Книга: Рабы свободы
Назад: Пункт третий МИР: НЬЮ-САЙБЕРИА (дата: десятое двенадцатого тысяча сто тридцать восьмого)
Дальше: Пункт четвертый МИР: ЗЕМЛЯ-МЛАДШАЯ (дата: одиннадцатое двенадцатого тысяча сто тридцать восьмого)

Пункт четвертый
МИР: ЕЭС ДЖУНИОР
(дата: десятое двенадцатого тысяча сто тридцать восьмого)

ОНИ

 

Рай — здесь. Желающим вообразить, КАКОЙ он, достаточно представить себе мир, где всегда весна. Не лето с его жарой, не осень с декадентским увяданием природы и мыслью, что вот ещё немного, ещё чуть-чуть, и зима холодом придавит. Весна, настоящая непреходящая весна, во веки веков весна. Восемнадцать тире двадцать пять по шкале Цельсия, буйство красок, свежесть воздуха, едва ли не нарочитая роскошь пейзажей.
В отличие от планет, которым не посчастливилось, чьи неумолимые судьбы обрекли их быть промышленными, финансовыми, политическими и прочими центрами, Торхов свободен от заноз небоскрёбов, опухолей многоуровневых мегаполисов и прочих приобретений цивилизации, направленных исключительно на то, чтобы заключить наибольшее возможное количество человеческих организмов в кубическую единицу объёма. Мир Весны не заражён дерматитом многоярусных путепроводов, не покрыт язвами куполов, вокруг него не клубится перхоть орбитальных коммуникаций.
Он не носит железо-бетонно-пластиковый корсет, основной модный наряд экономически самодостаточных миров первой категории.
Торхов — планета-курорт, единственный на целый мир всепланетарный курорт. Большей частью заповедник, где как зеница ока («чужие здесь не ходят», их не пускают) хранится дикая, совершенно девственная природа. Разительно похожая на экосферу материнской планеты землян (другое известное в сети название Торхова «Earth Jr.», или «Земля-младшая»). Оставшаяся малая часть — ландшафтные и окультуренные парки, закрытые приватные владения, сельскохозяйственные угодья. Из промышленности только пищевкусовая, да и та полностью скрыта в подземных комплексах.
На Торхове всё спокойно. На Торхове нет преступности, нет загрязнения среды, нет Секты, нет официального подразделения ПРЕС-Са… Свобода и счастливая беззаботность… Торхов.
«Брат-близнец», потусторонний привет которому Макс всё же не забыл выудить из наполненной мутной взвесью головы, быстро доставил клиента к ступенькам входа в привокзальную гостиницу и сердечно (плюс очко) распрощался. С этой секунды «Такси K°» более не несла за него ответственность. С этой секунды он должен самостоятельно «ехать» по дороге жизни.
Номер для него был забронирован компанией, в статусе представителя которой Макс пребывал. Отель далеко не люкс, увы, но таков быт разъездных торговцев. Одноэтажное, стилизованное под деревянное бунгало, сооружение пряталось в рощице стройных деревьев, с виду похожих на кипарисы. По крайней мере, пахло здесь приятно.
Он заглянул в память терминала, где хранилась информация о предстоящем рандеву. Времени до главной сегодняшней встречи оставалось немало, значит, можно пока послужить работодателю; и Макс решил покопаться в сумках, подкорректировать имидж.
Истинное лицо, словно новые туфли, натирало мозоль в душе. Но сменить личину он не мог себе позволить. С его природным обликом наверняка ознакомили того, с кем предстоит встреча. Зато выбор экипировки оставлен на его усмотрение…
Костюм приличный, не мнущийся и не очень дорогой, тем не менее — от самой Присциллы Дезерткуин. Практичные лёгкие туфли, в которых в клуб «Турбо» не пустят, но в полусвете показаться не стыдно. Приятной мягкой расцветки галстук из натурального шёлка.
Макс остался доволен своим облачением.
Определённо, чёрная полоса сменилась на более светлую. Ему разулыбалась удача и приветливо махало везение. Дебют можно было считать великолепным. Клиенты, которых он «прочесал», в основном владельцы досуговых заведений привокзального городка, практически сами выполняли его работу. Контракты на мелкооптовые партии товара щёлкались как семечки и один за одним уплывали в буферный массив местной локальной сети.
Там они оседали на одном из множества переносных накопителей, чтобы дождаться оказии и с роботом-курьером, проходящим в нужный пункт назначения, отправиться в провинциальный нью-сайберианский пункт Нувельлион, где находятся матэ-какао-саграсс-чайно-кофейные хранилища компании. По прибытии в этот мир информация с носителя будет перекачана в массив тамошней планетарной локалки и дойдёт по адресу. Остальное — забота отдела поставок… А Макс за пару-тройку часов умудрился заработать на процентах от сделок сумму, о которой вчера мог лишь мечтать. С месяц можно не ломать голову о том, что будешь завтра кушать и пить, чем оплатишь номер. Везение, плюс действительно хороший кофе, плюс фирменное обаяние хорошо воспитанного джентльмена — в нужных пропорциях, совокупно творили чудеса.
