Книга: Точка невозвращения
Назад: Железнодорожные
Дальше: Уйти смогут все Донные

Рабы & владельцы

Время и точка
[конец сентября по универсальному сетевому, первый день месяца гертиона по местному; территория Пестрая Низина (и другие); мир категории «D» Тарсис (планета Скарабей I); скопление Аменхотеп, галактика «Пирамида 7»]

 

Поздняя весна – любимая пора надсмотрщиков. Месяц гертион вновь одарил резким всплеском тепла, нарушил неспешный водяной кругооборот. Небесные хляби разверзлись по расписанию…
Среди охранников иногда попадались сносные типы, без садистского блеска в глазах. Однако случались такие нечасто. Реже, чем выпадали сухие дни в гертионе. За долгие годы рабства Аста встречала исключения лишь трижды. Но даже они преображались с наступлением весенних ливней. И даже от них в это время года можно было услышать возбужденные вскрики: «Гертион!.. Время собирать камни!»
Время Собирать Камни.
С самого рассвета рабы копошились на свежераспаханном поле, словно муравьи. Пестрая Низина была усеяна сплошь плантациями соннеда, и на все поля рабов не хватало. Многие дожидались своей очереди. Раскинувшись в живописной местности, каких в этом мире хватало, поля лежали ровными бархатными лоскутами правильной прямоугольной формы. По ним, как крохотные насекомые, ползали люди и собирали то, что, по сути, также являлось урожаем.
Однако «плоды» эти были странными и страшными. Земля, приспособившись к внезапным потопам, давала свой ответ на вопросы, рожденные давним противостоянием с небесами. Она рожала КАМНИ. Миллионы гладких, округлых и разнокалиберных камней, отшлифованных невесть как и невесть где. И было ВРЕМЯ СОБИРАТЬ эти весенние КАМНИ… Чтобы очистить поля для предстоящего сева.
Аста уже не чувствовала собственных пальцев. Они хватали камни и складывали их в мешок, но она этого не ощущала. Только видела. Хорошо хоть, замороженные конечности еще слушались. Хотя камни уже начинали оживать, и гладкие бока все чаще и чаще выскальзывали из скрюченных пальцев.
Первые капли ударили по лицу хлестко и больно, словно были не частицами воды, а мелкими каменными крошками. Словно, как и семихвостые бичи, были орудием труда надсмотрщиков. Аста вздрогнула и закусила губу… Чудес не бывает. Все эти разговоры в бараке – чушь. Ни разу еще, на ее памяти, не бывало сбоев, и точнехонько первого гертиона некто на небесах с маниакальным упорством откручивал краны гигантских душевых раструбов. И сверху обрушивалась БОЛЬШАЯ ВОДА, чтобы смыть с рабов остатки человеческого достоинства, обнажив несмываемое – животное чувство загнанности. Наверное, в этом высшая цель любого потопа. Начиная с того изначального, мифического…
Значит, опять ливни!
Если бы не ливни, она бы уже и не вспомнила, сколько лет гнула спину – в поклонах и от тяжкой ноши. Не вспомнила, сколько ей циклов на самом деле. Потопы нужно было пережить, вынести. Каждый год по-новому – из последних сил, теряя еще и еще, по крупицам, человеческое самосознание. Все больше и больше превращаясь в рабочую скотину… Выходит, и отсчет велся по ним, ненавистным ливням. И вряд ли она забудет то, что пережила их ровно столько, сколько пальцев на левой руке. Пять! На правой пальцев было на два меньше. Один перебило бичом с вплетенными стальными нитями. Другой, весело скаля зубы, отрезал охранник… Она уже смирилась с тем, что с Тарсиса не убежать, и что на самой планете – они НЕЛЮДИ. Они – грязные ЗЕМЫ. В том числе и она – АстаШайанна, некогда полнотелая привлекательная танцовщица из престижного казино «Планида», известного на весь мир Джиллид. А теперь доходяга в грязных лохмотьях. Девушка с седыми волосами. С глубокими морщинами на еще молодом лице. Она уже ничего не ждала от жизни. Ни новостей. Ни радостей…
– Шевелись, уродина! – обгоняя голос, резко свистнул бич. Обжег узким глубоким огнем плечо. Забил дыхание… Аста сжалась, но тут же распрямилась и из последних сил изобразила прилив сил. Демонстрируя рвение, схватила очередной камень и поспешила прочь, прочь от мучителя, на край поля…
Красноголовый архантеур статуей возвышался среди хаотически снующих по полю рабов. В трехпалых руках-крыльях, сложенных за спиной, он держал длинную и тонкую дубинку из кости мадригера, к верхней части которой была приделана витая плеть с металлической нитью внутри. Напоминал он чем-то одного из представителей древнейшей фауны: эдакий то ли страус с руками, то ли птицевидное двуногое существо. Мощные голые ноги, покрытые роговыми наростами, и не менее голая, длинная змеевидная шея. Все это – отвратительного желтого цвета; остальное покрыто черными перьями. Архантеур торчал неподвижно, зорко оглядывая вверенную ему территорию, и только длинные растрепанные перья его хвоста шевелились от порывов ветра. С первого взгляда могло показаться: ничто в мире не способно сдвинуть с места это огородное пугало.
Неожиданно он повернул свою каплевидную голову вправо и с огромной скоростью ринулся к старой женщине, что споткнулась о торчащий из земли корень и упала на скользкие камни. Несколько его сородичей также рванули в этом направлении, но, видя, что первыми не успеют, остановились и вновь застыли как вкопанные. Преодолев двести с лишним метров за каких-нибудь пятнадцать секунд, архантеур вытянул шею, зыркнул куда-то в сторону охранников-людей и пронзительно свистнул. Затем пригнулся почти к самой земле и посмотрел прямо в глаза женщине.
– Встать, сволочь!!! – громко завопил он, и со всего размаху хлестнул ее хрупкую фигурку бичом поперек спины.
Женщина охнула и закрылась руками от второго удара, незамедлительно последовавшего за первым. Плеть рассекала воздух со свистом, оставляя на теле долго не заживающие рубцы.
– Вста-ать! Рабо-отать! – взвыл архантеур, уже вполголоса, и, ухватив свою жертву за шиворот мощной нижней конечностью, увенчанной слегка затупившимися когтями, хорошенько встряхнул старуху. Раскрыл клюв и угрожающе заверещал.
Женщина уже стояла на ногах, готовая продолжать работу до полного изнеможения, лишь бы бич не взлетел и не опустился снова. Этого уродливого злобного «страуса» бесполезно было умолять о пощаде. Его скудного интеллекта вряд ли хватило бы на то, чтобы осмыслить произносимые слова, а уж тем более поддерживать несложный диалог. Запомнив слова, подобно попугаю, существо скорее выражало ими свое настроение.
Только из-за того, что птицеобразное с планеты Ротеур смогло продвинуться по эволюционной лестнице на одну ступеньку выше птицы и сумело взять в конечности палку, а со временем и бич, древние имперцы стали использовать его в своих целях. В качестве своего рода сторожевого пса. Чтобы тиранить иных. И хотя на протяжении тысячелетий существо в своем развитии практически не продвинулось дальше, осилив лишь самые простые команды да несложные фразы, использовали архантеуров все так же – в надзирающе-охранных функциях. Только теперь уже: иные против эрсеров…

 

