Я начала понемногу привыкать к ритму жизни Речной Излучины. Постоянное присутствие рабов беспокоило меня, но тут уж я ничего не могла поделать, так что просто старалась прибегать к их услугам как можно реже, справляясь со своими делами самостоятельно, если это только было возможно.

Предметом особой гордости в Речной Излучине была так называемая «лечебная комната», по сути представлявшая собой небольшой чулан, где хранились сухие травы и кое-какие лекарства. Но я нашла там не особо богатый набор — всего лишь несколько глиняных горшков с сушеными корнями одуванчика да ивовой корой, а еще немного патентованных горчичников и состава для припарок, — и все это давным-давно покрылось пылью. Джокаста по-настоящему обрадовалась, когда я сообщила, что хотела бы использовать эту кладовку по назначению, — сама она медицинскими способностями не обладала, сообщила она мне, сопроводив свои слова легким пожатием плеч, да и среди рабов такого человека не нашлось.

— Впрочем, у меня есть одна новая женщина, которую ты могла бы попробовать чему-нибудь научить, — сказала Джокаста, и ее длинные пальцы при этом продолжали ловко скручивать шерстяную нить, а колесо прялки, вращаясь, тихо жужжало. — Но она не из домашних рабов; ее лишь несколько месяцев назад привезли из Африки, так что она ни вести себя толком не умеет, ни даже говорить правильно… о, кажется, нитка у меня становится уж слишком тонкой, тебе не кажется?

В то время как я по несколько часов в день проводила с Джокастой, обучаясь у нее искусству прядения шерсти, Джейми проводил час или два с дворецким Юлисесом, который не только служил глазами Джокасты и успевал присматривать за всеми домашними делами, но еще и, после смерти Гектора Камерона, принял на себя дела по плантации.

— И, между прочим, он неплохо с этим справляется, — сообщил мне Джейми после одной из бесед с дворецким, когда мы остались наедине. — Если бы он был белым, у тетушки не было бы проблем с делами управления. Но ты же понимаешь… — он пожал плечами.

— Но и ты понимаешь, как ей повезло, что ты теперь здесь, — ответила я, наклоняясь к нему поближе и принюхиваясь. Он провел день в Кросскрике, занимаясь неким невообразимо сложным обменом товаров, в число которых входили тюки индиго, пиленый лес, три пары мулов, пять тонн риса и расписка, позволяющая получить с некоего склада золоченые часы, — и в результате его сюртук и волосы вобрали в себя множество чарующих запахов.

— Я делаю то, что могу, — сказал Джейми, сосредоточенно глядя на свои ботинки, которые он в этот момент чистил. Его губы на мгновение сжались. — Тем более, что мне все равно нечем больше заняться, верно?

— У нас будет прием, — заявила Джокаста через несколько дней. — Я должна дать настоящий бал, чтобы представить вас, мои милые, всем местным жителям.

— Но в этом нет необходимости, тетя, — мягко возразил Джейми, поднимая взгляд от книги. — Думаю, я уже познакомился с большинством здешнего народа на прошлой неделе, на товарных складах. Ну, по крайней мере, с мужской частью населения, — добавил он, улыбаясь мне. — Хотя, если подумать, то, наверное, бал был бы кстати, чтобы Клэр могла перезнакомиться со всеми окрестными дамами.

— Мне совсем не хочется знакомиться со многими, мне достаточно лишь нескольких, — сказала я. — То есть вообще-то мне хватило бы и тех, кто живет в доме, — сообщила я Джокасте, — но…

— Но здесь нет таких, кто мог бы тебя особенно заинтересовать, — ответила она с улыбкой, смягчившей невольную резкость ее слов. — Видишь ли, мне кажется, у тебя нет особой склонности к домашним делам, — ее рука плавным жестом указала на большую корзину с клубками крашеной шерсти, а заодно подхватила большой зеленый клубок, которому предстояло превратиться в часть шали, которую она вязала.

Эти клубки каждое утро самым тщательным образом укладывала в корзину одна из горничных, располагая строго по цветам спектра, так что Джокаста, отсчитав нужное количество от ручки корзины, всегда могла взять клубок необходимого ей оттенка.

— Ну, да, уж такие дела точно не для Клэр, я хочу сказать, вязание, — вставил Джейми, откладывая книгу и улыбаясь мне. — Ей куда больше нравится сшивать живую плоть. Мне кажется, она не будет иметь покоя, пока ей не подвернется разбитая голова или запущенный геморрой, которыми она могла бы заняться.

— Ха-ха! — язвительно произнесла я, но вообще-то Джейми был абсолютно прав. С одной стороны, мне приятно было видеть, что все обитатели Речной Излучины пребывали в полном здравии и о каждом тут отлично заботились, но с другой… что тут было делать врачу? И хотя я искренне желала, чтобы никто ничем не заболел, нельзя было отрицать и того, что меня действительно обуревало беспокойство. То же самое происходило и с Джейми, но я подумала, что сейчас неподходящий момент для обсуждения причин его тревоги.