Считанные часы, и продано целых восемь партий, плюс контракт на регулярную поставку в течение года, плюс договор о намерениях на снабжение без ограничения срока. Но главное — здесь покупали только натуральный продукт, никакой синтетики! Соответственно обильные комиссионные. Восемь с половиной процентов от десяти и столько же от ста (не говоря уж о тысяче за редкостные марки!) — разница ВЕСОМАЯ. «New Siberian Coast» — фирма солидная, легендарная, с вековыми традициями, способная удовлетворить не только зверский аппетит массового потребителя пищевых продуктов, но и изысканнейшие вкусы состоятельных гурманов.
По прошествии этих часов Макс по-настоящему был горд собой. Служба работодателю, оказывается, не так ужасна и нудна, как «малевалась» пессимистичным предвкушением.
Тем временем вечерело. Надвигалась тучка, на ней читалось обещание дождя. Пока ещё было тепло и сухо, однако в воздухе уже витал запах, эксклюзивно присущий весеннему дождю. Было настолько тихо, что деревья вдоль улочек городка казались нарисованными.
Он вызвал такси и минуту спустя разместил своё немаленькое тело в салоне наземного кара. В такой машинке, открыл он ещё минуту спустя, очень приятно наслаждаться путешествием по упирающейся в горизонт широкой и прямой аллее, исполосованной тенями деревьев. В пределах видимости его кар был единственным транспортом. На Торхове транспорта вообще немного. Макс бывал здесь раньше и помнил об этом. Только перемещался он тогда не в подобном баге, а летал в своём лимузине. Или в аналогичного класса «ле-талках» здешних приятелей, тоже членов клуба «Турбо», само собой (вступительный ценз — состояние семьи, не менее чем девятизначным числом прописанное).
«Здесь на такси разъезжают разве что небогатые коммивояжеры… типа меня», — подумал он. И сразу же настроение опустилось на порядок ниже.
Основная часть «обслуживающего» населения предпочитает прогулки пешком по наиживописнейшим тротуарам — здесь никто никуда не спешит, да и уходить далеко от дома нет особого смысла. Каждое заведение, офис, каждый дом оснащены входами портативных мультипортов внутрипланетар-ной дальности. Не дороговато ли? Конечно, но на Торхове не принято экономить на комфорте, и если ты все ещё не избавился от привычки считать деньги, тебе не сюда. Здесь даже ассенизаторы получают больше, чем в иных мирах топ-менеджеры компаний.
Торхов — рай не для всех. Еэс-Джуниор — рай для мультимиллионеров.
Форд «Барракуда» Гонзалес, один из богатейших людей-землян изведанной части космоса и авторитетнейший знаток-ценитель-коллекционер чуть ли не всего, что в мироздании представляло хоть сколько-нибудь значимый интерес, жил уединённо на берегу собственного горного озера. В не самом большом по здешним меркам, и потому уютном доме апартаментов на сотню (если не брать в расчёт десятки многокилометровых коридоров галереи для размещения коллекции). Окрестные горы, покрытые лесом, принадлежали ему.
Господин Гонзалес был не очень стар ещё, под восемьдесят, но уже мог позволить себе наслаждаться отдыхом, как человек, которому надоело всю жизнь зарабатывать деньги. Теперь у него имелось столько денег, что они сами себя приумножали. На Торхове суперолигарх жил в добровольном отшельничестве, почти ни с кем не встречался и практически никого не принимал. Председатель совета директоров «NSC» оказался поистине волшебником, когда умудрился-таки записать Макса к нему на приём. Наверное, в своё время состоял в том же студенческом братстве, что и… Ах да, мистер Барракуда на теоретизирование колледжей времени жизни не терял, он экономические науки проходил в совершенно других «университетах».
Вернувшись после тяжёлой трудовой «смены» в номер, Макс первым делом привёл в порядок туфли, достал единственную новую рубашку и сбережённый специально ради возможного возвращения в высшую сферу галстук от Мадиони (такой и у швейцаров клуба «Турбо» не вызовет ни малейших претензий). К ТАКИМ людям абы в чём не ходят. После чего принял душ и воспользовался услугами стилиста-парикмахера, вызванного прямо в номер. Коренастый пожилой кудесник обошёлся весьма недёшево, но сегодня Макс мог себе позволить непредвиденные траты.
