Я был рад, когда мне удавалось посетить Землю хотя бы один раз в два года — чаще не получалось. С возрастом я понял, что на Землю меня не очень-то и тянет. Это, если хотите, осложнение застарелой болезни, которая называется ностальгией. Почему-то, возвращаясь туда, где провел юность, воображаешь, что ничего там за многие годы не изменилось, и увидишь ты все те же белые стены Иерусалимского форума, и километровый шпиль Тель-Авивского Банка развития, и висящее в километре над землей каплевидное здание Кнессета, гордость израильской архитектуры. А прилетаешь… Иерусалимский форум превратили в музей истории, Банк опустили на дно моря, чтобы не портил пейзажа, а в буфете Кнессета уже не подают венерианских штрипок, поскольку Главный раввинат принял решение об их некошерности. Каждый раз, когда мне доводилось бывать на Земле, я находил удручавшие меня изменения и однажды дал себе слово больше не возвращаться. В тот последний раз я, помнится, приземлился в космопорте имени Бен-Гуриона на собственной посадочной шлюпке, купленной за бесценок в одном из лунных супермаркетов — знаете, как это бывает: покупаешь две упаковки мыла фирмы «Лурмаконтраст» и получаешь космический корабль за четверть цены. Поставив шлюпку на платную стоянку, я отправился в зал прибытия, чтобы оформить документы и справиться о том, существует ли еще воздушное шоссе номер один или мне придется добираться до Иерусалима каким-то иным способом. Благодушный робот, похожий на призрак отца Гамлета (во всяком случае голос у него был таким же низким и невнятным), вежливо объяснил, что первого шоссе давно нет (что я говорил?), и до Иерусалима лучше всего добираться по реке Яркон, которая к прежней тель-авивской речке не имела никакого отношения, а была на самом деле большим судоходным каналом между Средиземным и Мертвым морями — с многочисленными шлюзами и водоподъемными устройствами. Послушавшись совета, я поднялся на борт сооружения, которое только в воспаленной фантазии можно было назвать морским или речным паромом. На такой штуке, по-моему, легче было спуститься в Ад по течению Стикса, чем подняться в Иерусалим против всех законов мирового тяготения. Тем не менее мы поплыли, и вскоре я даже залюбовался видом на окрестные мошавы, где выращивали азокры с Лямбды Геркулеса — судя по грибовидным деревьям, наклонным, как Пизанская башня. Мне захотелось пить, и я обнаружил в двух шагах от кресла, в котором сидел, обычный питьевой фонтанчик. Вода оказалась холодной и даже без противных пищевых добавок, полезных для здоровья. Напившись, я продолжил обозревать проплывавшие мимо окрестности и… Тут меня прихватило. Я увидел вдруг, как берег канала, вдоль которого мы плыли, начал понижаться, бетонный парапет сменился песчаным пляжем, за которым появился лес, а из леса на берег выехали десятка два странного вида всадников, которые тут же начали палить в меня из старинных ружей, перезаряжая их на ходу. Я вскочил, огляделся в недоумении и… Палуба парома исчезла, я стоял в небольшой лодке, качавшейся на волне, и в руке у меня было такое же ружье, как у нападавших, я ощущал холод приклада и готов был к немедленному отражению атаки. В следующую секунду я бросился на дно лодки и лежа принялся стрелять по всадникам, стараясь попасть в того, кто скакал впереди — это был красивый мужчина средних лет, одетый в странные одежды, которые я раньше видел только на иллюстрациях к старым романам двухсот- или даже трехсотлетней давности, читать которые я никогда не любил. И еще меньше я мечтал в этих романах участвовать. Но ведь меня не спрашивали! Пули свистели над головой, и я, будучи честным человеком, отвечал пулей на пулю. Наконец мужчина, в которого я целился, получил-таки свое и повалился с коня, картинно перевернувшись через голову, хотя мог бы сделать это значительно проще. Остальные всадники, лишившись предводителя, сгрудились вокруг лежавшего на земле тела, а моя лодка тем временем все с большей скоростью устремилась к бурлящим порогам, где мне и предстояло сломать шею, поскольку я вовсе не был обучен управлять утлыми посудинами, мчащимися по течению горной реки. Рисковать не хотелось, и я бросился за борт, надеясь устоять на ногах. Я даже захватил с собой ружье и высоко поднял его над головой, когда мне действительно удалось нащупать ногами дно. Преодолевая течение, я побрел к берегу, а мои преследователи увидели меня и бросились к воде, чтобы встретить меня — ясное дело, не приветственными речами. Они не стреляли, и я тоже не стал использовать свое умение обращаться с огнестрельным оружием. Мне вспомнилась в эти минуты служба в Зман-патруле, и я даже подумал: а может, все вернулось, и я сейчас, сам того не зная, выполняю задание госпожи Брументаль, моей бывшей непосредственной начальницы? Если так, я все же хотел знать, в чем мое задание заключалось и в какой век я попал. И главное — куда. — Эй! — закричал я. — Не стреляйте! При мне нет документов, которые вам нужны! Я… В ответ всадники разразились ругательствами, и в этот момент на берегу появилось новое действующее лицо: по тропе