Несмотря на то что невольников на этом поле копошилось около пяти сотен, следили за их работой лишь семеро архантеуров: Красноголовый, Куцый, Длиннохвост, Спринт, Пятнистый, Злюка и Молчун. Что-что, а зрение у этих клювомордых тварей было отличное. Да и со скоростью передвижения у них все в порядке. Не говоря уже о служебном рвении! Существа то и дело кидались к месту очередного «инцидента», оповещая хозяев о своих успехах пронзительным свистом. Надсмотрщикам-людям даже не нужно было лишний раз высматривать их издалека. Они запросто узнавали своих рукокрылых питомцев по голосам.
Красноголовый вертел шеей как стервятник, поджидая, когда очередной измученный, с изодранными в кровь руками раб вновь рухнет наземь. Ждал, чтобы в который раз пустить в ход бич. Ведь от качества службы архантеура зависело: получит ли он сегодня, кроме своего обычного рациона, лакомый кусок или же его обойдет кто-нибудь из шестерых сородичей, что зорко следили за всеми, кто работал в поле.
Аста наклонилась к очередному камню. Ухватила его за гладкие бока, но, не успев поднять даже до уровня колен, упустила. Охранник, приметив заминку, сделал останавливающий жест и направился к ней сам. Красноголовый, ринувшийся было к рабыне, остановился, взрыв когтями грунт. Аста как можно быстрее нагнулась опять и, взглянув исподлобья вперед, вдруг увидела их. Мужчину и женщину. Они шли в самом конце колонны вновь прибывших рабов. Колонна, окруженная еще восемью архантеурами, доплелась на плантацию с большим опозданием. Щелкали бичи. Кто-то валился наземь.
– Ах ты, кляча! – Бич с резким щелчком ожег спину. Все тело взорвалось горячей болью. Отяжелело… Пальцы ослабли, снова не удержали гладкий камень, и он тяжело шлепнулся на землю.
– Мразь! – Бич вышел из себя и ожившей змеей накинулся на седую девушку. Защелкал, жаля раз за разом. – Время собирать камни, а не разбрасывать! Сука дешевая!
Охранник все же подобрался к ней незамеченным и теперь вволю отводил душу. Этот вертухай был оластером. А что еще может так позабавить оластера, как не страдания потомков имперцев?.. Обилие этих точных подобий европеоидных эрсеров никого на Тарсисе уже не удивляло; хотя редко какой мир Сети мог похвастаться наличием в своих пределах хоть одного оластера – уж больно редкими и малочисленными были представители этого практически вымершего биовида. Вымершего во многом благодаря стараниям землян-имперцев. Наверное, мстители собирались сюда специально, со всех краев разведанного космоса, и нанимались в надсмотрщики. Многие оставались здесь навсегда, сочтя это достойным местом и полезным занятием: ежедневно, ежечасно, ежесекундно доказывать земам и земляшкам, какие они все-таки МРАЗИ. Некоторые оластеры прилетали на пару сезонов или даже месяцев – приобрести навыки владения кнутом.
И среди почти четырех тысяч рас иных, известных в Сети Миров, не было им равных в лютой ненависти к эрсерам…
Ливень уже давно распрямил все свои бесчисленные ножки и теперь лихо отплясывал по спинам рабов, по камням и по суглинистой почве, все больше превращая ее в полужидкое месиво. И скользкие камни все чаще и чаще выпадали из рук перемазанных в глину собирателей. На потеху архантеурам. Все чаще свистели и щелкали бичи, высекая короткие стоны. Заставляя людей из последних сил подниматься и вспоминать о главном.
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ.
На пригорке, за оградой из колючей проволоки, громоздился большой темно-серый глоссер, издалека похожий на раздувшуюся жабу. В нем-то и отсиживались, укрываясь от ливня, многие из настоящих надсмотрщиков. Что характерно – почти все они были «перекрасившимися» эрсерами. Охранники то и дело выглядывали из приоткрытого башенного люка, наблюдая, как их откормленные рукокрылые любимчики издеваются над рабами, едва передвигающими конечности. При этом хозяева птицепсов записывали что-то в журнал и поочередно ругались. Похоже, они поставили на кон по бутылке, каждый на своего архантеура, поспорив, какой из «страусов» более всего преуспеет в измывательствах над несчастными работниками.
Асте до вертухаев в общем-то не было никакого дела. В течение дня она частенько украдкой поглядывала на мужчину и женщину. Под щелканье бичей, собирая ненавистные камни, она не упускала их из виду, сама не понимая еще почему…
Женщина явственно монголоидной внешности – раскосые глаза, высокие скулы – притягивала к себе взгляд. На голове ее полностью отсутствовали волосы, словно они выпали от лишений или от лучевой болезни, но даже в теперешнем плачевном состоянии от нее исходила мощная волна сексапильности. Недаром охранники-эрсеры то и дело бросали в ее сторону похотливые взгляды. Но эти взгляды становились хищными и настороженными, как только натыкались на ее напарника. Огромный мужчина, чем-то напоминавший прямоходящего зверя, не отходил от узкоглазой дальше нескольких шагов. Косматый и свирепый, он скалил крупные желтые зубы с высоты своего более чем двухметрового роста. Довольно скоро весь вымазавшись в глине, он сделался и вовсе жутким. И никому без нужды не хотелось класть в эту зубастую пасть не только пальцы, но даже случайные взгляды. В том числе и надсмотрщикам, что обычно были уверены в себе и своем всевластии. Оказывается, их небезосновательная уверенность была отнюдь не стопроцентной.
Аста, уже не очень удивляясь, отмечала опасливые взгляды вертухаев, добавляя их в коллекцию наблюдений. Да, выходит, и эти изверги способны бояться… Иначе – с чего бы это им передвигаться по территории «объекта» группами? А если в одиночку, то исключительно на глоссерах, неслабых машинах таранного типа, из арсенала воинской бронетехники. В последнее время иные на этих «бэтээрах» разъезжали где надо и где не надо, разве что в сортир на них въезжать не получалось, да и по полям приходилось передвигаться на собственных конечностях. А еще на плантациях появилась масса новеньких «прелестей». В их числе колючая проволока с импульсными обездвиживающими разрядами. И даггеры! Эти проклятые твари, гладкошерстые четвероногие убийцы. Что-то среднее между безжалостными синкайскими арпардами и гигантскими, с теленка величиной, вымершими ныне «собаками». Идущие по самому слабому следу, лишь бы в нем сквозил запах ЧЕЛОВЕЧИНЫ… Бр-р-р-р! Не приведи Праотче! Говорят, полоумные рргинестяне, известные своими авантюрами в генном моделировании, вывели этих чудовищ. Причем, как шептались в бараках, на то был специальный заказ, и сделали его оластеры. Да наверняка и идея также была оластерская!.. И что-то там перемудрили адепты Рргинеста с этими исчадиями ада подпускают к себе даггеры, признают только оластеров, никого кроме, даже иных других биовидов. В рабочее время большей частью сидят зверюги на прочных цепях по углам полей, пожирая багровыми глазищами живое мясо, копошащееся вокруг. Дожидаясь своего часа… По полю среди рабов обычно разгуливали надсмотрщики из оластеров да эти птичьи выродки – архантеуры. Остальные надсмотрщики, эрсеры, предпочитают отсиживаться в глоссерах. Тем более в сезон ливней. Господи Праотче, да ИНЫЕ же нас боятся!
Аста поймала себя на слове «иные» и горько усмехнулась. Настоящих Иных-то как раз здесь было не так уж и много: оластеры на полях и горстка представителей десятка других рас, в основном – из руководства плантаций. Основную нагрузку по надзору и конвоированию несли свои же, НАШИ – эрсеры. Впрочем, бешеный даггер им свой!!! Свихнувшиеся типы, маньяки и просто подонки, каких полно в каждой расе, какие слоняются по бескрайним просторам миров. Донный осадок. Где-то она слыхала, кажется, Корнеич говорил, что таких уродов когда-то звали «пятая колонна».
И еще раз горько скривила губы при мысли: «Они нас боятся». Кого НАС?.. Аста представила, как со стороны смотрится ее «теловычитание». На «сложение» она-то уже не тянула… Кожа да кости, доходяга, вот-вот ветром сдует. И прикрыла глаза, прихлопывая остатками ресниц непрошеные слезинки. Хотя их бы и так ливень смыл…
