ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЗЕМЛЯНИЧНЫЕ ПОЛЯНЫ

Они спрятали эту женщину в сарае, где подсушивались табачные листья, на краю самого дальнего поля Фархарда Кэмпбелла. Почти не было риска, что там ее кто-то заметит, — кроме, конечно, собственных рабов Кэмпбелла, но они и так все знали; и тем не менее мы забрали ее оттуда с большой осторожностью, приехав сразу после наступления темноты, когда небо сменило цвет лаванды на почти серый оттенок, и сарай едва можно было рассмотреть уже в нескольких шагах.

Женщина выскользнула наружу, как призрак, закутанная в плащ с капюшоном, и была тут же усажена на запасную лошадь, — примерно так же грузят на борт тюки с контрабандным товаром. Она моментально поджала ноги и обеими руками вцепилась в седло, превратившись в нечто вроде большого мяча, охваченного паникой; стало ясно, что она ни разу в жизни не ездила верхом.

Майерс попытался всунуть ей в руки поводья, но она не обратила на него ни малейшего внимания, только еще крепче прижалась к седлу и громко застонала от страха. Мужчины начали беспокоиться, то и дело оглядываясь на пустые поля, как будто ожидали, что там вот-вот появится сержант Марчинсон со своими приспешниками.

— Пусть едет со мной, — предложила я. — Может, так она будет чувствовать себя немного спокойнее?

Женщину с некоторым трудом оторвали от ее лошади и взгромоздили на круп моей, позади меня. Он нее сильно пахло свежими табачными листьями, и это был острый, одуряющий запах, — но сквозь него ощущалось и что-то еще, похожее на мускус. Негритянка тут же обхватила меня руками за талию и прижалась ко мне изо всех сил, но больше не сделала никакого движения и не издала ни звука.

Нечего и удивляться тому, что она напугана до полусмерти, подумала я, поворачивая лошадь и следуя за Майерсом. Она могла и не знать того, что Марчинсон с шумом и гамом рыщет по всей округе, но у нее наверняка не было ни малейших иллюзий на тот счет, что может случиться с ней, если ее поймают. Она ведь наверняка стояла в толпе на лесопилке две недели назад…

Перед лицом подобной смерти побег и перспектива оказаться в руках диких краснокожих, возможно, казались несколько более предпочтительными, — но, судя по тому, как сотрясалось от дрожи ее тело, она не видела особой разницы; погода стояла вовсе не прохладная, однако женщина тряслась, как на морозе.

Она чуть не раздавила меня, когда появился Ролло, выскочивший из густого кустарника, словно некий лесной демон. Моей лошади он тоже не слишком понравился, и она отпрянула, фыркая и топоча ногами, пытаясь вырвать поводья из моих рук.

Должна признать, что Ролло и в самом деле выглядел устрашающе, даже когда он пребывал в мирном и дружелюбном расположении духа, как сейчас: Ролло очень любил дальние путешествия. И тем не менее в его облике было нечто зловещее: его здоровенные зубы сверкали в радостной усмешке, раскосые глаза слегка щурились, когда он принюхивался к воздуху. А если добавить к этому серую с черным густую шкуру, едва видимую в сумерках, то без труда можно было вообразить, что глаза и зубы принадлежат некоему возникшему из ниоткуда демону, готовому пожрать все, что встретится ему на пути.

Ролло промчался мимо нас, совсем рядом, в футе, не больше, и женщина за моей спиной всхлипнула, а ее горячее дыхание обожгло мою шею. Я похлопала ее по руке и заговорила с ней, но она не ответила. Дункан говорил, что она родилась в Африке и по-английски пока что едва говорит, но что-то она должна же была понимать?

— Все будет в порядке, — повторила я. — Не бойся.

Слишком занятая лошадью и пассажиркой, я не замечала Джейми, пока он не возник прямо возле моего стремени, такой же таинственный, как Ролло.

— Все нормально, Сасснек? — негромко спросил он, кладя руку на мое бедро.

— Думаю, да, — ответила я. И показала на свою талию, сжатую в объятиях рабыни. — Если, конечно, я не скончаюсь от удушья.

Джейми улыбнулся.

— Ну, зато ей не грозит падение на землю.

— Мне бы хотелось как-то успокоить ее, но я не знаю, что сказать этой бедняжке. Она так напугана. Как ты думаешь, она хотя бы знает, куда мы ее везем?

— Вряд ли… Я и сам не знаю, куда мы направляемся. — В дорогу он надел бриджи, но взял с собой и плед, накинув его на куртку. Темный клетчатый тартан сливался с лесными тенями точно так же, как он сливался бы с тенями шотландского вереска, и я могла рассмотреть только белое пятно груди, обтянутой рубашкой, да светлый овал лица.

