Пролог

Звёздную со всех сторон окружали огромные дома. Выстроились они пятью неровными и нестройными, но тесно сплочёнными шеренгами. При этом самый низкорослый из них вымахал в добрых восемь десятков уровней.

Неудивительно, что площадь смотрелась полянкой, затерянной в чаще леса исполинских деревьев. Или, точнее, маленькой долиной, окружённой скальными уступами и складками, взятой в плен горным массивом.

Лишь магистральные путепроводы нахально, сверху донизу, нарушали непрерывность стены, составленной из фасадов строений, обступивших площадь. В пяти её углах высотную неприступность, что дерзко вздымалась на сотни метров, взрезали узкие щели. Эти просветы размыкали плотное кольцо окружения; они будто напоминали, что в «долине» сосредоточена далеко не вся Вселенная, что там, позади небоскрёбов, во вне, ещё много чего остаётся.

Целый мегаполис, как минимум.

Оттуда и туда, сквозь угловые прорези-ущелья, безостановочно сновали вереницы, потоки, стаи разномастных и разнокалиберных транспортных средств.

Наземное и надземное, многоярусное движение не знало пауз. Пешеходные полосы, переходы и зоны также были заполнены до предела. Толпы людей, что спешили куда-то по своим суетливым делам, образовывали бессчётные живые цепочки, ленты, узоры, круговороты и течения.

Утреннее небо покрывало правильный пятиугольник открытого пространства бурым пологом. Хмурые, разбухшие осенние облака нависали чуть ли не над самыми верхушками небоскрёбов. Рискуя напороться на невидимую плетёнку энергетических нитей климатического тента, они словно угрюмо разглядывали многоцветную мозаику, покрывавшую дно глубокой «долины». Такое лоскутное одеяло, пёстрое и шевелящееся, каждое утро накрывало центральную площадь столицы этого мира.

Оживлённое и шумное местечко, ничего не скажешь. Людное, одним словом.

— Настоящий муравейник, правда? — высказалась женщина, как бы приглашая к обсуждению зрелища, открывшегося взорам.

Вызывающе золотоволосая, на излёте молодости, в потрёпанном зелёном комбинезоне. Крашеная блондинка занимала переднее, пилотское кресло атмосферного коптера, фюзеляж которого был опоясан широкой полосой чёрно-белой «шахматки». Четырёхсотдвадцатый «ястреб» — малогабаритный, трёхместный, но достаточно мощный аткоптер, — выскользнул в воздушное пространство Старс Плаза из восточного ущелья-путепровода. Мрачно-багровый помидор светила, лениво ползущего к зениту, он оставил за кормой.

Подобно своему единственному пассажиру, смотрела пи-лотесса вниз. Но, в отличие от мужчины, озиралась она не рассеянно; женщина напряжённо выискивала взглядом, где бы совершить посадку, куда бы втиснуть металлопластовую «каплю» летучего таксомотора…

Потому не заметила, как спутник её, будто увидав снаружи что-то ужасное, дёрнул головой. И отпрянул испуганно от овального проёма правого бортового иллюминатора, при этом едва не перескочив на левое кресло.

Не дай пресс… — пробормотал мужчина, скользнув затравленным взглядом по затылку женщины, скрытому свирепо осветлёнными, напрочь выжженными прядями. — То-то давка начнётся, если их целая площадь навалит…

Что? — переспросила светловолосая. Её вниманием овладел поиск свободного пространства, и таксёрша не уловила смысла слов, неожиданно произнесённых неразговорчивым клиентом.

Сажай быстрее, говорю! — управившись со своим страхом, раздражённо повысил голос пассажир; пилотесса даже вздрогнула. — Я ещё в порту предупреждал, время жмёт, как новый ботинок. Оно всё выйдет, всё, пока мы тут болтаем… ся!

Женщина резко повернула голову и глянула на розовощёкого приезжего грубияна, которого она подсадила неподалёку от платформы одиннадцатого М-порта, и по спецзаказу домчала сюда в ускоренном темпе. Лицо её, покрытое витиеватой вязью псевдотатуировок — как и у всех коренных жителей этой планеты, — вытянулось от удивления. Из влажно-тёмной глубины раскосых глаз немой рыбой всплыл вопрос «За что?!».

Неразрисованный мужчина вызывающе сверкнул нездешними ярко-жёлтыми радужками и рявкнул злобно:

— Смотри вниз! Парковка там, а не у меня на лбу!

И вправду, на лбу этого чистолицего чужака не было ничего, кроме слипшихся от грязи прядей волос; вряд ли под них можно засунуть флайер, даже маленький.

Оскорблённая в лучших чувствах, таксёрша хотела было отпарировать соответственно, уже открыла рот… но разгоревшийся взгляд пассажира настолько явственно угрожал, что она промолчала и стиснула губы. Лишь возмущённо фыркнула и отвернулась, предпочтя не связываться.

Немолодой, но пышущий звериным здоровьем верзила выглядел реально опасным типом. На интерлинге изъяснялся со странным выговором. Наверняка фермер или скотовод из какого-нибудь захолустного сельскохозяйственного мирка. Кому ж ещё взбредёт в башку перед отправкой на другую планету натянуть жёваный и сроду не чищеный плащ фасона, вышедшего из моды лет двадцать тому назад!..

Поиск свободного места наконец-то увенчался успехом. Но припарковаться можно было только в осевом круге. В зоне размером с пару футбольных полей, что опоясывала шпиль Рубиновой Звезды. Сейчас поблизости от монумента ещё оставались незанятые посадочные площадки. Это потом, ближе к полудню, здесь будет уже не протолкнуться. Неистребимые, как москиты, туристы обожали пялиться на местные исторические достопримечательности в упор, чтобы предоставить возможность их сожрать «гляделкам» — ненасытным объективам своих рекордеров.