Двое конвоиров в особой, оранжевой униформе, стоявших неподалеку вполоборота к Асте, о чем-то беседовали, не обращая на рабыню внимания. Эти-то были самыми что ни на есть ИНЫМИ. Опять оластеры, везде оластеры… кишат! Для этих здесь – рай настоящий. Вот уж кто поистине находится на своем месте. И выжимает все что только можно из собственной врожденной ненависти к потомкам имперцев.
Когда немного утих ветер, до ушей Асты донеслись слова:
– Закк, ты все-таки поостерегись… На фоне этой идиллии, которую мы обрели на Тарсисе, грустно и нелепо будет увидеть тебя упавшим в грязь с перегрызенным горлом.
– Ты это о чем, Миаллз?
– Да все о том же. Не лазь без нужды в пасть Дромму, не дергай Судьбу за выступающие члены. Что нам с младенчества внушали отцы и деды?.. Там, где эрсеры – рядом всегда бродит смерть. Там, где много эрсеров – смерть дышит в затылок… А ты, я гляжу, забываешься. Допрыгаешься, заманят они тебя в ловушку, и броня не поможет.
– Э-эх, Миаллз, – мечтательно протянул более молодой охранник, – бросить бы эту дыру и махнуть в город на денек! Вот уж где все иначе…
– А знаешь почему? Там эрсеров мало. Практически нет их там.
– Да, все зло во Вселенной от этих тварей…
Оластеры дружно прокляли эрсеров и развернулись, намереваясь приступить к своим прямым обязанностям. Аста торопливо отвела от них глаза, не ровен час заметят ее интерес и осмысленный взгляд, тогда – пиши пропало. Таких рабов они боятся больше всего. И не важно, что в ней только кожа да кости – даггеры все перемелют своими челюстями-жерновами…
Аста сама себе не хотела признаваться, что этот вновь прибывший косматый гигант ее очаровал. И, не пытаясь разобраться в своих чувствах, она просто молила Праотца, чтобы новички выжили. Чтобы выдержали первый, самый тяжелый и страшный день. Она молила небесного Родителя, чтобы выдержать мокрую пытку самой, но эти мысли терялись в стене воды. Похоже, у Неба хватало своих проблем и оно, порванное в клочья, никого не собиралось выслушивать.
Остаток дня седовласая рабыня старалась ни о чем не думать. Она умела полностью очищать сознание от ненужной информации, за исключением одной простенькой мысли, к которой уже привыкла, как к собственному дыханию: «Когда же наконец начнет смеркаться и домой погонят?»
Хотя, конечно, она порою задавала себе непростые вопросы типа «Как я ухитряюсь все выдерживать?» и «Стоит ли мучиться?», но это уже ночью, лежа на дощатом настиле. И всегда мысленно молчала в ответ. Откуда в ней брались силы, если не выдерживали здоровенные мужики, падали на камни и уже не вставали, забитые насмерть жалящими бичами? Архантеуры их потом утаскивали куда-то окровавленными крючьями.
А горы камней на краях полей все росли и росли. Да только вот на самих полях их, пожалуй, ничуть не убывало…
Однако всему приходит конец. Когда силы рабыни были уже на исходе, раздался долгожданный призывный клич одного из надсмотрщиков. Птицепсы рванули к забору, на ходу сбивая с ног зазевавшихся невольников, которые, облегченно разогнув спины, выбирались из раскисшего глиняного месива и плелись к краю поля. Пройдя «ворота», временный проем в ограде, обессиленные рабы молча построились и двинулись по широкой грунтовой дороге. По обе стороны высились заборы из колючей проволоки, огораживающие поля, отведенные под посевы соннеда. Бронированный глоссер загудел, лязгнул гусеницами и пополз следом. Подчеркивая свое привилегированное положение, архантеуры зашагали, окружая машину. Один из надсмотрщиков высунулся из люка и, опершись на громадный станковый лучемет, принялся грызть плод куальдокку. При этом он нарочито выразительно причмокивал, вызывая спазмы в желудках изголодавшихся рабов, идущих в задних рядах. Съев большую часть сиреневой груши, надсмотрщик поднял над головой огрызок и крикнул:
– Эй, ты, рыжий! Да, да, ты, падаль… в последнем ряду… справа! Ты, ты… жрать хочешь?!
На слово «жрать» обернулась чуть ли не треть колонны.
Охранник размахнулся и швырнул огрызок в последние ряды, но с таким расчетом, чтобы архантеур, шедший ближе всех к задней шеренге, успел перехватить его движением шеи. Что гипертрофированный «страус» и сделал, мгновенно заглотнув пищу широким клювом. Надсмотрщик издевательски расхохотался; глядя на разочарованные физиономии рабов, достал еще один грушевидный плод и впился зубами в сочную мякоть.
Если бы мысли могли убивать, то бывшего соплеменника растерло бы в кашицу прямо на броне глоссера. Но взгляды рабов были тусклы и ничего не выражали…
Но вот уже проплыли мимо распахнутые створки и автоматические огнеметы на вышках-треногах по обе стороны ворот; заметались сканирующие радужные лучи, пересчитывая поголовье говорящего скота. Колонна медленно вползла внутрь периметра, и створки с грохотом захлопнулись тотчас же, едва не сплющив последних. Зажужжали наползающие накладки с самозавинчивающимися стопорами. Включилась комплексная система слежения за пространством двора, опоясывающего блок. В висках сразу же начало покалывать: сегодня, быть может, в связи с прибытием пополнения, увеличили дозу наведенных импульсов. Уплотнение разрядов моментально ощутили старожилы.
Человечье стадо заперли в огороженном пространстве и выстроили перед торцами трех больших бараков, вытянувшихся параллельно друг другу. Аста облегченно перевела дух, узрев СВОЮ парочку в своей группе, когда невольников начали распихивать по баракам. Дубинками, сапогами и прикладами скорчеров вертухаи буквально затрамбовывали толпу изможденных рабов, сквозь узкую дверцу в тесную и полутемную внутренность грязного строения. Ударившую в носы вонь фекалий органично дополнил запах немытых и потных тел.
С этого момента внутренний порядок поддерживался «бригадирами» из рабов и их подручными. Своеобразное лагерное самоуправление в вечерние и ночные часы, кандидаты в надсмотрщики. Наступило их время. И теперь также можно было ожидать чего угодно и мечтать, чтобы все обошлось, чтобы тебя лично миновало и чтобы поскорее наступил тревожный сон-забытье.
Охранники наконец-то убрались за периметровую силовую защиту, оставив рабов на растерзание друг дружке. Пусть теперь творят что хотят. Пускай даже одна половина поубивает другую половину – невелика потеря. Охрана поутру пересчитает и сделает заявку на поставку рабочего некомплекта. Чего-чего, а этого «добра» жалеть не стоит. Космические работорговцы никогда не забывают Тарсис, лакомый рынок сбыта. Плантации стратегического сырья – соннеда, из которого производятся уникальные пищевые биодобавки, – должны быть обеспечены как положено, в соответствии с требованиями сумасшедшего спроса. Поговаривали, что некоторые расы и вовсе используют соннед как наркотик…
Люди забирались в большие чаны с водой; неуклюже плескались и ворочались в них, разительно сейчас напоминая свиней. Рабы торопливо освобождали тела от засохшей, сковавшей тела глины. Отталкивали друг друга, спешили. Затем подручные бригадира барака наскоро раздали каждому по куску черствой лепешки, выпеченной неизвестно из какой дряни. Те, кто попроворнее, давясь, проглатывали свои пайки и пытались отнять кусок у тех, кто еще не успел запихнуть еду в рот или просто спрятать за пазухой. Если не удавалось отнять хлеб силой, его, улучив момент, пытались выдернуть исподтишка. Так же торопливо, злобно косясь по сторонам, хлебали из помятых металлических мисок вонючую баланду – несколько кусков мороженых овощей в мутной водице, заменявшей бульон. Которая, похоже, не утоляла, а разжигала чувство голода. Конечно, можно было не только выживать, но даже и наедаться, отлавливая крупных упитанных крыс; эти твари так свободно и неторопливо разгуливали по баракам, словно тоже были подручными бригадира Хоббса. Однако далеко не каждый отваживался добавлять крыс в свой рацион, хотя желающих было не так уж мало… и у них получалось.