Было уже за полночь, когда он, разодетый словно жених на выданье, вошёл в арку мультипрохода. От города Привокзального горный массив господина Гонзалеса находился на расстоянии трети окружности планеты, в другом часовом поясе.
— Макс Отто Эмберг? — Возле декорированной под беседку кабинки, расположенной на лесной поляне, визитёра поджидал настоящий ветхозаветный лакей в ливрее и парике. Раныпе Макс таких видал разве что в исторических сериалах. Его слуги носили нормальную модную одежду. Они прекрасно знали, что молодой Эмберг не терпит безвкусицу.
Собственной персоной. Здравствуйте.
Здравствуйте. Хозяин ждёт вас в охотничьем домике.
Координаты?
Я провожу.
Буду весьма признателен.
По надменному лицу лакея было видно, что признательность посетителя волнует его примерно так же, как парня из трущобного гетто — нюансы цветопередачи в полотнах Васильевой, Грунского или Эстеллы Ричардс.
— Хозяин очень занятой человек, поэтому переходите сразу к делу, и ещё, он терпеть не может, когда рядом с ним курят.
Слуга так ВЫРАЗИТЕЛЬНО произносил слово «хозяин», что прямо-таки слышалась заглавная буква в его начале.
— В этом я его полностью поддерживаю. Это точно, с тех пор, как Макс бросил курить, его от дыма воротило.
— Прошу следовать за мной.
С этими словами лакей повернулся к Максу спиной, умудряясь при этом оставаться показушно-вежливым, и, словно император на коронации, двинулся по одной из живописнейших парковых аллей, наполненных неведомо откуда льющимся светом. Не хватало только симфонического оркестра, играющего фугу Баха, стандарт Армстронга или композицию «Пинк Флойд».
В прозрачном, сотканном переплетениями плюща павильоне, рядом с вполне натурально смотрящейся бревенчатой избушкой сидел видный мужчина высокого роста с ярко-выраженными латиносскими чертами лица. Он что-то пил из толстой керамической чашки, и было видно, что пьющий наслаждается каждым глотком. По аромату — это был саграсс.
При появлении посетителя хозяин сразу поднялся и сделал несколько шагов навстречу. Поджарое, совсем не старческое тело передвигалось легко и свободно.
Мистер Эмберг-младший, — представил Макса лакей и тут же удалился, мгновенно растворясь в листве.
Доброго времени суток, — приветливо сказал человек, личное состояние которого (только по официальным данным) на сегодняшний день составляло сумму с двенадцатью нолями; на целых три ноля больше, чем в одночасье утраченное состояние отца Макса. — Как добрались? Не укачало? Меня почему-то после прохода в сон тянет, спасу нет.
Добрая ночь. Спасибо, всё хорошо. — Вид Барракуды, несмотря на изначально мачоидный типаж внешности, совершенно не ассоциировался с его поистине КРУТОЙ репутацией. Пообтесался более чем за полвека…
Саграсс? Чай, матэ? Или, быть может, вы предпочитаете кофе, несмотря на НОВЫЙ образ жизни?
Форд Гонзалес улыбнулся. Естественно, что он знал о Максе ВСЁ. Такие люди не тратят времени жизни абы на кого. Глава «NSC» прекрасно знал, у кого ЕСТЬ ШАНС на личное рандеву с Барракудой.
— С превеликим удовольствием.
Хозяин щёлкнул пальцами, и служанка, живая импозантная женщина из плоти и крови (Барракуда не терпел биоэлектронно-механических слуг; Макс в то время, когда мог себе ПОЗВОЛИТЬ, тоже предпочитал нанимать людей), с подносом в руках бесшумно материализовалась из листвы.
Да, Хозяин?
Гостю — кофе, мне — саграсс, — велел Форд Гонза-лес, и Макс мысленно сделал пометку в ноутбуке памяти. Теперь он знал, почему слуги произносят слово «Хозяин» с большой буквы. В голосе Барракуды прозвенел металл непререкаемого, не подлежащего ни малейшему сомнению ПРАВА ВЛАСТВОВАТЬ над тем, что ему принадлежит. Неудивительно, что человек, наделённый талантом ТАК распоряжаться, достиг в жизни столь впечатляющих успехов…
Стенки чашечки были настолько тонкими, что её страшновато было брать в руки. Неужели?!
— Смелее, — правильно истолковал хозяин невольный пиетет гостя. — Даже если вы её уроните, пропадёт лишь содержимое.
Это точно. Такая чашка из метакерамики пиэкс тридцать вторых способна выдержать прямое попадание ядерной бомбы. Несмотря на то, что толщина её стенок — всего лишь несколько сот молекул.
— Хотя такой кофе, честно говоря, недостоин быть выплеснутым… Тепло сохраняется, надо сказать, феноменально, — похвалил метакерамику Форд Гонзалес. Ему виднее. Он-то знает.
