Песнь о вещем Олеге
(Из цикла "Истец всему")
Хмурым осенним днем в лето 6420 от сотворения мира на холмах близ Киева по вине не родившегося еще в ту пору преподобного Нестора срывалось историческое событие.
— В тридцать три главы летописца мать! — в сердцах выбранился Вещий Олег, приподнимая ногу и разглядывая сапог. — Даже и не прокусила! У, гадюка!..
Змея испуганно пригнула точеную треугольную головку и, пресмыкаясь от неловкости, снова заползла в конский череп.
— Да не одолеть ей княжьего сапога… — покашливая, вступился за оплошавшего гада боярин. — Кожу-то, чай, на совесть дубили… Вот ежели бы кобру сюда индийскую! Та, сказывают, на дыбки встает — выше голенища. Могла бы и за коленку уклюнуть… Стопа, колено — все едино нога…
— Эва! — сердито подивился князь. — Где ж ты под Киевом кобру-то сыщешь? — Насупился Вещий, помыслил. — Может, длань на череп возложить?
— Писано, что ногу… — кряхтя, напомнил другой боярин.
— Или старый сапог надеть, с дыркой?… — окончательно расстроившись, прикинул Олег.
Бояре в сомнении уставили брады, неодобрительно закачали горлатными шапками.
— Невместно, княже…
Высунувшаяся было из конской глазницы змея тоже приуныла и вяло втянулась обратно. Того и гляди в спячку впадет: не лето, чай, — осень.
Вещий Олег оглянулся. На холмах толпились изрядно озябшие киевляне. Там уже все было готово к погребению и великому плачу.
— Пишут — сами не знают чего… — проворчал он. — Ладно! Босиком наступлю. Пусть сами как хотят, так потом и толкуют…
Сел на услужливо подставленный ременчатый стул и, сняв с правой ноги сапог, с досадой принялся разматывать портянку.
