кафе для красоты выложили квадрат перед дверью керамической плиткой.

Елена вошла в кафе.

И тут же увидела Борю.

Он сидел за столом. Напротив — тот, Скошенный, которого Лена видела в Туле. Скошенный как раз двинул ладонью какой-то белый пакетик.

Лена шагнула к столику и тут же увидела старшего, с тигриными глазами. Он стоял у бара и смотрел на нее.

Она шла сюда, чтобы поговорить с теми, кто снабжает Борю отравой, поговорить, может, убедить их в чем-то, может, откупиться.

Но неожиданно для себя она не совладала с рефлексом защиты ребенка.

Она кинулась к столику.

От соседних столов, утопавших в полутьме, оборачивались к ней бледные круги лиц.

Прежде чем Боря и его спутник ее увидели, Лена сбросила пакетик на пол.

Боря кинулся под стол и пропал — он ползал там, в темноте, разыскивая драгоценный пакетик.

— Ну ты… — зарычал Скошенный подбородок. — Да я тебя…

Он был настолько страшен, что Лена отступила и почувствовала угрозу сзади. Сделала шаг в сторону, кинула взгляд назад — там стоял обиженный ею охранник, что сторожил вход.

Бессмысленно было взывать к рыцарским чувствам: сейчас им все равно — бабушка ты, мужик или цветочек. Растопчут.

Но нельзя уходить без Бори.

Решения не было. Выхода не было.

И тут пришел Тигриный глаз.

— Бери своего мальчишку, — сказал он.

Лена хотела сказать спасибо, но поняла — не место и не время. Тигриный глаз не хочет опасного для заведения скандала. А вдруг ее прибьют?

Это она все поняла и продумала потом, когда шла домой.

А сейчас послушалась бандита — благо Боря как раз вылез из-под стола и старался выпрямиться. Она тащила его за сжатый кулак — в кулаке был пакетик.

Тигриный глаз шел сзади.

Оркестр молчал, в зале царил шорох голосов.

Она опомнилась на улице. Тигриный глаз сказал:

— Уходи. А то я не ручаюсь.

Они с Борей быстро пошли прочь. Она выцарапывала на ходу пакет с наркотиком. Боря выдергивал руку — словно он был малышом, а в руке — конфетка.

— Разве ты не понимаешь, что я хочу тебя спасти? — Она пыталась достучаться до его заледеневшего сердца. Как звали того мальчика у Андерсена? Снежная королева остудила его сердце. Господи, какая это была страшная сказка. Лена так и не дочитала ее до счастливого конца. Она не поверила в торжество добра и справедливости.

— А может, я хочу откинуть копыта? — кричал Боря. — Что ты понимаешь? Всю жизнь прожила как положено, от сих до сих, спать, жрать, с отцом трахаться… вот и вытрахала меня!

— Борис, как ты смеешь так говорить?

— Смею. Я за чертой, — сказал сын. — Я там, а ты среди благовоспитанных… вы тоже наркоманы, вы все наркоманы обыкновенной жизни!

— Это не твои слова. Это тебе сказали.

— Мало ли чьи слова?

— Если с тобой что-нибудь случится, я их всех убью. Ты понял — я их убью:

— Ну и что? Встанут новые бойцы. Ты в школе училась? У нас историчка — коммуняка. Она говорит, что Ильич пошел другим путем. А почему, знаешь?

— Почему? — глупо спросила Лена.

— Потому что индивидуальный террор, который так любил его братик Саша, ни к чему не вел. Ты убьешь плохого губернатора, пришлют другого губернатора, еще похуже прежнего.

— По крайней мере у тебя голова еще работает, — сказала Лена.

— Некоторое время… — Боря попытался улыбнуться. На улице было совсем темно, многие фонари разбиты, они шли так, как будто просто припозднились из гостей. Дул несильный, прохладный ветер. Лето кончилось. Ночью Боре было плохо. Это была не ломка — он принял дозу недавно, просто организм отказывался от ядов, которые в нем накопились.

Лена почти не спала.

Утром пришел бодрый, пышущий здоровьем Николай.

Вместо того чтобы поздороваться, он с порога сообщил:

— Я нашел Мирошниченко, Сашеньку. Ты его не помнишь?

— Заходи.

Утро было туманным, серым, влага вползала в открытую дверь. Николай был без пиджака, в одной ковбойке. Он не признавал перемен в погоде.

— Боря спит? — спросил Николай.

Он прошел на кухню, сел за стол и стал водить ладонью по клеенке. Когда-то, тысячу лет назад, он сам купил эту клеенку дикой расцветки.

— Значит, так, — сказал Николай. — Они работают септорией каннабина. Я потому и вспомнил, что читал ссылки на его статью.

— Тебе чаю поставить?

— Нет, я пил. Но от кофе не откажусь.

— Кофе нет. Не купила.

— Нет проблем. Значит, Саша работает над септорией, а американцы узнали

— у них тоже проблемы, а у нас финансирования не хватает. Они ему долларов подкинули. Мне бы на сорняки подкинули, а?

— Не шуми, Борю разбудишь.

— В его возрасте я спал, невзирая на шумы. А помнишь, как моя мама отца колотила?

— И что же стал делать твой друг Саша?

— Они теперь перешли на другой грибок. Перспективы умопомрачительные!

— Николай!

— Перехожу к переводу на язык толпы. — Николай засмеялся собственной шутке. — Потерпи, мой Леночек, все поймешь, несмотря на твое физкультурное образование. Итак, септории могут угнетать отдельные виды растений. Мы заражаем грибком плантации, и растения определенного вида теряют способность к фотосинтезу. Они угнетены, они погибают.

— То есть если посыпать этим грибком наркотики, они погибнут?

— Ты не совсем поняла. Мы должны отыскать посевы опиумного мака, внедрить там культуру грибка…

Из своей комнатки вышел Боря, он не удивился, что блудный отец сидит с утра на кухне и мирно беседует с мамой, его мутило, он прошел в туалет.

— Он плохо выглядит, — сообщил Николай Елене.

— Ты прав, — сказала Елена, но Николай не уловил иронии.

— Ему надо больше заниматься спортом… или хотя бы быть на свежем воздухе. Ты совсем не потрясена моим рассказом.

— Не потрясена.

— Это же принципиальный прорыв. Мы покончим со всей этой заразой!

— Мы?

— Сашка сказал, что я могу перейти к нему в лабораторию фитопатологии. Понимаешь, мы с ним в одной системе. Мне дадут койку в общаге…

— Ты уедешь из Веревкина?

— Это настоящее дело! Мы не будем бегать за каждым наркоманом в отдельности…

Каждый наркоман в отдельности в лице его сына Бори стоял в дверях кухни, был он зеленоватого цвета и чуть шатался.

— Пустое дело, — сказал он. — Ты не представляешь, как они организованы. У них все схвачено, даже в правительстве свои люди.

Николай удивился:

— Ты откуда знаешь?

— Странно, что ты не знаешь, — вмешалась в разговор Лена, — открой любую газету.

— Ох уж эта пресса, — сказал Николай, хотя никакого вреда от прессы не испытывал. Как мама считала, так он и озвучивал.

— Лучше что-то делать, чем ждать. — Лена перешла на сторону мужа.

— Возьмитесь за руки, друзья, — сказал Борис и поплелся к себе.

Николай попрощался, радостный. Даже сказал:

— Пожалуй, нам с тобой лучше жить вместе, мы подходим друг другу.

— Тебе многие подходят, — возразила Лена.

Когда она вышла в магазин, на десять минут, Борис сбежал.

Лена знала, где его искать. Она схватила зонтик — на улице разошелся холодный мелкий дождик, — и побежала к кафе «Свежий воздух». Название звучало саркастически. На этот раз охранник ее узнал.

— Елена Анатольевна, — сказал он, завидя ее, — нечего вам у нас делать.

— Ты же знаешь, Буреев, — ответила Лена.

— Сейчас многие на это попадаются, — сказал Буреев.

— Так хорошо учился, — сказала Лена. — Даже жалко. — Не помнила она, как учился Буреев. Вернее всего, плохо.

— Это вы меня заразили, — сказал Буреев, который даже маленьким мальчиком был серьезен. — Привили любовь к спорту. Теперь так и живу: сила есть, ума не надо.

— А то бы уже кандидатскую защищал, — съязвила Лена.

— Вы не заходите, я вам его выведу, — сказал Буреев.

Лена подчинилась. Да и страшно было заходить. Она боялась Скошенного подбородка и еще более боялась Тигриного глаза.

Боря вышел не один. За ним, в двух шагах, шагал мужчина с тигриными глазами, главный подлец.

— Здравствуйте, Елена Анатольевна, — сказал он, — мне жаль, что так получилось. Но я не могу быть нянькой вашему парню. Другие в его возрасте деньги зарабатывают, а он у вас паразит.

«Наверное, он хочет, чтобы я устроила здесь сцену, все будут смотреть и издеваться».

— Пойдем, мама. — Боря потянул ее за рукав.

— Я обещаю, что буду гнать его, — сказал Тигриный глаз.

Он смотрел на Лену странно, если бы не предмет беседы, она бы решила, что нежно. Что он хочет ей понравиться.

— Но такие лезут в окно, если их гонят в дверь.

— Ма, ну пошли. — Боря вел себя как капризный ребенок.

Они пошли прочь. Буреев вежливо попрощался, но Лена не услышала.

— Я тебя увезу, — сказала она.

— Что ты, мама. — Боря успокаивал ее. — Куда ты меня увезешь? Они же везде. И я их буду искать. Мне больше ничего не надо.

— Но так быть не может! Ты же разумный человек! Я тебя воспитывала.

— Не в твоем воспитании дело, — сказал Борис. — Если хочешь, можешь меня убить, но тебе не будет легче, я тебе обещаю.

Лена невольно улыбнулась.

Они пили чай, Лена понимала, что ей надо возвращаться в школу. Но если она вернется, то Борис останется без присмотра — для него это смерть. Но и не выходить на работу нельзя — дома нет никаких сбережений. Она нарочно не заглядывала в свою маленькую шкатулку, где были все ее драгоценности — обручальное кольцо, которое она не носила, расставшись с Николаем, мамины колечки, подарок Николая — брошка из янтаря, в ней-то и золота — кот наплакал. И наследства ей не досталось. Никакого наследства.

Пришел Николай. Оказывается, он и в самом деле уезжал в Москву.

Лена расстроилась. Сама вроде подтолкнула Николая к этому шагу. Но до этого у нее был хотя бы один, хотя бы бестолковый, но союзник. А теперь она осталась совсем одна.

Николай принес фотографии.

Фотографии были крупные, двадцать на пятнадцать, цветные.

На четных — посевы наркотиков до обработки грибком, на нечетных отпечатках — результаты деятельности грибка.

На первых фотографиях были зеленые поля, обрызганные алой кровью — мелкими капельками крови. Это были, как догадалась Лена, цветы мака.

Растительность на нечетных снимках была бурой, выгоревшей, но не вся. Трава, которая росла в междурядьях, осталась зеленой.

Николай все не верил, что Борис с Леной до конца прониклись важностью открытия.

— А он не боится? — спросил Борис.

— Чего ему бояться?

— Ты не представляешь, папа, какие у них связи. В наши дни человека заказать — как поле перейти — бирюльки… А что такое бирюльки, папа?

— Не знаю, — сказал Николай. — Но нас не запугаешь.

— Вас никто не пугает, — сказал Борис.

И ушел спать. Он был слабеньким, и начиналась ломка. Хоть бы заснул.

Николай ушел, оставил фотографии Лене, наверное, чтобы смотрела и радовалась. Она смотрела. На обороте фотографий было написано, когда и где сняты. Лена дочитала географический атлас, стала искать по списку населенных пунктов, но, видно, это были небольшие населенные пункты, и она ничего не нашла.

Она долго не спала, ей все казалось, что Боря тихонько поднялся и уходит из дома, но потом она поняла, что сейчас, ночью, он никого не найдет, и стала думать, как прожить без работы — так ведь с голоду помрешь. Жаль, что в Веревкине нет панели. Вышла бы на панель улицы Советской или площади Ленина — сразу не переименовали, теперь только попробуй! И мужики будут ходить мимо и говорить: «А это наша учительница физкультуры, у нее мой младшенький учится гимнастике. Может, скинемся на двоих?» Мысли показались самой такими грязными, что она заснула, только чтобы не думать.