— Ты не знаешь пары каких-нибудь полезных словечек из жаргона негров, чтобы объясниться с ней? — спросила я. — Конечно, она может и вовсе ничего не понять, если ее доставили сюда не через Вест-Индию.

Джейми обернулся и всмотрелся в мою пассажирку, что-то прикидывая в уме.

— Ну, — пробормотал он наконец, — есть кое-что такое, что все они знают, откуда бы их ни привезли. — Он протянул руку и крепко сжал колено женщины. — Свобода, — отчетливо проговорил Джейми, а потом, после паузы, добавил: — Saorsa. Ты понимаешь, что я говорю?

Руки женщины все так же крепко сжимали мою талию, но она судорожно вздохнула, и мне показалось, что я ощутила ее кивок.

Лошади шли одна за другой, гуськом, и впереди ехал Майерс. Здесь даже не было следов фургонных колес, под копытами стелилось нечто вроде едва заметной тропы, — однако она достаточно отчетливо вела между деревьями. Все мы ощущали беспокойство, и, без лишних разговоров, решили двигаться вперед, пока это возможно.

Моя пассажирка то ли избавилась наконец от терзавшего ее страха, то ли просто слишком устала, чтобы о чем-то тревожиться. После того, как в полночь мы устроили короткий привал, она без возражений позволила Яну и Майерсу снова погрузить ее на лошадь, — и хотя она по-прежнему крепко держалась за мою талию, тем не менее время от времени начинала дремать, и ее лоб упирался в мои плечи.

Меня тоже одолела усталость от долгой верховой езды, — да еще так усыпляюще действовал мерный, мягкий стук лошадиных копыт и бесконечный шелест ветвей над нашими головами… Мы все еще ехали по лесу, состоявшему из одних только южных сосен, и их высокие прямые стволы окружали нас, словно мачты давным-давно затонувшего флота.

В моей памяти всплыли строки старинной шотландской песни: «Много ль земляники растет в соленом море, много ль кораблей по лесу плывет…» — и я принялась сонно гадать, не приходилось ли сочинителю бывать в месте вроде этого, выглядевшем совершенно ирреальным в рассеянном свете звезд и полумесяца… здесь все было таким расплывчатым, что терялась грань между стихиями.

Мы могли с равным успехом и плыть над землей, лошадь подо мной могла превратиться в дощатую палубу, а шорох сосен наполнял бы наши паруса…

Мы остановились перед самым рассветом, расседлали лошадей, стреножили их и оставили пастись среди высокой травы на небольшом лугу. Я подошла к Джейми и моментально свернулась в клубок прямо на траве рядом с ним, и последним, что я слышала, было мирное похрустывание сочной зелени на лошадиных зубах.

Мы проспали весь день и поднялись только к вечеру, — одеревеневшие, умирающие от жажды, сплошь покрытые клещами. Я искренне порадовалась тому, что клещи, как и москиты, явно не находили вкуса в моей плоти, но потом все время нашего путешествия на север внимательно осматривала Джейми и всех остальных после каждой ночевки; всякой дряни, готовой присосаться к человеку, тут было более чем достаточно.

— Фу, гадость! — сказала я, рассматривая один особенно крупный экземпляр, размером с виноградину, притаившийся среди мягких, коричного цвета волосах подмышкой у Джейми. — Черт, я даже боюсь его снимать; он так нажрался, что кажется, вот-вот взорвется.

Джейми, другой рукой в это время ощупывавший свою голову, пожал плечами.

— Ну и пусть сидит, пока ты с остальными не разберешься, — предложил он. — Может, он к тому времени сам отвалится.

— Пожалуй, пусть посидит, — неохотно согласилась я. В общем-то я ничего не имела против взрыва клеща, просто его кривые челюсти все еще глубоко сидели в коже Джейми. А мне уже приходилось видывать инфекции, занесенные при насильственном удалении клещей, и это было совсем не то, с чем мне захотелось бы столкнуться посреди дикого леса. У меня ведь были с собой лишь самые примитивные медицинские припасы — хотя среди них, к счастью, имелась и парочка отличных маленьких пинцетов из ларца доктора Роулингса.

Майерс и Ян, похоже, и сами неплохо справлялись с делом; они оба разделись до пояса, и Майерс навис над парнишкой, как огромный черный бабуин, энергично копаясь в волосах Яна.

— Вот тут еще один, маленький, — сказал Джейми, наклоняя голову и отводя в сторону свои волосы, чтобы я смогла добраться до небольшой темной шишечки за его ухом.

Я только-только сосредоточилась на том, чтобы осторожно удалить противную тварь, как почувствовала чье-то присутствие рядом с собой.