Таксёрша плавно повела штурвалом, нацелила нос «ястреба» в центр и прибавила скорость. Она правила на торчащий посреди осевой зоны обелиск Первопроходцев, напоминавший меч с насаженной на остриё пурпурной штуковиной — больше похожей на какую-то морскую зверюгу с щупальцами, чем на стилизованную звезду, — но истошный, скрежещущий вопль пассажира подсёк её намерение под корень…

— Куда пр-рё-ешься?! Подумала, сколько мне добиррать-ся до кр-рая?!

Женщина резко затормозила, и если бы не система безопасности, грубый фермер обязательно расквасил бы наглую физиономию о тыловую часть спинки пилотского кресла. Ат-коптер неподвижно завис в полукилометре от поверхности. Ближайшие флайеры, проскакивая мимо, возмущённо засиг-налили. Их пилоты сочли не лишним напомнить лихачу, что так бесшабашно вести себя в воздухе — самоубийственно. Те, кто ездят опасно и безоглядно, финишируют где? Вот именно, в крематории…

— Провались ты в канализацию! — заорала женщина, в сердцах всплеснув руками: запас терпимости к недостаткам воспитания пришельца у неё иссяк, а гнев развеял осторожность. — Как иначе прикажешь тебя высадить, а?! Десантироваться захотел?!

Переполненная отвращением выше золотистой макушки, она даже не оборачивалась к нему, и в зеркальце не смотрела, чтобы не видеть эту противную розовокожую, нерасписанную морду…

— Это мысль, — неожиданно спокойно и доброжелательно произнёс за её спиной разительно изменившийся голос. — Почему нет? Взять и спрыгнуть… Легко. Метров до пяти снизишься? Где-нибудь рядышком с во-он тем блескучим шкафчиком.

Странное выражение появилось на лице женщины. Она явно подумала: не ослышалась ли?.. Слух однозначно свидетельствовал, что в заднем кресле уже сидел человек, идеально владеющий основным разговорным наречием этого мира — монгольским. Обладатель молодого, приятного, мелодичного голоса. Ни в коем случае не дикарь! Злобный, невоспитанный, хриплоголосый, урождённый европоговорящим…

Блондинка медленно, медленно развернулась…

Сзади, вертя в руках плоский воронёный аппаратик с цепочкой сенсорных пятнышек на торце, сидел другой мужчина.

Ровесник пилотессы, не старше тридцати. Облачённый в неброское, функциональное, но вполне стильного покроя полупальто — в таком хоть на вечеринку, хоть на службу, хоть на прогулку. Не финалист всепланетного конкурса «Мистер Мира», однако исключительно симпатичный. Вполне красавчик: круглоголовый, скуластый, черноглазый, плосконосый, с восхитительно длинными волосами — толстая косица переброшена на грудь и змеится до пояса.

Завитушки орнамента тату, покрывавшие его лицо, недвусмысленно сообщали, из какого он славного, хорошего роду-племени, насколько престижный статус в клановой иерархии имеет, и что солидное образование в сочетании с прибыльной профессией оператора сантехнических систем (при отсутствии подбородочной спиральки Мужа) — превращают его в завидного жениха. «Как жаль, что мы с тобой из разных племенных союзов!» — невольно затосковали красноречивые глаза таксёрши; один из фрагментов её лицевой раскраски сообщал, что она, мол, разведённая и в данный момент абсолютно незамужняя девушка…

Однако блондинка тут же спохватилась. Из её взгляда исчезла грустная мечтательность, сделался он холоден и колюч, как кора веток полярного кактуса.

Не поняла. Это хобби глупое такое, над людьми издеваться? — строго вопросила женщина.

Извини, пожалуйста, — покаянно молвил глупый шутник. — Я просто проверял, как этот проектор фальш-личину держит. Когда первый раз с новым прибором работаешь, проверочный тест не помешает, ясное дело…

Некуда людям деньги девать, что ли, — проворчала пилотесса, со вздохом не то сожаления, не то облегчения вновь поворачиваясь к пульту управления. — Выбрасывают сумасшедшие суммы на самоубийственное приобретение, чтобы потом шутки шутить далеко не самым безболезненным и безвредным способом… И тебе не жалко собственные нейроны в золу выжигать? Я слыхала, эти штукенции мозги садят капитально…

Извини, пожалуйста. — Повторил преобразившийся парень, снявший виртуальную маску псевдоплоти. — Но меня действительно поджимает время. Через пять… нет, уже четыре минуты я обязательно должен попасть в тот дом. Дело такое, на вызовах работаю, понимаешь? Аварийщик я… Прорвало, чистить нужно.

Ты… серьёзно? Будешь десантироваться? — недоверчиво спросила таксёрша пассажира, вернувшегося к собственному, природному облику. — Я ведь во внешней полосе, рядом со стенкой, ниже третьего этажа опуститься не смогу при всём желании. Датчики заблокируют альтиметр на грани наземного уровня.

А то я не знаю! Но мне хватит. Вполне. — Самоуверенно заверил он.

Ну ладно. Ты сам просил… Может, я тебя в травматологии навещу как-нибудь.

Апельсинов десятка три обязательно принеси. Обож-жаю апельсинчики!

И он заразительно расхохотался, пряча в карман проектор фальш-личин. Вполне разрешённый для цивильного использования, но малодоступный по причине баснословной стоимости базового мультикристалла.

В маленьком салоне таксомотора, ещё пару минут назад до потолка наполненном взаимным отвращением, моментально воцарилась атмосфера исключительно дружеская. Тем самым подтверждая, что главные роли в коммуникационных спектаклях людей играют параметры внешней видимости и содержание произносимых речей, а вовсе не внутренняя СУТЬ индивидуумов…

Улыбаясь до ушей, женщина направила флайер к «во-он тому шкафчику» — двестиярусному зданию, известному везде снующим туристам как «Аттракс Трай Домен билдинг» (в переводе на интерлинг).

«И всё-таки жалко, что мы с ним не принадлежим к одному клану!» — говорили её глаза. Когда аткоптер направился к зеркальной стене, стремительно сократил дистанцию и затем пошёл вниз параллельно «зеркалу», глаза её уже молчали. Профессиональная пилотесса исправно делала своё «такое дело».