Пожирание жалких крох вскоре прекратилось, и тут же началась борьба за территорию, за место в наспех сколоченных деревянных стеллажах, весьма отдаленно напоминавших многоярусные нары. И хотя места были давным-давно распределены, но сегодня, с прибытием партии новичков, должен был произойти неизбежный передел. Схваток и драк – не избежать. Лучшими считались ячейки в углах и у стен; разумеется, за исключением того угла, где справляли нужду.
Но даже плохих мест на стеллажах не хватало на всех, и слабые были обречены ютиться на полу, подложив под головы по пучку разлохмаченных стеблей.
Наконец-то, отделавшись несколькими сломанными ребрами и сотрясениями, а также заработав бесчисленные синяки и ссадины, рабы улеглись…
Примеченные Астой мужчина и женщина не только попали в ее третий барак, но и оказались поблизости. Теперь она могла наблюдать за ними беспрепятственно – их ночлежные места располагались практически рядом с ее ячейкой.
Аста неподвижно лежала на досках, покрытых тоненьким слоем соннедовой «соломы». Ее уже ничем не возможно было удивить. Так считала она сама, каких только мерзостей не насмотревшись за годы выживания на плантациях… Аста уже не сочувствовала подруге, которую изнасиловали до смерти прямо в проходе между стеллажами. Потому-то у нее и не было, да и не могло быть, подруг. Она не возмущалась, когда избили маленького мальчика – за то, что он заплакал ночью. Больше тот уже не плакал никогда. Мертвые не плачут. А когда постоянно отнимали пайку у дряхлой старухи Жильды – просто равнодушно отворачивалась. К чему пытаться остаться человеком, если нет никакого выхода? Чтобы подольше оставаться в живых, наоборот, необходимо превратиться в НЕЛЮДЯ. И поступать по-нелюдски.
Правда, настоящей скотиной она пока так и не сделалась, но вот человеком быть уже не старалась. Слишком опасное это занятие – оставаться человеком на планете Скарабей I. Здесь патологически ненавидят ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ. Но главное, что Аста не боялась. В частности, ее не страшило уже, что кто-нибудь предъявит ей сексуальный счет с требованием оплатить. Все круги секс-ада она уже за пять циклов прошла. Теперь уже никому не требовалась особь условно женского пола, что напоминала половую тряпку и в переносном и в прямом смыслах. Наверное, она теперь могла возбудить только даггера, да и то в качестве пищи.
А вот новенькая, сексапилочка эта…
И сразу же, вторгаясь в ее тяжело ворочавшиеся мысли, по ушам резанул вопль. Надсадный. Жуткий. По полу катался, конвульсивно дергаясь, один из прихлебателей бригадира барака. Штаны его были спущены, а ладони прижаты к паху. Сквозь пальцы просачивались, брызгали пульсирующие фонтанчики крови. По бараку метался его низкий звериный рев… Аста ошеломленно разглядела в просветы меж спин рабов, сбежавшихся к источнику рева, как с пола возле раненого прихвостня поднялась бритоголовая женщина. Новенькая! Та самая! Она что-то смачно выплюнула, и ЭТО шмякнулось на пол. Рабы дружно ахнули: на корке грязи, покрывавшей пол, валялся мужской член, еще несколько мгновений тому назад бывший гордостью и главным смыслом жизни своего обладателя.
Женщина вытерла грязным рукавом робы окровавленный рот и спросила низким, вибрирующим, охрипшим голосом:
– Ну, ур-роды, кому еще захотелось кончить кар-рьеру самца? Или пр-росто захотелось? Кто следующий на ампутацию?..
Толпа отшатнулась. Потом попятилась. Новенькая захохотала, взмахнула ногой и отфутболила орудие неудавшегося изнасилования. Оно отлетело к стене, спугнув парочку крыс. Но уже через секунду одна из них вернулась и, воровато ухватив откушенный кусок плоти, шустро уволокла его в нору…
– Дайм, придурок, спасай свой микрофон! – дико заржав, выкрикнул из бригадирского угла Хоббс, крепко сбитый, коренастый тип свирепой наружности, цепко наблюдавший за всем происходящим. – Может, еще приклеишь, чтоб за мужика проканать! Будешь качество клея рекламировать.
Аста отметила: что самое интересное, огромный косматый мужчина из своей ячейки так и не выполз; лежал, наблюдал и явно не собирался спешить на помощь своей подружке.
Членовредительница обернулась на голос и, скрестив взгляды с бригадиром, прочитала в крохотных глазках маниакальный восторг. Она оценивающе осмотрела его с ног до головы и неожиданно подмигнула. Хохотнув при этом очень даже издевательски. Хоббс поперхнулся и смолк на полузвуке. Угрожающе приподнялся…
Но в этот миг большой мужчина неуловимо стремительно выскользнул из ячейки. Выпрямился в проходе во весь свой РОСТ и высказался донельзя лаконично:
– Тебе захотелось кончить карьеру бригадира?
Хоббс просто не мог спустить такую наглость. Положение обязывало. Но Хоббс не был дураком. Он понял, что его карьера бригадира действительно КОНЧИТСЯ, если он не спустит ЭТОМУ. Даже если прямо сейчас спустит на этого новичка всех своих «шестерок».
Что-то такое ОЧЕНЬ многообещающее присутствовало в голосе гиганта.
Хоббс понимал, что авторитет под угрозой, но разобраться с этим козлом можно и попозже… и он сказал:
– Забирай свою девку и не отсвечивай, понял, да?
Тишина воцарилась в бараке. Все замерли не дыша. В эту минуту решалось: сменится власть или нет?..
– Я понятливый. Того же и тебе желаю, понял, да? – Новичок не захотел брать власть. Но удивительное дело: он спасовал, однако почему-то никто не сомневался, что этот громила СМОГ бы. Если бы захотел. Не сомневался в этом и Хоббс. Он тоже был понятливым. И он понял, что этого козла надо мочить. Но не здесь и не сейчас. Чтобы пошатнувшийся авторитет не рухнул.
Инцидент был исчерпан. Временно.
Все расползлись по своим нишам. Оскопленным Даймом занялись другие прихлебатели Хоббса, и тот вскоре затих.
Позднее Аста заметила, как приглянувшийся ей гигант о чем-то оживленно беседовал со своей девкой. Седая девушка напрягала слух изо всех сил, но почти ничего не расслышала. Только несколько фраз. И смысл их был совершенно непонятен Асте…
Он сказал, что поездки по дорогам, которые ведут по замкнутому кругу, ни к чему хорошему и не могли привести. Она возразила, что дорога-то вела как раз туда, куда надо, вот только удаче надоело им сопутствовать и соответствовать видам за окнами; но вообще-то, мол, удача изменила им не в рокевете сквозьземки, а уже в космосе, когда попутку заграбастал фрегат пиратов-работорговцев. Да уж, и на меня бывает проруха, сокрушенно согласился симпатичный гигант, после чего надолго замолчал. Он лежал на спине и смотрел в дощатый некрашеный «потолок» – нижнюю сторону выше расположенного ящика-ячейки. Древесина под ним, древесина над ним. Гробы, в которых лежат живые трупы… Но ЭТОТ трупом не выглядел. Губы его беззвучно шевелились, и хотя лицо не выражало ничего, казалось, что сложнейшая гамма чувств просачивается сквозь кожу. Широкая ссадина, след удара бичом, уже не багровела на правой щеке. Она была бледная, почти затянувшаяся, словно ударили его не сегодня, а неделю назад…
Аста больше не могла сдерживаться. Она выскользнула из своего ящика и, ступая как сомнамбула, начала приближаться. Ее неудержимо тянуло к нему, тащило, как металлическую пуговицу сильным магнитом.
– Соллар… – вдруг позвала его лысая девка, сидевшая рядом у изголовья.
Никакой реакции. Значит, Соллар, подумала Аста. Красивое какое имя…
– Сол, перестань… Возьми себя в руки.
Молчание. Шевелящиеся губы. Аста застыла. Только бы эта лысая делась куда-нибудь, с ненавистью подумала. Только бы…
И в эту секунду беззвучное шевеление наполнилось звуком:
Человек без цели,
Человек без смысла…
Листья шелестели,
И текла вода.
А в небесной келье,
Где луна повисла,
В облачной метели
Пряталась звезда!