Накануне, когда мы разбивали лагерь, я чувствовала себя слишком вымотанной, чтобы обращать внимания на нашу беглянку, к тому же я была абсолютно уверена, что никуда она не денется, — ведь не потащится же она в лес одна-одинешенька? Однако она все же прогулялась по окрестностям, по крайней мере, добралась до протекавшего неподалеку ручья и вернулась с ведром воды.

Она поставила ведро на землю, набрала пригоршню воды и втянула ее в рот. Потом сделала несколько жевательных движений челюстями и изо всех сил раздула щеки. Отодвинув меня в сторону, она подняла руку удивленного Джейми и резко, с силой брызнула водой изо рта ему подмышку.

После этого она протянула руку и осторожно, кончиками пальцев коснулась паразита, как будто щекоча его. И уж конечно, Джейми тут же ощутил щекотку, потому что у него были очень чувствительные подмышки. Он порозовел и слегка отпрянул от руки рабыни, и все мышцы его тела напряглись.

Но женщина крепко держала его за запястье, и через секунду чудовищно раздувшийся клещ упал на ее ладонь. Она небрежно отбросила его в сторону и с довольным видом повернулась ко мне.

Я подумала, что, закутанная в плащ, эта женщина похожа на мяч. Впрочем, и без плаща она наверняка выглядела не лучше. Она была очень низкорослой, не больше четырех футов, и почти такой же в ширину, а ее коротко остриженная голова напоминала пушечное ядро, и щеки были такими пухлыми, что над ними едва можно было рассмотреть глаза.

Она была просто невероятно похожа на одну африканскую деревянную фигурку, которую я как-то видела в Вест-Индии, — и та фигурка изображала собой плодородие. Такая же пышная, массивная грудь, тяжелые бедра и глубокий, роскошный цвет жареных кофейных зерен из Конго, — и при том у женщины была такая гладкая и чистая кожа, что она казалась полированным камнем, на котором от жары выступила влага. Женщина протянула ко мне руку — на ее ладони лежали несколько маленьких предметов, по размеру и очертаниям похожих на сушеную лимскую фасоль.

— Пау-пау, — произнесла женщина голосом низким и настолько красивым, что даже Майерс обернулся в ее сторону, пораженный. Это был богатый, сочный голос, гулкий, как барабан. Видя мое изумление, женщина застенчиво улыбнулась и сказала еще что-то. Я не поняла ее — разобрала только, что она говорит на гэльском.

— Она сказала, ты не должна глотать эти семена, потому что они ядовитые, — перевел Джейми, с опаской посмотрев на чернокожую и набросив на плечо плед.

— Хау, — согласилась Полина, энергично кивая. — Яда-вита!

Она наклонилась к ведру, чтобы зачерпнуть еще пригоршню воды, прополоскала рот и сплюнула на камень — это было похоже на пушечный выстрел.

— Тебе следует быть поосторожнее с этим, — сказала я ей. Я понятия не имела, поняла ли она моя слова, но подумала, что по моей улыбке она догадается, что я желаю ей добра; Полина улыбнулась в ответ, бросила в рот еще два семени пау-пау и принялась за клещей, осадивших Майерса. Бобы пау-пау громко похрустывали на ее зубах, когда она готовила очередную порцию лекарства от паразитов.

К тому времени, когда мы съели ужин и собрались в дорогу, Полина уже горела желанием ехать на лошади самостоятельно. Джейми подвел женщину к лошади и показал, что нужно позволить животному обнюхать себя. Негритянка заметно вздрагивала, когда большой лошадиный нос тыкался в нее; она даже подпрыгнула в какой-то момент и захихикала, и ее смех был похож на мед, льющийся из кувшина, — и наконец Джейми с Яном погрузили ее в седло.

Полина все еще стеснялась мужчин, но вскоре обрела достаточно уверенности в себе, чтобы поговорить со мной, на жуткой смеси гэльского, английского и ее родного языков. Я не в состоянии была что-либо понять, но лицо и руки Полины были так выразительны, что зачастую я вполне догадывалась о смысле того, что она говорила, хотя на самом деле разбирала едва ли одно слово из десяти. И мне оставалось лишь сожалеть, что я не владею так же, как она, языком тела, потому что она не понимала большинства моих вопросов и реплик, так что мне пришлось дожидаться, пока мы не разобьем лагерь, и я смогу наконец-то обратиться за помощью к Джейми или Яну, чтобы они перевели по крайней мере гэльскую часть речи Полины.

Свобода — хотя бы и временная — от страха, сковывавшего ее, и чувство безопасности, в конце концов охватившее женщину в нашей компании, позволили высвободиться естественным свойствам ее натуры, и она без передышки болтала все то время, пока мы ехали с ней бок о бок, ничуть не заботясь о том, понимаю ли я ее, и то и дело взрываясь смехом, — низким, гулким, похожим на звук ветра, ворвавшегося в глубокую пещеру.