— Надеюсь, у Марселы все в порядке, — сказала я, меняя тему разговора. Фергус, убедившись, что какое-то время Джейми вполне может обойтись и без его помощи, за два дня до этого разговора уехал, чтобы спуститься вниз по реке до Велмингтона, а оттуда отправиться на корабле на Ямайку. Если путешествие будет благополучным, он должен был вернуться весной вместе с Марселой и — если на то будет Божья воля — с их ребенком.

— Я тоже надеюсь, — кивнул Джейми. — Я говорил Фергусу, что…

Джокаста вдруг резко повернулась лицом к двери.

— Кто там, Юлисес?

Увлеченная беседой, я и не слышала шагов, прозвучавших в холле. И не в первый раз была поражена остротой слуха Джокасты.

— Мистер Фархард Кэмпбелл, — негромко доложил дворецкий и отступил в сторону от двери.

Я подумала, что это свидетельствует о близком знакомством Фархарда Кэмпбелла с домом и царящими в нем порядками, — ведь он не стал дожидаться, пока Юлисес вернется за ним в холл, чтобы проводить в гостиную. Нет, он вошел почти сразу за дворецким, небрежно держа шляпу под мышкой.

— Джо, миссис Фрезер… — он коротко поклонился Джокасте и мне, и повернулся к Джейми. — Рад видеть вас, сэр…

Мистер Кэмпбелл явно прибыл верхом, и явно скакал долго; полы его сюртука густо покрывала пыль, а по лицу струился пот, стекая из-под криво натянутого парика.

— В чем дело, Фархард? Что-то случилось? — резко спросила Джокаста, выпрямляясь в своем кресле и подаваясь вперед, и на ее лице отразилась сильная тревога.

— Да, — коротко ответил Кэмпбелл. — Несчастный случай на лесопилке. Я приехал, чтобы попросить миссис Фрезер…

— Да, разумеется, — перебила его я. — Я только возьму свою сумку с инструментами. Юлисес, вы не оседлаете для меня какую-нибудь лошадь? — Я быстро встала, ища взглядом домашние туфли, которые сбросила с ног за ненадобностью. Одета я была совсем не для верховой езды, но, судя по виду мистера Кэмпбелла, не стоило тратить время на перемену платья. — Там что-то серьезное?

Он взмахнул рукой, как бы возражая, но я как раз наклонилась, чтобы поскорее надеть туфли.

— Да, дело плохо, но вам ни к чему самой туда ехать, миссис Фрезер. Если ваш супруг может взять ваши инструменты и что там еще нужно, то…

— Я сама поеду! — воскликнула я.

— Нет! — резко произнес он, и мы все изумленно уставились на него. Он посмотрел прямо в глаза Джейми и как-то странно скривился, поджав губы. — Этот случай не для леди, — пояснил Кэмпбелл. — Но я был бы весьма признателен, если бы вы составили мне компанию, мистер Фрезер.

Джокаста вскочила на ноги, прежде чем я успела открыть рот, и, стремительно бросившись к Кэмпбеллу, схватила его за руку.

— В чем дело? — почти выкрикнула она. — Пострадал кто-то из моих негров? Это Бирнес что-то натворил?

Джокаста была выше Кэмпбелла на дюйм, а то и на два; ему пришлось посмотреть немного вверх, отвечая ей. И я увидела, как напряглись мышцы его лица, да и весь он был, как натянутая струна; пальцы Джокасты стиснули серый лацкан его сюртука.

Кэмпбелл бросил взгляд на Юлисеса, потом снова посмотрел на Джокасту. И, как будто получив некий беззвучный, но понятный ему приказ, дворецкий бесшумно, как всегда, вышел из гостиной.

— Это случай кровопролития, Джо, — тихо сказал Кэмпбелл. — Я не знаю, кто это сделал, или как, или даже насколько серьезным может быть причиненное увечье. Сынишка Макнейла и сам ничего не знает. Но в целом… — он запнулся, потом закончил, пожав плечами: — Это дело закона.

— А ты — судья! — взорвалась Джокаста. — Бога ради, неужели ты ничего не можешь сделать? — Ее голова сильно дернулась, слепые глаза как будто мучительно старались увидеть Кэмпбелла, внушить ему свою волю…

— Нет! — твердо ответил он, и повторил куда мягче: — Нет. — Он снял руки Джокасты со своих лацканов и крепко сжал. — Ты знаешь, что я не могу, — сказал он. — Если бы я мог…

— Если бы ты и мог, ты бы ничего не стал делать, — с горечью произнесла она. Вырвав у него свои руки, Джокаста отступила назад, стиснув кулаки. — Ну, так иди! Тебя позвали потому, что ты судья, так иди и твори свое правосудие! — Джокаста резко повернулась и вышла из комнаты, и ее юбки шуршали гневно и озлобленно.