Утром проспала. Ни Бори, ни фотографий.

Боря скоро пришел, глаза больные, насосался.

— Ты зачем фотографии взял? Они же отцу нужны!

— Мам, мне же никто в долг не дает, — признался Боря. — Я подумал, а вдруг за фотки дозу заколочу?

— Идиот! Они нужны отцу для работы! Для того чтобы всю эту гадость истребить.

— Мама, это же не гадость, это радость жизни. — Он был разговорчив, сел на кухне, пить-есть не стал, стал рассуждать о том, как окончит школу и пойдет сразу в бизнес.

Пора заниматься делом.

Он верил чепухе, которую нес.

— Кому ты отдал?

— Аскольд взял, сказал, ему интересно.

— Кто такой Аскольд?

У Бори голубые глаза, а теперь они потеряли яркость и стали цвета неба с молоком. Он никак не может сфокусировать взгляд.

— Аскольд? — Боря с трудом вспоминает. — Таинственный человек, не из Веревкина, отдыхает у нас, отсиживается. Авторитет.

— Для кого он авторитет? — Лена уже догадалась, что Боря имеет в виду Тигриного человека.

— Ты не понимаешь, мама. — Боря пытался улыбнуться, но щеки его не послушались, словно у него во рту заморозка после зубного врача. — Авторитет — это значит в законе. Вор в законе.

— Он вор?

— Не обязательно вор. Авторитет может быть разный…

— И торговец наркотиками?

— И торговец, я спать пойду.

Все, из Бори выпустили воздух.

Вряд ли эти фотографии кому нужны. Но зачем этот Тигриный глаз привязался к Боре?

Днем она все-таки вышла в магазин, нельзя же совсем без продуктов сидеть. В гастрономе встретила Буреева. Вне кафе он был благообразен.

Лена спросила его, кто такой Аскольд.

— Один из этих, — ответил Буреев. — А что?

— Я его знаю?

— У него вид уголовный. Глаза — как у моего Васьки. — Буреев засмеялся.

Значит, это Тигриный глаз.

Николай зашел во второй половине дня. Попрощаться. Он принес пятьдесят долларов. Больше у него не было. И на том спасибо. Он сказал, что сразу позвонит и, как что узнает, сообщит. Потом сказал:

— Погляди в окно, только занавеску не двигай. — За окном, разговаривая и вроде бы не глядя на дом, стояли Скошенный подбородок и еще один, молодой парнишка.

— Что им от меня нужно? — спросил Николай.

— Это опасные люди, — сказала Лена.

— Преступник. Я читал, профессиональный преступник, авторитет в уголовном мире.

Лена хотела сказать о фотографиях, но испугалась, что Николай рассердится. И за дело. А так пропали фотографии — и пропали.

Потом пожалела.

— Наверное, они за Борисом следят, — сказала она. — Но ты осторожно ходи по улице. И сразу мне позвони, хорошо?

Николай уехал.

Вечером позвонил из Москвы, что доехал нормально. Устроился, начинает работать. Завтра.

— А этих… этих не видел?

— Не знаю, — сказал Николай. — Может быть, я их видел, а может, и нет. Я, честно говоря, забыл.

Деньги разлетелись за два дня. Наступил учебный год.

Лена пошла к директору школы и попросила месяц за свой счет.

— Ты с ума сошла! — завопил директор. — Где я в сентябре нового физкультурника возьму? Кто за такие гроши будет вкалывать? Может, ты другое место нашла? Но учти, я все равно прибавить не могу.

— Я не нашла другого места, у меня мальчик гепатитом болен, нужна диетическая пища, я его кормлю. Он слабый.

— Ах, эти матери-одиночки, — сказал директор. — Ничего с твоим оболтусом не случится.

Он дал в конце концов этот месяц. Даже предложил одолжить немного, из своих. Лена отказалась и чуть не заплакала. Не ожидала хорошего, тем более сейчас, когда готова была к обидам и несправедливости — ведь мир уже был к ней несправедлив: растить одной мальчика, во всем себе отказывать, и теперь мальчик обречен… не смей так говорить, даже думать не смей!

Она теперь куда меньше встречалась и говорила с людьми, даже делала вид, что не заметила того или иного человека. А это нелегко в небольшом городе, особенно если ты несколько лет проработала в школе. Но вскоре люди и сами перестали подходить к Лене — может, они знают, что Борис наркоман? В этом нет ничего удивительного. Кафе «Свежий ветер» для всех известный притон. Только ты, Елена, этого не замечала.

Она уже понимала, что потерпела поражение. Не вытянуть ей Борю. Если она будет вот так гоняться за ним, выслеживать, станет посмешищем в городе, а мальчика не спасет.

Она снова пошла в «Свежий ветер», попросила Буреева вызвать Аскольда.

— Аскольд, — сказала она, когда тот вышел, на ее маленькую радость — быстро, не заставил ждать на ветру, на улице, где могли пройти мимо знакомые.

— У нас проблемы? — спросил Аскольд. Он всегда улыбался, как будто издевался над собеседником.

— Мне больше не к кому обратиться, — сказала она.

— Вы обращались к бывшему мужу, — ответил Аскольд. Он завел ее в комнату администратора. Там было душно и тесно, толстый человек, которого Лене приходилось встречать на улице, тут же вышел.

— Но это как бы в перспективе, — сказала Лена. — Вы же понимаете, что те исследования Боре не помогут.

— А вот разбрасывать такие документы не следует — Боря отдал их чужому человеку. Они прошли мимо меня, — ответил Аскольд. — Пить будете?

Он открыл ящик шатучего письменного стола и вытащил из него плоскую бутылку джина. Когда Лена была еще совсем молоденькой, она с юношеской сборной летала в Белград на первенство Европы. Тогда по самолету ездила тележка, и в ней были валютные товары. В том числе вот такие бутылки. Лене тогда больше хотелось духов, но у нее не было валюты, хоть у тренеров и руководителей делегации была валюта и у некоторых спортсменов, которые не в первый раз, тоже была — они вывозили наши товары, икру, например, и в гостинице продавали. Лена дальше юношеской сборной не пошла — надо было начинать всерьез принимать гормоны, а мать взъерепенилась: не хочу дочку делать уродом! Лена получила мастера, но выше не поднялась. И не пускали, и конкуренция была жесткая, а ее тянуло в многоборье, у нее были международные результаты. А кончила она школьной учительницей, правда, с дипломом Московского института физкультуры.

— Задумались? — спросил Аскольд.

Он разлил джин в высокие бокалы, подвинул по столу бокал Лене.

— У нас без церемоний, — сказал он, — льда и тоника не предлагаю.

— Спасибо, не надо.

— Уже нолито, — сказал Аскольд.

Елена выпила вместе с этим бандитом. Куда денешься? Он — последняя надежда. По крайней мере он может больше, чем муж Николай.

— Вы надеетесь, что я возьму вашего сынка и вытяну за уши, — сказал Аскольд, отпивая джин маленькими глотками — какая гадость!

Елена кивнула. «Надеюсь».

— Если я вытяну его сегодня, то завтра его затянут другие, потому что он сам не хочет завязывать. И не мотайте головой — я с ним разговаривал. Он уже — тряпка, он уже кончился. Вам трудно к этому привыкнуть, вам невозможно с этим смириться. — Аскольд говорил правильно, даже книжно, но слишком сухо и казенно. Как очень образованный робот. Хотя Лене не приходилось разговаривать с образованным роботом. — Я теряю на вас время, которое мне никто не возместит, — продолжал Аскольд, не глядя на Лену, словно ее и не было уже. — Потому что вы мне нравитесь. Я хотел бы… в общем, хотел бы спать с вами. Да не вскакивайте. Я не сказал ничего оскорбительного. Одинокой женщине должно льстить внимание мужчины.

— Но уж не такого, как вы! — Лена поднялась и пошла прочь. Аскольд не окликнул ее, хотя уже через десять шагов она раскаивалась в своем поступке, но не могла остановиться и вернуться, потому что этим признавалась бы в правоте Аскольда и в том, что она в душе панельная девка, потому что ночами изводится от желания быть с мужчиной, и вернее всего с таким, как этот Аскольд.

Теперь не на кого было надеяться.

Но в жизни бывает так: ты стремишься, борешься, добиваешься, а следует выждать. Чаще всего следует выждать, потому что события сами находят свой единственно возможный путь — суетись ты или нет. Мудрецы тем и отличались от обычных людей, что умели терпеть. Терпеть и ждать, когда хочется броситься вприпрыжку.

После неприятного разговора с Аскольдом Елена старалась не выходить вечером на улицу, а с Борисом она стала излишне строга и резка и — даже однажды его ударила. Не пощечину отвесила, как делают в драматических кинофильмах, а сильно ткнула кулаком в лицо, расквасила нос, и Борис плакал, потому что был слабее ее и слабее того демона, что сидел внутри него и требовал отравы.

Так прошло три полуголодных, несчастных, безвыходных дня.

А потом пришла телеграмма от Николая. В телеграмме тот коротко написал:

БЛЕСТЯЩИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ. ТРЕПЕЩИТЕ НАРКОБАРОНЫ. ТЕРПИ. НЕМАЛО ВРЕМЕНИ ПРОЙДЕТ ПОКА ПОЛУЧИМ РАЗРЕШЕНИЯ И ТАК ДАЛЕЕ. ПОКА ЗАНАЧКА. ВОСКРЕСЕНЬЕ БУДУ ЖДИ. НИКОЛАЙ. НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ КАРМАНЕ.

Телеграмма была бестолковой, как сам Николай, но Лену она не обрадовала. Чему радоваться? Где-то придумали средство уничтожать маковые посевы. Через пять лет первый самолет поднимется в воздух над опытным хозяйством. А Бори уже не будет. Она знала, что Бори уже не будет.

Конечно, можно утешать себя, что какие-то другие матери будут счастливы. А может, и не останется уже счастливых матерей.

Телеграмму она спрятала от Бори — мало ли кому он ее отдаст за дозу? Лена не представляла себе, как некто злобный сможет использовать слова Николая, но если Аскольд об этом говорил, лучше подстраховаться.

Лена заглянула в Борину комнату. Сын спал. Свернулся калачиком. Спрятался. Даже во сне.

Лена взяла с собой оставшееся от мамы кольцо с аквамарином. Берегла, как семейную реликвию. Положено было передать кольцо по наследству невесте после Бориной свадьбы. Теперь самое время наступило кольцу принести пользу. Лена знала, кому отдаст кольцо — ее бывшая соученица его уже много лет выпрашивала, за любые деньги. А теперь она разбогатела, замужем за хозяином веревкинской бензоколонки.

Она прошла всего сто метров, как увидела почтальоншу Александру Ивановну. Александра Ивановна была глупой женщиной без возраста, которая страшно гордилась тем, что исполняет важную работу. Наверное, она единственная во всем городке гордилась своей работой.

— Елена, стой! — сказала она с самоуверенностью идиотки. — Тебя сегодня посланиями завалили. Я прочла, удивилась. Тебя окружают эти самые, правильно?

— Правильно, — тихо ответила Елена.

— Наркобароны! — вспомнила Александра Ивановна. По другой стороне шел директор школы — ну зачем ему ходить по улицам в такое время?

— А ты не беги, не беги, — сказала почтальонша. — Продолжение следует. Распишись-подвинься.

Елена расписалась в растрепанной книжке. Директор, кивая, отправился дальше. Конечно, он все знает про Борю, наверное, в городе уже все знают.

Почтальонша стояла рядом и ждала, когда Елена прочтет телеграмму, но Елена медлила.

— Ты читай, читай, — сказала почтальонша. — Я все равно уже прочла. И на почте, сама понимаешь, тоже люди. Все читали.

— «Приезжай немедленно, — прочла вслух Елена. — Случилась беда. Тамара».

— Ну вот, видишь, — сказала Александра Ивановна. — Что значит связываться с ними.

— С кем?

— Откуда телеграмма? Из того же отделения, что и первая, — мне Алла сказала, она все сечет.