С точки зрения наблюдателя, находящегося у поверхности, площадь действительно выглядела как большая комната, заставленная мебелью вдоль стенок. Пятью рядами, разделённые просветами магистралей, громоздились «шкафы». Шифоньеры, буфеты, серванты, горки, комоды, стеллажи, тумбы, этажерки разнообразнейших форм… И до них действительно о-о-очень далеко добираться было тем, кто приземлялся на осевой круг, в самом центре площади.

С точки же, в которой завис «ястреб» минуту спустя, до необходимого пассажиру входа — стрельчатой арки, на уровне земли пронзающей фасад небоскрёба АТД, — оставалось два этажа вертикали и не больше двадцати метров по горизонтали. Предложение высадиться на посадочном карнизе какого-нибудь вышестоящего яруса (одного из ста девяноста восьми) пассажир категорически отверг. В первый этаж здания он почему-то желал попасть непременно с тротуара. После милой сюрпризной шуточки со сменой личины этот его каприз особо причудливым уже не казался.

Не передумал? — поинтересовалась таксёрша.

Нет, конечно! — возмутился пассажир.

Послушай… может, подождать? — вдруг спросила женщина; она не обернулась к нему, но пристально вглядывалась в маленькое отражение пассажира, шевелившееся в обзорном зеркале над пультом. — Утренний час пик скоро окончится, толпа схлынет. Я припаркуюсь недалеко. Апельсинового сока на борт закажу…

С некоторых пор не переношу напарников, предпочитаю действовать в одиночку. И по возможности не изменяю своим привычкам. Разве что под давлением обстоятельств или по приказу. — Сказал он, выглянул в иллюминатор, и добавил: — Вынужден расстроить твои планы — позавтракать вместе не удастся. У меня есть девушка. И я не изменяю своим… привычкам.

С чего ты взял, что я… — неожиданно смутившись, как неискушённая девчонка, принялась отрицать очевидное пило-тесса.

Просто не вчера родился. — Перебил симпатичный пассажир. — Много чего брал.

Может, вечером?.. — спросила она; взгляд её влажно мерцал, доверху налитый надеждой.

Край непуганых идиотов, — пробормотал красавчик себе под нос, — ужас какой… мир, в котором ещё не запрещена и не пресекается легальная деятельность филиалов секты.

Что ты сказал? — удивлённо переспросила она.

Я говорю, что тебя совершенно не пугает перспектива контактного соприкосновения с существом, которое видишь впервые в жизни. — Высказался он донельзя сочувственным тоном. — Ты совершенно не опасаешься беспорядочных религиозных связей.

Судя по выражению лица, она не поняла. Совершенно. Однако разъяснений не потребовала. Упавшим голосом предложила:

— А завтра? В любое время…

Женский взгляд тускнел, покрываясь ледовой коркой отчаяния.

— Не получится. Сегодня у меня последний рабочий день перед отпуском. Вечером меня уже не будет в этом городе, а завтра я буду загорать на… — Он прервался на полуфразе, не договорив. После секундной паузы со словами «Две минуты, я пошёл!» бросил смятую купюру на сиденье левого кресла и провёл ладонью по дверному замку.

Негромко зашипев, дверца подалась наружу и сместилась назад. В салон тут же ворвалась хоровая разноголосица, шарканье подошв, шуршание одежд — множественный голос толпы, что бурлила ниже, в нескольких метрах от днища фюзеляжа.

Пилотесса уже не наблюдала за отражением пассажира. Она поспешно развернулась, чтобы напоследок окатить его волной холодного презрения. Взгляд промёрз до самого донышка. Таксёрша поняла наконец, что больше никогда не увидит приглянувшегося мужчину, этого симпатягу, что вначале прикидывался противным прилётным чужаком.

Она оказалась права. Сама на подозревая, насколько.

— Забудь обо мне, забудь. Не было меня, никогда. Удирай отсюда, быстро, — отрывисто, стальным тоном приказал пассажир. Невесть откуда в его ладони появился короткий гранёный цилиндрик, похожий на огрызок архаичной письменной принадлежности «карандаш». Сходство усиливалось заострённым торцом. Это острие тут же было направлено в раскосые глаза и чиркнуло молниеносный зигзаг в воздухе перед ними… Веки женщины опустились, скрыв льдистое красноречие взгляда. Она замерла, напряжённо выпрямившись; в этот миг она будто прислушалась к источнику звука, расположенному очень-очень далеко…

Пассажир больше не обращал на неё внимания. Он спрятал прибор в рукав и высунул голову наружу; он обратил всё внимание на толпу. Многочисленные люди, туда-сюда-и-обратно снующие в нескольких метрах внизу, торопились по своим утренним делам, перемещались во всех направлениях, вышагивали группами, парами, поодиночке…

И многие из них ЗАДЕВАЛИ друг друга на ходу. Касались. Толкались. Тёрлись. Сталкивались. Чуть ли не обнимались.

Непосредственно КОНТАКТИРОВАЛИ.

Даже — какая жуть! — ОТКРЫТЫМИ участками кожи соприкасались…

— Да-а, сюда ещё только краешек ямы дополз… Пока не поздно — пора его обвалить. — Прокомментировал пассажир увиденное; глянув на часы, добавил: — Пятьдесят семь секунд.

И, умело сгруппировавшись, решительно спрыгнул вниз. Лицо у него перед прыжком почему-то сделалось таким ошалелым, будто свергаться предстояло в огромную, неизмеренно глубокую ямину.

По всем парашютным правилам приземлившись на полусогнутые, он погасил инерцию и выпрямился. Стёр с лица оторопь. Плавно повёл головой, пристальным взглядом сканируя многоликую толпу. Прохожие смотрели на экстравагантного «десантника» удивлённо, но не слишком. Мало ли. Спешит человек, наверное. Если ему не жалко собственных конечностей, пусть хоть с крыши прыгает — никому, кроме страховых компаний, до этого нет дел. Свобода волеизъявления личности превыше всего. Пускай личность хоть голову в мусоросжигатель сунет. Право имеет.