Да, таких чашечек не могли себе позволить ни Эмберг-старший (когда ещё был человеком — год тому назад), ни Эм-берг-младший, который человеком остался, но… совсем НЕ ТЕМ человеком, которым был год назад.
Такие вещицы остались в наследство только тем, кто лично ОБЩАЛСЯ с загадочными рх32.
Ещё один удар по законам физики. — Пробормотал Макс. — Ох уж эти ваши бывшие… — Он запнулся, не зная, каким словом охарактеризовать былые взаимоотношения Барракуды с существами, благодаря которым он сегодня является то ли пятым, то ли восьмым из богатейших (в первой десятке олигархов величины состояний ненамного отличаются размерами и ежедневно «колышутся» в зависимости от текущих прибылей) землян, а завтра вполне может проснуться ПЕРВЫМ.
Мои друзья, — мягко произнёс Форд Гонзалес; Макс ему не принадлежал (пока?), и с ним разговаривали как с ровней. — Они были моими друзьями, молодой человек… Да, с тех пор, как пиэкстсрититу, — Барракуда явно привычно выговорил это зубодробительное сочетание единым словом, — кое-чем поделились, землянам многое пришлось пересмотреть.
Не то слово. Макса ещё не было на свете тогда, но он прекрасно знал, какого рх32 задали «жару» поколениям его отца и деда.
Почти две трети столетия тому назад планета-странница внезапно появилась в густонаселённой Солнечной системе, в изученной вдоль и поперёк акватории пространства, в каком-то миллионе обычных километров от Земли. Припожаловавшая в непрошеные гости затмила небо напрочь, и земляне древней метрополии в буквальном смысле на задницы попадали от ужаса… но переполох моментально унялся. Сразу выяснилось, что появление этого ТЕЛА размерами с Венеру никак не влияет на характеристики окружающего пространства, не насилует гравитацию, то есть ни законы тяготения, ни термодинамика — ничто не работало в случае рх32. Планета была полностью изолирована от Вселенной, она как бы существовала сама по себе. Такая вот ИНДИВИДУАЛИСТКА космического масштаба, высокомерно игнорирующая законы мироздания.
Позднее состоялся контакт и стало известно, что населяли этот невозможный, но тем не менее реальный мир существа, с виду совершенно неотличимые от особей монголоидной субрасы земного биовида. Причём техногенной формы цивилизации в этом мире не имелось даже признаков. Полная противоположность разумной культуре Земли — человечество, избравшее биогенную ДОРОГУ.
Судя по ВОЗМОЖНОСТЯМ, умеющее по ней ходить, куда ЗАХОЧЕТСЯ.
По выражению одного тогдашнего известного политика восточнославянского происхождения, «желания рх32-ых офигели от их возможностей»…
Спустя несколько месяцев после появления, видимо по окончании «пикника на обочине», мир-призрак точно так же внезапно, без предупреждения, исчез, словно бы его никогда и не было.
Пиэксы тридцать вторые (именно так они почему-то велели себя называть) и оставили некоторым землянам изделия из метакерамики — обычной глины, но с удивительными свойствами. А также многое другое, благодаря чему в некоторых областях знания произошли качественные скачки (появление «осмотички» — только один из примеров). Но главное наследие — рассказы о том, что рх32 видали по дороге, путешествуя в бесконечности Вселенной. Почти все эти «дорожные впечатления» захватывали и забирали слушателей похлеще, чем самый забойный земной миф… судя по немногим крохам информации, которой избранные слушателями поделились с остальным человечеством — этой их «рецензии» на услышанное можно было безоглядно верить.
О-о, истинный докуртпаж! — восторг Макса был неподделен. Немудрено! Унция зёрен этого редчайшего сорта стоит как недешёвенький флайер. Макс и не надеялся, что в дальнейшей жизни ему хоть раз доведётся вкушать прелести, привычные в прошедшей.
Хороший кофе. — Согласился мистер Гонзалес. — Подстать посуде… Этот сервиз мне подарила Хун. (Мексиканский «мачетеро» Форд Гонзалес был одним из тех счастливчиков, которым рх32-ые оказали радушный (в понимании пришельцев) приём. По какому принципу обитателей Земли выхватывали и ВОЗНОСИЛИ в небо на миллион километров — непонятно. Среди сотни избранных было два дебила из спецшколы, один герцог, два художника, несколько рабочих различных профессий, пять проституток, три пилота, врач, парикмахер, полдюжины домохозяек, десяток бизнесменов разного калибра, заключённый гонконгской тюрьмы, младенец, четверо детей дошкольного возраста, известный поэт, репортёр заштатного независимого изданьица, девочка-подросток, чета пенсионеров, солдат, испольнительница танца живота, пяток гомосексуалистов обоего пола, слепая цыганка, программист, жена губернатора Австралии, смотритель зоопарка, две сенаторши, вице-президент совета директоров «Такси K°»… кого там только не было… и юный член верак-русской уличной банды, уже тогда заслуживший прозвище Барракуда.) Я помню… Ваша Проводница. Поэтому я и решился вас побеспокоить.