— А кто такая Тамара? — спросила Елена.

— Ну вот, и не знает, — сказала почтальонша. — Полюбовница наша.

— Наша?

— Николая твоего, значит, наша, — сказала Александра Ивановна и быстро пошла прочь, словно заглянула в глаза Елене и испугалась.

А Елена поняла: Тамара — это не любовница, а жена Колиного коллеги, к которому он уехал работать. Они когда-то встречались, даже ходили вместе в поход на байдарках. Тамара…

Лена быстро пошла дальше. Надо вести себя так, чтобы никто не подумал. Хотя все подумают. Все.

К счастью, Клава была дома, лелеяла свои ногти. Смотрела в них, как в зеркало, хотя с ее данными — что смотри, что нет, лучше не станет. Но чем-то она пленяла крепких глупых мужиков. Клава открыла дверь, не выпуская из руки пилки, и сразу поспешила обратно в гостиную, густо уставленную полированными предметами. Она не предложила Лене сесть, а сказала:

— Показывай кольцо.

— А ты как догадалась? — спросила Лена.

— Еще бы не догадаться. Без крайней нужды разве бы ты опустилась до моего ничтожества?

— Зачем ты так…

— Плох Борис? Знаю, что плох. Все знают, только ты зря от близких людей скрываешь. Тебе за излишнюю гордость, Ленка, наказание, от Бога.

— Клава…

— Я теперь стала крайне религиозна. В этом есть душевное спасение. Я всегда за моего молюсь — он на разборке, а я молюсь. Помогает. Хочешь, за твоего помолюсь?

— Спасибо. — Словно неловко отказаться.

— Показывай кольцо. То же самое?

— У меня другого и не было.

— Знаешь, Ленка, времена изменились, как сама жизнь. Вот когда мы с тобой девчонками были — это кольцо для меня было мечтой, я думала — надену и стану такая красивая, что все отпадут. А теперь мой Гоша может из Парижа выписать, от Кардена, и будет дешевле, чем в нашем Замухранске.

— Ну тогда покупай в Париже.

— Вот вся ты! Только бы нагадить в душу.

Клава взяла кольцо и пошла в другую комнату. Она изменилась за какие-то несколько месяцев — исчезли все кости и углы, — помоечная кошка, черная, кареглазая, дикая, зубастая, округлилась и уже не помоечная, а домашняя, научилась мурлыкать.

— Я в лупу смотрю, — сообщила Клава из той комнаты. — Кольца, Ленка, надо мыть. На будущее знай. Сколько ты за него хочешь?

— Я не знаю.

Лена и в самом деле забыла подумать об этом, оценить, у кого-то спросить.

— Вот и дура, — спокойно отозвалась Клава. — Теперь я тебя обдурю. Будь спокойна. Сто зеленых тебя устроит?

— Нет, — сказала Лена, мысленно переводя доллары в рубли. — Нет, наверное, золото там дороже стоит, а еще и камень… — Она словно просила прощения у Клавы.

— Кто в двадцать дурак, тот до смерти дурак, — сказала Клава. Она возвратилась в гостиную и кинула кольцо на стол. Камень полыхнул голубыми искрами.

— Ты хоть знаешь, что за камешек? — спросила Клава.

— Мама говорила, что аквамарин, — ответила Лена. — Мне бы долларов двести, а потом я достану…

И вдруг Клава разревелась. Ни с того ни с сего. Стояла, издевалась над Леной, а потом как пузырь лопнула. Упала на диван, спрятала лицо в кулаки, черные волосы вздрагивали, как змеи Горгоны Медузы, ключица, натянув кожу, торчала наружу. Клава захлебывалась слезами, Лена испугалась и стала уговаривать ее:

— Не надо, пожалуйста, Клавочка. Не бери ты этот камень.

Она кинулась на кухню, еле нашла чистую чашку, а когда вернулась в комнату, Клава сидела на диване, по щекам тянулись вертикальные черные полосы потекшей туши. Она протянула руку и взяла чашку. Она стала пить и закашлялась. Жадно пила.

Лена непроизвольно посмотрела на стол — испугалась, а вдруг это хитрость? В школе у Клавки была цыганская привычка — цап что-нибудь, потом убей, не сознается. Но кольцо лежало на столе.

— Значит, так. — Клава отдышалась. — Слушай сюда, мое сокровище. Про Борьку весь город знает, не надо объяснять, вот и почтальонша у меня только что побывала. А ты, дура, у меня двести баксов просишь. Ну какая же дура!

Клава громко всхлипнула, проглотила слезы, шагнула к стоявшему в углу письменному столу с компьютером, покрытым кружевной салфеткой, вытащила из-за него черный бумажник. Не глядя, вытащила оттуда пачку долларов — все, что там было, и не стала передавать доллары Лене, опасаясь, что та откажется, а грубо заткнула их ей за лифчик, чуть не оборвав пуговку на блузе.

— Здесь тысячи две-три баксов, — сказала она. — Дома посчитаешь. Это аванс. Завтра мой свозит кольцо в Москву, к специалисту. Разницу заплатим тебе потом. Поняла?

— Клава, ну что… мне столько и не нужно.

— Уходи, Ленка, пока я тебя не придушила! — закричала Клава. — Видеть тебя не могу!

Она ее буквально вытолкала на улицу. И крикнула вслед:

— Лети самолетом. Или такси возьми! Не жалей денег, понимаешь? И своему Борьке ничего не оставляй. Я его покормлю, если надо. Главное, не жалей денег, это все дерьмо.

И Елена отнеслась к этому дару как к проявлению природных сил. И нельзя было бы сказать, что она глубоко растрогана поступком Клавы. Просто дождь перестал и выглянуло солнце — но оно же снова закатится. Сначала она зашла в магазин и купила продуктов — всяких диетических дорогих вещей, чтобы порадовать Борю. Затем с сумками она пришла к своей свекрови, которая сидела у приемника и слушала «Свободу». Это делало ее интеллигентнее.

— Вам придется переехать к нам, — сказала Лена. — На два-три дня.

— Ты с ума сошла! — возмутилась Евдокия Давидовна. — Еще этого не хватало.

— Борису надо давать только диетическую пищу. У него гепатит.

— Это же заразно! Почему он не в больнице?

— Потому что в больнице он умрет.

Евдокия Давидовна принялась отмахиваться от Лены толстыми белыми руками. Она всегда отмахивалась от нее.

— И не мечтай думать о загранпоездках! — кричала она.

— Что-то случилось с Колей, — сказала Лена. — Я скоро вернусь.

— Ничего с ним не случилось. Неужели ты думаешь, что мое материнское сердце не подсказало бы мне?

Ей не хотелось брать внука. Или тем более ехать к нему. Ей никогда этого не хотелось.

— Я тут принесла продукты, — сказала Лена. — Извести долларов. Это вам с Борисом на еду. Но Борис ни в коем случае не должен знать, что у вас есть эти деньги.

— Ну вот, теперь ты устраиваешь тайны! А откуда у тебя деньги?

Клюнула, поняла Лена. Теперь я тебя, голубушка, добью. У меня нет другого выхода.

— Борис принимает наркотики, — сказала Лена. — Он сейчас тяжело болен. И психически в том числе. Деньги для него — это доза.

— Безумная! — закричала ей вслед Евдокия. — Он же меня убьет.

— Это ваш единственный внук, — сказала Лена с порога. — А я еду к вашему единственному сыну. Вы можете меня ненавидеть, но вам никуда не деться.

В Москве Елена лишь приблизительно помнила, где находится институт. И названия его не знала. Вернее всего, что-нибудь связанное с ветеринарией. Метро «Тульская», а там красное пятиэтажное здание.

Нашла его она легко. Он назывался вызывающе: «НИИ генетической фармакологии».

На входе сидел вахтер. Лена боялась, что в таком институте строгие нравы. И лицо у вахтера было грубое, квадратное.

— Мне нужно видеть Александра… забыла отчество! — Мирошниченко.

— Александра Саввича? А он сегодня и не приходил.

— Почему? — строго спросила Лена. Строгость происходила от испуга. Ты ждешь, что тебя будут гнать, а с тобой разговаривают, как в сапожной мастерской.

— А теперь многие не приходят. Зачем приходить? Зарплату все равно не выдают. Только мне с директором и наскребают.

Вахтер начал смеяться, приглашая Лену разделить его шутку, но она шутки не поняла.

— Они работали вдвоем…

— Конечно, вдвоем, — согласился вахтер. — С Колей, Колей, Николаем Сидоровым.

— А где они? — спросила Лена.

— А ты кто ему будешь? — Вахтеру не нравился требовательный тон Лены, и он начал меняться — на глазах становился официален и даже груб.

— Я жена Николая, — сказала Лена. — Бывшая жена.

— А он с тобой развелся? А мне не сказал. А как вашего сына звать?

— Борисом.

— Все правильно. Давай тогда им позвоним.

— А можно?

— Почему же нельзя? У нас в Москве телефоны даже по карманам лежат.

Он набрал номер. Лена ждала. Она даже успела успокоиться, потому что вахтер был спокоен.

Было позднее утро, но никто не проходил мимо, будто забыли, что надо ходить на работу. Сверху доносилась музыка. Издалека. Пол был грязный, давно не мытый.

— Никто не подходит, — сказал вахтер. — Видно, за водкой пошли. Шучу, шучу… непьющие они в разумных пределах.

— Дайте мне адрес, — сказала Лена.

— Невозможно, — ответил вахтер. — Совершенно недопустимо.

— Я вам свой паспорт в залог оставлю.

— Паспорт? А там штамп есть?

— Новый паспорт.

— Плохо. Надо было им велеть, чтобы штамп поставили. Давай паспорт. Я тебе адрес на бумажке напишу. Там и подождешь.

Он медленно писал адрес. Списывал его с большой конторской книги, которую вытащил из ящика. Лена покорно ждала. Пожилая женщина с хозяйственной сумкой прошла внутрь здания, не обратив внимания на вахтера.

Вахтер вложил бумажку с адресом в паспорт и протянул Лене.

— Пойдешь направо, — сказал он. — Там останавливается автобус.

Елена стояла на остановке, никого, кроме нее, не было. Она стала думать, как все это странно: телеграмму ей прислала Тамара, а в институте ничего не знают. Впрочем, может, и не хотят знать.

Оказалось, она не права. В институте знали.

Подъехала машина, обыкновенная, «москвич», вышли два человека и пошли к ней. Лена даже испугаться не успела.

— Сидорова? — спросил молодой человек с розовым гладким лицом и маленькой сережкой в ухе.

Поймали! Выследили!

— Пожалуйста, попрошу в машину. Нам надо поговорить.

— Кто вы такие? — спросила Лена.

— Алексей, покажи документы, — сказал розовый своему напарнику.

Тот не удивился. Вынул книжечку, закатанную в целлофан. Книжечка была красной.

— Теперь у всех красные книжечки.

— А на нашей написано ФСБ, — сказал розовый.

Они начали допрашивать ее уже в машине. Лена хотела верить, что это не наркоманы, а обычные чекисты. Пускай чекисты.

Они взяли паспорт Лены, изучали его и спрашивали — в каких она отношениях с потерпевшим, давно ли они виделись и, главное, что ее заставило приехать.

Лена вытащила телеграмму. От Тамары. Телеграмма разочаровала сыщиков, Лена поняла, что они надеялись поймать злодеев, а теперь шансы упали.

И тогда она решилась спросить — что же с Николаем. Она ведь до сих пор не знала и знать не хотела, а теперь пора было сдаться и узнать.

— Он убит, — сказал розовый сыщик, глядя перед собой. — Разве вам не сказала ваша подруга?

— Нет, — сказала Лена. — Мне никто ничего не сказал.

— А чего поехали?

— Вы бы тоже поехали.

— А вы знаете, чем занимался здесь ваш бывший муж?

— Работал в лаборатории, — ответила Лена, которая испугалась, что если они узнают про наркотики, то вцепятся в нее со всей силой. Ведь ясное дело

— если бы просто преступление, то занималась бы милиция, а если чекисты, значит, особенное преступление.