Кэмпбелл смотрел ей вслед, пока не хлопнула громко дверь в конце коридора, после чего тяжело вздохнул, скривил губы и повернулся к Джейми.

— Я сомневался, стоит ли обращаться к вам, мистер Фрезер, учитывая, сколь недолгое время мы с вами знакомы. Но мне было бы в высшей степени полезно ваше присутствие во время этой неприятной поездки. Поскольку сама миссис Камерон не может там присутствовать, то вы могли бы выступать от ее лица, как полномочный представитель по делу…

— По какому делу, мистер Кэмпбелл? — перебил его Джейми.

Кэмпбелл посмотрел на меня, явно желая, чтобы я удалилась. Но поскольку я и не подумала этого сделать, он пожал плечами и, достав из кармана большой носовой платок, вытер лицо.

— В этой колонии, сэр, существует закон, гласящий, что если негр нападет на белого человека, и в результате такового нападения будет пролита кровь, — негр должен умереть за свое преступление. — Кэмпбелл немного помолчал, явно сомневаясь, продолжать ли, но все-таки продолжил: — Такие происшествия чрезвычайно редки, сэр. Но если уж подобное случается…

Он замолчал и крепко сжал губы. Потом вздохнул и, еще раз проведя платком по щекам, спрятал его в карман.

— Я должен ехать туда. Вы поедете со мной, мистер Фрезер?

Джейми на мгновение-другое застыл, словно окаменев, но его глаза внимательно исследовали лицо Кэмпбелла.

— Я поеду, — резко бросил наконец Джейми. Он подошел к буфету и выдвинул верхний ящик, в котором покойный Гектор Камерон хранил свои дуэльные пистолеты.

Видя это, я повернулась к Кэмпбеллу.

— Там может быть опасно?

— Не могу сказать наверняка, миссис Фрезер, — ответил Кэмпбелл, ссутулившись. — Дональд Макнейл только и сказал мне, что на лесопилке вышла какая-то ссора, и что нарушен закон о кровопролитии. И попросил приехать туда как можно скорее, чтобы совершить правосудие и присмотреть за исполнением приговора, а потом сразу отправился собирать плантаторов, так что я и не успел расспросить о подробностях.

Мистер Кэмпбелл выглядел несчастным, но решительным.

— Исполнение приговора? Вы что, хотите сказать, что готовы казнить человека, даже не узнав толком, что он сделал? — в волнении я наткнулась на тетушкину корзинку с шерстью. Маленькие клубки, подпрыгивая, раскатились по ковру.

— Я знаю, что он сделал, миссис Фрезер! — Кэмпбелл вздернул подбородок, его лицо слегка порозовело, но он постарался, хотя и без особого успеха, скрыть свое раздражение. — Вы меня извините, мэм… Мне известно, что вы совсем недавно приехали к нам; многие из наших порядков могут показаться вам неприятными и даже варварскими, но…

— Да уж конечно, я считаю это варварством! Что это за закон, который наказывает человека…

— Раба, мэм.

— Человека! Наказывает без судебного рассмотрения, даже без простого расследования? Что это за закон?

— Плохой закон, мадам! — рявкнул Кэмпбелл. — Но это тем не менее закон, а я отвечаю за его соблюдение. Мистер Фрезер, вы готовы? — Он нахлобучил шляпу на голову и повернулся к Джейми.

— Да, готов. — Джейми уже рассовал по карманам сюртука пистолеты и припасы к ним и выпрямился, разглаживая полы. — Сасснек, ты не могла бы…

— Джейми, умоляю тебя! Не езди туда! Ты не должен с этим связываться!

— Тихо, тихо! — Он взял мою руку и крепко сжал. Его взгляд встретился с моим, заставив меня замолчать. — Я уже связался с этим. Речь идет о собственности моей тетушки, и в дело вовлечены ее люди. Мистер Кэмпбелл прав — я ее родственник. И я просто обязан поехать… ну, хотя бы для того, чтобы все толком выяснить. — Он слегка замялся, как будто хотел добавить что-то еще, но потом просто вновь крепко сжал мою руку и отпустил.

— В таком случае я еду с тобой, — я произнесла это ровным, спокойным голосом, но с той зловещей отстраненностью, какая всегда нападала на меня при ощущении близкого несчастья.

Широкий рот Джейми слегка дрогнул.

— Я так и думал, что ты это скажешь, Сасснек. Пойди и возьми свою медицинскую сумку, да? Я велю подать лошадей к крыльцу.