Он говорил все громче и громче, а его голос бился, как птица, посаженная в клетку. Казалось, он стремился выскочить вон, прочь, прочь из тела, пока приоткрыты губы.
Человек без чувства,
Мысли или слова,
Радости и грусти —
Смотрит в никуда!!

Голос летал под потолком барака, ища выход. И вслед за голосом заметались по бараку ЕГО глаза. Аста, завороженная этим голосом и странными, но такими знакомыми словами, не могла сдвинуться с места. В бараке стихли обычные шумы, все рабы настороженно прислушивались.
И не остается
Ничего другого:
Ждать, когда вернется
Вновь его звезда!!!

– Так говорила Ольга Швец! – уже выскочив из гроба, остервенело кричал Сол. – Слышите, вы?! Не остается ничего другого! Ждать, когда вернется вновь его звезда!..
Смотреть на него было страшно. Лицо Сола сотрясала нервная дрожь. На лбу появилась испарина, словно бы его вдруг окатило волной горячего воздуха. Он вздрагивал, бросая затравленные взгляды на окна, которые незаметно, вобрав в себя разлившуюся за ними темень, стали непрозрачными. Окна чернели непроглядной тьмой, замуровавшей рабов. Окна были продолжением стен, еще более непроницаемым, чем стены. Барак превратился в мрачную ловушку, и это было началом страшного конца. Гибели от удушья… Смерть, смерть, смерть!!!
Аста неотрывно глядела на Сола, и ей казалось, что его чувства напрямую передаются ей. Асте стало по-настоящему жутко – как никогда за пять лагерных циклов. Она реально почувствовала удушье! Незримые лапы вцепились в шею и сдавили, сдавили безжалостно, лишая воздуха, лишая жизни… Смерть!!! Исполин натужно захрипел, рванул ворот. Ткань робы затрещала, поддалась. Он схватился двумя руками за горло, словно пытаясь освободиться от затягивающейся петли невидимой удавки.
– Верните… мне… звезды… – исторгал он из последних сил.
Его напарница, бросившись к нему, что-то нечленораздельно кричала, пытаясь привлечь внимание, а потом отвесила полновесную затрещину.
– Со-о-о-ол!!! – забился в тесных проходах ее панический вопль.
А он обезумевшими глазами смотрел на спутницу, судорожно схватив ее за хрупкие плечи. Казалось, сейчас он просто раздавит их… Аста сжалась. Она ненавидела эту девку только что и хотела бы занять ее место рядом с сильным и отважным мужчиной, но в это мгновение рабыня поняла, что не хотела бы оказаться на ее месте. Безволосая смертельно рисковала, подставляясь внезапно сошедшему с ума гиганту. Вот-вот его руки переместятся с плечей на шею и сомкнутся, перекрывая доступ воздуха, которого так не хватало ему самому…
НЕТ!!!
Асте показалось, что она кричит на весь барак, но на самом деле губы ее спеклись и даже не шевельнулись.
И все же именно в этот момент, будто мысленный крик Асты пробился в помутившееся сознание, взгляд Сола прояснился и в нем появилась осмысленность. Он отпустил свою женщину, на месте которой Аста уже не хотела бы очутиться ни за что на свете! Оглядываясь растерянно, спросил удивленно:
– Ира?.. Это ты? А где это мы? Кто выкачал отсюда весь воздух? Я не могу дышать…
– Сол! Очнись, любимый! Ничего страшного… Сейчас это пройдет… – бормотала его напарница, с трудом сдерживая слезы, явно несвойственные ей, – я видела подобное… Это планетная клаустрофобия, так бывает с теми, кто почти все время живет в космосе и вдруг попадает в плен одной планеты… Счастье наше, что мы на Харрбе тогда не задержались, быстро улетели, не то…
– Звезды… – прошептал он.
– Да, да, конечно! К звездам! Давай выбираться из этой вонючей задницы…
Начавший хоть что-то соображать мужчина, сумев обуздать панику и обретя цель, вскочил и ринулся к выходу. Он буквально снес плечом левую створку и пополам сломал правую. За ним, не отставая, вылетела во двор его верная спутница, которую он называл Ирой. Аста, как на поводке, устремилась за ними… Снаружи Ира настигла Сола и, прильнув к нему, потянулась вверх лицом, что-то шепча ему в левое ухо.
Никто не решился последовать за ними, только Аста тенью скользила следом. Во дворе она юркнула вдоль стены барака, притаилась за углом и приникла к прохладной шершавой деревянности.
Прижавшись друг к дружке, большой мужчина и его маленькая женщина застыли посреди двора, запрокинув головы к усеянному звездами ночному небу рабовладельческого Тарсиса. Только там, вверху, в этом мире была свобода. Внизу, на земле, ее не оставалось ни для кого… Ни для рабов, ни для хозяев.
– Звезды – это панацея от всего, включая сумасшествие. И они же – кара наша, и вечный укор… – вдруг прилетел из тьмы шамкающий шепот. Аста пригляделась. Поблизости от беспокойной парочки появился неясный силуэт. Возник непонятно откуда. Будто тьма сгустилась, породив шепчущий комок еще большей тьмы. Седая девушка медленно двинулась к ним. Она опять ничего не могла с собой поделать, она не владела собой. С того самого момента, как эти двое новичков появились в лагере, она чувствовала себя прикованной к ним. Глаза уже привыкли к темноте, и силуэт все больше становился похожим на человека.
Двое, застывшие посреди двора, не реагировали. Молча смотрели в небо, шумно втягивая и выпуская воздух. Они словно ДЫШАЛИ огоньками, усеявшими черноту космоса.
– Небо – пространство, полное звезд и молитв, – продолжал силуэт. – Звезды, они, конечно, сплошь и напрочь чужие. И живут на них – чужие. А вот молитвы… Знаешь, дружище, в этом небе добрая половина молитв – моя. Вот только когда же они долетят до Него? Дождусь ли…
Аста наконец-то узнала говорившего. Корнеич… Вечный дед. Слабосильное полуживое существо, с виду лишь отдаленно напоминавшее человеческое существо. Старожил этой плантации и один из немногих, кто относился к ней по-человечески. Впрочем, он ко всем так относился. Удивительно, почему дед до сих пор жив! Но даже бригадиры его не трогали…
Аста стояла в отдалении, так и не решившись сделать последние шаги, и порывы ветра доносили к ней лишь обрывки диалога:
– …Звезды… Их свет как избавление… Так бы глядел и глядел…
– …этот свет превращается в пытку длиною в жизнь, если лететь к нему…
– …я знаю, парень, что ты здесь ненадолго. Такого, как ты, никому не под силу удержать. Тем более нашим уродам… Слушай, что скажу… Но за это пообещай мне… Хоть умереть хочу на свободе… Я долго ждал такого, как ты…
– Обещаю… А теперь запоминай, что нужно сделать…
Потом Асту словно подтолкнула в грудь мягкая ладонь; девушка развернулась и побрела обратно в барак.

 

В ту ночь ей не спалось. В окно заглядывала багрово-желтая луна с длинным именем, которое рабыня так и не смогла запомнить за пять циклов. Спутник Тарсиса разливал по полу и спальным стеллажам свое варево. Периодически рабыня поглядывала на СВОЮ парочку – они не спали, все о чем-то шептались. Правда, теперь они шептались втроем, к ним присоединился Корнеич, для которого они отвоевали место рядом с собою, кого-то выгнав. Потом Аста наконец-то незаметно для себя уснула, упала в темный морок без сновидений и облегчения.
Тревога поднялась на утренней перекличке, когда недосчитались сразу троих рабов, а после скоротечных поисков не обнаружили даже их тел. Весь третий барак лишили пищи, а с десяток самых подозрительных невольников увели в лабораторию Круккаса, то ли на изощренный допрос, то ли в отместку, для мучительных экспериментов. К полудню, уже на полях, весть о дерзком побеге облетела всех рабов, распространяясь со скоростью пожара. Да и ночью, вопреки обыкновению поменьше разговаривать друг с другом, эрсеры в бараках только и делали, что обсуждали этот побег. Иногда затихали, прислушиваясь то к шуму бронированных глоссеров, то к ругани возвратившихся ни с чем преследователей. Беглецы как в жидкую грязь канули. Они словно растворились в воздухе или превратились в диких зверей. И хотя говорили, что по следу безумцев пустили безжалостных даггеров, но и эти твари не сумели учуять дерзкую троицу.
«Значит, все-таки есть выход? Не бывает безвыходных положений? – так думала Аста, не смыкая глаз даже под утро. – Наверное, и я могла бы поискать СВОЙ выход. Главное, даже не найти его, а не переставать искать. Не перестать… Не перестать…»
В ней словно вспыхнула лампочка надежды, которая, как ей казалось, давно перегорела и разбилась от ударов бичей надсмотрщиков. И ей вдруг страстно захотелось СВОБОДЫ, а там – будь что будет! Беглецы оставили после себя доброе наследие, напомнив один из древних имперских девизов: «Don’t given up!».
«Не сдавайся!»
«Ни один взрослый землянин не способен претерпеть унижение с пользой для себя!» – вспомнилась Асте еще одна частица наследия предков. «Так уж и не один?» (Хотя она уже позабыла, кто так ГОВОРИЛ, но вспомнила, что когда-то была приверженкой наследия этого древнего землянина.) «Точно… Если он простил, значит, оно вросло в его жизнь, значит, он отождествил себя с причиной своего позора. Значит, он перестал быть землянином».
…Лагерный ветеран Корнеич, с трудом переводя дыхание, пытался успокоить заполошно стучащее сердце. Они наконец-то добрались до входа в Подземные Пустоты. Дальше начиналось царство Дромма, как величали божество подземного царства еще при той прапрарелигии аборигенов Тарсиса; в отличие от имени божества, от них самих не осталось не только имен, но даже названий племен и народностей.
Сюда можно было забрести лишь от большой нужды или от скудоумия, да вот только ни нуждающихся, ни скудоумных больше никто не видал. Говорили, что тут из недр периодически сочатся настолько едкие газы, что они растворяют даже почву. Оттого-то они и образовались – Подземные Пустоты Дромма… Что уж говорить о людях, если камни не выдерживают!