из леса выбежала молодая девушка в длинном, до пят, белом платье. Белокурые локоны лежали на ее плечах, будто она только что вышла из парикмахерской, а огромные голубые глаза светились таким светом любви, что не понять ее чувства ко мне мог бы разве только тупой гамадрил. — Луиза! — закричал один из всадников. — Назад! Этот негодяй убил Рауля! Значит, труп, лежавший в траве, при жизни носил имя Рауля. Ну и ладно. Судя по всему, Луизе Рауль был глубоко безразличен, а мне — подавно. Девушка бросилась в воду, замочив подол, я поспешил к берегу, и мы обнялись, и наши губы соединились в страстном поцелуе, который… Господи, — откуда-то пробилась еще одна мысль, — какая дикая литературщина! Неужели я не могу думать, как обычно — с иронией и пониманием момента? — Ах, Луиза! — воскликнул я, оторвавшись от губ девушки. — Мы с вами соединились лишь для того, чтобы навеки расстаться! Похоже, что наши с Луизой враги именно так и полагали. Они спешились и двое из них тоже вошли в реку, надеясь взять нас, как форель — голыми руками. — Я с вами навсегда, Рауль! — воскликнула Луиза, и я, вытащив из-за пояса невесть откуда появившийся там кинжал, приготовился к безнадежной обороне. Я бы непременно уложил на месте хотя бы одного нападавшего, но сделать это мне не позволили. Нет, не Луиза — она, конечно, мешала, но не до такой степени, чтобы я не был в состоянии следовать перипетиям сюжета. Помешал какой-то тип, постучавший меня по плечу и прокричавший в ухо: — Шекет, не зачитывайтесь, вы пропустите главный шлюз! Я дернул головой и понял, что по-прежнему сижу в кресле на палубе парома, подплывающего к узкой горловине между горами. Я поискал глазами Луизу, но вместо девушки увидел бородатого мужчину в кипе, стоявшего рядом с моим креслом и говорившего с усмешкой: — Никогда бы не подумал, что Иона Шекет увлекается дамскими романами, да еще и из христианской жизни! — Откуда вы знаете мое имя? — пробормотал я. — Вот, — мужчина ткнул пальцем в отворот моей рубахи, — здесь написано… Действительно! Что же должно было произойти, если я начисто забыл о том, что сам прикрепил к рубашке значок с фамилией? — Вы что, — нахмурился мужчина, — никогда не читали вирусных книг? — Чего-чего? — не понял я. — Сколько же времени вы не были на Земле? — Не помню. Лет восемь или девять… Что такое вирусные книги? Мужчина сел в соседнее кресло и, прежде чем начать объяснения, предложил мне выпить немного из фляги, которую он достал из небольшого рюкзачка. — Взбардривает, — сказал он. — И хорошо действует против той литературы, которую я терпеть не могу. Жидкость действительно взбадривала. Во всяком случае рассказ Илии Кирштейна (так звали моего собеседника) запомнился мне слово в слово. — Это изобретение ученых из Техниона, — сказал Кирштейн. — Революция в книгоиздании. Автор, к примеру, пишет роман и вместо издательства передает текст на станцию распространения. Это отделение компании водоснабжения. Там текст впечатывают в капсулы размером с вирус и запускают в систему через водонапорные башни. В Израиле сейчас несколько систем водоснабжения. Одна распространяет религиозную литературу, и лично я пью только эту воду, она, к тому же, кошерна. Другая система распространяет реалистическую прозу, эту воду пьют почти везде. А есть система дамских романов. Почему вы не прочитали, что было написано на фонтанчике? «Страсть и смерть» Сесилии Бартон, жуткое чтиво — сам я не читал, конечно, но отзывы именно такие! — Да уж, — подтвердил я с содроганием. — Но как… — Ах, это очень просто! Вы пьете воду с книжными вирусами, они впитываются в кровь, и вы буквально заболеваете этим текстом. Вы видите себя героем книги, вы даже можете немного отступить от сюжета согласно своему характеру… — А если я не хочу… — Тогда кипятите воду перед употреблением! Или пейте минеральную — в ней книжные вирусы не выживают. — И долго продолжается это… гм… наваждение? — Чтение, хотите вы сказать? Обычно вирус живет в организме несколько часов — чтобы вы успели прочувствовать весь сюжет. Но некоторые женщины, знаете ли, хотят продлить удовольствие. Они запивают книжную воду соками особенно долго книжный вирус живет в яблочной среде. Иногда — неделю. Я поднялся и подошел к ряду питьевых фонтанчиков, стоявших в проходе между креслами. Действительно, здесь были надписи, на которые я прежде не обратил внимания: «Берейшит», «Сидур», «Марс и его природа», «Мертые живут долго», «Конфликт на Темзе»… Была здесь и «Страсть и смерть». — А в домах, — спросил я Кирштейна, вернувшись на свое место, — тоже такой выбор и не более? — В дома поступает вода, содержащая полный набор книжных вирусов — обычно до десяти тысяч наименований. — Но как же?.. — Шекет, сразу видно, что вы давно не были в Израиле! Дома у каждого есть фильтры, кто же пьет воду из крана? — Понятно, — сказал я и дал себе слово до отлета с Земли пить только минеральную воду, хотя я ее всегда терпеть не мог. Правда, однажды мне пришлось сделать исключение, но ситуация сложилась исключительная, и у меня не было иного выхода. Впрочем, это уже другая история.