Я не стала задерживаться и выслушивать увещевания мистера Кэмпбелла, а просто помчалась к кладовке, где держала свои инструменты, теряя на бегу тапочки и задыхаясь от сумасшедшего сердцебиения.

Мы встретились с Эндрю Макнейлом на дороге; он остановил свою лошадь под укрытием старого каштана. Он ждал нас; заслышав топот копыт наших коней, он выступил из тени. Когда мы остановились, он кивнул Кэмпбеллу, но его глаза остановились на мне, и он нахмурился.

— Вы ему разве не сказали, Кэмпбелл? — спросил он, и так же хмуро повернулся к Джейми. — Это дело уж совсем не женское, мистер Фрезер.

— Нас вызвали, чтобы разобраться со случаем кровопролития, не так ли? — сказал Джейми, и в его голосе прозвучала непривычная жесткость. — Моя жена — ban-lighiche, она была вместе со мной на войне, и не только. Если вы хотите, чтобы я туда поехал, поедет и она, со мной.

Губы Макнейла сжались в тонкую линию, но больше он не стал возражать. Он просто резко отвернулся и вскочил в седло.

— Познакомьте нас, Макнейл, с историей этого неприятного случая, — потребовал Кэмпбелл, заставляя свою кобылу втиснуться между Макнейлом и Джейми, причем нос его лошадки чуть не уткнулся при этом в холку жеребца Джейми. — Мистер Фрезер у нас тут новичок, как вы и сами знаете, а вы мне только и сказали, что произошло кровопролитие. Мне нужны подробности.

Широкие плечи Макнейла слегка приподнялись, заставив чуть шевельнуться связанные в хвост волосы металлического оттенка, свисавшие точно посередине его воротника. Шляпа крепко сидела на его голове, и ее поля располагались параллельно плечам, настолько точно, что можно было подумать: он использовал плотницкий уровень, когда ее надевал. В общем, он был грубоватым, туповатым и весьма консервативным человеком — истинным Макнейлом, что внешне, что внутренне.

Мы пустили лошадей рысью, и он на ходу рассказал на все, — впрочем, история оказалась простой. Надсмотрщик на лесопилке, Бирнес, поскандалил с одним из рабов, добывавших живицу. Этот раб, вооруженный широким ножом, необходимым ему для дела, попытался решить вопрос, отрубив Бирнес голову. Но, промахнувшись, с успехом снес надсмотрщику одно ухо.

— Ободрал его, как молодую сосенку, — сказал Макнейл, некое мрачное удовлетворение прозвучало в его голосе. — Срубил ему ухо и немного кожи с лица. Ну, нельзя сказать, чтобы этот мешок дерьма стал намного хуже выглядеть.

Я посмотрела на Джейми, и он в ответ повел бровью. Можно было не сомневаться, что среди местных землевладельцев Бирнес не пользовался популярностью.

Надсмотрщик завизжал, зовя на помощь, и при поддержке двух местных жителей и их рабов сумел поймать того, кто на него напал. Кровотечение остановили, раба заперли в сарае, молодого Дональда Макнейла — который вообще-то приехал на лесопилку, чтобы заточить свою пилу, а вместо этого угодил в самую гущу драматических событий, — немедленно отправили с сообщением ко всем ближайшим плантаторам.

— Вы не знаете, — сказал Кэмпбелл, поворачиваясь в седле, чтобы видеть Джейми, — но это обязательное правило. Когда какого-то раба должны наказать, рабов с соседних плантаций приводят, чтобы они это видели… ну, это средство устрашения, вы понимаете? Чтобы на будущее знали, что им грозит в случае чего.

— Да, я понимаю, — вежливо откликнулся Джейми. — Я уверен, что именно с той же самой целью королевский суд казнил моего деда в Тауэре, после восстания. Весьма эффективно, скажу я вам; все мои родственники с тех пор ведут себя очень хорошо.

Я достаточно долго прожила среди шотландцев, чтобы в должной мере оценить эффект, произведенный этим маленьким уколом. Некий Джейми — просто Джейми — мог, конечно, согласиться с требованиями некоего Кэмпбелла и куда-то поехать с ним; но внук Старого Лиса был не тем человеком, которому можно приказывать, — а также и не тем, кто счел бы необходимым признавать английские законы.

Макнейл отлично понял сказанное, более чем отлично; его шея, видимая из-под шляпы, побагровела, как свекла, — но Фархарда Кэмпбелла это, похоже, всего лишь позабавило. Он издал короткий сухой смешок и отвернулся от Джейми.

— Чей это раб, вам известно? — спросил он старшего Макнейла. Тот покачал головой.

— Дональд не сказал. Но вы это знаете так же хорошо, как и я: это тот самый мерзавец Руфус.

Кэмпбелл понимающе повел плечами.