Они хотели везти ее на опознание, но Елена отказалась. На нее обрушилась такая тупость, что она не опознала бы и саму себя.

Чекисты пожалели ее — сказали, что встретятся завтра. Их интерес к ней уменьшился.

Они не знали, куда ее отвезти, но она сказала, что лучше об этом узнать у Тамары. Они позвонили Тамаре по мобилю, и Тамара сказала, чтобы они везли Лену к ней.

Они нехотя согласились. Но паспорт не отдали. Чекисты, что с них возьмешь.

Тамара встретила ее как родную. Она не плакала, а все говорила.

— Я с другими не могу говорить, как с тобой.

— Ты расскажи, как все произошло, — осторожно попросила Лена. У нее оставалась маленькая надежда на то, что Николай не умер. Будто бы Саша Мирошниченко умер, а Коля остался живым. Чекисты ошиблись…

— Никто не знает, как это произошло. Милиция считает, что ограбление. Но какое может быть ограбление? Они же доклад готовили на конференцию. Саша говорил — подождем, еще не все доделано. Саша у меня такой обстоятельный, ты не представляешь.

Говоря так, большая, теплая, мягкая Тамара поставила чайник, достала из холодильника всякую обильную еду — она словно была рада, что нашелся желающий. И ее жизнь обрела какую-то видимость смысла.

— Они были здесь?

— Нет, в институте, чего им здесь делать.

Ах ты, вахтер, партизан!

— И что дальше?

— Ты пей чай. Ты поможешь мне на поминки все собрать?

— Что дальше?

— Не кричи на меня. А то я плакать буду. Дальше — дальше их убили.

— Обоих?

— Ты сумасшедшая, да? С чего ты решила, что одного убили? Моего?

— Извини.

— И ты меня извини, я тоже сумасшедшая стала. Мы же купили путевки в Анталию. Ты была в Анталии?

— И как это случилось?

— Никто не знает. Утром они не вернулись. Я проснулась, стала звонить. Охрана института ничего не заметила. Спали, наверное… Ленка, а в вдруг это сами охранники?

— Нет, — сказала Лена. — А как их убили?

— Из пистолета. Смерть была мгновенной. Мне сказали, что мгновенной.

— И что взяли?

— Чепуху взяли. Хулиганы, наверное. Все побили, поломали, записки сожгли, исходные материалы — и те уничтожили. Ты представляешь, какое варварство. Убить людей из-за наручных часов и обручального кольца.

— Нет, — сказала Лена. — Дело не в часах, а в их работе.

— Ну ты как следователь Сергеев, — сказала Тамара. — Он меня достал. А кто из знакомых был в курсе их работы? Даже директора тягали, представляешь?

— Представляю, — сказала Лена.

— Пойдем тогда в морг, — сказала Тамара.

— Зачем?

— Меня пустят, я там всех знаю. Надо же с ними побыть. Раньше мертвец дома лежал, свечки горели, батюшка молитву читал, так все по-настоящему. А они у нас голые лежат, замороженные. Ты представляешь?

Тут наконец Тамара расплакалась, и они обе поплакали. Напряжение спало, но в морг Лена не поехала — все равно завтра ехать.

Ночью она спала на диване, на котором, оказывается, последние месяцы спал Николай. Диван был теплый и вроде бы сохранял его запах. Лена давно отвыкла от Николая, от его запаха, от его тела, а сейчас стала тосковать, понимая, что больше у нее никогда не будет своего мужчины, который может проснуться ночью и разбудить ее, потому что в нем возникло желание.

Утром она проснулась и не сразу сообразила, почему она здесь.

Тамара громыхала посудой на кухне — Лена поняла, что ей хочется разбудить квартирантку.

Но Лена лежала, не открывая глаз, — ее мучило что-то. Какая-то деталь.

Ее сумка стояла на стуле, возле дивана. Чекисты взяли паспорт, телеграмму от Тамары, но не взяли телеграмму Николая, потому что Лена о ней не сказала.

Лена тихонько открыла сумку, вынула телеграмму и перечитала ее:

Все в телеграмме было понятно — за нее бы чекисты полцарства отдали. Но одна фраза была непонятна. Для всех, кроме Елены.

«Пока заначка».

Глупая фраза.

Когда они были совсем молодыми и денег не хватало, у них был обычай заводить заначку. Получили какие-нибудь маленькие денежки, клали в заначку, как белка в голодное летнее время в опасении еще более голодной зимы.

Она встала, умылась, поела через силу, чтобы угодить Тамаре, потом позвонили чекисты — пора ехать на опознание, словно можно подменить Николая. Потом поехала в морг, это было хуже всего — там пахло смертью и с ней разговаривали как с убийцей. Или ей показалось, что с ней так разговаривали.

Николай был совершенно чужой, это был не Николай, а тело Николая, она никогда его не обнимала. Она смотрела на Николая и думала, что он хотел сказать про заначку? Потом она вспомнила — заначка всегда лежала во внутреннем кармане Колиного пиджака.

Она вернулась домой, потерпела, пока Тамара наговорится и уйдет к себе плакать, спросила, остались ли от Николая вещи?

Тамара не удивилась и не оскорбилась. Она сказала, что все вещи Николая в чемодане, а чемодан в шкафу. Его чекисты обнюхивали.

Лена сразу увидела старый пиджак — он висел. Его забыли положить в чемодан.

Лена сунула пальцы во внутренний карман.

Там лежал небольшой толстый конверт.

Она вытащила его. На конверте было написано «заначка».

Лена даже улыбнулась. Так это слово прозвучало странно.

Тамара затаилась у себя.

Лена открыла конверт.

Там и в самом деле лежала заначка — сто долларов. Настоящая заначка, достойная мужчины. Но там еще было письмо Лене и пластиковый прозрачный пакет с желтоватым порошком.

Лена сразу положила конверт в сумку, а письмо прочла.

«Леночка, дорогая! Я тебя люблю, но это не имеет отношения. Нам удалось сделать больше, чем мы рассчитывали. Я придумал смешное слово „поппифаг“. Поппи — это мак по-английски. Правда смешно? Если ты найдешь эту заначку, значит, меня нет в живых или что-нибудь еще случилось. Неприятное для меня. Ты уже не смеешься — ведь случилось, да? Я вообще-то большой трус. Даже палец боюсь обрезать. Наверное, потому, что был единственным ребенком у сволочной мамы. Надеюсь, она этих слов не увидит. Мы еще не проводили толком полевых испытаний — не вылезали из лаборатории. Сашка хочет сначала доклад, но и с докладом нельзя спешить. Мне кажется, что нас с ним пасут. Он вчера чуть под машину не попал. Нет, это даже смешно — таких, как мы, не убивают. Мы же никому не нужны, правда? Суть дела в том, что зараженные поппифагом растения становятся сами источниками заразы — смерть мака явление лавинообразное, понимаешь? Лучше всего распылять. Дальше природа сама позаботится. Мы пошли работать, готовить доклад. Я все время встречаю человека лет сорока с желтыми глазами, как у кота. И с ним амбал. Они меня пугают. Хотя ничем не выказывают ко мне интереса — просто пасут или сами пасутся по соседству. Не знаю, что ты будешь делать с порошком, но за нас не беспокойся — мы оставили формулы и технологию в институтском сейфе, и об этом никто не знает. По крайней мере, если что, то в институте продолжат. А тебе я оставлю полученную нами дозу, если что-нибудь со мной случится, я тебя прошу — проникни к ним и зарази. Или найди человека, который этим займется. Твой любящий и глупый бывший муж Николай. Прощай, моя дорогая».

В конверте был еще листок. С инструкциями. Из глаз Лены лились безудержные, тихие слезы — она не плакала, нет, просто лились слезы. Потом она немного поспала. Проснувшись, она позвонила свекрови. Свекровь была недовольна.

— Лена, я буквально требую твоего немедленного возвращения! Я не нянька Борису!

— Где он?

— Он нагло ушел из дома, даже не спросил разрешения.

— Где он! Давно ушел?

— Еще утром — я ему не нянька, о чем официально тебя предупреждаю!

— Скоро приеду.

— Кстати, ты мне не говоришь, что с Николаем?

Лена не смогла ответить сразу. Она так надеялась, что свекровь забудет об этом спросить — о самом главном. А она не забыла. Насколько Лене было бы удобнее иметь совершенно бесчувственную свекровь… она такой ее и считала — почти.

— Николай умер, — сказала она, не заметив долгой паузы.

— Так я и думала, — сказала свекровь, словно Лена убила бывшего мужа.

Надо было спросить еще о Борисе, но язык не поворачивался. Она замерла у телефона — хоть бы линия сломалась!

— Под машину попал? — спросила свекровь. — Я всегда этого боялась. Ты уж займись похоронами, я тебе компенсирую расходы.

— Я сегодня приеду, — сказала Лена.

— Лучше оставайся с Колей, — возразила свекровь. — Он больше нуждается в твоей помощи, чем я.

— Нужно найти Бориса, — сказала Лена.

— Ничего с ним не случится.

— Но вы же знаете!

— В этот скорбный момент мы должны все думать о Коле, — сообщила свекровь.

Прости, Коля, сказала Лена мужу. Она с ним говорила долго, ей казалось, что он отвечал ей и даже иногда спорил. Но Коля был с ней согласен: сейчас важнее всего — Борис.

Лена просидела в комнате, пока Тамара не ушла в морг — в ней жила необоримая тяга к моргу — она там была ближе к своему Сашеньке. Как будто он еще не совсем умер.

Потом она осмотрела пакет.

Пластиковый пакет, скользкий, порошок кажется тяжелым, словно это золотой песок. Лена никогда не держала в руке пакета с золотым песком, но в свое время читала Джека Лондона.

Поверху пакет был оклеен скотчем. Лене захотелось понюхать порошок. Что с ним делать? Отдать директору? А что, если он тоже на содержании у мафии? Она слышала, что теперь даже научные институты имеют крышу — люберецкую или тульскую, — все делятся.

Может, директор и организовал это убийство? Лена была уверена, что убили друзей наркоманы или наркодельцы. Испугались и убили. А виновата в этом она — ведь это она толкнула Колю на то, чтобы он занялся поппифагом. И она не проследила — первые бумаги попали к Аскольду. Вот и теория. Можно идти в милицию. При условии, что милиция не находится на иждивении у Аскольда. Появилась цепочка: директор — Аскольд — милиция — мафия… Бред какой-то.

Никому она порошок не отдаст. Наверное, сама решит или обстоятельства за нее решат.

Она не посмела положить пакет в сумку. Ей уже начали мерещиться убийцы. Она даже подошла к окну, как делают в американских криминальных фильмах.

За окном был двор. В нем росли тополя, вдали была площадка, на которой сидели мамаши и возились в песочке дети, пользуясь передышкой в дождях. Недалеко от подъезда стояла машина — джип, из тех перегруженных металлом сверкающих монстров, которых и допускать до честной фермы не хочется.

Вот эта машина моя, подумала Лена.

Теперь надо было выйти из дома черным ходом и пробежать на соседнюю улицу. Но в доме нет черного хода. Товарищ Хрущев не позаботился о черных ходах, наверное, гебисты не велели.

А куда предусмотрительная женщина прячет пакеты с порошком, из-за которого убили ее бывшего мужа? Потребовалось минут пять, прежде чем она отыскала решение.

Спрятала.

И вышла на улицу.

Никто не обратил на нее внимания.

В джипе никого не было. Проходя мимо, Лена дотронулась до радиатора, радиатор был холодный.

Лена дошла до автобусной остановки. На остановке не было ни одного человека. Машины не проезжали. Она дождалась автобуса. Народу в нем было немного. Водитель открыл двери. Лена взялась за дверь и поднялась внутрь — тут же оттолкнулась от автобуса и подняла руку:

— Передумала! — крикнула она, чтобы водитель услышал. Водитель, может, и услышал, а может, нет. Автобус уехал. Лена пошла обратно, но не прямо к дому, а к детской площадке, где села на скамеечку и просидела минут десять рядом с дремлющей бабкой. Порой ребеночек подбегал к ней, дергал за рукав. Не открывая глаз, бабушка доставала из кармана плаща конфету и совала ребенку, тот бежал к песочнице. Однажды он решил схитрить, а может, его друг проявил инициативу. К бабке подбежал другой мальчик. Дернул ее за рукав и получил конфетку — где-то она читала об этом. Кажется, муравей несет что-то сладкое, другой муравей щекочет несуна усиками, и тот отрыгивает сладкую добычу.