Здесь, в этом мире — пока что ИМЕЕТ. Этому миру ещё чудесным образом везёт. До сих пор ему не довелось кануть в бездну истинного БЕСПРАВИЯ.

Затаённо улыбнувшись каким-то своим мыслям, бывший ездок «ястреба» нырнул в толпу и растворился в ней без остатка. Мгновение — а его уже и след простыл…

Водительница такси встрепенулась, будто очнувшись. Выйдя из транса, распахнула глаза, огляделась растерянно, приметила открытую дверцу. Смятая купюра в левом заднем кресле вызвала сдавленное восклицание, но была шустро сметена с сиденья смуглой и узкой, «голой», не затянутой в перчатку ладошкой.

«Что я тут делаю? Как я тут оказалась?» — глянув в зеркальце, спросила себя изумлённым взглядом пилотесса. Закрывая дверцу, она полувозмущённо-полунедоумённо фыркнула и пожала плечами. Вопрос остался без ответа.

Вёрткий «ястреб» порскнул от зеркальной стены и, будто удирая от преследования, взмыл свечкой. Опасная езда вызвала бурное негодование окрестных летательных аппаратов, и они дружно возмутились. Но испуганному таксомотору было не до соблюдения правил дорожного движения. Протиснувшись через одну из транспортных мембран климатического колпака, маленький аткоптер каплевидной торпедой вонзился в провисшее чрево ближайшей тучи…

Кабина пассажирского лифта скользила вверх и по мере подъёма пустела. Ещё на первом уровне заполненная до отказа, с каждой следующей остановкой она теряла часть живого груза. На сто пятом её покинула последняя группа людей в деловых костюмах, на сто шестнадцатом вышли две унифор-мированные посыльные девушки, и в кабине остался единственный пассажир, молодой симпатичный мужчина в коричневом полупальто, с чёрным вместительным кейсом в руке.

Человек вдавил кнопку сто восемьдесят девятого, и за те секунды, пока скоростной лифт преодолевал дистанцию в семьдесят три этажа, он успел вынуть плоскую коробочку. Кончики пальцев пробежались по пятнышкам на торце, и спустя мгновение мужчина превратился в… пожилую женщину с постным, уныло-сосредоточенным лицом типичной потомственной уборщицы, облачённую в сине-белый комбинезон и кепочку с логотипом АТД. Чёрный деловой чемоданчик теперь выглядел вместительной корзиной, из которой выглядывала ручка щётки. Трансформация совершалась мастерски, молниеносно и безошибочно. Будто умелые и быстрые руки невидимого скульптора вылепили новый облик из податливого, как детский пластилин, материала.

— Поди угадай, которая фальшивая. Снимаешь маску, а под ней такое же лицо. — Любуясь собой в зеркале на стене кабины, сказала псевдоличина сама себе, когда мелодичный звяк возвестил о прибытии и створки дверей бесшумно раздвинулись. Причём сказала по-русски, что в этом мире само по себе было явлением отнюдь не частым.

Оглядев исподлобья ожидавшую лифт стаю разномастных менеджеров, она распугала их мрачным взглядом, и только когда бизнесмены и чиновники расступились, вышла из кабины; как бы поправляя на плечах лямки, помедлила, пока жрецы бизнеса втягивались внутрь, и только когда створки вновь сдвинулись, быстро зашагала к выходу на лестничную площадку.

Молниеносно ссыпалась на два пролёта ниже. Если бы в эти мгновения её кто-нибудь засёк, то наверняка подивился бы неожиданной прыти пожилой уборщицы.

За те немногочисленные минуты, пока новоявленная женщина пребывала на сто восемьдесят восьмом уровне бизнес-небоскрёба, под самую крышу забитого офисными помещениями тысяч фирм, компаний и обществ, она успела много чего наделать.

Старательно избегая прямых соприкосновений с телами энергичных по-утреннему клерков и секретарш, лавируя по длиннейшему магистральному коридору, успела добраться к дверям одного из арендаторов со скромной пластиковой вывеской: «Миссия всеобщего возъединения»…

Успела шагнуть в убого обставленную приёмную, и, проигнорировав вопросительно приподнятые брови толстой немолодой секретарши с нездешним, нераскрашенным завитушками лицом, закрыться изнутри; выхватить из глубины корзины самый что ни на есть реальный мощный штурмовой скорчер, походя всадить первый сгусток освобождённой плазмы прямо в переносицу между удивлённо приподнятыми секретарши-ными бровями, а второй и третий — в головы высоких, плечистых, тоже чистолицых парней, сидевших в углу на узкой скамейке…

Затем проследовать глубже в недра офиса, вдвинуть в стену створку, очутиться во вместительном, большом зале без окон, плохо освещённом и сплошь заставленном рядами стульев, на которых — слушая речи возвышающейся над массивной кафедрой фигуры в некоем подобии длинной серой проповеднической мантии, — в одинаково сосредоточенных напряжённых позах сидели одинаковые люди в одинаковых серых рубашках и брюках…

Здесь без малейшей паузы она ухитрилась шипящим шквалом плазмы накрыть всех, мужчин и женщин, юношей и девушек, детей, стариков и старух, кого в затылки, кого в одинаково нетатуированные лица, резко повернувшиеся к внезапно пришедшей смерти; после этого успела даже постоять немного, любуясь содеянным, удовлетворённо оглядывая заполыхавшее ясным белым пламенем помещение; боевое оружие превратило его в сюрреалистическое вместилище хорошо прожаренного мяса, расплавленного пластика и обугленного дерева…

Постояв мгновенье неподвижно, успела метнуться сквозь огонь, перепрыгивая трупы и обломки; у двери в дальнем от входа углу застыть, расставив ноги, со скорчером наизготовку, и когда изнутри полезли живые, несожжённые, с искорёженными ненавистью лицами, прицельно жечь их, жечь, жечь…

А затем ворваться в эту дверь, поднырнуть под жёлтый луч маломощного бластера, в перекате снять ещё двоих чис-толицых, моментально вскочить, броситься к огромному, во всю стену окну и не позволить протиснуться на карниз ещё одной живой мишени; а в следующем кабинете, старательно не задевая компьютеры, без остатка испарить воду из двух молодых женских тел; и на закуску пройтись по нескольким каморкам, в которых оказалось всего ничего мишеней, лишь три — двое подростков женского пола и один старик мужского… и всё. Опустила скорчер. Более не нужен. Отстрелялся.