— Джо будет неприятно это услышать, — пробормотал он, грустно покачивая головой.

— Она сама виновата, — заявил Макнейл, злобно прибив слепня, имевшего наглость сесть на его ляжку. — Этого Бирнеса нельзя даже со свиньями наедине оставлять, не то что с неграми. Я ей уж сколько раз об этом говорил, да и вы тоже.

— Да, но его нанял Гектор, а не Джо, — мягко возразил Кэмпбелл. — И она не могла его уволить, пока не было замены. Что бы она тогда делала, сама бы отправилась на лесопилку, да?

В ответ послышалось лишь ворчание, Макнейл, не сказав ни слова, поудобнее устроил свой широкий зад в седле. Я посмотрела на Джейми; лицо у него было непроницаемым, глаза скрылись в тени широких полей шляпы.

— Ничего нет хуже, чем упрямая женщина, — послышался наконец голос Макнейла, звучавший несколько громче необходимого. — Но им некого винить, кроме самих себя, когда случается беда.

— Но это значит, — вставила я, чуть подгоняя лошадь и повышая голос настолько, чтобы меня было слышно сквозь топот копыт и конское фырканье, — что если беда случается по вине какого-то мужчины, то и ему останется лишь винить самого себя, и никого больше!

Джейми коротко хмыкнул, явно слегка развеселившись; Кэмпбелл закудахтал и ткнул Макнейла под ребра кнутовищем своего хлыста.

— Тебя побили, Эндрю! — сказал он.

Макнейл не ответил, но его шея стала еще более красной. После этой маленькой перепалки мы какое-то время скакали молча, и Макнейл сгорбился так, что его плечи почти доставали до ушей.

Хотя стычка и принесла мне некоторое удовлетворение, она все же никак не привела в порядок мои нервы; мой желудок сжался в тугой комок от страха перед тем, что должно было произойти после нашего прибытия на лесопилку. Несмотря на общую неприязнь к Бирнесу и на то, что всем и каждому было совершенно ясно, что во всем случившемся виноват, скорее всего, сам надсмотрщик, — это ни в малейшей мере не могло повлиять на судьбу негра и как-то изменить ее.

«Плохой закон», — сказал Кэмпбелл… но тем не менее это был закон.

Однако вовсе не гнев и не ужас при мысли о жестокости правосудия заставляли дрожать мои руки, и не от этой мысли поводья выскальзывали из моих пальцев, став скользкими от пота; меня пугало то, что может сделать Джейми.

По его лицу невозможно было что-то прочесть. Он скакал спокойно, держа поводья левой рукой, а правая небрежно лежала на бедре, как раз возле пистолета, скрывавшегося в кармане сюртука.

Я даже не могла понять, утешает ли меня хоть в какой-то мере тот факт, что Джейми позволил мне ехать с ним. Это могло означать, что он не собирается применять силу, — но в таком случае не означало ли это, что он будет просто стоять и смотреть, как совершается казнь?

А если и правда?.. Во рту у меня пересохло, нос и горло забило мягкой красновато-коричневой пылью, вздымавшейся из-под копыт наших лошадей и облаками повисавшей в воздухе.

«Я уже связался с этим». С чем? Частью чего он стал? Он — часть клана, семьи, — это верно, да, но такое? Шотландские горцы всегда были готовы драться насмерть, если оказывалась задетой их гордость или в них просыпался воинственный энтузиазм, — но они же по большей части оставались совершенно равнодушными ко всему постороннему. Многие века изоляции от мира, многие века жизни в горных цитаделях научили их не вмешиваться в чужие дела, — но горе было тому, кто совал нос в их дела!

Безусловно, и Кэмпбелл, и Макнейл считали, что в данном случае дело касается Джейми, — но думал ли так он сам? Я пыталась успокоить себя мыслью, что Джейми вовсе не дикий горец. Он много путешествовал, он хорошо образован, он культурный человек. И он чертовски хорошо знает, каково мое мнение по данному вопросу. Но все равно меня не оставляло пугающее чувство, что мое мнение в ходе событий нынешнего дня ровно ничего не значит.

День был жарким и безветренным, в траве вдоль дороги громко распевали цикады, — но мои пальцы, державшие поводья, были холодными и едва шевелились. Мы обогнали одну-две небольшие группы людей; это были рабы, пешком шагавшие в сторону нашей лесопилки. Они даже не подняли головы, чтобы посмотреть на нас, а просто поспешно отошли с дороги и вжались в кусты, чтобы пропустить быстро скачущий отряд.

Когда мы проезжали под деревьями, низко нависшая ветка сбила шляпу с голову Джейми; он небрежным жестом поймал свой головной убор и вернул его на место, — но за этот краткий миг я успела рассмотреть его лицо, лишившееся прикрытия, — лицо напряженное и встревоженное. И тут вдруг меня ошеломила новая мысль: а что, если Джейми и сам не знает, что ему делать там, на этой чертовой лесопилке? И это, надо признаться, напугало меня куда больше, чем все предыдущие предположения.