Подбежал настоящий внук, дернул бабку, но конфеты не получил.

— Нельзя так часто, — сказала бабка, — вредно для здоровья.

Малыш тут же открыл рот, чтобы заплакать, и получил свою конфету.

Никто не следил за Леной. Это точно.

Лена вернулась в подъезд, поднялась на третий этаж и на лестничной клетке вытащила из-за батареи пакетик с поппифагом.

Сунула его в лифчик, то есть за корсаж, как делали героини Дюма.

Теперь уж пришлось ждать автобуса полчаса, и он пришел, набитый людьми. Поезда ждала долго, и он тоже был полон. Домой приехала вечером, нервно усталая — она уже не ждала ничего хорошего.

Дом был пуст и холоден. Свекровь даже не приходила сюда — потому что посуда, вымытая Леной перед отъездом, стояла на тех же местах, если не считать стакана, наполовину полного «чаем, — это завтракал Боря.

Лена спрятала пакетик и пошла в кафе — ну куда ей еще идти? У дверей стоял Буреев. Был десятый час, изнутри доносилась музыка.

Буреев не поздоровался. Отвернулся.

— Вы что? — спросила Лена. — Почему вы не хотите разговаривать? Что-нибудь случилось?

Буреев все равно не ответил. Не замечал. Лене и без того было плохо, а сейчас она поняла — Борю убили. Или посадили в тюрьму. А в тюрьму ему нельзя, потому что ему нужна диета, у него живот разболится. Разве они не понимают, что человек болен гепатитом?

Она вбежала в кафе. Там было тесно. На махонькой эстраде, похожей больше на стол для пинг-понга, не своим голосом кричал в микрофон случайный певец. Когда подошел Аскольд, она спросила:

— Это называется караоке?

Ничего глупее она в жизни не говорила — наверное, от страха.

Но Аскольд понял, спрятал свои желтые глаза.

— Вы давно приехали? — спросил он.

— Только что с поезда.

— Мужа похоронили?

— Нет, его будут хоронить позже. Там вскрытие… — Она набралась смелости. Аскольд говорил обыденно — все еще могло обойтись. — А что с Борей?

— Никого у вас дома нет?

— Нет. И его нет. Я свекровь просила, но вы же знаете…

— Не имею чести. И вы прямо сюда?

— Куда же еще?

— Тогда поезжайте в больницу, — сказал Аскольд. — Может, успеете.

— Что успею?

— Он без сознания. В коме.

— Ну да, конечно…

— Я не уследил. Он принял слишком большую дозу, а для его организма это смертельно. Для другого, понимаете, еще не так трагично. А для него смертельно.

— Нет! — закричала Лена, и Аскольд потащил ее наружу, ему помогал Буреев, она не понимала, что происходит и куда ее ведут, она кричала: — Я больше не могу!

Аскольд, единственный там, понимал, что она потеряла сразу мужа и сына подряд и этого вытерпеть невозможно. А для Лены все концентрировалось в образе морга — она не могла снова идти в морг, она о себе думала, хотя и этого не понимала. Боря еще был жив, и она шла к нему в больницу, хотя ее к нему и не подпустят, но она уже думала о морге.

Через неделю Аскольд, которого звали Иваном Тимофеевичем, хотя и это не настоящее его имя, докладывал своему начальству о ситуации в городе Веревкине, одном из незаметных, но важных центров всемирной торговли наркотиками. То, что в том городе жил Николай, что ему, Аскольду, очень нравилась сухая, быстрая и несчастная Елена, учительница физкультуры во второй школе, начальству знать не полагалось, и знало ли оно об этом на самом деле, Аскольд не догадывался. Дело в том, что порой начальство тоже предпочитает не раскрывать пределов своих знаний — идет соревнование обманщиков. Но что такое разведка? Это и есть соревнование обманщиков.

— Что вы думаете, Иван Тимофеевич, — мягко спросило начальство, — о судьбе опытов Николая… как его там?

Аскольд не стал запираться — он догадался, о каком Николае идет речь, и начальство знало, что он догадался.

— Лаборатория уничтожена, образцов вещества не найдено. Но главное — опыты прерваны. Документация изъята из сейфа и изучается.

— Подозреваемых нет?

— Этим занимается милиция, — сказал Аскольд, и начальство кивнуло, потому что знало об этом раньше Аскольда и лучше Аскольда.

— Несчастная женщина, — сказал Аскольд. — Как человек и чекист я не могу ее не жалеть. Такой букет несчастий.

— Я всегда выступал и выступаю против разводов. Ребенок, лишившись в детстве отца, растет психически неполноценным. Три четверти подростков-наркоманов — плоды неудачных браков, Иван Тимофеевич.

— Но в чем вина этой женщины?

— В том, товарищ полковник, что ни один здравомыслящий мужчина не покинет свою семью без уважительных причин. Эта причина, — начальство взяло с полированного стола остро заточенный карандаш и направило его конец в глаз Аскольду, — может заключаться в личной нечистоплотности супруги, в отсутствии правильного питания и распорядка дня. Да что вам говорить, вы же сами, полковник, разведены… к сожалению.

— У меня другое дело.

— Знаю, знаю… и знаю при том, что других дел не бывает. Вот так-то, голубчик.

Стороны остались на своих позициях.

В заключение беседы Ивану Тимофеевичу приказали продолжать контролировать мафию в Веревкине и Тульской области, а также не спускать глаз с Елены, потому что она находится в тревожном и нервном состоянии, и никто не знает, успел ли ее бывший муж чем-либо поделиться с бывшей женой. Как сказало начальство на прощание? «В нашем деле самое опасное — дилетанты, то есть любители».

Через две недели после похорон к Елене пришел директор. У Лены не было к нему претензий, потому что школа оплатила похороны, все пришли на кладбище, но поминок Лена устраивать не стала. Впрочем, некоторые ее понимали, а другие осуждали, потому что надо соблюдать народные традиции.

Директор пришел и сказал:

— Пора за работу приниматься. Не может больше школа без физкультурника.

— Я думала, что вы уже нашли.

— Где у нас найдешь, за такую зарплату. Поработай…

— Я хочу уехать из Веревкина.

— До каникул, до Нового года поработаешь, и я тебя отпущу.

— Может, не дотерплю.

— Да ты выйди, нельзя дома сидеть. Помрешь с тоски.

Директор ушел, добившись от нее обещания заглянуть в школу. Лена пришла, все делали вид, что она болела ангиной, потому пропустила несколько уроков. Даже в зале дети делали вид, что ничего не случилось. Странно, почему вдруг распространяется такой гуманизм… тактичность? Откуда это?

Лене было приятно осознать, что она помнит учеников по именам.

Недели в школе как раз выпали на период ожидания.

Лена сдала анкету и фотографии — она хотела получить иностранный паспорт. К счастью, в Веревкине нет ОВИРа и ездить надо было в Тулу. А то бы в городе все уже знали, что, не успев похоронить близких, эта женщина собралась в круиз!

К тому же надо было заказать билет. И не просто билет, а сделать это через туристическое агентство. Ведь если она прилетит в Таиланд, то она даже не знает, в какую гостиницу ехать.

Вечерами Лена занималась английским языком — сама, с пластинками, которые остались от попытки сделать из Бори джентльмена. И конечно же, она изучала географию. На уровне университета. Географию Юго-Восточной Азии. Так называемого Золотого треугольника.

Это местность, расположенная рядом с Бирмой, которую правящие там генералы велят всем называть Мьянмой, что могло бы быть даже смешно. Представляете, что англичане вдруг заставят нас именовать их страну «Грейт Бритн». Иначе разорвем с вами всякие отношения!

С Бирмой граничит страна Лаос, которая было построила социализм, но вроде потом отказалась и теперь живет мирно и прилично. Наконец, к этому треугольнику примыкает и Таиланд. Там, на стыке трех стран, лежат горы, где нет государственной власти, а правят только местные вожди и бандиты. Они контролируют все посадки опиумного мака и его переработку в опиум. Есть у них и настоящие фабрики, где опиум переплавляют в героин, потому что героин настолько концентрированный наркотик, что его можно привезти в кармане и погубить сотню таких мальчиков, как Боря.

Вот туда Лена и собралась.

Она не стала оставлять в ОВИРе открытку, боялась, что перехватит Александра Ивановна или кто еще из любопытных почтарей. Раз в неделю она звонила туда, и невежливая девочка сначала отказывалась смотреть, не поступило ли ее дело, но потом соглашалась и говорила, что не поступило. Когда же она сказала, что документы пришли, Лена так удивилась, что стала переспрашивать. Девочка сказала что-то обидное и бросила трубку.

После уроков Лена поехала в Тулу, еле успела до закрытия и вымолила у девочки, оказавшейся некрасивой и очкастой, свой паспорт, хотя другим она отказала.

На следующий день Лена сказалась больной, ей не терпелось, она с первым же поездом поехала в Москву.

На вокзале в Москве ей почудилось, что за ней следят.

Она не стала рисковать, а села в такси, которое в Москве очень дорого стоит, и велела ехать в Библиотеку иностранной литературы. На ходу придумала.

Возле библиотеки, скучного здания между улицей и набережной Яузы, она увидела скверик, совсем пустой, на холме. Она велела таксисту остановиться возле него, забралась туда, села на пустую лавочку и стала смотреть на высотку на Котельнической и кинотеатр «Иллюзион».

Оказалось, что на этот раз предчувствия ее не обманули.

Через две минуты возле библиотеки остановилось такси — из него вышел парень со скошенным подбородком. Здравствуйте-пожалуйте, давно не виделись!

Как же он выследил ее? Неужели они в нее вкололи какой-нибудь препарат или маячок? При современной науке это вполне возможно.

Ее выследили по номеру такси. Такси было с радиотелефоном, и Скошенный подбородок заметил, как она садится в машину. Из другого радиотакси за десяток долларов узнали, куда повезли клиентку — к Библиотеке иностранной литературы.

В библиотеке Лену не нашли. Скошенный подбородок вызвал подмогу, обыскали «Иллюзион» и окрестные дворы, проехали по набережной Яузы.

Когда Скошенный подбородок вошел в библиотеку, Лена выбралась из скверика и через дворы старинной больницы на улице Радищева выбралась в тихий переулок. Потом поехала в агентство. Агентство она отыскала через газету, там продавали дешевые билеты и индивидуальные путевки. Дама с волосами цвета красного дерева была любезна, но равнодушна.

Домой Лена возвратилась к вечеру.

Она не скрывалась, и они ее подхватили на вокзале. Там дежурили сотрудники. Они вели ее до дома в Веревкине. Но это уже не играло роли. Ни для нее, ни для ФСБ.

Лена подготовила версию: ездила в «Москву заниматься английским языком в библиотеке. С детства она увлекается иностранными языками, а теперь подумывает изменить Родине.

Аскольд пришел к ней на следующий день, в четыре, после уроков.

Было еще совсем светло, и поэтому Лена открыла дверь, не спросив, кто там. Она думала, что соседка или почта.

Оказалось — главный бандит.

Конечно же, Лена не подозревала, что Аскольд, он же Иван Тимофеевич, — полковник госбезопасности, успешно внедренный в наркомафию Веревкина, волею судеб попавшего в самое сердце мировой сети продажи и транспортировки наркотиков. Лена думала, что он бандит, и относилась к нему как к бандиту. И сейчас, когда увидела его перед дверью, испугалась его как бандита, хотя, может быть, она бы испугалась еще больше, если бы догадалась, что он чекист.

— Только не закрывайте дверь, вы можете прищемить мне нос, — пошутил полковник. — Я к вам на минутку. Просто хочу узнать, как живете.

— Я не хочу с вами разговаривать.

— Клянусь вам, что не имею никакого отношения к смерти вашего сына. Я делал все, чтобы его спасти.

— Мне все равно.

— Да вы не бойтесь. — Аскольд как-то ловко отстранил ее и проник внутрь квартиры. Он прошел на кухню, будто знал расположение комнат, бывал здесь раньше, и Лена подумала — он уже меня обыскивал.