Полина затихла лишь однажды: когда мы проезжали через большую поляну, где трава выглядела странно волнистой, и волны эти вздымались такими линиями, будто под землей скрывался огромный змей. Полина сразу замолчала, увидев это, и даже попыталась заставить свою лошадь прибавить шагу, но вместо того так натянула поводья, что лошадь встала на месте, как вкопанная. Я вернулась, чтобы помочь женщине.

— Droch apte, — пробормотала Полина, уголком глаза косясь на эти безмолвные волны. Плохое место. — Djudju. — Она нахмурилась и сделала рукой быстрый жест; я подумала, что это, наверное, для того, чтобы защититься от чего-то дурного.

— Это что, старое кладбище? — спросила я Майерса, который подъехал к нам, чтобы выяснить, что случилось. Волны трав, правда, не располагались ровными рядами, но тем не менее они как бы огибали поляну по краю, и совершенно не были похожи на естественное явление. К тому же холмики земли, благодаря которым трава так странно выглядела, казались слишком высокими для могил, — если только они не были каменными насыпями, подобными пирамидкам древних шотландцев… или же массовыми захоронениями, добавила я мысленно, вспомнив Калоден.

— Ну, не то чтобы кладбище, — ответил Майерс, сдвигая шляпу на затылок. — Тут когда-то деревня была. Племени тускара вроде бы. Вон те холмики, — Майерс взмахнул рукой, показывая, — это бывшие дома, они развалились. А вон там, где повыше, — это был дом вождя, длинный такой. Ну, теперь, видите, все травой заросло. Конечно, на первый взгляд может показаться, что тут кого-то хоронили.

— А что случилось с этой деревней? — Ян и Джейми тоже вернулись и теперь внимательно оглядывали поляну.

Майерс задумчиво поскреб подбородок.

— Да я и не знаю, так чтобы наверняка. Может, какая болезнь всех их унесла, а может, на них напали чероки или еще кто… хотя, если подумать, земли чероки вообще-то к северу отсюда, довольно далеко. А может, и это тоже из-за войны. — Майерс снова принялся энергично копаться в бороде, выдирая из нее застрявшие останки клещей. — Не могу сказать, чтобы мне хотелось тут задерживаться.

Полина явно была такого же мнения, и мы отправились дальше. К вечеру мы наконец-то окончательно выбрались из соснового леса и даже миновали заросли кустарника у подножия гор. Настроение у всех поднялось, когда мы увидели другие деревья; теперь мы проезжали то через маленькие рощицы каштановых деревьев, то через обширные пространства, где стояли старые дубы и гикори, а между ними то и дело попадались кизил, хурма, карликовые каштаны и тополя, окружившие нас морем зеленой листвы.

И воздух тоже изменился, он и пахнул теперь по-другому, и становился все свежее по мере того, как мы поднимались выше. Удушающе сильный, забивающий всё запах живицы уступил место более легким и разнообразным запахам; пахло листвой деревьев и кустов, пахло травой и цветами, что приютились в каждой, даже самой маленькой, трещинке или выемке скалистого склона. Тяжелая сырость, постепенно отступавшая вниз, все еще ощущалась, но уже было не так жарко; воздух не казался больше плотным одеялом, окутавшим нас, — мы наконец-то могли не просто дышать, а дышать с удовольствием, наполняя легкие ароматами зелени, прогретой солнцем, и влажного мха.

К вечеру шестого дня мы уже поднялись довольно высоко, и здесь стал слышен непрерывный шум воды. Ее потоки пробивались сквозь узкие долины, падали с обрывов и разбивались о камни, вздымая в воздух туманные облака мелких брызг; вдоль ручьев рос густой мох, похожий на изящное зеленое кружево. Когда мы обогнули какую-то невысокую вершину, я застыла в изумлении: со склона одной из далеких гор рушился водопад, падая дугой с высоты не менее восьмидесяти футов в узкое ущелье внизу.

— Ух ты! — Ян ошеломленно разинул рот. — Может, посмотрим на него немножко, а?

— Да, симпатично выглядит, — согласился Майерс с самодовольным благодушием собственника. — Хотя это и не самый большой водопад из тех, что я видел, но все равно неплох.

Ян повернулся к нему и уставился на Майерса расширенными глазами.

— Неужели еще больше есть?

Майерс рассмеялся, и это был смех настоящего горца — скорее дыхание, чем громкий отчетливый звук.

— Мальчик, да ты вообще еще ничего не видел!

Мы устроились на ночь в пещере рядом с широким, глубоководным ручьем — и в нем водилась форель. Джейми и Ян тут же полезли в воду, твердо решив совершить серьезное нападение на водных обитателей и вооружившись удочками, сооруженными из длинных, гибких ветвей черной ивы.