Мы как-то вдруг очутились в сосновом лесу; желтовато-зеленая пестрота листвы орешника гикори и серебристое мерцание ольхи внезапно сменились легким сумраком и прохладной темной зеленью, как будто с залитой солнцем поверхности океана мы резко нырнули в его безмятежные глубины.

Я обернулась назад, чтобы потрогать деревянный ларец, притороченный к моему седлу, стараясь не думать о том, что может ждать меня впереди, мысленно готовясь к той единственной роли, которую я могла бы осмысленно играть в приближающемся кошмаре. Скорее всего, я не смогу предотвратить того, что должно произойти; но я, по крайней мере, могу попытаться поправить то, что уже случилось. Дезинфекция и промывание… да, у меня есть бутылка чистого спирта, и есть смесь свежих соков чеснока и мяты. Потом перевязать рану… конечно, у меня есть льняные бинты, — но, наверное, там такая рана, которую будет необходимо зашить?

На середине размышлений об исчезнувшем ухе Бирнеса меня прервали. Звук, проникший в мои уши, не был звоном цикад. Кэмпбелл, ехавший впереди, резко остановил лошадь, прислушиваясь, и все остальные тоже замерли рядом с ним.

Это были отдаленные голоса, множество голосов, звучавших низко и гневно, как гудение роя пчел, внезапно потревоженных, разозленных. Потом до нас донесся крик, визг… и неожиданно громкий выстрел.

Мы пустили лошадей галопом, спеша преодолеть последний отрезок пути, лавируя между деревьями, и бурей ворвались на поляну. Все открытое пространство было заполнен людьми; рабы и рабочие по контракту, женщины и дети, — все они в панике метались между кучами пиленого леса, как муравьи, на чей муравейник внезапно обрушился топор дровосека.

Но потом я перестала слышать крики обезумевших людей. Все мое внимание сосредоточилось на той части лесопилки, где стоял высокий подъемник, с огромным изогнутым крюком, — при помощи этого устройства бревна укладывали на ложе пилы.

На крюке висело тело чернокожего, пронзенное насквозь гнутым железом, — оно дергалось и извивалось, как некий чудовищный червяк. Запах крови, горячий и приторный, наполнил воздух; на платформе под крюком крови была целая лужа.

Моя лошадь встала, испуганная шумом и не имея возможности сделать хоть шаг вперед, не наткнувшись на кого-нибудь из людей. Крики затихли, теперь слышались лишь стоны и короткие нервные всхлипывания женщин. Я видела, как Джейми соскользнул с седла и, расталкивая людей, бросился вперед, к платформе. Кэмпбелл и Макнейл спешили за ним, словно не замечая толпы. Шляпа Макнейла слетела с его головы, но он не обратил на это внимания, и ее тут же растоптали чьи-то ноги.

Я застыла в седле, не в силах шевельнуться. Теперь я была уже в состоянии заметить, что на платформе неподалеку от крюка находились какие-то люди: низкорослый мужчина, чья голова выглядела неким гротескным шаром из-за множества бинтов, с одной стороны пропитанных кровью… еще несколько мужчин, белых и мулатов, вооруженных дубинками и мушкетами… они время от времени угрожающе взмахивали всем этим, отпугивая толпу.

Но что-то непохоже было, чтобы кто-то рвался залезть к ним на платформу; наоборот, люди скорее старались держаться как можно дальше от нее. Я посмотрела на окружавших меня людей. На их лицах выражение менялось от откровенного страха до отвращения, смешанного с испугом, — и лишь изредка можно было заметить лицо гневное… или удовлетворенное.

Фархард Кэмпбелл вырвался наконец из толчеи, взобрался на платформу, опираясь на крепкое плечо Макнейла, и тут же накинулся на одного из людей, вооруженных дубинками, — Кэмпбелл что-то кричал, но я, конечно, не могла расслышать его слова сквозь вздохи и выкрики, раздававшиеся вокруг меня, — хотя и эти всплески чувств постепенно утихли, сменившись потрясенным молчанием. Джейми схватился за край платформы и одним прыжком очутился рядом с Кэмпбеллом, — но задержался, чтобы подать руку Макнейлу.

Кэмпбелл стоял лицом к лицу с Бирнесом, его тщательно выбритые щеки подергивались от ярости. И теперь уже все слышали его.

— …невообразимая жестокость! — кричал он. Не все его слова доносились до меня, кое-что заглушал шорох топчущихся ног и перешептывания людей вокруг, но я видела, как его палец тыкал в сторону крюка и его чудовищного груза. Раб уже перестал дергаться и висел неподвижно, как куль с мукой.