Аскольд уселся за покрытый клеенкой стол, за которым уже никогда не будут сидеть ни Николай, ни Боря, и попросил чаю.

Лена даже не сделала никакого движения. Хозяйка всегда автоматически делает движение к плите.

— Не буду навязываться, — усмехнулся Аскольд. Лена никогда не имела возможности рассмотреть своего главного врага на свету и сейчас удивилась тому, что он куда старше, чем ей казался: у него была кожа как скала на ветру — она осыпалась и вся была в трещинках.

— Как вы намереваетесь дальше жить? — спросил Аскольд. — Не может быть, чтобы вы не строили планов.

— Я уеду отсюда, — сказала Лена. — До каникул доработаю, а потом уеду.

— В Москву или к родственникам в Курскую область?

Аскольд показывал, что от него нигде не скроешься.

— В Москву, — сказала Лена.

— Но надеюсь, что никаких глупостей вы не придумали?

— Нет, не придумала.

Она даже не улыбнулась.

— Учтите, я держу вас под контролем.

— Вот спасибо!

— Не иронизируйте. Мне еще не хватало глупостей. Кстати, вы не нашли тогда никаких записей Николая?

— Вы же знаете, что я ничего не нашла. И даже не искала. Мне было не до этого.

— Стараюсь поверить. Но так трудно верить людям. Знаете, кто лучше всего лжет? Те, от кого этого не ждешь.

— Если вы все сказали, то уходите. Мне некогда.

— Сериал смотрите?

— Уходите.

— Только два последних вопроса. Первый — вы разрешите позвать вас в кино? Нет, не сегодня и не здесь. Мне хотелось бы… можно на концерт. Вы не спорьте. Вы мне очень нравитесь.

Лена отвернулась к окну и спросила:

— А второй вопрос?

— Куда вы вчера ездили?

— В Москву.

— Конкретнее.

— Не ваше собачье дело, — сказала Лена.

— Как грубо.

— И если вы сейчас не уйдете, я открою окно и буду кричать, звать на помощь. Вам это нужно?

Аскольд поднялся, посмотрел ей в глаза, поймал взгляд.

— Вы не шутите, — сказал он. — По крайней мере у вас есть характер.

— И какой! — проговорила Лена. Этого не надо было говорить.

— Не удивляйте меня, красавица, — сказал Аскольд.

И он покорно ушел. Лена из окна смотрела, как он пересек двор, как остановился, обернулся и помахал рукой: был уверен, что она смотрит вслед.

Лена даже отпрянула от окна, и ей показалось, что она слышит его смех.

Через неделю она получила билеты — ей дал их в агентстве очень толстый предупредительный молодой человек по фамилии Домашник. Он рассказал ей об опасностях, которые поджидают в Бангкоке молодую привлекательную женщину. Он никак не мог взять в толк, какого черта Лена прется в Таиланд, да еще по индивидуальной путевке, когда есть такие чудесные для отдыха места, как Анталия или Канарские острова. К тому же он уже знал, что Лена — учительница физкультуры из Веревкина Тульской области, следовательно, до каникул ей положено учить детей кульбитам и прыжкам. Странные времена, обрушившиеся на Россию, родили множество странных людей. Их плодили деньги, упадок порядка и анархистские устремления наших сограждан, которым даже во сне не положено было иметь таких устремлений. А так как Саша берег свое место и опасался крашеной наглой бывшей профсоюзной деятельницы командирши агентства Лили, то он и не задавал Лене лишних вопросов, чего она так боялась. Поняв, что вопросов не будет, Лена прониклась к Домашнику симпатией.

К билетам был приложен путеводитель по Бангкоку, небольшой и не очень полезный, если ты не намерена развлекаться и скупать разные вещи. Но Лена за последние два месяца достаточно вспомнила английский, чтобы разобрать книгу о Таиланде на английском языке, которую взяла в Библиотеке иностранной литературы, к тому же она купила и прочла несколько плохо изданных монографий, созданных сотрудниками Института востоковедения, — о студенческих движениях, о генералах, о королях и сельском хозяйстве той страны.

Как ни странно, она рассчитывала на помощь тайцев. Она смотрела по телевизору английский сериал «Хилтон — Бангкок» том, как невинную девушку подставил коварный возлюбленный, и ее взяли, когда она вывозила из Таиланда наркотики. Она не поняла в сериале главного: за что девушку собираются казнить, если она ничего плохого в страну не ввезла, а только вывозила. Вроде бы это забота ее собственной страны. Но сериал убедил Лену, что тайские власти по одну с ней сторону баррикады.

Директор школы был расстроен.

— Ну подождала бы до января — съездила бы куда хочешь на каникулы.

— Ничего не могу сделать, — искренне ответила Лена. — Я хотела бы вам помочь, но не могу.

— Так почему же, несчастная душа?

Лена вспомнила старую книгу, «Тиль Уленшпигель», она плакала, когда читала ее в детстве.

— Пепел Клааса, — сказала она, — стучит в моем сердце.

— Ага, — согласился директор. Подчинился тону, а книжку вряд ли вспомнил.

Она нарочно сказала директору, что уезжает на два дня позже, чем собиралась в самом деле. Она понимала, что Аскольд и другие бандиты за ней следят. Чего-то боятся, тем более если это они убили Николая. А следствие по его делу не то чтобы закрыли, но фактически прекратили. Мало ли людей убивают в наши дни? А если он ученый, а не торгаш? У нас и ученые не застрахованы. Может, у него ценные металлы в лаборатории хранились?

Это сказал следователь Сергеев.

— Вы знаете, что их не было, вы наверняка проверили.

— Может, и проверил. Но допускаю, что он их изготавливал.

— С ума сойти! В биологической лаборатории!

— Вы, может, и не знаете, гражданка свидетельница, но ваш бывший муж занимался не больше и не меньше… — тут следователь вперил в нее взгляд незначительных глаз и понизил голос: — как наркотиками! Секретными делами. Значит, у него они хранились. А их нет.

— Почему вы думаете, что они хранились?

— По самой простой причине. Если у тебя научная тема по биологической борьбе с посевами наркотических растений, — тут следователь вообще перешел на трагический шепот, — то тебе нужны вещества, с которыми ты борешься. Я же не могу допрашивать свидетелей, если свидетелей не имеется, понимаете?

Он был неумен и потому всех вокруг считал дураками — так ему было легче жить.

У следователя даже не было идеи, что же случилось в лаборатории. А может быть, он работал на двух работах — служил Отечеству и Аскольду. Думая так, Лена, конечно же, не подозревала, как она близка к истине. Ведь будучи чекистом, Аскольд представлял интересы государства. Следователь, даже если полагал иначе, служил тому же вездесущему господину.

Следователь делал вид, что в чем-то Лену подозревает, даже выяснял, что она делала в тот день и кто может это подтвердить. К счастью, она в тот день была в школе, и когда сказала об этом следователю, он расстроился, но отвязался. И хорошо, что отвязался и не узнал, что Боря болен наркоманией. Иначе она стала бы главной подозреваемой.

Лена вышла в шесть часов, к ранней электричке, уверенная в том, что все бандиты еще храпят. На всякий случай в Москве она путала свои следы, а чемодан сдала в камеру хранения, но не на своем вокзале, а на другом.

Часа два она просидела на ветру в парке, в садике, который ей понравился еще в прошлый раз, возле Библиотеки иностранной литературы, в аэропорт Шереметьево она приехала заранее, но и там никого подозрительного не заметила.

Самолет был полупустой, туристы, какие-то иностранцы… Чего им у нас делать! Все равно долгов мы не отдадим. Лена читала книжку на английском языке и от волнения ничего не понимала. О, если бы знать, что ей предстоит, она бы наверняка зубрила английский с утра до вечера. Но разве увидишь свое будущее? Она была звездой в школе и даже звездой в юношеской сборной. А теперь кто? Озлобленная, выгоревшая изнутри уродина. Как рыба кета, которая идет на нерест и знает (если у нее в голове может уместиться такая простая мысль), что с нереста она уже не вернется. Ей остается мечтать и молиться, чтобы хоть одна из ее икринок достигла моря и выросла, а потом ушла на нерест.

Она совершенно не представляла себе, каким образом доберется до опиумных плантаций. Но была уверена, что это сделает. Даже не сомневалась.

Летели слишком долго, Лена никогда так долго еще не летала, покормили, потом все поспали. Самолет прилетел к вечеру, и когда открыли дверь, в самолет ворвалась волна внешнего воздуха — совершенно особенного воздуха. Если смотреть в иллюминатор, то все аэродромы кажутся одинаковыми и ты не подозреваешь, что воздух здесь совсем другой.

Он был теплый, вечно теплый, и потому запахи спокойно существовали в нем, раскинув ручки и ножки и не боясь, что их выкурят морозом или велят убираться. Запахов было много, и они создавали сладкую, даже приторную симфонию. Лена слышала, что некоторые композиторы считают, что звукам соответствуют цвета, и Скрябин даже писал целые симфонии, которые играл, а над роялем зажигались лампочки. Ему бы в Таиланд, он бы нанюхался и не такое написал!

Таможенник улыбнулся и не стал смотреть вещи. Лена немного боялась, не подложили ли ей наркодельцы героина в сумку — с них станется, особенно если они тоже смотрели английский сериал.

Улицы вблизи аэродрома были тесные, набитые машинами, к запахам аэродрома прибавилась вонь большого города, но сладость и пряность не исчезли.

Гостиница снаружи была современной, но ничего особенного, внутри ее встретили поклонами и улыбками, словно она была американской миллионершей. Лена подумала: «Как здорово, что я уговорила Сашу Домашника забронировать мне гостиницу, в которой русские не живут». Лена только по рассказам знала, что русские, как вырвутся на волю, бросаются покупать что подешевле. Правда, это мнение частично устарело, потому что теперь появились русские, которые спешат побольше истратить. Наверное, потом, бедолаги, приносят в себе СПИД-инфекцию и помирают… а разве нам лучше?

Лене еще не приходилось бывать в таком чистом и благоустроенном номере гостиницы. Она вообще, как и положено русскому человеку, в гостиницах не бывала. Да и попробуй устройся в гостиницу в старые времена! Ищешь родственников или знакомых, а им тоже не радость принимать гостей в двухкомнатной хрущобе.

Лена попробовала горячую воду — не может быть, чтобы она шла! Должно быть, отключили на самый жаркий месяц. Ничего подобного, вода шла. Да и в самом номере было не жарко, кондиционер работал бесшумно, видно, централизованная система.

Лена вымылась — так приятно после дороги! Потом открыла свои справочники — ее основной багаж, если не считать белья. Белья она взяла побольше, неизвестно еще, удастся ли вовремя постирать.

Перед Леной было две возможности: отправиться по городу погулять, посмотреть, как живут эти тайцы, или сразу же искать билеты на север, чтобы не терять ни минуты.

Разумеется, Лена была полна решимости любой ценой выполнить завещанное Николаем и отомстить врагам, безликим, если не считать Аскольда, и потому еще более страшным и всесильным. Но если тебе куда меньше сорока и в иной ситуации ты бы сутками не спала, рассматривала таинственный город, то совсем ничего не увидеть, даже если близка твоя смерть, невозможно.

Лена решилась на компромисс.

Она тихонько спустилась вниз и вышла на улицу. Она отправилась пешком в контору Тайских авиалиний на Праджипатаи, дорогу туда она выучила дома, по плану Бангкока, который, оказалось, соответствовал правде.

Вряд ли кто-нибудь в отеле заметил ее уход, потому что в те минуты в просторный холл ввалилась толпа немецких туристов с такими большими и тяжелыми чемоданами на тележках, что все внимание гостиничных служб было приковано к этим новым гостям.

Лена шла быстро, хотя было жарко, и ей казалось, что она гуляет не спеша. Она только один раз спросила дорогу у пожилой женщины, которая показалась ей доброй. Она читала, что мужчины в Таиланде плохо, то есть неуважительно относятся к одиноким женщинам, даже иностранкам. Раньше они думали, что белью женщины — это как бы существа из другого мира, а теперь поняли, что белые женщины не отличаются от своих. Тем более женщины из России. Они были доступны и дешево стоили. Некоторые даже стали работать в публичных домах и стриптизах. Так что если хочешь, чтобы местные не распоясывались, веди себя недоступно.