 

Сверху эти места выглядели как причудливых форм плоскогорье, лишенное какой-либо растительности, сплошь и затейливо изрезанное трещинами, уходящими вглубь бездонными пропастями. И докуда долетал взгляд – все тянулось и тянулись эти мрачные темно-серые складки, а в каких глубинах терялось дно провалов, и вовсе никто не ведал.
Старик вспоминал невероятные события прошедшей ночи. И уже начинал сомневаться, а было ли все именно так? Да и кому в это поверится… Все началось ночью, с торопливой побудки после короткого беспокойного сна, и выхода в замкнутый двор. Из барака выскальзывали по одному, сначала Корнеич, как старожил, знающий каждый миллиметр территории, потом – Ира, и замыкал шествие Сол. Потом эта парочка о чем-то перешепталась, и гигант куда-то исчез, а девушка, вытащив заранее заготовленное и припрятанное Корнеичем тряпье и веревки, соорудила некое подобие подушек.
Далее они со стариком привязали их поочередно друг другу на спины. И тут началось… Откуда-то из ночной тьмы спикировала гигантская птица и, ухватив когтями старика и девушку за тряпичную сбрую, взмыла вверх. Старик со смешанным чувством ужаса и восторга наблюдал, как внизу проплыла ненавистная ограда лагеря, периодически перемежаемая сторожевыми вышками-треногами, как импульсно простреливают над стеной тоненькие сканирующие лучи, как… Конец путешествия он не помнил, подкатило головокружение, ослабевшее сознание просто-напросто отключилось. Когда он очнулся, лежа на земле, птицы уже не было и в помине. Сол и Ира приводили его в чувство, и у них это даже получилось. Дальше, в проклятую зону Подземных Пустот Дромма, уже вел он, и, похоже, они достигли ее раньше, чем преследователям удалось напасть на след…
– К добру или к худу… что мы сюда… заползли… Все равно что западня… – Старик раскашлялся, изможденно опускаясь на большой плоский камень.
– Нет ни добра, ни зла, Корнеич… Есть только поступки, как шаги на дороге в будущее. Даже если эта дорога для кого-то закончится на первом шаге, – задумчиво сказал Сол, поудобнее умащиваясь рядом. Ира прошла дальше и присела у стенки, прислонившись спиной к прохладной каменности.
– Может быть… Узнать бы только, по правильной ли дороге будут сделаны наши последние шаги… И в чем наше предназначение в жизни. Зачастую очень даже правильные действия потомки истолкуют, как первородное зло… Возьмем хотя бы… Иуду, например. Знаешь, парень, а ведь это благодаря ему Иисус Христос стал мессией.
– Как можно благодарить предателя, Корнеич?
– Да не был он предателем… Не был. В том-то и дело. Сдается мне, что это именно он был самым верным учеником. И наиболее преданным из всех. Только фанатик мог пожертвовать собой ради Учителя. Да не просто жизнью, а добрым именем и репутацией потомков… Ведь не мог же Христос явиться с повинной к римлянам и восстание поднять не мог, не к тому призывал. А публичной жертвенности откуда взяться, спрашивается?.. О, Иисус был величайшим командиром всех времен и народов! Ему необходим был лже-предатель, он это понимал, как никто. Понимал, что ничем особо не рискует. Иначе бы непременно попросил у Отца упоминаемые в Книге двенадцать легионов ангелов… И только пух и перья полетели бы от плюмажей со шлемов римлян. Да что там легионы, он и мечи-то, заранее припасенные, в ход пустить не дал… Нужен был ему такой человечек. Ох как нужен… Да и Иуда потом понял, что к чему. И согласился на вечное проклятие только из крайнего фанатизма. А сребреники – так, антураж. Их специально так мало было. Римляне за такого врага, как Иисус, тридцати тысяч не пожалели бы… А Иуда что? Повесился на осине, не выдержал бремени, но вешался он, наверняка сознавая, ЧЕМ ему обязан Христос. А вот потомки…
– Знаешь, Корнеич, у меня на этот счет свое мнение… Был ли он вообще, этот пресловутый Иуда? Может, и не было его вовсе, а? Может, Христос выдумал его поступок от отчаяния. Это все-таки получше будет, чем признаться в том, что ты ничему путному так и не сумел научить своих апостолов. Лучше один предатель, чем двенадцать равнодушных трусов.
– Ты хочешь сказать – лучше один явный, чем двенадцать тайных. Равнодушие – это ж, как ни крути, молчаливое предательство Общего… Да нет, я знаю – был он… Иуда. Был…
Сол пристально поглядел на Корнеича.
– Откуда в тебе это, старик?
– Знаешь, сынок… – помолчав, сказал Корнеич. – Был такой умный прапредок, жалко не мой. Звали Спиноза. Он говорил: «Бедность – второе наказание после смерти». Наверное, он не ведал рабства. Ведь рабство – оно как бы апофеоз нищеты. Даже тело не является твоей собственностью. Только дух… У кого его еще не вышибли. Наказание рабством – вот высшая кара. Высшая пожизненная мера. А смерть – она просто вне конкуренции. Нулевая, так сказать.
– Бедность – второе наказание после смерти… – пробормотал Сол, думая о чем-то своем. – А ведь и правда… До тела еще не везде добрались. А вот почву из-под ног у этого тела вышибли… Корнеич, верно ведь – земли-то под ногами нет. Нет ее, Земли нашей. Отняли у нас Родину. Чем мы лучше нищих?.. Побираемся по всему космосу.
– То-то и оно, Сол, не подохнуть можно везде, даже в рабстве. Да вот можно ли это назвать жизнью? Я ведь не зря говорил тебе про Иуду. Это МОЙ ПРАЩУР. Я из его проклятых в веках потомков… Кому-то всегда приходится расплачиваться за триумфальное восшествие Спасителя человечества… Сколько себя помню – в роду только и было рассказов о том, кто больше мучился. Рабство – это ведь моя судьба, мое пожизненное состояние. Мои предки – все как один влачили жалкое существование… еще там, в колыбели человеческой цивилизации. На Земле… Один строил какие-то гигантские каменные пирамиды. Тогда среди тиранов было модно пытаться быть богом, вот и строили искусственные горы… Другой был живым придатком весла на каком-то древнем водоплавающем судне со странным названием… кажется, галерея. Так с веслом в обнимку и пошел на дно в каком-то из морских сражений… Еще один сгинул в концентрационном лагере… Были такие ублюдки, опять взяли на себя смелость – попробовали быть богами, занялись чисткой рас и народов… Именовали себя фашистами. И по сей день в космосе жива их идеология, процветает… А пращур мой изошел дымом в трубу крематория в Заксенхаузене, так тот лагерь звался… Ох сколько нас было, потомков Иуды, всех сразу и не припомнить. Вот и я, наследственный раб, продолжаю их тяжкую стезю. И нету нам искупления, хотя искупаем не свой грех, а Спасителя… Но так хотелось помереть свободным! Вот я и подался с вами.