ОНА УСПЕЛА ВСЁ УСПЕТЬ.

А ещё, перед тем как сквозь разгорающийся огонь, сквозь падающие с потолка струи противопожарной смеси и сквозь смрад изжаренной плоти вернуться в коридор, она успела набрать серию команд на сенсорной доске клавиатуры терминала в кабинете, где испарились две молодые операторши, нажать «ВВОД» и запустить экспресс-перекачку информации из подраздела «Адепты», обнаруженного в локальной сетке этого офиса религиозной миссии. Затем вернуться в приёмную, взять корзину, спрятать в неё скорчер и преспокойно выйти в коридор.

Проход, что выводил на лестницу, она успела миновать буквально за секунду до того, как из лифтовых кабин на этаж хлынули люди в форменных комбинезонах службы охраны здания. За ту минуту, пока спускалась десятью пролётами ниже, она успела стать… вожделенным призом любого уважающего себя босса — жгучей брюнеткой с налитыми конусами юных грудей, осиной талией и пышными бёдрами. Секретут-кой в серебристом плащике и мини-юбочке, очередной раз супермодной. Вместительная сумка, бывшая корзина, оттягивала плечо…

А уже когда стояла на сто восемьдесят третьем, картинно выгнув спинку и отставив ножку, в томительном ожидании прибытия кабины, «младшая жрица Меркурия» успела подключить личный терминал к местным каналам службы межзвёздной коммуникации и связаться с инопланетным абонентом.

Спокойно рассматривая влажно мерцающими раскосыми миндалинами чёрных глазищ перепуганные физиономии менеджеров и администраторов, что скапливались на площадке у лифтов, она разговаривала с кем-то. Вела диалог спокойно, не таясь. Вновь на языке, вероятность присутствия активных носителей коего здесь, в этом мире, была исчезающе малой.

— Да, я… Так точно. Докладываю. Всё, амба. Передавлены… Ага. Здешние издания сегодня выйдут с аршинными заголовками… Понятное дело, весь набор. Кровавый религиозный геноцид, беспощадно задавленная свобода вероисповедания, беспардонное вмешательство Метафедерации во внутренние дела суверенной планеты, зловещая тень неуловимого палача, за которой прорисовываются длинные клыки кровожадного оскала звериной пасти силовой структуры Метафе-дерации, известной как ПРЕС-Служба… Нелюди уж расстараются, точно, в здешних СМИ щупалец у сектантского спрута навалом… Что? А, да, аборигенный криминальный элемент доставил оговоренный инструмент в условленное место точно в срок, накладок не было… хороший инструмент, приклади-стый… Эй, эй. Командир, попробуйте только заявить, что отпуск отменён… Да, да, уже предвкушаю, как и с кем его проведу… Понимаю, конечно, вы ужасно завидуете… Ладно, мне пора уносить отсюда эти длинные и упругие ножки. Если что, подгребайте, вместе позагораем, вы знаете, где, от вас попробуй спрячься… Ясное дело! Давить и давить… До последнего.

Отключилась. Проворчала, по-прежнему на чистейшем русском наречии:

— Ни в жисть не стану мундиром. На кой оно мне надо, торчать в штабе… Ответственности море, удовольствия лужа. Пока уроды не дотянулись, буду шевелить конечностями… Лучше уж в полевом камуфляже на передовой навернуться, доблестно, смертию храбрых.

Звякнув, разомкнулись створки одного из лифтов. Кабина была полным-полна перепуганных физиономий. Вниз опускались в основном эвакуированные обитатели сто восемьдесят восьмого, смуглые, скуластые и татуированные. Среди них не наблюдалось ни единого чистолицего существа в характерной серой одежде… Волнительно пышнобёдрая, обольстительно высокогрудая, восхитительно узкоглазая, с роскошно расписанным остроскулым личиком суперкрасотка в супермини ослепительно улыбнулась.

Некоторые «беженцы» мужеска полу невольно заулыбались в ответ. Правда, никто не понял, что на самом деле эта улыбочка, достойная суперобложки модного журнала, вовсе не преследовала целью кого-то из них очаровать, а появилась совершенно по другому поводу.

Из кабины юная красотка вышагнула с сумкой. Но на подходе к дверям её хрупкое плечико уже ничем не отягощалось. Пересекая людный вестибюль, скользя в потоках тел, она непринуждённо скинула ремешок и как ни в чём не бывало опустила сумку на мозаичный пол. Тут же за её спиной возникла щуплая личность в низко надвинутой на брови шапке с козырьком, длинными цепкими пальцами профессионального карманника подхватила за ручку… чёрный вместительный атташе-кейс и тотчас же сгинула без остатка.

«Секретарша» выпорхнула из стрельчатого проёма на тротуар и растворилась в уличной толпе среди прохожих.

Вмиг. Канула. Даже не удосужилась успеть глянуть вверх. Туда, где на высоте шестисот с лишним метров из зеркальной стены вырывался горизонтальный огненный столб, разлохмаченный на конце. Бело-рыжее пламя полыхало вовсю, но до дна «долины» языки огня долетать не успевали.

Только звук.

Бушующая плазма ревела разъярённо и отчаянно, корчилась от бессилия. Не могла она дотянуться до палача, скорчер которого выплюнул первый её сгусток.