Народу на улице было много, европейцев она не встретила — чужие запахи, чужие слова, как будто люди не говорят, а притворяются людьми. Лена прижимала к груди сумку, в которой были все ее ценности — документы, деньги и разведенный порошок, разлитый в несколько флакончиков из-под валерьянки. Так было надежнее. Там лежала и записка от Николая с инструкциями; конечно, ее давно надо было сжечь и прах развеять по ветру — но Лена не смогла, Николай словно разговаривал с ней оттуда. Стеснялся, что находится в таком виде, в смысле мертвый, но что поделаешь — он же не виноват?

Она почему-то представляла себе, что агентство будет прохладным, солидным, с мягкими креслами и столиками. Но там было, как у нас в областном центре, жарко, под потолком поскрипывали фены, небольшая очередь у окошек, где билеты на внутренние линии. Лена купила билеты туда, но не стала покупать обратный билет, хоть это было дешевле — она же не знала, где и когда она отыщет свои маковые поля. Она взяла билет до Чиангаре, это город на севере, откуда можно добраться до границы. Ей нужны приграничные районы — Золотой треугольник, это место, где сходятся границы Бирмы, Таиланда и Лаоса, самые дикие места, горы, водопады и горные племена. Ну, вы знаете, вы читали. Там правят жизнью местные наркобароны. Они игнорируют местные законные власти. Лена подозревала, что все не так просто, тем более со стороны Таиланда, который борется с наркотиками. Но самой понять можно будет только на месте.

Лена потеряла в кассе около часа и была довольна тем, что сама разобралась в расписании и получила тот билет, который хотела. И у нее еще осталось достаточно долларов, чтобы добраться до границы и оттуда — домой. И еще кое-что купить для Борьки.

Она чуть не заревела, когда поймала себя на такой простой и банальной мысли. На ужасной мысли. Ей показалось, будто Борис жив.

На улице стемнело — быстро неслись грозовые тучи. Стало очень душно и мрачно. Люди поспешили скорее закончить дела и спрятаться от дождя.

Как же так — в это время года дожди уже кончаются. Наверное, это связано с общими изменениями в климате. Вот спросить бы сейчас вон того странного человека в черном костюме и галстуке с маленькими слониками, что он думает по поводу этого дождя, и он ответит — природа совсем с ума сошла. Это все атомные испытания и промышленность. Наверняка у них такие же газеты, как и у нас. И тоже пугают.

Когда Лена вернулась в гостиницу, немцы уже рассосались по номерам и их место заняла одна большая европейская семья — там было столько детей, мужей, жен и любовниц, что казалось — это целый автобус из одного города — все были похожи друг на друга. Говорили они по-французски и могли быть французами.

Лена на всякий случай не оставляла ключа у портье, чтобы не привлекать к себе внимания — в конце концов, ее могли выследить в Москве, если у них на аэродроме были свои информаторы. А почему бы и не быть? Аэропорт — самое удобное и нужное место для наркобаронов. Это их храм.

Лена обошла французскую семью, которая галдела, как возбужденный и даже озлобленный пчелиный рой. Она поднялась на третий этаж на лифте, который как раз стоял внизу с открытыми дверями.

Все складывалось как нельзя лучше.

Но так нельзя думать, особенно если ты находишься в сложном и опасном положении, особенно если ты совсем одна на свете.

В коридоре горел яркий свет, ковер под ногами был мягким, розовым, хорошо очищенным — от него даже пахло шампунем.

Лена стала отпирать дверь, а дверь не отпиралась — почему-то ключ не хотел поворачиваться. Ей бы уйти, а она продолжала упрямо бороться с ключом, злясь на него и на танцев, которые не умеют делать нормальные ключи.

В конце коридора показались первые из французов, коридор откликнулся на их появление эхом. Лена с горя толкнула дверь, и дверь открылась. В комнате было очень светло — она еще утром подняла жалюзи, и солнце светило, как на веранду. Но окно было закрыто, потому что работал кондиционер.

Лена шагнула внутрь.

Из коридора несся семейный французский гул.

Кто-то толкнул Лену так, что она чудом не упала — а может, не толкнул, а ударил, но, видно, сам был растерян и разозлен французским нашествием и спешил уйти. Этот человек — Лена от неожиданности не успела разглядеть его

— дернул за сумку, но она крепко ее держала.

Дверь хлопнула. Лена стояла, опершись о стену спиной, комната была разорена, перевернута, растерзана до ниточки.

Лена совсем не испугалась.

Она была к этому готова, хотя не знала, конечно, в какой форме проявятся ее враги. Но они должны были проявиться.

По крайней мере теперь не на что надеяться.

Надо бежать.

Лена не стала трогать чемодан. Она положила в свою сумку нижнее белье, шампунь, крем, еще какие-то мелочи.

Человек, который искал средство Николая, был уверен в себе, ничего не боялся, и если бы не эти шумные французы, может быть, теперь ее и на свете уже не было. А может, ему не велели ее убивать, а только отыскать поппифаг и бумаги.

А может, это был русский? Тайцу труднее разобраться в наших бумагах.

Лена посмотрела на часы.

Она в номере три минуты. Это правильно. Больше у нее времени нет.

Лена вышла из номера, закрыла за собой дверь и взяла ключ, который, впрочем, никому не был нужен — эти люди умеют входить в номера без ключей.

Она спустилась по лестнице и остановилась на последнем пролете, глядя вниз, в холл.

Впрочем, что она может понять? Разве этот бой в мундирчике не может быть их агентом? Или носильщик постарше, тоже в мундирчике? Или сам портье? Или вон тот турист, который читает газету?

Никакой группы возле стойки не было — но ждать нельзя.

В приключенческих романах героиня пробегает подвалами и через кухню, потом через задний ход… но откуда Лене знать, где здесь задний ход и где кухня?

Ничего не оставалось, как спуститься по лестнице.

Никто не обратил на нее внимания. Если не считать отколовшегося от французской семьи длинного подростка с блудливым взором, который смотрел на ноги Лены. Ноги у нас красивые, пускай смотрит. Вряд ли они купили такую большую семью. Вернее всего — это личный интерес.

Лена даже нашла в себе силы вежливо улыбнуться сорванцу, хотя не была уверена, получилась ли улыбка лучезарной.

Ну что ж, сумка через плечо, босоножки, лучезарная улыбка — мы отправились в музей.

Главное — не задерживаться. И не смотреть, какая машина за тобой двинется по улице.

Для этого надо повернуть налево — тут широкий пешеходный проход, крытый, и сейчас по стеклянной крыше молотит густой дождь. Народу здесь немного, но впереди улица, по которой течет густой поток тайцев.

Только не надо оборачиваться, Елена! Если они за тобой идут, тебе все равно не убежать.

Лена увидела открытую дверь в магазин, который торговал сувенирами. Там были медные фигурки, длинные гнутые металлические курительные трубки, кривые кинжалы и всяческая чепуха, на которую Лена и не посмотрела бы в нормальном состоянии. Хотя, может, кинжал пригодится?

Она попробовала кинжал. Он был или из цинка, или из алюминиевого сплава, даже муху им не убьешь. Изящная женщина, даже в полутьме видно, как она накрашена, чтобы скрыть следы бурной молодости, подошла поближе, как заговорщица. Она посмотрела на Лену и сказала:

— Нет, вам это не подойдет. Вам нужен настоящий крис, чтобы его убить.

Лена поняла шутку и тоже улыбнулась.

Хозяйка отошла на несколько шагов. Она не хотела мешать.

Лена не удержалась и посмотрела сквозь витрину. Никто не заглядывал снаружи.

Это было отвратительно. Ну хоть покажитесь! Я хочу знать, кого мне бояться.

Никто не смотрел на витрину. Преследователи таились где-то поблизости.

— Спасибо, — сказала Лена.

Она вышла наружу. Дождь перестал молотить по стеклу, и небо стало голубым.

Лена пошла на соседнюю улицу. Она встала на краю тротуара, и когда такси притормозило, приглашая ее сесть, она отмахнулась от него. Где-то она читала, что разведчик никогда не садится в первое такси — ни на стоянке, ни на улице.

Второму такси, которое и не собиралось останавливаться, Лена помахала сама и быстро влезла внутрь. Такси было старым, сиденья кожаные, потертые, не совсем чистые, пахнет жареным салом и одеколоном. Толстая спина шофера в футболке покачивалась в ожидании.

— Аэропорт, — сказала Лена. — Дон Маунг. Хау мач?

— Три хандред бате, — сказал шофер.

— Уан хандред, — сказала Лена, хотя ей хотелось согласиться — только бы он помчался. Но согласиться на бессмысленно высокую цену тоже нельзя — потеряешь лицо.

— Но гоинг, — сообщил шофер и сделал вид, что открывает дверь машины, предлагая Лене выйти.

— Уан фифти, — быстро сказала она.

— Ту фифти.

— Ту хандред, — сказала Лена окончательно.

— Ту хандред, — согласился водитель. Он обернулся, лицо было круглым, как спина, только без футболки. Лицо было добрым и красивым. — Ту хандред,

— повторил он снова, как бы колдуя и не веря пассажирке.

Лена знала, что больше полутора сотен давать не следовало.

Но она спасла лицо.

Машина ехала ни шатко ни валко — еще не наступил час пик, и только взбираясь на эстакады между бесконечными строительными площадками, такси застревало в потоке других машин, автобусов и мини-такси, переделанных из мотороллеров, — тук-тук, так они назывались.

Время от времени Лена оглядывалась. Но разве поймешь, следят за тобой ли нет? Сначала ее встревожила красная машина с открытым верхом. Водитель был в черных очках и желтой майке с черным драконом. Но потом машина куда-то свернула. Сзади пристроился автобус.

До аэропорта добрались за час.

Стойку Лена нашла быстро, зарегистрировалась, а потом отошла в тень, издали глядя на других пассажиров. Но ничего не смогла понять.

В самолете она задремала. Самолет был обычный, словно она летела в Симферополь. Небольшой, полный народа, много детей и вещей — обычный самолет.

В Чиангаре на аэродроме ей объяснили, что в Чианг Саен можно полететь завтра с утра. Но лучше ей поехать туда автобусом. А пока можно переночевать — есть отель рядом с аэродромом.

Но Лена уже привыкла делать не то, что ей советовали. Главное — нарушить обычный порядок вещей. Она снова взяла такси — благо было недалеко от города, и отправилась в недолгое путешествие. Таксист спросил:

— В Боонбундан? «Рама» хотел?

— Нет, — сразу ответила Лена.

Таксист был удовлетворен.

— Боонянг, — сказал он. — «Вианг инн», правильно?

И Лена согласилась.

Таксист молчал, Лена смотрела в окно. Дорога шла между зеленых полей, на некоторых урожай был убран. В квадратах, залитых водой, стояли по щиколотку буйволы, на их спинах сидели изящные маленькие белые цапли, которые с грацией избалованных гурманов время от времени наклонялись, чтобы выклевать из шерсти червячка.

Город был средних размеров — но настоящий город, только куда более спокойный и мирный, чем Бангкок. Приятный город.

Дорога вела по берегу большого озера. Близился закат, солнце опускалось за холмы. Лена увидела высокую пагоду — изящную и женственную. Она была самым экзотическим предметом в Чиангаре.

Никто не обращал внимания на такси, в котором ехала женщина из города Веревкина Тульской области, чтобы нанести удар по наркомафии — бред да и только! Ну кто в это поверит? Впрочем, эта самая наркомафия больше чем поверила. Я правильно делаю, Коля?

— Простите? — сказал таксист.

— Нет, это не вам, — сказала Лена.

Гостиница оказалась обыкновенной, современной, небогатой — и это было хорошо. За окном номера росли высокие пальмы, незнакомая золотистая с хохолком птичка сидела на подоконнике. Окно было открыто, и воздух был куда свежее и чище, чем в Бангкоке. Господи, видела бы меня, мамочка!

