Терять легче, чем приобретать. Мысль достаточно банальна и потому справедлива. Я убедился в этом на собственной, извините, шкуре, когда вознамерился отправиться пешком на астероид Церера, чтобы подать заявку на безумное изобретение нового способа космических путешествий.

Сначала все было нормально — я передвигался в безвоздушном пространстве, для видимости переставляя ноги, хотя вполне мог этого не делать. Пока я боролся с этим непривычным ощущением, позади осталась Луна, а потом я пролетел (или лучше сказать — прошел?) мимо какого-то безымянного астероида, и вот тогда-то мне начало казаться, что в моем организме происходят необратимые процессы весьма неприятного свойства.

Хорошо, что мимо пролетал «Нетаниягу» — лайнер компании Эль-Аль, совершавший рейс с Венеры в космопорт Бен-Гурион. Я постучал в иллюминатор смотровой рубки, и после минутного замешательства меня впустили на борт. И вовремя! Как только в шлюзовой камере появился воздух, я понял, что от моих предыдущих инкарнаций остались только воспоминания, а способность путешествовать пешком между планетами и звездами исчезла, как утренний туман.

— Шекет, — взволнованно сказал мне капитан «Нетаниягу» Моше Фридман, с которым мы как-то виделись на презентации новой модели звездолета, — Шекет, как вы меня напугали! Вы можете жить в пространстве?!

— Мог, — мрачно ответил я. — Меня обучил этому Иабурк, моя восьмая инкарнация, если хотите знать. Но этот негодяй оставил меня на произвол судьбы, и вот результат — я потерял свои приобретенные способности. Если бы не вы, капитан, я бы задохнулся, а потом лопнул бы от внутреннего давления…

— Куда вы направлялись, когда с вами приключилось это несчастье? — поинтересовался капитан Фридман.

— На Цереру, в патентный отдел Института безумных изобретений. Хотел подать заявку. Но теперь…

— Понимаю, — участливо сказал Фридман. — Я могу высадить вас на Луне, и вы продолжите полет в пояс астероидов на одном из лайнеров Эль-Аля. Думаю, компания с удовольствием оплатит вам билет.

— Нет, — твердо заявил я. — Что мне делать на Церере, если я ничего, оказывается, не изобрел? Летим на Землю, у меня возникла идея…

Идея была, на мой взгляд, замечательной, но осуществить ее я мог только на Камбикорне, планете, где располагался Оккультный институт. Поэтому, приземлившись на «Нетаниягу», я немедленно пересел на «Вилку» компании Марс-презент и без приключений добрался до знакомого мне космопорта Камбикорна.

— Шекет! — воскликнул ректор Оккультного института Миасс Евскарит, когда я переступил порог его кабинета. — Рад видеть вас в прежнем облике и полном здравии!

— А я не рад, — отрезал я. — Этот негодяй Иабурк, моя восьмая инкарнация, поступил со мной отвратительно, я едва не погиб. В результате я едва не перешел в следующую инкарнацию, о которой не имею ни малейшего представления!

— Понимаю вашу мысль, — протянул Миасс Евскарит. — Вы хотите попробовать вновь извлечь личность Иабурка и…

— Ни за что! — воскликнул я. — Слышать больше не желаю о своих прошлых инкарнациях. Это были неразвитые существа с вредными инстинктами.

— Недавно у вас было иное мнение, — пробормотал Миасс Евскарит.

— Творческий человек, — гордо сказал я, — меняет мнения каждый раз, когда меняются обстоятельства. Этим он отличается от личности нетворческой, способной прожить с одним-единственным убеждением всю жизнь!

— Конечно-конечно, — торопливо сказал ректор. — Тогда, уважаемый Шекет, чем вызвано ваше новое посещение?

— Я намерен познакомиться не с прошлыми своими инкарнациями, а с будущими!

— Но это невозможно, — растерянно сказал Миасс Евскарит. — Даже оккультные методы не способны извлечь из будущего ничего материального — вспомните пророков, прорицателей, ясновидцев… Вы хотите прозреть свои будущие сущности?

— Я хочу найти среди них изобретателя и войти с ним в контакт!

— Но это невозможно, — повторил ректор, и я понял, что напрасно это пятилапое создание было избрано Советом попечителей на высокую должность.

Не говоря больше ни слова, я повернулся и отправился в знакомую лабораторию, где в меня не так давно вселялась личность моей восьмой инкарнации — изобретателя Иабурка. Я заперся изнутри, не обращая внимания на вопли Миасса Евскарита, топтавшегося в коридоре, и приступил к выполнению задуманного.

Конечно, я не мог знать о моих инкарнациях, которые возникнут в будущем. Чтобы получить эту информацию, я должен был оказаться сам в будущем, еще более отдаленном. Именно этим я и собирался заняться. В конце концов, разве в мире, где живут души разумных существ после своей смерти, время имеет большое значение? Я ведь мог составить собственный натальный посмертный гороскоп и узнать, кем стану в будущей жизни. Я сотни раз проделывал подобное для своих клиентов, когда был хозяином фирмы «Душа». Зная, кем и когда мне предстоит воплотиться, я мог составить для моей будущей инкарнации обычную астрологическую карту, выяснить момент смерти, а потом составить посмертный гороскоп и узнать, каким станет мое очередное воплощение… В общем, понятно? Это называется методом последовательных приближений, ничего сложного, я вообще не понимал, почему прежде эта гениально простая мысль не приходила мне в голову. Поистине, даже самые талантливые люди бывают временами слепы, как новорожденные котята!