Я очень надеялась, что им повезет; запасы свежих продуктов у нас уже подходили к концу, хотя оставалось еще много кукурузной муки.

Полина спустилась к ручью и принесла ведро воды; нужно было замесить тесто для кукурузных лепешек. Я пекла их на жестяном листе — такие листы имели при себе все путешественники. Эти лепешки из грубой кукурузной муки были очень вкусными в свежем, горячем виде, и по меньшей мере съедобны на следующий день. Но со временем они становились абсолютно неаппетитными к четвертому дню превращаясь в кучу крошек, весьма похожих на цементные. И тем не менее это был очень удобный продукт, к тому же не склонный плесневеть, и потому более чем популярный среди разного рода бродяг и путников, наряду с вяленой говядиной и соленой свининой.

Природная жизнерадостность Полины слегка угасла, круглое лицо женщины помрачнело. Брови у Полины были такими тонкими, что их почти невозможно было рассмотреть, и из-за этого возникал некий парадоксальный эффект: когда ее лицо пребывало в движении, любое его выражение как бы усиливалось, а когда Полина пребывала в покое, с ее лица исчезало вообще всякое выражение. Она могла бы выглядеть такой же безликой, как мяч, если бы захотела; весьма полезное умение для раба.

Я полагала, что эта ее озабоченность вызвана тем, что нам предстояло провести вместе последнюю ночь. Мы уже добрались до тех мест, где кончалась власть английской короны, мы пересекли границу колонии. Утром Майерс должен был повернуть на север, чтобы повести Полину через перевалы на другую сторону горного хребта, в земли индейцев, чтобы найти место, где она могла бы жить в безопасности.

Круглая голова Полины склонилась над деревянным ведром, короткие пальцы смешивали кукурузную муку с водой и свиным салом. Я сидела на корточках напротив нее, подсовывая тоненькие веточки в слабый, едва начавший разгораться огонь; черный жестяной лист, загодя смазанный жиром, лежал рядом. Майерс отошел в сторонку, чтобы выкурить трубочку; я слышала, как где-то ниже по течению Джейми перекликается с Яном, и негромкий ответный смех.

Уже опустились глубокие сумерки; наше убежище окружали нависшие над нами горы, и тьма, казалось, сползала с них, прячась за стволами деревьев. Я не имела ни малейшего представления о том, в какой местности жила Полина дома, в Африке, и был ли то обычный лес или джунгли, морское побережье или пустыня, — но думала, что в любом случае ее родина вряд ли могла быть похожа на то, что женщина видела сейчас.

О чем она могла размышлять в эту минуту? Ее привезли на этот континент из далекой Африки, продали в рабство; мне казалось, что любое будущее, ожидавшее ее, вряд ли могло быть хуже прошлого. И все же это было неведомое будущее — ведь она отправлялась в места столь безлюдные, столь бескрайние, что в них, казалось, можно просто-напросто раствориться, исчезнуть, не оставив ни малейшего следа. Наш костер выглядел на фоне этих величественных ночных гор как крошечная, едва заметная искра.

Ролло вышел в круг света, бросаемого огнем, и энергично встряхнулся, рассыпав во все стороны фонтаны брызг и заставив костер сердито зашипеть. Ясно было, что зверюга тоже участвовала в рыбной ловле.

— Убирайся отсюда, кошмарная собака! — сказала я. Конечно, Ролло и не подумал уйти; наоборот, он подошел поближе и бесцеремонно обнюхал меня, чтобы удостовериться, что я осталась все той же особой, которую он знал. Потом он отправился к Полине, чтобы проделать ту же операцию.

Ничуть не изменив выражения лица, женщина повернула голову и плюнула точно в глаз собаки. Ролло взвизгнул, попятился и остановился, отчаянно тряся головой и выглядя при этом крайне удивленным. Полина бросила на меня взгляд и усмехнулась, сверкнув белыми зубами.

Я расхохоталась и решила, что тревожиться из-за этой женщины особенно не приходится; тот, кто способен плюнуть в глаз волку, уж наверняка справится и с индейцами, и с дикими горами, и со всем, что там еще встретится ему на пути.

Ведерко уже почти опустело, аккуратные рядки кукурузных лепешек лежали на жестяном листе. Полина обтерла руки пучком травы, наблюдая за желтым кукурузным тестом, начавшим уже шипеть и покрываться коричневой корочкой, по мере того как таял свиной жир. Теплый, вкусный запах поднялся от костра, смешавшись с запахом горящей древесины, и мой живот тихонько забурчал в предвкушении ужина. Огонь разгорелся как следует, аромат готовящейся еды расползался все дальше вокруг, удерживая ночь на приличном расстоянии.