Да-а? — Мистер Гонзалес неподдельно заинтересовался. — Любопытно, любопытно…
Видите ли, на самом-то деле я всегда мечтал заняться… э-э, условно назовём это «литературой», и, чувствую, наконец-то созрел для этого. Теперь, когда я… скажем так, лишён почти всех соблазнов, ранее отбиравших львиную долю времени моей жизни… я хочу написать нечто вроде… э-э, традиционного романа. Странное желание для… сына моего отца, вам не кажется?
Максу нелегко далась эта речь, но он справился с поиском формулировок. Тяжело всё-таки ВСЛУХ высказаться о столь кардинальной перемене социального статуса.
— Вы уверены, что поступаете правильно… э-э, начиная с романа? Истории, рассказанные словами, а не картинками… изображением и звуком, теперь не популярны. Они требуют чрезмерных напряжений… э-э, мозгов, — трижды запнулся Форд Гонзалес.
Тем не менее Макс и мысли не допустил, что собеседник его передразнивал. Барракуда ТОЖЕ искал формулировки.
Я прекрасно это понимаю. Но… мне кажется, я наконец-то обрёл возможность заниматься тем, чем хочу. Как ни парадоксально это слышать от человека в… э-э, моём положении. У меня кое-что уже написано. Но это всё не то, несерьёзно, это просто тренировочные гаммы, позволяющие научиться… э-э, правильно ставить пальцы.
И чем я могу помочь вам? — Мистер Гонзалес определённо не ожидал такого развития беседы и был неподдельно заинтересован. На это свойство его характера — ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ — и делал ставку Макс, всеми правдами и неправдами, ценой мучений добиваясь приёма (три самых нудных месяца в жизни пришлось потратить на приобретение лицензии, дающей право претендовать на вакансию, после того как Макс стал обладателем информации, что «NSC» ищет контакт с одним из немногих живущих ныне избранных рх32-ыми).
Видите ли, я хочу написать роман, в котором реальность переплетётся с вымыслом. Древние называли эту форму изложения «фантастикой».
И о чём же будет ваш… м-м, фантастический роман?
Мне кажется, людей способна заинтересовать только одна тема. Возможного читателя… э-э, пожелавшего прочесть целую книгу из многих тысяч написанных буквами слов, всерьёз взволнует разве что роман о… — Макс вновь замолчал, подыскивая единственно верные слова.
В этот миг ему вдруг показалось, что наступила абсолютная тишина: исчезло назойливое треньканье какой-то ночной пташки, и деликатный шум листвы, и шелестение ветерка, пропал даже обязательный звуковой фон — звон цикад, завезённых с Земли. Не ощущался сложносочинённый аромат ночного леса. Исчезло ВСЁ. Словно природа выжидающе замерла, притихла, смолкла, чтобы не пропустить ни словечка из тех, которые вот-вот сорвутся с уст Макса, которые вылетят, и потом уже не поймаешь. В этот миг, почему-то показалось Максу, решалась вся его дальнейшая судьба. Хотя на самом деле происходящее имело отношение разве что к возможной литературной карьере, успешность начала коей зависела от того, удастся ли будущему автору разговорить собеседника.
«И с чего это я так переживаю-то? — искренне удивился Макс. — Ну, не захочет "расколоться" Барракуда, поищу другого консультанта. Мало, что ли, в освоенной вселенной людей, одним махом поднявшихся "из грязи в князи"? Да пруд пруди!»
«Хватает и тех, кто В ОБРАТНОМ НАПРАВЛЕНИИ», — подумал он тотчас же, и странным образом эта самоироничная мысль придала ему решимости. Он моментально успокоился и, с уверенным выражением на лице (дескать, долгая пауза была изначально запланирована для прибавления весомости высказыванию) изложил свои взгляды на существо вопроса бывшему уличному хулигану, превратившемуся в трил-лиардера, ставшего олицетворением словосочетания «Хозяин Жизни».