На мостовой, на посыпанной красным гравием дорожке стояли три женщины в открытых сарафанах и разговаривали по-русски. Разговаривали громко, не стесняясь тайцев, и говорили, конечно же, о покупках, о том, что кожи настоящей здесь нет, а одну из них, Веронику, черненькую, худенькую, обхамил вчера один чернозадый, наверное, принял за проститутку.

Лена поймала себя на том, что замерла у окна, потеряла счет времени и ей интересно, кто что из женщин купил, какой у них паршивый гид, а сама Лина-люкс, видно, хозяйка фирмы, которая командовала поездкой, наживается бесстыдно на бедных бабах. А второй, толстой веселой, хамоватой — Лена так и не поняла, как ее зовут, — хотелось поговорить о каком-то Севе, который обращает на нее внимание, но не в том смысле, как ей того бы хотелось, хотя их теперь могут похитить. Обе собеседницы возмутились, но не убедительно, видно, не возражали против похищения.

Значит, в отеле остановилась русская туристическая группа, которой не сиделось в Бангкоке и захотелось настоящей экзотики. И в этом нет ничего удивительного, потому что русские группы теперь шныряют по всему миру. Ничего удивительного, если забыть о погроме, который ее недруги устроили в Бангкоке. Она думала, что убежала от них, но если подумать трезво, а не быть паникующей курицей, то станет ясно, что найти блондинку из России ростом в метр семьдесят шесть сантиметров, худую, гладко причесанную, которая наверняка направляется на север и будет разыскивать плантации опиумного мака, легче легкого. Тем более если ты наркобарон с неограниченными средствами.

Ты можешь даже отправить из России туристическую группу и внедрить в нее своего человека. Зачем одного? Всю группу составить из своих людей!

Лена отпрянула от окна — а вдруг они посмотрят наверх?

И тут же себя осадила.

Она перебарщивает. Такие совпадения бывают только в романах.

Кто мог знать, что Лена отправится именно в эту гостиницу и именно сейчас? А они ведь приехали сюда раньше — туристы как туристы.

Впрочем, лучше всего спуститься вниз и познакомиться с ними.

Хорошо сказать себе это, но труднее в самом деле заставить себя взглянуть на соотечественников, среди которых может оказаться твой будущий убийца.

Может, отыскать автобус? Где останавливаются автобусы к Золотому треугольнику?

Лена знала, что Золотой треугольник — это городок Соб Руак, который лежит в том месте, где речка Мае Сай впадает в великий Меконг. К северу от речки начинаются холмы Бирмы, к востоку лежит Лаос, за спиной — Таиланд. Там правят наркобароны, богатейшие люди планеты, большей частью китайцы или шаны… А она даже не знает, как туда добираться.

Ничего не оставалось, как спуститься вниз.

Спросить об автобусе или такси у портье.

Сейчас уже вторая половина дня, неизвестно, как часто туда ходят автобусы.

Лена хотела бы переодеться, но она смогла лишь вымыться и постирать белье. Она повесила трусики и лифчик на перилах балкона. Русские женщины ушли. По улице шел самый настоящий слон. Ни он, ни прохожие не делали из этого сенсации. Ну слон, ну идет. Что такого? На слоне какая-то сбруя, а на сбруе сидит голый до пояса мужичок и погоняет слона бамбуковой палочкой.

Портье посмотрел на Лену скучными глазами человека, которому известны все тайны мира. Она не успела и рта открыть, как он не меняя интонации — словно автоответчик в телефоне, — сообщил, что автобус на Соб Руак, куда госпоже, разумеется, хочется попасть, отходит утром, он вдет через Чианг Саен, билет стоит тридцать пять бат, дорога занимает два часа, если не попадете в засаду — говорят, что спецчасти ловят какого-то бирманского бандита. А может быть, бирманский бандит сводит счеты со спецчастью — вы же знаете, какие они!

Лена подозревала, какие они. Она послушно кивнула. Ей не понравилось, что портье так быстро сообразил, куда она стремится. Сейчас надо спросить, а далеко ли оттуда до маковых полей, но Лене не хотелось показаться полной идиоткой.

— И много людей ездит в Соб Руак? — спросила Лена.

Портье сделал странный неопределенный знак рукой, и, проследив за движением руки, Лена увидела четверых молодых людей в камуфляже, с рюкзачищами за плечами. Длинные космы спускались до плеч.

— Им, — сказал портье, — нужен героин, представляете?

Лена послушно кивнула.

— А вот этим, — портье показал на стайку американских бабушек с фиолетовыми волосиками, — нужна романтика. А вам?

— Я любопытная, — сказала Лена.

— По крайней мере честно, — ответил портье. — Но уверяю вас, что ничего, кроме сувенирных лавок и бирманских диссидентов, вы там не найдете.

— Не говорите, — вмешался молодой человек комсомольского вида, словно сошедший с плаката, который призывает на стройки коммунизма, а вовсе не в чащу наркотического леса, — не говорите так, я там был в прошлом году и могу гарантировать — впечатления незабываемые.

Он обращался к Лене, и она ничего не успела ответить, лишь сделала неуверенное движение, чтобы отойти в сторону, но от молодого человека так легко не отделаешься. Тем более что говорил он по-русски.

— Вася, — сказал он, — просто Вася. Родители наградили меня крестьянским именем, чтобы я сблизился с народом.

Вася откинул назад длинные волосы. Жест был отрепетированным и привычным. Он себя ценил и любил.

— Лена.

— Путешествуете одна или с супругом?

— Одна.

— И еще не решили, как добраться до Соб Руака? Вы романтик?

— Последний романтик, — сообщила Лена.

— Чудесно. Вы отважная русская девушка. Хотя среди землепроходцев не было дам, я отдаю вам сердце.

Глаза у него были очень светлые. Голубые прозрачные отмытые глаза. С плаката.

— А вы что здесь делаете? — спросила Лена.

— Лично я?

— Я поняла, что здесь целая группа.

— А я ее вождь, — сказал Вася.

Чистая белая футболка хорошо обтягивала его грудь, и видны были все детали его мышц.

— Вы — гид?

— Лицо приближенное к самой Лине-люкс, вам что-нибудь говорит это имя?

— Ничего не говорит.

— Как насчет чашки кофе или бокала пива? Фирма платит.

И в самом деле не имело смысла стоять у стойки. Подходили люди, отель оказался оживленным — и куда только не забираются люди, чтобы увидеть нечто такое, чего дома им не дают!

Бар, в котором они пили прохладное пиво, был полутемным, под потолком, медленно, чуть поскрипывая, кружились громадные белые крылья фена, словно там за потолком скрывался пикирующий бомбардировщик старых времен.

К пиву подали соленые сандвичи, Лена вспомнила, что давно не ела.

Вася был журналистом, но решил повидать мир, пока свобода на Руси не рухнула окончательно. Вот и нанялся в туристическое бюро к мадам Лине, у которой есть голова на плечах и она знает, что за знания надо платить. Так что ему, Васе, удается посмотреть мир и даже при этом немного заработать. В последние полгода он осел в Таиланде, в Бангкоке, здесь оживленное место, сюда тянет новых русских на секс-туризм, а забота Васи заключается не только в том, чтобы показать Изумрудную пагоду или королевский двор и, уж конечно, не музей — он должен знать все о приличных и неприличных притонах для холостяков и стараться спасти соотечественников от заразы — уж чего-чего, а СПИДа здесь достаточно.

Вася говорил легко, ему нравилась Лена, он не скрывал этого и сразу начал ухаживать за ней, так как был уверен в себе и в том, что любая из туристок, пожелай он, бросится к нему в постель. Лена не стала с ним пока спорить, но у нее отлегло от сердца — весь ее опыт, вся интуиция показывали, что этот человек не следит за ней, что он не имеет никакого отношения к наркобизнесу — он и есть тот, за кого себя выдает. Даже мышцы не настоящие, накачанные насосом. Пустой номер, последыш комсомольского племени.

— Чего одна полетела? — После второго бокала пива он перешел на «ты». — Бабок куры не клюют?

— Я любознательная, — сказала Лена.

Он положил ей на руку пальцы с хорошо остриженными ногтями.

— Ты во всем любознательная?

— Разве угадаешь? — Лена улыбнулась. — Она его не боялась.

— Значит, завтра едем вместе, — сказал он уверенно. — Полсотни батов сэкономишь, разве не дело? Камешек купишь. Я тебе скажу, где там покупать.

— А наркотики там продают?

— Непохоже, чтобы ты была на игле.

— А я не на игле. Но начитанная.

— Конечно, можно раздобыть. Но я не советую. Здесь с этим строго. Недавно одну австралийку взяли в аэропорту. Я фотографию видел — чудесная девушка, ей бы мужиков любить, зачем польстилась? Расстреляли. Чтобы другим неповадно было.

— Знаю, — сказала Лена. — По телевизору показывали. Сериал.

— Вот именно. Так что давайте еще по стаканчику пива и отдыхать.

Он совершил неубедительное движение, словно ищет деньги, потом спохватился:

— Черт, кончилась мелочь, а крупные в сейфе. С собой не ношу.

— У меня есть, — быстро сказала Лена. Ей бы раньше догадаться.

Но зато теперь сомнений не оставалось — таких крохоборов ее враги держать не станут. Впрочем, почему она к нему так жестока? Он ее угостил, теперь ее очередь.

Они выпили еще по высокому бокалу, потом в бар пришли две женщины, из туристок, и с ними пьяный старикан, как объяснил Вася, бывший дипкурьер, который решил перед смертью поглядеть наконец на страны, в которых он многократно бывал, да все недосуг оглянуться — надо было денно и нощно беречь мешок с почтой.

Женщины были из тех, кто разговаривал под окном. Они вовсе не удивились появлению Лены — они уже всяких соотечественников нагляделись.

Лена сказалась уставшей, хотя было совсем не поздно, и попрощалась.

Вася туманно сказал:

— Увидимся, — чем Лену несколько встревожил.

Когда она выходила, то увидела, как в самом темном углу бара вспыхнула зажигалка — Лена напряглась, готовая бежать. Огонек осветил тайское лицо — скуластое, смуглое, с большими черными глазами. Человек внимательно смотрел на Лену, не обращая внимания на горящую зажигалку.

Лена не пошла в номер. Если кто-то следил за ней, он ждет, что она окажется одна.

Она заметила выход на веранду — в стороне от главных дверей. И быстро прошла туда. На веранде сидели люди, пили коктейли, в основном тайцы, но среди них было несколько европейцев. Лена старалась понять, следит кто-нибудь за ней или нет. И не поняла.

Вечерняя улица была красива. Солнце отражалось в мягкой невесомой пыли и заполняло красным светом весь этот мир. Белая пагода, что стояла неподалеку, казалась розовым зонтиком, воткнутым ручкой в землю.

Лена прошла к реке.

Она остановилась на покатом берегу — вода в реке была золотой, по ней медленно плыли лодки. Люди в них были неподвижны, словно вырезаны из черной бумаги. Воздух был очень теплым, но нежил, не обжигал.

На том берегу в дымке поднимались лиловые горы — может, это другая страна? И ей предстоит подниматься на одну из гор по узкой тропинке…

И тут как ударило: в сумке драгоценности.

Предчувствие заставило прижать сумку к груди.

И вовремя.

Какой-то парень в майке и черных брюках — лица не успела разглядеть, да и плохо она отличала тайцев друг от друга — так сильно дернул к себе сумку, что Лена потеряла равновесие и чуть не грохнулась на землю.

Грабитель еще раз дернул — сильнее.

Он одолел Лену — сумка выскользнула из ее рук, и в пальцах осталась пустота.

Пока Лена пыталась понять, что случилось, грабитель уже успел отбежать на несколько метров и превратился в силуэт, подсвеченный солнцем. Он несся, как в кинофильме — мелко и часто перебирая ногами.

Ощущение безнадежности охватило Лену — как ударило в сердце.

Сначала Николай, потом Боря… теперь ее очередь.

Лена не бежала, а шла за грабителем, с каждым шагом отставая.

Но некто другой побежал.

Лене хотелось подбодрить помощника — но ведь интеллигентные люди не кричат на улице?

Назад: Котел

Дальше: Будущее начинается сегодня