Может быть, именно это казалось Полине родным, знакомым? Может быть, она разжигала костер в джунглях, разгоняя тьму и отпугивая леопардов вместо здешних медведей? Может быть, огонь и люди, сидящие возле него, рождали у нее иллюзию безопасности?

Именно иллюзию, потому что огонь не мог защитить от людей или от той внутренней тьмы, что переполняла эту женщину. Может быть. Я не могла спросить ее об этом. Просто не умела.

— В жизни не видел такой рыбалки, честное слово! — в четвертый раз повторил Джейми, и по его лицу скользнуло мечтательное выражение. Он разломил форель, обжаренную в кукурузной муке. — Они просто кишат в воде, ведь правда, Ян?

Ян кивнул, и его простоватое лицо точно так же затуманилось мечтой.

— Мой па отдал бы вторую ногу, чтобы такое увидеть! — сказал он. — Они просто сами напрыгивали на крючок, тетя, вот клянусь!

— Индейцы вообще-то не трудятся сооружать удочки с крючками, — вставил Майерс, аккуратно разделывая ножом свою порцию рыбы. — Они ставят такие, знаете, ловушки… корзины, в них заплывает форель. Или просто втыкают в дно ручья несколько шестов и бросают ветки, чтобы задержать рыбу, а сами стоят на камнях с острыми палками в руках и выбрасывают рыбин из воды.

Для Яна это было уже слишком; любое упоминание об индейцах исторгало из него водопад вопросов. Когда он полностью исчерпал тему рыбной ловли, он начал в очередной раз расспрашивать о покинутой деревне, которую мы видели так недавно.

— Ты сказал еще, что это могло случиться из-за войны, — сказал Ян, вытащив кости из большого куска горячей рыбины и маша пальцами в воздухе, чтобы остудить их. Потом бросил очищенный кусок Ролло, который управился с угощением одним глотком, не обратив ни малейшего внимания на температуру форели. — Это что, была война с французами, что ли? Я не знал, что они заходили так далеко на юг.

Майерс покачал головой, не спеша разжевал и проглотил кусочек форели, и только после этого ответил:

— Ой, нет. Я имел в виду войну могавков и тускара, вот что, — ну, по крайней мере, белые так это называют.

Война с одним из племен тускара, пояснил Майерс, была коротким, но весьма жестоким конфликтом, случившимся более сорока лет назад, из-за нападения на тускара обитателей другой части континента. Тогдашний губернатор колонии выслал войска на территории тускара, чтобы не допустить продвижения конфликта к центру колонии, и в результате произошел ряд стычек, которые колонисты, будучи вооруженными намного лучше, выиграли без труда… но это лишь привело к полному исчезновению целого племени тускара. — Майерс задумчивым кивком указал в темноту. — Из той деревни уцелело всего семь человек… и то ли пятьдесят, то ли около сотни осталось в другом поселении, а оно было намного крупнее.

Опустошенные деревни племени тускара моментально были разграблены и окончательно исчезли с лица земли, хотя официально эта территория не была занята могавками, и потому осталась во владении Лиги Ирокезов.

Джейми вернулся к костру с бутылкой, извлеченной из седельной сумки.

Это было шотландское виски, — подарок на дорогу от Джокасты. Джейми налил немного виски в свою кружку и передал наполовину полную бутылку Майерсу.

— Но разве земли могавков не лежат далеко к северу отсюда? — спросил он. — Как они могли вести здесь войну, как могли обеспечить защиту своим людям здесь, если вокруг — враждебные им племена?

Майерс сделал хороший глоток виски и с довольным видом размазал капли по губам и вокруг них, прежде чем ответить.

— Мм… до чего же хорошее питье, друг Джейми! Ну да, земли могавков, конечно, далеко отсюда. Но название «племена ирокезов» — это вообще-то название шести племен, и могавки тоже входят в их число, причем они-то как раз самые свирепые. Никто, ни белые, ни краснокожие, не станут по своей воле связываться с могавками, это уж точно.

Я слушала, как зачарованная. И меня обрадовало то, что исконные территории могавков находятся далеко-далеко от нас.

— Но зачем было могавкам захватывать тускара? — спросил Джейми, вздернув одну бровь. — Не похоже на то, чтобы им были так уж нужны чужие воины, если они такие свирепые, как ты говоришь.

Ореховые глаза Майерса полузакрылись — Майерс наслаждался хорошим виски.

— А, ну да, они здорово свирепые, это точно… но главное беспощадные, — сказал наконец он. — Индейцы кровожадны и могавки по этой части хуже всех. Но они — люди чести, имейте в виду. — Майерс назидательно поднял толстый палец. — Только у них свой взгляд на то, за что следует убивать, иной раз мы это можем понять, а иногда и нет. Но они, как вы понимаете, сами разбираются в своих делах, и если уж могавк решит кому-то отомстить — ничто его не остановит, кроме смерти. Да и тогда вместо него начнут действовать его брат, или сын, или племянник, или еще какая-нибудь родня. — Он медленно, задумчиво облизнул губы, смакуя вкус виски, оставшийся на них. — Иногда индейцы по каким-то своим соображениям не убивают человека, который для них что-то значит; особенно если это связано со спиртным.