Лица Бирнеса я ни видела, но по всей его напряженной фигуре было явно, что он не просто в бешенстве, а еще и готов бросить вызов всему свету. Один или два его приятеля медленно подошли поближе, очевидно, намереваясь поддержать его в случае необходимости.

Я видела, как Джейми на мгновение замер, оценивая обстановку. Он достал из карманов оба пистолета и хладнокровно проверил заряды. Потом вышел вперед и приставил один из пистолетов к забинтованной голове Бирнеса. Зрители замерли от изумления.

— Снимите его, быстро! — приказал Джейми ближайшему головорезу. — Или я разнесу вдребезги то, что осталось от башки вашего приятеля. — А потом… — он поднял второй пистолет и направил его дуло прямо в грудь наглецу. — Выражение лица Джейми весьма недвусмысленно говорило о его намерениях.

Мужчина неохотно тронулся с места, его прищуренные глаза не отрывались от пистолета. Он подошел к ручной лебедке, при помощи которой поднимался и опускался крюк, и снял ее с тормоза, придержав поворотную ручку. Крюк медленно опустился, канат натянулся под весом страшного груза. Когда безжизненное тело коснулось земли, по толпе пронесся глубокий вздох.

Я как-то умудрилась провести свою лошадь сквозь это пестрое сборище, и наконец очутилась в футе или двух от конца платформы.

Но тут лошадка заржала и взбрыкнула, вскинув голову храпя, — она почуяла запах крови, но была слишком хорошо обучена, чтобы просто встать на дыбы. Я соскочила на землю, приказав кому-то из стоявших поблизости взять мой медицинский ларец и нести за мной.

Доски платформы, на которую я ступила, вызвали у меня странное ощущение; такое бывает, когда входишь с корабля на сушу. До того места, где лежал раб, нужно было пройти всего несколько шагов; и к тому времени, как я их сделала, мой ум полностью прояснился, настроившись на выполнение чисто хирургической задачи. Я уже не слышала ссорящихся голосов за спиной, не замечала огромной толпы зрителей.

Он был еще жив; его грудь слабо поднималась в коротких, прерывистых вздохах. Крюк пронзил желудок и, пройдя сквозь нижнюю часть грудной клетки, вышел через спину, на уровне почек. Кожа пострадавшего имела странный голубовато-серый оттенок, губы побледнели и стали похожими на светлую глину.

— Так, тихо, — сказала я, хотя раб и не думал издавать никаких звуков, лишь слабо шипел, дыша. Но его глаза были открыты — и смотрели непонимающе, их зрачки расширились чуть ли не до краев радужки, и показались мне озерами, полными тьмы.

Первым делом я отметила, что на губах нет крови; это значило, что легкие остались неповрежденными. Дыхание было поверхностным, но довольно ровным; диафрагму крюк не проткнул. Мои руки осторожно двигались, ощупывая черное тело, мой ум вникал в то, что находили пальцы, оценивая повреждения. Кровь медленно вытекала из обеих ран, и казалась черным маслом, пока прокладывала себе путь по коже спины и живота, — но становилась красной, как рубин, попадая на полированную сталь крюка. Но она именно медленно вытекала, а не била фонтаном; значит, металл каким-то чудом миновал и брюшную аорту, и почечную артерию.

Позади меня раздались громкие голоса; некая маленькая, незначительная часть моего ума отметила, что приятелями Бирнеса оказались надсмотрщики с двух соседних плантаций, на которых сейчас энергично нападал Фархард Кэмпбелл.

— …столь вопиющее неуважение закона! Вы все ответите за это перед судом, джентльмены, будьте в этом уверены!

— Да в чем дело-то? — раздался в ответ чей-то угрюмый, хриплый голос. — Это кровопролитие… и нанесение увечья! Бирнес имел право!

— Вот уж не ваше дело решать, имел или нет, — теперь это был голос Макнейла. — Вы просто сброд, вот вы кто такие, не лучше, чем…

— Да кто ты такой, старое чучело, чтобы совать свой длинный шотландский нос туда, куда не положено, а?

— Тебе что-нибудь нужно, Сасснек?

Я не слышала, как Джейми подошел ко мне, но он стоял рядом. Джейми присел на корточки рядом со мной, возле открытого ларца с инструментами и медикаментами. Он по-прежнему держал в одной руке заряженный пистолет, и настороженно следил за компанией, топтавшейся за моей спиной на помосте.

— Я не знаю пока, — ответила я. Я вроде бы слышала голоса спорщиков, но смысл их слов не доходил до моего сознания. Весь мир сосредоточился в кончиках моих пальцев.