 

– Да уж, старик, озадачил ты меня, – пробормотал Сол. – Это надо же… Кто-то навалил на себя грехи всего человечества и слывет искупителем, но настоящий-то спаситель не он, а тот, кто взял на себя не свой грех, тем самым…
– Ты понял. Ты понял, кто настоящий спаситель. Истинные всегда получают от спасенных хулу, а вся слава достается примазавшимся, – сказал Корнеич и надолго замолчал. Его молодые спутники тоже молчали. Было о чем подумать…
Сверху сквозь трещину свода сочилось скупое свечение, оно разбавляло подземную темноту до неплотной серости, в которой уже вполне можно было различать не только спутников, но и выступы стен, и большие трещины под ногами. Корнеич молчал и прислушивался.
Из-за толщи каменных стен донесся неясный шум, напомнивший рычание. Казалось, где-то там томились, пытаясь вырваться на волю, злобные существа, и беснование их не могла заглушить даже толща земли. Старик явственно почувствовал их злобу и вздрогнул, представив, что случится, если камни все же не удержат рвущихся к ним тварей.
В том, что они рвутся именно к ним, сомнений не было никаких. Ведь, кроме них троих, в этом лабиринте подземелий никого быть не могло. Корнеич перевел взгляд со стены пещеры на Сола, и… обнаружил, что тот исчез. Лишь под сводами отдавалось, затихая, эхо быстро удаляющихся шагов. Ира была здесь, и старик решил пока не бояться. Вскоре, где-то уже на подступах, раздался короткий атакующий рык, и тотчас же сдавленный рев, прерываемый короткими спазмами. Там, за перестенком, где длинный витиеватый коридор резко изгибался, входя в главную пещеру, послужившую временным пристанищем беглецов, кипела яростная схватка. Спазмы, прерывавшие рык, становились все продолжительнее и продолжительнее… и вдруг прекратились.
Тишина.
Старик приподнял голову, прислушиваясь, в надежде услышать поступь возвращавшегося человека.
Шагов не было.
Далеко за спиной ритмично капала на каменный пол вода. Она просачивалась сверху, падала, увлекая за собой неостановимо летящие в прошлое секунды, вдалбливала их в каменный пол. Старик вновь перевел взгляд на Иру. С самого начала схватки та сидела неподвижно, как изваяние, будто окружающая каменность влилась в нее через поры тела и превратила в человекоподобную глыбу.
Корнеич хотел подняться, но в этот миг Ира, не глядя на него, вскинула руку в предостерегающем жесте. Потом упруго, текуче и беззвучно, как двуногая кошка, покинула свое место. Где-то, совсем рядом, за поворотом осыпались мелкие камешки. Ира скользящим шагом двинулась к выходу из пещеры. И вдруг застыла на месте, и даже отшатнулась, прижавшись к стене…
Проем на секунду заслонило что-то большое, но приземистое; оно вдвинулось внутрь, оно перемещалось на «четырех точках», словно крупный человек, который уже не в силах идти, и ползет на четвереньках. Голова его была опущена, беспокойный нос вынюхивал манящие запахи, и когда существо подняло голову, старика пробрала запоздалая дрожь, ледяным холодом пронзил страх. Глаза были нечеловечьи! Они полоснули красным огнем, и жуткая пасть разошлась в оскал, обнажая неумолимые клыки.
Даггер!!!
Руки лагерного ветерана безвольно опустились. Никаких шансов на спасение. Все кончено! Сейчас они присоединятся к Солу, растерзанному несколькими минутами ранее… Старик закрыл глаза, чтобы не видеть дьявольский, обжигающий взгляд зверя, и принялся торопливо бормотать про себя самую действенную из известных ему молитв, с ужасом ожидая броска и смыкания клыков, рвущих плоть в клочья… Он дочитал молитву до конца и принялся читать ее во второй раз.
А броска все не было.
Странно.
Корнеич дочитал молитву и осторожно приоткрыл один глаз. И обмер – даггер исчез! Этого не могло быть, этого просто быть не могло, и тем не менее… Первой опомнилась девушка. Старик с трудом двинулся за ней на непослушных, подламывающихся ногах – только бы не оставаться в одиночестве. Когда они добрели по извилистому коридору до места, где проход расширялся своеобразным раструбом, впуская изрядные порции дневного света, Корнеич судорожно вцепился в руку Иры.
Молча показал влево. На каменной осыпи у самой стены лежала бездыханная туша огромного даггера с вывалившимся языком и развороченной грудной клеткой. Рядом, ближе к ним, валялся округлый окровавленный комок с оборванными веревочками сосудов.
Сердце!
Корнеич даже побоялся представить себе исчадие, способное проделать подобное с даггером, который до сего дня был для старика высшим пределом мощи и свирепости. Лагерный ветеран с опаской ощупал окрестности взглядом, понимая, что где-то неподалеку обязательно должны валяться останки Сола или хотя бы лужа крови… Однако взгляд выхватывал лишь каменные валуны. Ни остатков тела, ни лужи нигде не было. Старик и девушка двинулись было дальше, и тут услышали… голоса. И они приближались! Корнеич потянул Иру за рукав, увлекая в глубокую расселину.
Когда в проходе появились двое в оранжевых комбинезонах надсмотрщиков, беглецы уже настолько вползли в глубь трещины, что разглядеть их, войдя со света, было никак не возможно.
Впрочем, вошедшим было не до поисков. Они остолбенели, наткнувшись на растерзанного даггера.
– О, Дромм!.. – потрясенно выдавил из себя один из оластеров. – Этого не может быть! Если такое проделали беглецы… то они сущие демоны! А если нет… Миаллз…
Второй оластер наклонился и поднял окровавленный комок.
– Выдрано, как заноза… мешавшая умереть… Именно вырвано, Закк… Нигде нет ни одного следа зубов… Это не зверь сделал, Закк. Это человек.
– Человек? – вопросительно пробормотал первый. – Не хотел бы я встречаться с таким человеком… лучше уж со зверем. Что ты там говорил мне о перспективе упасть в грязь с перегрызенным горлом?.. Скорее уж – с вырванным кадыком.
– Я и говорю, Закк, все зло от земов… – второй с остервенением зашвырнул сердце в глубь коридора. – Идем. С меня хватит. Я, конечно, их ненавижу… Наверное, это цель моей жизни, ненавидеть земов. Но еще больше я хочу жить. Я люблю жить, мне это нравится очень. Идем. Никуда они не денутся с Тарсиса. Кто-нибудь их остановит. Не мы.
Оластеры оказались не такими уж безоглядными мстителями. По крайней мере эти двое.
Беглецы дождались, пока шаги ретировавшихся преследователей стихнут, и осторожно вылезли из своего убежища. Со всеми предосторожностями подкрались к самому выходу. И застыли на месте, окаменев. Дикий, леденящий крик! Сдавленный стон. Булькающие, захлебывающиеся звуки. И поверх всего – рычание ЗВЕРЯ, заглушившее даже сам шум борьбы…
Когда, спустя примерно четверть часа, свершилось чудо и явился Сол, целый, хотя не сказать чтобы невредимый, израненный, перемазанный кровью, – старик очень хотел задать ему несколько вопросов, и все порывался это сделать. Однако постоянно натыкался на сдерживающий взгляд Иры. Да и взгляд самого Сола, жуткий, остановившийся, не располагал к расспросам.
И тогда старик, наверное, чтобы отвлечься от последних событий, принялся рассказывать спутникам о своей жизни в молодости. Правда, при этом он почему-то постоянно скатывался на тему своего пристрастия к блюзам. И даже, прокашлявшись, тихонько запел:
– Падаю вновь в Тебя, пьяно-бездонную, чувства моргают сонно – с них опадает мох.
Палец мой исписал карту твою ладонную, только Судьбы черту дорисовать не смог…
Оборвав пение, Корнеич помолчал, вздыхая тяжко, и сказал:
– Так говорил Алексей Торхов… Это мой самый любимый, «Блюз медленно падающей звезды».
Помолчал и тихонько произнес:
– Соллар… Ира… я дальше не пойду. Оставьте меня здесь, как я хотел. Вам предстоит неблизкий путь. К чему вам обуза? А я уже на месте. Я умру свободным… А еще лучше – помогите. Убейте меня, чтоб избавить от лишних мучений. Неохота подыхать с голода и жажды. Я и так всю жизнь этим занимался.
Они переглянулись и, похоже, хотели сказать что-нибудь утешительное, обнадеживающее, но, заглянув в глаза старика, передумали. В глазах этих уже погасла половина света, а оставшаяся половина не желала цепляться за жизнь. За такую не желала.
Девушка поцеловала Корнеича в морщинистую щеку и торопливо вышла. А Сол, испросив разрешения взглядом и получив подтверждение: ДА!!! – кивнул и ударил человека, освобожденного им из рабства, в тощую грудину. Грудная клетка проломилась легко, как тонкий пластик. Свет окончательно померк в глазах ушедшего к праотцам ЗЕМЛЯНИНА. Счастливая улыбка застыла на выцветших, похожих на старый шрам, губах.