— Похоже на шотландцев, — пробормотала я, обращаясь к Джейми, и получила в ответ ледяной взгляд.

Майерс поднял бутылку с виски и обхватил ее ладонями, поворачивая так и эдак.

— Любой человек может выпить лишку и начать вытворять черт знает что. Но если говорить об индейцах — им и один-единственный глоток лишний. Я не раз слыхал о жутких бойнях, которых могло и не быть, если бы краснокожие не обезумели от выпивки. — Майерс покрутил головой, припоминая. — Но вообще-то жизнь у них трудная и кровавая. Некоторые племена были полностью уничтожены, и никого не осталось, чтобы рассказать, как это произошло. И еще они берут людей в плен, чтобы заменить ими убитых в бою или тех, кто умер от какой-нибудь болезни. Да, они иногда берут пленных… но принимают их в семью и обращаются, как со своими. Это и ждет нашу миссис Полли, вот так, — Майерс улыбнулся Полине, тихонько сидевшей у костра и не обращавшей никакого внимания на его рассказ. — И так вот около пятидесяти лет назад могавки захватили целое племя из группы тускара. Все племена говорят вообще-то на разных языках, — пояснил мимоходом Майерс, — но некоторые из этих языков похожи между собой. Тускара больше сродни могавкам, чем, скажем, чероки или криики.

— А вы знаете язык могавков, мистер Майерс? — спросил Ян, и мне показалось, что его уши даже оттопырились в ожидании ответа. Он вообще слушал, разинув рот. И без того очарованный нашим путешествием, обалдевший от леса, гор, множества птиц вокруг, Ян окончательно терял остатки рассудка при слове «индеец».

— Ну, немножко понимаю, — скромно пожал плечами Майерс. — Да любой торговец в этих краях поневоле запоминает словечко там, словечко тут. Пшел вон, псина! — Ролло, уже придвинувший нос чуть ли не вплотную к последнему куску форели из порции Майерса, прижал уши, давая понять, что он все отлично слышит, но и не подумал отодвинуться.

— Так ты намерен отвести мисс Полину к одним из уцелевших тускара? — спросил Джейми, разламывая на куски кукурузную лепешку.

Майерс кивнул, медленно жуя; поскольку зубов у него осталось совсем немного, ему приходилось тратить немало усилий даже на свежую, мягкую лепешку.

— Ну да. Еще дня четыре, а может, пять ехать, — пояснил он. Потом с улыбкой повернулся ко мне. — Я ее хорошо устрою, миссис Клэр, вам незачем о ней беспокоиться.

— Интересно, что о ней подумают индейцы? — спросил Ян и с любопытством посмотрел на Полину. — Они вообще видели раньше чернокожих женщин?

Майерс расхохотался.

— Парень, да многие из тускара и белых-то женщин не видели! Миссис Полли не больше их удивит, чем удивила бы твоя тетя. — Майерс отхлебнул воды и не спеша проглотил ее, задумчиво глядя на Полину. Она почувствовала его взгляд и посмотрела на Майерса своими немигающими глазами. — Но я бы сказал, они найдут ее весьма привлекательной. Им нравятся такие вот сладкие пампушки.

Можно было не сомневаться, что Майерс вполне разделял мнение индейцев на этот счет; его глаза изучали Полину с явным одобрением и даже с некоторой долей сладострастия, — впрочем, вполне невинного.

Полина заметила это, и вдруг разительным образом изменилась. Она вроде бы и не шевельнулась, и тем не менее все ее существо как бы сосредоточилось на Майерсе. Белки ее глаз исчезли, поглощенные расширившимися зрачками; глаза женщины стали сплошь черными и совершенно бездонными, и в них отразилось мерцание звезд. Конечно, Полина оставалась все такой же низкорослой и плотной, но благодаря тому, что она едва заметно изменила позу, чуть опустив грудь и выразительно раздвинув бедра, она моментально превратилась в воплощенное обещание, насыщенное похотью.

Майерс громко сглотнул.

Я отвела взгляд от этой немой сцены и скосилась на Джейми; он наблюдал за происходящим с неким двойственным выражением, одновременно и забавляясь, и опасаясь чего-то. Я незаметно пихнула его в бок и как могла энергичнее изобразила на лице нечто вроде: «Да сделай же ты что-нибудь!»

Джейми вопросительно прищурил один глаз.

Я вытаращилась на него и просигналила: «Не знаю что, но сделай!»