Хотела, но не могла объять того, кто выпустил её, успел породить, но не успел выпущенную энергию гордостью преисполнить. Не удосужился напоследок сообщить, что она — огнь воистину очистительный. … Он проснулся, когда остальные всё ещё спали.

Встал, поднялся с пола. И выпрямился во весь рост.

Темнота не помешала ему. Уверенно ориентируясь, проснувшийся лавировал, обходя многочисленные тела, что вповалку лежали на полу. Ломаная траектория движения прервалась у двери, и неспящий потянул лёгкую пластиковую створку на себя.

Сквозь узкую щель несмело просочилось тусклое голубоватое свечение. Оно залило несколько фигур, растянувшихся на холодных плитах поблизости от выхода. Одежда, в которую были облачены спящие, выглядела до невозможности грязной и рваной. Эти лохмотья едва прикрывали наготу тел.

Единственный неспящий на мгновенье обернулся. Чумазое, заросшее волосами лицо исказила гримаса отвращения. Словно только сейчас его нос уловил запах. Удушливую, гнилостную вонь порождал союз «ароматов» давным-давно немытых тел с миазмами трупного разложения… Уже в следующее мгновение тот, кто проснулся, боком протиснулся между косяком и створкой.

Покинув тёмное помещение и очутившись снаружи, он плотно притворил за собой дверь. Закрыл просвет, чтобы ненароком не пробудить тех, что остались за нею, напрочь погружённые во тьму.

В смежной комнате свет имелся, и горел сравнительно ярко, если можно назвать ярким свечение запылённых лампочек, кое-где уцелевших в разбитых плафонах. Зато здесь не было спящих тел, вповалку распростёртых на голом полу.

В других помещениях их тоже не оказалось.

Тот, кто проснулся раньше, понуро сутулясь и старчески шаркая подошвами стоптанных ботинок, бродил по коридорам и залам. При этом он осматривался, безостановочно вертел головой, исподлобья выискивая взглядом уцелевший компьютерный терминал. Или хотя бы золотистый огонёк подтверждения исправности, мерцающий в темноте. Окон комнаты не имели, а многие из них даже не освещались.

Но повсюду, повсеместно находил он лишь свидетельства крайнего запустения. Нет, помещения не были разгромлены, не были опустошены, не были изуродованы. За ними просто перестали следить. Именно такой, заброшенный, запущенный вид имели комнаты, галереи, коридоры, лестницы и залы, которые исследовал неспящий. Толстый слой пыли покрывал мебель, плесень испятнала полы и стены. Везде. До прихода неспящего девственность этих серо-буро-зелёных плёнок никто не нарушал…

Людям, здесь обитавшим, явно наскучило поддерживать порядок. Им надоело заниматься уборкой, и они перестали убирать. Мало того, они, похоже, вообще перестали обитать здесь. Неспящий никого не повстречал в помещениях, меченных печатью упадка. Ни единая живая душа не попыталась его задержать.

Тот, кто уже не спал, разыскивал работающий компьютер безуспешно. Он не обнаружил в залах и комнатах ни единой исправной машины. Все пульты, консоли, «книжки» портативных терминалов умерли. Будто не сумели пережить тотального равнодушия, проявленного теми, кто вначале пользовался ими вовсю, а затем совершенно перестал обращать на них внимание. За полнейшей ненадобностью.

Пренебрежения, выказанного остальными. Всеми, кто устилал телами выщербленный пол в дальнем зале нижнего уровня.

Спящими.

Проснувшегося беглеца никто не остановил даже у центральной внешней двери Клондайк-Форта 016-го. На самый верхний уровень он поднялся по винтовой лестнице аварийного прохода. Давно умершим лифтом пользоваться не имело смысла.

С трудом, натужно сдвинув крышку, неспящий неуклюже выбрался из люка в полу. Теперь от выхода его отделял лишь короткий тоннель, оканчивавшийся просторным тамбуром. Настороженно оглядываясь, словно ожидая выстрела в спину, неспящий побрёл к воротам, что вели наружу.

Эта створка была гораздо более основательной. Толстая и металлическая, она распахивалась медленно, неохотно. Но заперта не была и не заскрежетала предательски. И вот наконец-то неспящий оказался снаружи, на… свободе?

Единственный транспортник неуклюжим треножником раскорячивался в сотне метров от купола. По обширному полю посадочной площадки разгуливал сильный ветер. Мелкий мусор, кувыркаясь и подскакивая, ошалело носился над коричневыми «сотами», сложенными из шестиугольных макси-битных плит.

Мощное воздушное течение ухватило сальные, слипшиеся от грязи, длинные волосы неспящего и бесцеремонно вздёрнуло их вверх. Темпераментный воздух вцепился также в полы ветхого, изношенного плаща и принялся остервенело трепать их, будто норовил забраться под одежду и узнать доподлинно, кто же там скрывается.

Пошатываясь от грубых пинков ветра, неспящий простоял несколько минут. Его изнурённое, обросшее, с фиолетовыми мешками под выцветшими глазами лицо медленно поворачивалось; прояснившийся взгляд скользил по пустынным просторам.

Окрестности станции выглядели неприютно и уныло, от-странённо-сумрачно. Маленькая, как лампочка для фонарика, но очень яркая луна мертвенно серебрила их. Её холодный свет превращал поверхность почвы в белёсое, точно похоронный саван, покрывало. Стоя у ворот, неспящий разглядывал оголившуюся предзимнюю степь с интересом, будто бы впервые в жизни увидав её.

Насмотревшись, он неторопливо прошёлся влево, вдоль круто закругляющейся стены. Ладонь поднятой на уровень плеч руки медленно скользила по изъязвлённому келариту надземного колпака станции. Изломанные, побуревшие ногти скребли шершавую поверхность… Отдалившись от входа шагов на двадцать, неспящий вздрогнул и резко остановился, спохватившись.