Миасс Евскарит продолжал колотить в дверь, но я не обращал внимания и закончил работу. Список получился внушительным, и я читал его с ощущением даже некоторой робости.

Вы представляете, моя следующая инкарнация должна была быть королевой бубаек на планете Амтлион! Честно говоря, я не знал, кто такие бубайки и где этот Амтлион расположен. Но сам факт — мне предстояло стать не кем-нибудь, а королевой, — наполнял меня гордостью. Я уж не говорю о том, что, прожив жизнь в облике королевы бубаек, я должен был воплотиться затем в великом, хотя и совершенно неразумном, обитателе солнечных недр, поглощающем плазму так же легко, как простой человек выпивает стакан крепкого чая. Солнечный обитатель, дай ему Бог здоровья, должен будет, судя по натальной карте, прожить аж три миллиона лет, можете себе представить! Он бы жил еще, но на Солнце произошла (или лучше сказать — произойдет) сильная магнитная буря, и от моей двадцатой инкарнации не останется даже нескольких целых электронов…

А вот потом мне предстояло явиться в мир… Это было то, что я искал! Великий изобретатель Грумпркос. Он (или, если хотите, не он, а я!) будет жить на планете, которая сейчас еще находилась в стадии формирования, и потому галактические ее координаты я не смог бы указать при всем желании.

— Привет! — сказал я своей будущей инкарнации, для изобретателя это было нечто вроде возгласа, пришедшего изнутри его сознания.

— Привет! — сказал он сам себе с некоторым недоумением, но, будучи личностью гениальной, немедленно понял, что происходит, и обратился ко мне на чистом галактическом наречии:

— О, Шекет! — сказал он (или, если быть точным, сказал себе я — из двадцать первой инкарнации в восемнадцатую). — Мне всегда хотелось поболтать с кем-нибудь из прежних воплощений, да все времени не находилось. Как живешь в своем двадцать первом веке?

— Замечательно, — сказал я, — но не будем о частностях. Я связался с тобой, потому что ты способен сделать нужное мне изобретение.

— Конечно, способен, — самодовольно согласился Грумпрокс. — Что ты хотел бы получить?

— Я хочу путешествовать в космосе без звездолетов, челноков и прочей механики с электроникой. Пешком, понимаешь? Это безумное изобретение я хочу запатентовать и…

— Понятно, — прервал меня Грумпрокс. — Конечно, я научу тебя, как жить и передвигаться в космосе. Но никаких патентов, имей в виду!

— Почему? — удивился я.

— Как же! Это ведь новейшие технологии, генетика на уровне атомов, открытие тридцать восьмого века! Если ты его запатентуешь, произойдет срыв исторического процесса, мир начнет развиваться по иной линии, все твои будущие инкарнации изменятся, я не возникну, ты не сможешь со мной связаться, я не смогу дать тебе…

— Понятно! — воскликнул я. — Значит, получить информацию из будущего так же невозможно, как отправиться в прошлое и убить свою бабушку?

— Конечно, — раздраженно сказала моя двадцать вторая инкарнация. — Мог бы и сам догадаться. Будь здоров.

И Грумпрокс исчез из моего сознания прежде, чем я успел задать ему еще один вопрос.

Но я не собирался сдаваться! В конце концов, у меня должны быть и другие инкарнации — двадцать пятая, тридцатая, сотая… Может, с ними окажется легче сговориться?

Миасс Евскарит продолжал нудно колотить в дверь, я пожелал ему успеха и вернулся к своим изысканиям. С инкарнацией номер двадцать три я общаться не стал — это был (будет!) огромный разумный паук на планете Аввзуроп, между нами не возникло не только симпатии, но даже понимания того, что мы — одна суть, только перемещенная во времени.

Двадцать четвертая инкарнация… Пожалуй, это было (будет! Когда я научусь правильно пользоваться временами глаголов?) лучшее, на что я мог рассчитывать! В двадцать четвертом воплощении я стану красавицей Модоной, которая будет жить между астероидами Юнона и Паллада в самом что ни на есть открытом космосе. Я стану женщиной, для которой полет между звездами — то же, что для меня — купание в бассейне. Я стану богиней, которая…

— О Модона! — сказал я, уверенный в том, что теперь научусь наконец плавать в космосе так же, как в Ярконе или Средиземном море.

— Пошел вон! — мрачно сказала красавица и пнула своим сознанием мое с такой силой, что я едва не провалился в собственную десятую инкарнацию — в век то ли четырнадцатый, то ли вообще десятый.

— Но… — пролепетал я.

— Когда вы наконец от меня отстанете? — кричала Модона. — Лезут и лезут! То вторая инкарнация, то пятая, теперь вот восемнадцатая! Житья нет! Если я красивая женщина, так ко мне можно приставать с непристойными предложениями?

— Но я… Совсем не… Я только хотел…

— Все вы только хотели! Пошел вон!

И все. Я очнулся на полу в лаборатории и увидел склонившегося надо мной ректора Миасса Евскарита. Он сломал-таки дверь, вот уж действительно — упорство, достойное лучшего применения.

— Ну что? — спросил он с беспокойством. — Получилось?

— Получилось, — мрачно сказал я. — Никогда бы не подумал, что буду способен сам с собой разговаривать в таком тоне…

— В каком?

Я промолчал, попрощался с Миассом Евскаритом, помахав ему рукой, и отбыл с Камбикорна первым же экспрессом. Не пешком, к сожалению, а в каюте первого класса.