— О свободе. Идея в том, что главный герой романа ищет средство, способное помочь ему освободиться. От собственных страхов, комплексов, слабости. Он страстно желает вырваться из темницы собственного несовершенства. Он верит, что где-то в бескрайних просторах Вселенной непременно отыщется вожделенное средство. Он не знает, каким оно должно быть. То ли это потаённое местечко, где по мановению руки исполняются заветные желания, то ли это некая вещь, производящая аналогичное воздействие на реальность, то ли для этого нужно встретиться лицом к лицу с творцом сущего, то ли… — Он всё-таки запнулся, дыхания не хватило; но продолжил: — То ли просто нужно найти другого, знающего человека, который подскажет верную жизненную дорогу. Герой, быть может, наивно, но верит, что свободными люди только тогда могут себя по праву считать, когда способны делиться с ближними… Каждый свободен ровно настолько, сколько свободы он оставляет другим. Цитирую наследие одного древнеземного писателя. Насколько мне известно, он тоже писал фантастические романы.
Последние месяцы Макс неоднократно спрашивал себя, откуда появилась в его голове эта неожиданная идея, с какого потолка он срисовал мысль, откуда выдернул высказывание, залёгшее в основу сюжета. Наверное, в совокупности всё, что с ним стряслось с начала года, породило критическую массу, и «крышу» рвануло. Однако как бы там и тут ни было, но идея завладела им всецело, властно, и погнала в дорогу.
И это было спасением. В его жизни вновь появился смысл. Он обрёл кредо. Ради того, чтобы написать роман о свободе, стоило мучиться дальше, и вопреки всем проискам мироздания НЕ СДАВАТЬСЯ.
Он понял это, когда стоял на парапете купола трёхсотэтажного небоскрёба. В эту специфическую точку пространства его загнала жизнь к концу лета уходящего года, семь с половиной месяцев спустя. Через двести двадцать четыре ночи и двести двадцать пять дней после того промозглого январского утра, когда он проснулся и вместо чашки кофе в постель получил от судьбы удар сапогом прямо в лоб. Накануне ночью Николас Эмберг ликвидировал «МПК», объявив о полном банкротстве всех подразделений концерна и разом оставив без средств к существованию десятки тысяч людей. Обрушив экономики как минимум десятка миров… Все личные счета Макса оказались аннулированы. Папочка, исчезнув со всеми деньгами семьи в неизвестном направлении, не оставил ему ни единого паршивого миллиончика. Мало того, выяснилось, что Макс не является собственником недвижимости и прочего имущества, которое искренне считал своим. «Гол и бос» проснулся Макс в то чёрное утро. Явились судебные исполнители и популярно ему объяснили, что пора выметаться. И он «вымелся» — успев спрятать в чемодан первый попавшийся ком-пут, проектор, ЕЩЁ КОЕ-ЧТО и накидав сверху какой попало одежонки… Вечером того дня он впервые в жизни пожалел, что не имеет никакого отношения к метафедеральному ПРЕССу, и отчаянно затосковал о том, что в числящемся его родиной пункте Октоуберс нет ничего подобного этой структуре, нет организации, во многих других межзвёздных государствах обвиняемой в неоправданной жестокости. О своей досадной непринадлежности к прессерам он тоже вспомнил, стоя на парапете купола и собираясь отправиться в СВОБОДНЫЙ ПОЛЁТ. Полёт-то свободный — никто не держит, лети! — да вот направление одно лишь: вниз. Мысль о том, что возможны и ДРУГИЕ направления, напрочь, казалось, вытравленная из Макса за семь с половиной месяцев скитаний, вдруг вернулась. В компании с сожалением, что он — не прессер… И привели они с собой третью подругу — идею о написании романа.
Романа о поиске свободы.
Свободном поиске…
Вы искренне полагаете, что просторы Вселенной бескрайни? — задал неожиданный вопрос Барракуда. Он смотрел на Макса с неподдельным сочувствием. Будто гость сморозил несусветнейшую глупость.
А вы нет? — задал встречный вопрос Макс. В формулировку и ответ был вложен.
Я полагаю, что если эту идею хорошо обыграть, она пойдёт. Может быть, я даже спонсирую издание книги. Но, как вполне вероятный будущий издатель, я хочу высказать два пожелания. Первое. Мне кажется, в тексте далеко не лишним будет кульминационный момент озарения главного героя, который вдруг осознает, что для достижения подлинной свободы необходимо не воздействие, направленное вовне, во внешнее пространство, а изменение внутреннего космоса, рождение ощущения свободы. — Барракуда говорил чётко, без запинок, будто прочитал черновик романа и составил мнение о необходимых доработках. — И второе. Любовная линия. Порядочный роман без любовной линии не пользуется полным успехом у читателя.
О любовной линии я… подумываю. — Макс ощутил, как его невольно бросило в жар; собеседнику удалось его смутить, а в подобных случаях он краснел, и ничего не мог с собой поделать. — Так я могу рассчитывать на вашу помощь в процессе написания?
Помощь какого плана?