…а на объекте «Оуфлит гладс-08», особенно в третьем бараке сто девятого блока, бурно обсуждали последние новости. События последних дней неожиданно объединили невольников. Особенно порадовал их просочившийся слух о том, что один из даггеров, пущенных по следу беглецов, взбесился и буквально разорвал в клочья одного из двух надсмотрщиков-оластеров, работавших с ним не первый цикл. Второму оластеру зверь просто откусил кусок шеи с кадыком, а остальным чудовищам-даггерам преградил дорогу, и даже перегрыз глотку вожаку, вынудив стаю поджать хвосты и вернуться ни с чем. Правда, было непонятно, куда девалось оружие надсмотрщиков. Даггерам ведь просто нечем жать на спуск.
…Стияд Септайн, оператор сервисно-фискального терминала Омниса, космопорта Тарсиса, отвлекся от мозаичного панно служебного мультимонитора. Его квалификация позволяла ему подобные вольности, безусловно, нежелательные на таком ответственном посту, где нужно было ежеминутно отслеживать текущие изменения, вмешиваться либо просто контролировать ситуацию. Но он, казалось, знал наперед, что в ближайшие минуты ничего не случится. И, как правило, ничего не случалось.
За эту смену оластер отвлекся уже не в первый раз. И опять на женщину! Дело было даже не в том, что поблизости происходило нечто такое, чего нельзя увидеть в мультимониторе. Вовсе нет, мультимониторинговая система всевидяща, для того она и конструировалась. Просто этот немолодой дежурный наверняка уже заглотнул начальную порцию вредной мыльной смеси «Профессиональная Деформация»; когда все, что видишь живым глазом, начинает казаться более значительным и важным, чем взгляд самой скрытой камеры с высочайшей разрешающей способностью и почти безграничными возможностями. Он, конечно, ничего не прозевал, он мгновенно уловил боковым зрением движение на контрольном сегменте N-18, крайнем правом в нижнем ряду. И тут же вернулся к службе, и прочитал на экране сегмента сообщение о чрезвычайном происшествии: с объекта «Оуфлит гладс-08» совершен групповой побег! Далее следовали ориентировки, объявлявшие во всепланетный розыск три особи, осуществившие немыслимое. Их данные и вовсе повергали в полное недоумение: гигантский зем, косматый и звероподобный в обществе малорослой молодой земляшки и какого-то реликта, лагерного доходяги, передвигавшего свои скрипучие кости в затасканном чехле пожелтевшей от долгого использования кожи. Что у этих троих может быть общего?! Но главное – как им это удалось? Это же полнейший нонсенс! Куда бежать-то?.. Особенно с восьмого «Оуфлит гладс»… За одним полем тянется другое, за этой плантацией – следующая, и так чуть ли до бесконечности… и потом, три невольника, да еще и без охраны, обязательно привлекут к себе внимание. По самому же большому счету: как они покинут планету? Ведь иначе просто нет никакого смысла бежать… В мире всего один космодром, а его служба безопасности ой как не зря употребляет свою пищу. Да нет, все эти тревожные ориентировки – для проформы. Не бывало еще, чтобы какой-нибудь беглец добежал хотя бы до окрестностей космопорта. Ну да ладно, принять к сведению придется, работа такая…
Мысли Стияда продолжали витать вокруг контрольного сегмента N-18, а глаза уже вновь шмыгнули в сторону. К временно оставленному субъекту наблюдения… Женщина успела преодолеть половину зала, двигаясь к кассовым блокам. Стройная, сильная, уверенная в себе, хищная, как грациозный арпард. Еще бы! Слабые просто не заслужат оранжевый комбинезон – униформу охранников спецобъектов, что ведают главным промыслом этой колонии. Наверняка эта сексапилочка участвует в поиске беглой троицы. Или все же явилась встречать новую партию рабов?..
Кроме него, больше никто не позволял себе так откровенно пялить на нее глаза. Да и он-то себе позволял пялиться лишь потому, что находился на безопасном расстоянии. Объяснялось это даже не наличием у нее сразу двух импульсных излучателей, хотя полагалось иметь один. Суть в том, что не далее метра от ее бедра, на чисто символическом поводке, шлепая тяжеленными лапами, ступал очень крупный даггер. Иссиня-черный даггер, достигавший в холке уровня пояса хозяйки. На ходу он лениво поглядывал по сторонам, не скрывая ни от кого свои десятисантиметровые клыки. И эта откровенность зверя снимала почти все возможные вопросы к женщине.
Но Стияда она заинтересовала именно поэтому, из-за даггера. Ведь даггеры подпускали к себе и признавали хозяевами только оластеров, звери были запрограммированы на враждебное восприятие эрсеровских биополей, и четко улавливали, кто есть кто. Значит, эта симпатяшка – соплеменница, что автоматически повышало степень его влечения к ней…
Хотя в незнакомке ЧТО-ТО настораживало. Какая-то деталь не вписывалась в привычный образ. Может быть, раскосые глаза, которых он ни разу не встречал у своих сородичей. Однако… Мало ли как существо женского пола может себя подкорректировать, в извечном женском стремлении выглядеть красивее по собственному разумению?
Очаровательная охранница плантаций ненадолго задержалась у кассового блока; решительно понажимав нужные кнопки, она направилась к буферной зоне, что вела через всевозможные накопители прямиком в стартовый сектор.
Выходные двери при ее приближении автоматически разъехались. Она обернулась и, встретившись глазами с объективом скрытой камеры, а следовательно, со Стиядом, послала ему воздушный поцелуй. Зверь, почуяв свежий воздух, рванул поводок. Потянул за собой, дернул вперед хозяйку. И в это время порыв ветра со стороны взлетных площадок сорвал с девушки форменную шапку с козырьком. Она подобрала головной убор и стремительно исчезла из поля зрения камеры. Оставив в зрачках Стияда запечатленный кадр: полностью эпиллированную голову. Отсутствие волос в корне преобразило ее внешний вид.
Стияд Септайн сидел в глубокой задумчивости не менее трех минут. Потом, переполнившись подозрением под завязку, врезал себе кулаком в лоб и, пробежав пальцами по клавиатуре, вызвал из оперативной памяти недавнюю ориентировку. Перечитал, сплетая сомнения в единый пучок и, уже не колеблясь, ткнул сенсор объявления тревоги. Резкий пульсирующий сигнал заметался под сводами павильона. Из служебных проходов хлынули вооруженные люди: охрана космопорта занимала свои места согласно схемам боевых расстановок… Двери главного павильона космопорта автоматически заблокировались. Все разом. В том числе и на выходах в стартовые зоны, к космическим кораблям.
ВСЕ замерло.
Лишь на пятой взлетно-посадочной плите что-то продолжало происходить. Оттуда ударила по глазам яркая желто-алая предупредительная вспышка, и на маршевых антигравах приподнялась громада стоуджа, коммерческого судна из тех, что не признают приписки в каком бы то ни было космопорту и подчиняются только власти выгоды для владельцев. Стоудж, управляемый настоящим асом пилотажа, стартовал и резко взмыл по нелогичной витиеватой траектории.
Стияд среагировал мгновенно и, буквально заплетая в узел пальцы, мечущиеся в сенсорной зоне, послал запрос на кассовый блок, к которому обращалась «дама с суперсобачкой». Получив ответ и ознакомившись с ним, он сокрушенно крякнул. Она заплатила за проезд именно на этом корабле, выкупив последнее свободное место. А где-то внутри, продолжая буравить подсознание, Профессиональная Деформация подкинула мысль: «Какая женщина, вот бы мне такую…»
Эта мысль, конечно, тут же была скомкана и выброшена. Уступив место лихорадочным размышлениям о местонахождении косматого здоровяка и полуживого костлявого старикана. И о том, что уж эти-то двое – наверняка не прошмыгнут мимо него, Стияда Септайна… Но как этой стерве удалось приручить даггера, спрашивается?!
А коммерческий стоудж, уменьшившийся до размеров яркой точки, прицелился в направлении звездного скопления Роммер. И звезды, скопившиеся в той стороне, – подмигивали ему. Хотя наверняка это придумали люди, глядевшие на них. Обитатели первой планеты одной из них, звезды Скарабей.
Они еще не знали, что очень скоро у всех земов и земляшек Тарсиса появится ВЫХОД.
Да еще какой!
Назад: Железнодорожные
Дальше: Уйти смогут все Донные