В замешательстве огляделся по сторонам, уронил руку и быстрыми, длинными шагами устремился через площадку.

Прямиком к диску транспортника, вознесённому над плиточными сотами тремя толстыми растопыренными колоннами.

По дороге неспящий несколько раз оглядывался, бросая взгляды в сторону полусферической «крыши» станции. На келаритовый колпак он смотрел испуганно, словно страшился мести тех, непроснувшихся. Остальных, которые всё ещё спали. Под землёй, глубоко внутри.

Но беглецу везло — они никак не реагировали на побег. Не заметили, как проснулась и потихоньку отделилась от общего клубка ниточка. Одна-единственная Нить. Уже неспящая.

Стремительный бросок вверх по наклонной трубе «ноги», оттопыренной под углом градусов сорок пять. Эта металлическая колонна-опора — на самом деле один из трёх кожухов, внутри которых скрываются антигравитационные движители. Поднявшись, беглец оказался у одного из входных шлюзов. Дисковидный корпус гравилёта висит над площадкой на высоте трёхэтажного дома — обзор отличный. Ещё раз затравленно оглянувшись, неспящий разомкнул диафрагму внешнего люка. Шустро нырнул в камеру и наконец-то вырвал тело из назойливых объятий воздушной стихии.

Тесная соединительная шахта уводит наверх. Ступеньки эскалатора недвижимы. Сейчас он просто лесенка. И привела она неспящего в цилиндрическую полость — пилотскую кабину. Багровый туман аварийной подсветки до потолка наполняет её.

Из тумана подслеповато таращится долгожданный золотистый глаз подключённого терминала… Звучит хрипловато-надтреснутый, как скрип несмазанного колеса, редко используемый голос проснувшегося беглеца. Стандартной командой вызвал он виртуальную интерактивную клавиатуру. И она моментально возникла в сенсорной сфере, висящей перед «коконом» пилота.

Пальцы неспящего ткнули «телефончик», простенький символ режима РТК2, что означает «двусторонняя коммуникация в реальном времени», и забегали по бесплотным клавишам, набирая абонентский номер. Бегать им довелось спринтерски, на очень короткую дистанцию. Всего три цифры.

Набранный номер был хорошо известен в любом известном мире.

Он не менялся во всех мирах, локальные планетарные сети которых оставались соединены со всеобщей компьютерной сетью Интергаланет.

«4 3 9»

В каком-нибудь хорошо освоенном, давно цивилизованном мире для подключения к нужному каналу было бы достаточно прикосновения кончиком пальца к специальному ярлычку. Похожий на клыкастые вставные челюсти символ означал ПРЕС-С. Отдельная клавиша экстренного линка с некоторых пор обязательно присутствовала в правом верхнем уголке любой «клавы» во всех развитых мирах. Но эта планета не относилась к числу хорошо освоенных миров, и программное обеспечение бортового компа транспортника не предусматривало заранее прописанный прямой путь подсоединения к базовому серверу ПРЕС-Са. Поэтому на клавиатуре, возникшей в сенсорной сфере, острозубого спецсенсора не имелось.

Понадобилось набирать известную цифровую троицу…

Голографическое отображение дежурного прессера, худощавого смуглолицего майора, спроецировалось в кабине, потеснив тяжёлые волны багрового света. Неспящий мелко задрожал, согнулся в три погибели, будто хотел сделаться как можно меньше, незаметнее, и прянул назад. Такова была инстинктивная реакция тела — на появление заклятого врага в непосредственной близости. Но проснувшийся мужественно подавил дрожь и вновь выпрямился во весь свой немалый рост.

— ПРЕС-С слушает вас и готов помочь, — заверял его тем временем вражеский офицер. — Вы хотите сообщить местонахождение убеждённых сектантов? Ваше свидетельство способствует поимке преступников? Вам угрожает непосредственная опасность? ПРЕС-С спрячет вас и защитит от угрозы…

В ответ неспящий, надсаживаясь, рычаще-надрывно заголосил:

— Смотрите и учитесь, как идеал давить

Копытом дьявольским ночной измены!

Клеймо предательства ничем не смыть,

Но вынужден статист рвануть на авансцену!

Театра спасенье дороже места в труппе…

В такт «пению» он взмахивал руками, которые широкие рукава плаща делали похожими на птичьи крылья, и громко пристукивал по металлопласту пола каблуком ботинка.

Дежурный коммуникатор встрепенулся. Его проекция сдвинулась за пределы поля зрения сеть-камеры, послышался взволнованный шёпот: «Шеф, шеф, снова перебежчик…» — и голограмма смуглолицего пресс-майора исчезла.

Вместо него, подключившись по параллельному каналу, появилась голопроекция другого человека. Внешность этого немолодого мужчины была гораздо более внушительной: мощные бугры широких плеч, мускулистая шея, пронзительные зелёные глаза, гладко выбритое суровое, с квадратным подбородком лицо. Облачён он был в деловой штатский костюм, даже галстук-бабочка при сорочке имелся, но тем не менее безапелляционно заявил:

— Генеральный Директор ПРЕС-Службы слушает. Первую секунду позади импозантной фигуры пресс— генерала висело размытое, смазанное изображение многолюдной толпы: вызов дежурного штабиста застал Директора на каком-то светском рауте. Но уже во вторую секунду этот фон исчез, его сменила тускло-серая взвесь: главный шеф прессе-ров захлопнулся от посторонних рецепторов, датчиков, ушей и глаз в непроницаемый кокон информационной защиты.

— Я уполномоч-чен скрытыми нитями… сообщ-щить вам о единс-ственной во вселенной с-силе… способной унич-тож-жить… то что вы зовёт-те сектой… — отголосив фрагмент классической выходной арии Пожарного из оперы Серхио Унайтера «Show Must Go Оп», неспящий теперь почти шептал. Голос его дрожал и срывался, будто связь между синапсами мозга и голосовыми связками была крайне неустойчивой.

Лицо его голографического собеседника напряглось, скулы каменно отвердели. Директор хмурился, сведя густые брови в одну сплошную линию.