Я уверен, что личности такого масштаба, как вы, есть чем поделиться. Рассказать о своей жизни, я подразумеваю. Дайте мне интервью. Может быть, я сумею почерпнуть…
Макс Отто! — прервал его Хозяин ВЛАСТНЫМ голосом. — Неужели вы всерьёз полагали, добиваясь со мной встречи, что я помогу вам ТАКИМ ОБРАЗОМ?
Извините, сэр! — вскинулся Макс. — Я понимаю, что в течение последних шести десятилетий многие люди пытались выведать у вас информацию о том, что рассказывала Хун…
Ни черта вы не понимаете, — вдруг совершенно другим тоном, усталым голосом старика, которому надоело каждое утро вновь и вновь просыпаться. — И никто не поймёт. Кто не побывал ТАМ, тому не дано понять… Послушайте, Макс. Для вас это неожиданно, но я знавал вашего отца. Он был правильный человек, несмотря на… обстоятельства его прошлогоднего исхода. И с ним меня связывает одно общее воспоминание, о котором я вам не расскажу. Я очень надеюсь, что сюда, в Торхов, Секта не сумела ещё протянуть свои щупальца, но всё же говорить об этом поостерегусь… Зато, в память о нём, я не прогоню вас, а… задам несколько вопросов.
Макс почувствовал, что происходит обратный процесс — его лицо стремительно бледнеет. Два слова, «в память», а столько БОЛИ способны принести!
З… з-задавайте. — Он с трудом унял пляску челюстей.
Чем вы сейчас занимаетесь? Я знаю, чем, но хочу, чтобы вы сказали сами. Хочу определить, под каким углом, в каком ракурсе вы себя видите.
Торгую кофе.
Хорошим?
Разным.
Честно. Давно?
Второй день.
Да, ветераном вас не назовёшь. А чем занимались до этого?
Ничем. Вёл исключительно праздный образ жизни.
Более чем честный ответ… И что же вас заставило пойти работать?
Две причины. Во-первых, я вдруг столкнулся с прискорбным фактом — чтобы жить, надо есть, а еда стоит денег…
Веский аргумент.
Во-вторых, я решил написать роман, а для этого необходимо впитывать впечатления…
Вы хотите писать о своих приключениях?
Отнюдь. Я хочу писать о своих мыслях. Но чтобы книга получилась… э-э, читабельной, надо плоды фантазии смешивать с плодами реального опыта.
Согласен. А мне вы могли бы что-нибудь предложить?.. Чем не стыдно было бы наполнить эту чашечку.
Сейчас подумаю… У меня есть кое-что не менее экзотическое, чем ваши чашечки из метакерамики. Это не совсем кофе, вернее, это совсем не кофе… — Он сделал вторую паузу, всё ещё раздумывая, стоит ли заходить с ЭТОЙ карты, но, истратив последнюю секунду колебаний, решился: — Это ков, настоящий ков.
Макс приберегал в рукаве этот козырный туз (ТУЗИЩЕ!) до последнего. Он подозревал, что с большой долей вероятности в коллекции всемогущего Гонзалеса кова нет, хотя стопроцентной уверенности ни в чём на свете нет… и… всё равно ужасно не хотелось отдавать ков. И не отдал бы, но… вот именНО.
Ого-го! «Новосибирцы» сумели найти общий язык с аборигенами Тла? — клюнул и заглотил-таки наживку всемогущий Хозяин. Глаза его сверкали — на гостя в эту минуту смотрел ИСТИННЫЙ коллекционер.
Нет. Это не элитный товар фирмы, это… из моих личных запасов.
Даже не буду спрашивать, кого вам пришлось убить, чтобы достать его… Сколько вы хотите?
Я хочу за него информацию. Если вы можете мне помочь, помогите. — Макса несло, и он чувствовал, что уже готов на всё. Обострившаяся до крайности интуиция подсказывала ему, что сейчас МОЖНО наглеть на полный вперёд. Он вдруг почувствовал, что ненароком ввязался в ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНУЮ ИСТОРИЮ, жуткую, невероятную, ФАНТАСТИЧЕСКУЮ. То ли случайно произнёс ПРАВИЛЬНЫЕ слова, то ли болезненная «память» об ушедшем отце сыграла решающую роль. И в эту секунду он должен решить: вляпываться дальше, глубже, по самые уши и выше, либо остановиться и драпать восвояси. Пока ещё можно остановиться. Через секунду — будет поздно…
Упрямый Макс не взял свои слова обратно. Он сидел и ждал приговора судьбы. Или — или.
Вы хотите больше, чем… чем даже ков стоит. Хорошо, я вам попытаюсь помочь. У меня есть друг. Я соберу для него посылку, а вы отвезёте. Заодно и расспросите о том о сём. Вдруг он окажется более разговорчивым, чем я, и решится на откровенное интервью.
А он владеет необходимой информацией?