Медленно, очень медленно до меня доходило, что лежавший передо мной человек, пожалуй, ранен не смертельно, несмотря на ужасный вид крюка, торчавшего из его тела. Из того, что я видела и чувствовала под пальцами, можно было сделать вывод, что изгиб крюка, скорее всего, задел правую почку, и, возможно, зацепил слегка тонкий кишечник или желчный пузырь, — но ни одна из этих внутренних травм не могла бы мгновенно убить пострадавшего.

А вот шок мог его прикончить, и без труда. Однако я видела пульс, бьющийся на мокрой от пота коже живота, — как раз над пронзившей ее сталью; я ощутила это биение кончиками пальцев, когда коснулась руки негра. Он терял кровь — ее запах был густым, он перекрывал запахи пота и страха, — но крови ушло не настолько много, чтобы убить его.

В моем уме вдруг вспыхнула мысль, совершенно выбившая меня из колеи, — я поняла, что могла бы удержать этого человека среди живых. Но… но я не могла этого сделать; я сразу представила весь шлейф последствий. Если я вытащу крюк — сразу же начнется обильное кровотечение. Итак: внутреннее кровоизлияние, вторичный шок, перфорация кишечника, перитонит… и так далее.

У Престонпана мне пришлось видеть человека, насквозь пронзенного мечом, примерно в той же области, через какую прошел вот этот крюк. Все лечение того воина состояло из повязки вокруг его тела… и тем не менее он поправился.

— Беззаконие! — возмущался тем временем Кэмпбелл, и его голос перекрывал бормотание спорящих. — Такое нельзя допускать, и неважно, по какой причине вы так поступили! Я всех вас арестую, уж будьте уверены!

Никто не обращал ни малейшего внимания на подлинный предмет спора. Прошло лишь несколько секунд… но у меня и было только несколько секунд, чтобы начать действовать. Я коснулась руки Джейми, отвлекая его от вновь разгоревшихся дебатов.

— Если я спасу его, они оставят его в живых? — спросила я негромко.

Глаза Джейми быстро обежали мужчин, стоявших за моей спиной, оценивая возможность положительного исхода.

— Нет, — мягко ответил он наконец. Его взгляд встретился с моим; глаза Джейми потемнели, он все понял. Его плечи слегка напряглись, он чуть поднял пистолет. Я не могла помочь ему сделать выбор; а он не мог помочь мне решить, что делать… но он готов был защищать меня, какое бы решение я ни приняла.

— Дай мне третий флакон слева, из верхнего ряда, — сказала я, кивком показав на откинутую крышку медицинского ящика, на которой изнутри крепились три ряда прозрачных стеклянных бутылочек, надежно закрытые пробками; в них находились разнообразные препараты.

Кроме всего прочего, в моих запасах были два флакона чистого спирта и бутылочка бренди. Я всыпала в бренди хорошую порцию растертого в порошок коричневатого корня, встряхнула как следует, потом подползла к голове негра и прижала бутылочку к его губам.

Его глаза остекленели; я попыталась заглянуть в них, заставить его увидеть меня. Зачем? Я и сама этого не знала, даже когда наклонилась к нему поближе и окликнула его. Я не могла задать ему вопрос, не знала, что решил бы он сам, — я все решила за него. А решив, уже не могла просить разрешения или прощения.

Он глотнул раз, другой. Мускулы вокруг побледневших губ дергались; капли бренди потекли по его коже. Еще один глубокий конвульсивный глоток, и его напряженное тело расслабилось, голова тяжело придавила мои руки.

Я сидела рядом, закрыв глаза, поддерживая его голову, мои пальцы ощущали пульс за ухом. Пульс стал неровным; то и дело возникали паузы. Потом по телу негра пробежала дрожь, бледная кожа сморщилась, как будто по ней помчались тысячи муравьев…

В моей памяти вспыхнул текст из медицинского учебника:

«Онемение. Мурашки. Подергивание кожи, как при укусах насекомых. Тошнота, боль в надчревной области. Затрудненное дыхание, кожа холодная и липкая, лицо бледное. Пульс слабый, нерегулярный, но сознание остается ясным».

Все, что можно было увидеть в соответствии с этим текстом, я видела. И боль в надчревной области у него была, можно не сомневаться.

Одна пятнадцатая грана убьет воробья за несколько секунд. Одна десятая грана — и через пять минут мертв кролик. Говорят, именно аконит был тем ядом, который Медея положила в чашу Тесея.

Я старалась ничего не слышать, ничего не чувствовать, ничего не знать, я только ощущала беспорядочный пульс под своими пальцами. Я изо всех сил старалась отсечь, отбросить от себя голоса, звучавшие совсем рядом, почти над моей головой, забыть о жаре и пыли, и о запахе крови, забыть, где я нахожу и что я делаю.

«Но сознание остается ясным».

О, милостивый Боже… оно и вправду оставалось ясным.