— Ммм…

Джейми откашлялся, наклонился вперед и положил руку на локоть Майерса, вырвав тем самым несчастного горного жителя из недолгого транса.

— Мне бы не хотелось думать, что эту женщину могут там как-то обидеть, — сказал Джейми вежливо, но с особым, чисто шотландским понижением голоса на слове «обидеть», что заставляло предположить некие беспредельные безобразия. И сжал локоть собеседника. — Вы можете гарантировать, что она действительно окажется в безопасности, мистер Майерс?

Майерс непонимающе уставился на него, потом его взгляд начал медленно проясняться, туман растаял, в налившихся кровью глазах засветилось понимание. Горный житель осторожно высвободил свою руку из пальцев Джейми, глотнул еще виски, закашлялся и вытер рот. Может быть, он даже покраснел, но рассмотреть это за его бородой, да еще в темноте, было бы невозможно.

— Ох, нет. То есть я хочу сказать — да, конечно. Нет, в самом деле. У могавков и у тускара вообще такого не водится, у них женщина сама выбирает, с кем ей лечь в постель, даже та, которая замужем. Нет у них такой штуки, как насилие. Нет, что вы. Нет, сэр; ее никто не обидит, это я вам обещаю.

— Ну, ладно, рад это слышать, — Джейми слегка откинулся назад, расслабившись, и бросил мне взгляд, говоривший: «Ну-думаю-теперь-ты-довольна». Я изобразила застенчивую улыбку.

Ян, хотя ему еще и шестнадцати не исполнилось, был весьма наблюдательным парнишкой, и конечно же, не мог упустить весь этот немой диалог. Он многозначительно кашлянул на шотландский манер.

— Дядя, мистер Майерс был так любезен, что пригласил меня поехать с ним и мисс Полли, посмотреть на индейскую деревню. Так что я сам увижу и присмотрю, как ее там встретят и хорошо ли устроят.

— Ты… — начал было Джейми, но тут же умолк. И послал племяннику через костер долгий, пристальный взгляд. Я просто видела, как бешено крутились мысли в его голове.

Ян не спрашивал разрешения ехать; он сообщал, что собирается это сделать. Если бы Джейми запретил ему, он должен был бы привести убедительные основания для такого запрета… а он едва ли решился бы сказать, что это слишком опасно, ведь это означало бы разом и то, что он готов отправить в опасный путь беззащитную рабыню, и то, что он не слишком доверяет Майерсу и его дружбе с местными индейцами. Джейми попался в ловушку, и попался крепко.

Он с шумом, резко выдохнул через нос. Ян ухмыльнулся.

Я обернулась и тоже посмотрела через костер — туда, где сидела рабыня. Полина не изменила позу ни на йоту. Ее глаза все так же неподвижно смотрели на Майерса, но на губах появилась чуть заметная манящая улыбка. Потом одна рука медленно поднялась и коснулась массивной груди, почти машинально.

Майерс таращился на чернокожую, и в его глазах горел огонь, как у гончей, преследующей оленя.

А зачем, собственно, в это вмешиваться, подумала я позже, прислушиваясь к шорохам и тихим стонам, доносившимся со стороны одеял Майерса, А если бы я сама знала, что моя жизнь зависит от какого-нибудь мужчины? Разве я не сделала бы все, что в моих силах, чтобы заставить его защищать меня от любой из неведомых опасностей, которые могут встретиться на пути?

Где-то неподалеку, в зарослях кустарника, раздался треск ветвей и шорох листьев. Я замерла Джейми тоже. Потом он осторожно, но быстро извлек свою руку из-под моей рубашки, потянулся к кинжалу — и тут же расслабился, поскольку до его ноздрей донесся слишком знакомый и утешающий запах скунса.

Рука Джейми тут же вернулась на прежнее место, сжала мою грудь — и Джейми уснул, и его теплое дыхание касалось моей шеи.

Да, тут не виделось особой разницы. Разве мое будущее было более определенным, чем будущее Полины? И разве вся моя жизнь не зависела от того человека, которого привязывало ко мне (ну, по крайней мере, отчасти) желание обладать моим телом?

Легкий ветерок пронесся над деревьями, и я натянула одеяло повыше, на плечи. Костер догорел, лишь янтарные угольки мерцали в темноте, и было довольно прохладно, как всегда бывает ночью в горах. Луна скрылась, но все вокруг было отчетливо видно; огромные звезды висели, казалось, прямо над вершинами, бросая свои тонкие лучи на каменистые пики.

Нет, разница тут все-таки была. Каким бы неясным ни было мое будущее, я хотела разделить его с моим мужчиной, и нас с ним связывали узы куда более крепкие, нежели узы плоти. И еще одно отличие имелось, большое, просто огромное: я сама выбрала свою судьбу.