— Да, да, я весь вним-мание!

Голос высокопоставленного прессера вдруг тоже сорвался. Голос его визави, напротив, неожиданно окреп: неспящий подавил страх и справился с нерешительностью.

— Сущность Я-Мы, которую вы уничижительно зовёте Сектой, отыскала древнее знание. Ей стало ведомо, что реально имеется некое оружие. Оружие Свободы. Нечто, известное под таким названием, оперирует нематериальными категориями, однако воздействует на реальность абсолютно материально. Крайне эффективно. Его посредством Сущность намерена склонить и обратить в себя всё разобщённое человечество, разбросанное по мирам галактики. Одним прикосновением, одной мыслью, одним пожеланием. Я-Мы пока ещё не обрела Оружие Свободы. Но интенсивно его ищет. Пока не найдёт, у вас, индивидуальных личностей, остаётся шанс. Чтобы победить, вам необходимо опередить её. Отыщите и используйте оружие против самой Я-Мы. Другой возможности расправиться с, как вы её зовёте, «раковыми метастазами в теле человечества» у вас уже не будет никогда. Я-Мы проглотит и адсорбирует все личности.

Нам потребуется более подробная информация об этом оруж-жии. Мы мож-жем её получить? — голос генерала звенел сталью. Он тоже справился с нервами.

Сущность располагает мифом. Это тако… — проснувшийся прервался на полуслове и зашёлся во внезапном приступе туберкулёзного кашля. Он рывком согнулся и упал на четвереньки. Так и стоял, упираясь ладонями в металлопласт и выплёвывая в багровый сумрак кровавые ошмётки собственных лёгких.

Тебя плохо слышно! Продолж-жай! — Голос пресс-генерала вновь сорвался.

Неспящий завалился на бок и скорчился на полу. Длинный плащ распахнулся, задрался; под ним были только покрытые маслянистыми пятнами драные джинсы, ничего больше. Обнажённый впалый торс, бледный до молочного оттенка, давным-давно забыл согревающее прикосновение солнечных лучей… Судороги терзали долговязое истощённое тело, как многобалльный шторм поверхность океана. Кровь изо рта струилась уже сплошным потоком, заливая молочную белизну впалой груди. Главный командир прессеров напрасно тянул шею, пытаясь рассмотреть тело, выпавшее из поля зрения объектива. Разглядеть он ничего не мог…

Мог лишь кричать.

— Что такое «миф»?! Повтори! Чем располагают сектанты?! Чем?!

Однако анонимный информатор уже не слышал прессера. Ещё несколько секунд корчился он на полу пилотской кабины, безжалостно убиваемый атакой туберкулёза. Потом застыл, успокоился на мгновение, будто приступ кончился, болезнь отпустила его… но тут же конвульсивно выгнулся, встал на мостик, беспомощно взмахнул крыльями рук, широко разверстым ртом пытаясь вдохнуть багровый воздух, пропахший и пропитанный свежей кровью и аварийным светом.

И рухнул, распластался. И замер, крестом разбросав крылья и вытянувшись во весь рост. Уже навсегда.

Он уснул вновь. Но вовсе не тем сном, каким спал, прежде чем проснуться. Смерть подарила его телу персональные сновидения, не делимые с остальными спящими.

Неспящий выздоровел. Если жизнь — болезнь материи, тогда смерть — полное и окончательное оздоровление. …Играя желваками на скулах, Директор молча ожидал несколько минут. Но сеть-камера бортового компа транспортника показывала лишь кабину гравилёта. В цилиндрической полости не оставалось ни единого «больного», потому продолжать общение с живым шефом прессеров там было некому. Так и не дождавшись ответа, пресс-генерал закрыл глаза и тихонько застонал… Но в ауте пребывал он недолго. Уже через полминуты снял защитный кокон и связался с дежурным по штабу.

— Этого тоже убрали. Да-да, свои же, несомненно. Засекли и… Наведённый виброкраш. Откуда говорил, уже высчитали? Я могу прерывать связь?.. Клондайк? Ничего себе. Да, удивительно, конечно. Из самого логова… Этот провинциальный мирок пора официально считать едва ли не столичным округом Секты, ведь ямов теперь на нём больше, чем… Что? Да, да, срочно собирай заместителей. Одна умная голова хорошо, как говорится, а целая команда голов… думать будем, короче. В све… — суровый Директор прессеров запнулся, искоса взглянул на проекцию кабины, — в кроваво-багровом свете поступившей информации.

Произнеся эти слова, Ружена Обская, индивидуальная личность, на сегодняшний день чуть ли не самая могущественная в Метафедерации (и прочих человеческих мирах), изогнув краешек рта в невесёлой улыбке, отключилась.

Только она сама могла в эту минуту знать свои собственные мысли. Стрежнем течения коих было, несомненно, жгучее желание «…во что бы то ни стало додуматься, каким образом этому давным-давно адсорбированному сегменту коллективной сущности удалось на несколько минут вернуться в СЕБЯ и вновь побыть индивидом…»

Но уснувшему вечным сном было всё равно, какие мысли роятся в голове только что разговаривавшей с ним женщины, главнокомандующей прессеров, подавляющему большинству известной в мужском облике героя-защитника демократии, в образе мужественного, с квадратным подбородком Гендиректора, главного борца с тоталитаризмом.

Неспящего, вновь Человека, это уже никоим образом не волновало.

Он-то уже проснулся. …МЫ же, напротив, волновалось всё более и более. Появление Скрытых было полной неожиданностью, и эта непредвиденная угроза, несущая реальную опасность для существования, прежде всего требовала ликвидации утечки информации.

Устранения немедленного, прежде чем… Поэтому эти Нити приходилось беспощадно обрывать. Экстренно. Раньше, чем удавалось прослеживать генезис и тотально осмыслить процесс. Обрывать раньше, чем удавалось выяснить причину появления.

Хотя… почему нет?