Он владеет информацией по многим вопросам, и лучше него вам никто не поможет. В случае, если он… м-м, пожелает взять на себя ответственность за… э-э, разглашение. Я — не хочу. Я хочу спокойно дожить жизнь, перебирая экспонаты моей коллекции и по-стариковски ностальгируя по ушедшему былому… и окончить её в своей постели.
СПАСИБО.
С Судьбой надо быть вежливым, что бы она тебе ни преподнесла.
— Не торопитесь благодарить. Как бы проклинать не пришлось… Посылку вам предоставят завтра. Мне нужно время, чтобы… э-э, упаковать.
«Тайм-аут для окончательного вердикта, — понял Макс. — Утро вечера мудренее. Господин Гонзалес может ведь и передумать к утру… М-да-а, не думал не гадал, что ненароком влезу в кучу дерьма поистине слоновью».
Всё равно спасибо.
Не за что. Завтра не советую медлить. Отправляйтесь тотчас же. Иначе рискуете не застать его дома.
Он уезжает? Не лучше ли было бы…
Нет. Я сказал — завтра. — В голосе Барракуды проскользнула фирменная стальная нотка. — Он домосед, вообще-то, как и я. Но к нему не только вы собираетесь. Насколько мне известно, у вас появилась… м-м, конкурентка.
Даже так?
«Ох, во что же я вляпался, авантюрист доморощенный?!» — Макс на миг поддался всё-таки панике. Но моментально взял себя в руки.
— Так. Не далее как сегодня ко мне наведывалась одна молодая особа. Удивляюсь себе, но я принял её, хотя предварительной записи не было… Странное совпадение, она интересовалась тем же.
Она тоже хотела узнать, что рассказали о свободе пи-экстсрититу? — Макс сумел выговорить заветное слово на одном дыхании и порадовался возвращению самообладания.
Нет. Ей просто было нужно узнать его адрес. Я не спрашивал, зачем, и не сказал… Хотите посмотреть мой сад?
Макс понял, что ВСЁ. Он исчерпал все возможные резервы терпения Барракуды. Встал.
Хозяин продолжал сидеть.
— Буду рад. Ваш сад знаменит на всю вселенную.
— Ну уж, на всю… не льстите. Но я постарался его обустроить красиво.
— До свидания, сэр…
— Э-э, нет. ПРОЩАЙТЕ. И больше никогда мне не попадайтесь на глаза. Я здесь не для того спрятался и лелею сугубое одиночество, чтобы видеть одни и те же лица дважды… Галерею я вам не покажу, и не просите, и не возвращайтесь. — Ворчливо, словно натуральный старичок, послал Макса подальше один из немногих выживших Избранных.
Посланный молча развернулся и канул в листву; там его уже поджидал лакей. Лес вокруг просто кишел слугами. Барракуда ни на миг не оставался один. Но для Хозяина, само собой, не было никакой разницы между мебелью, роботами, домашними животными и живыми прислужниками.
Макс понимал его как никто. Год назад он сам не видел никакой разницы.
Небольшой по площади, но бесконечно красивый Ночной Сад, спрятанный поодаль от охотничьего домика в гуще леса, действительно был волшебным. Макс ничуть не льстил Форду Гонзалесу. В другом состоянии он заценил бы рукотворное чудо по достоинству и от всей души счёл бы, что сюда стоило приехать хотя бы ради того, чтобы увидеть Сад. Вкусить неповторимую смесь цветов, кустов, деревьев, трав, лиан, чьё переплетение создавало немыслимые узоры. К тому же все растения были умышленно распределены так, что запахи… Запахи превращали в совершенно иного человека. Макс, несмотря на взвинченное состояние, словно побывал в детской сказке, внутри того непередаваемого предощущения чуда, которое случается с людьми только в детстве. Ещё до того, как жизнь преподаёт самый жестокий урок: чудес не бывает.
Больше всего его, конечно, поразил средневековый замок в треть натуральной величины, выполненный исключительно живыми растениями. Сто процентов натуральный, без поддерживающей арматуры или силовых полей. Только растительность и фантазия садовника.
У этого сада был единственный рачительный садовник. Форд «Барракуда» Гонзалес.
Хозяин жизни.
Макс плохо соображал, как добрался обратно в город и ввалился в номер.
Последнее, что упомнилось более-менее отчётливо: он падает лицом вниз, и синяя поверхность подушки стремительно надвигается на него, застит весь видимый мир. Словно планета рх32, нависшая над самой Землёй…
Назад: Пункт третий МИР: НЬЮ-САЙБЕРИА (дата: десятое двенадцатого тысяча сто тридцать восьмого)
Дальше: Пункт четвертый МИР: ЗЕМЛЯ-МЛАДШАЯ (дата: одиннадцатое двенадцатого тысяча сто тридцать восьмого)