Глава 25
Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь.
Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
…Несколько раз «Эволюцию» хотели закрыть. Но каждый раз это заканчивалось тем, что в нее просто вводили очередное, предельно мягкое ограничение. Игра давно уже стала для одних — домом творчества, для других способом излечения от комплексов, для третьих — просто местом отдыха. Эволюция «Эволюции» продолжается…
Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
Остановившись на обочине, я выхожу на дорогу, пропускаю пару легковушек, «газель», «бычок», джип «чероки» и, завидев знакомую фуру, выхожу чуть ли не на середину трассы, отчаянно махая руками.
И Клеопатра, и Юрчик прекрасно знают лицо моего основного реал-тела. Неужели не остановятся?
Фура отчаянно сигналит, выезжает на встречную полосу и, не снижая скорости, проносится мимо.
Клеопатра весело машет мне рукой и, опустив стекло, что-то кричит.
Только когда меня обдает волной воздуха, вихрящегося за фурой, я расшифровываю смысл фразы. «Я не предаю друзей!» — вот что кричала Клео.
Значит, она с самого начала знала, что Юрчик и Заратустра — одно и то же лицо. Знала и не сказала об этом мне, мужчине, в которого якобы была страстно влюблена. Значит, она предала меня.
Впрочем, Клео не солгала. Она не предает друзей — но не тех, в кого влюблена. Любимых мужчин рано или поздно предают все женщины, такова уж их природа.
Я снова сажусь в джип, быстро догоняю и обхожу фуру, потом позволяю ей меня обогнать. Но когда кабина грузовика начинает возвышаться прямо над моей головой, я открываю дверь «рэйнджровера» и кручу руль влево, одновременно чуточку отпуская педаль газа.
Мой джип, прижимаясь к медленно обгоняющей его фуре, вывихивает левую дверь; теперь она вывернута, словно сломанное крыло у птицы, и не мешает мне действовать дальше. Я вновь выравниваю скорости.
Теперь моя задача — перебраться на подножку идущего голова в голову с моим джипом крупнотоннажного грузовика. Но если я хоть на мгновение отпущу педаль газа, фура сразу же уйдет вперед. А дотянуться до скобы на ее кабине, не отпуская педаль газа, невозможно… обывателю. Но не мне.
Удлинив левую руку, я дотягиваюсь до никелированной, покрытой пылью скобы. Моя правая нога, также удлинившаяся, продолжает нажимать педаль газа, правая рука непрерывно подкручивает руль. А теперь рывком…
Перенеся всю силу в левую руку, я укорачиваю ее, бросаю тело на кабину фуры и укорачиваю правую ногу.
Джип исчезает позади и, кажется, летит в кювет.
Я вишу на скобе, поджав ноги.
Клеопатра приоткрывает дверь — посмотреть, что произошло с джипом.
Я врываюсь в кабину. В моей правой руке зажат пистолет, уже снятый с предохранителя, на лице — крайняя степень возбуждения.
— Никому не двигаться! Винтерпол! — ору я так, что Клеопатра инстинктивно закрывает ладонями уши.
Мой молодой соперник — как выясняется, и в амурных утехах тоже — дергается было, чтобы достать оружие, но я приставляю ствол прямо к его виску.
— Не двигаться! Одно подозрительное движение — и я стреляю!
Юрчик благоразумно приподнимает руки.
— Ты, главное, не волнуйся, Логвин, — пытается он меня успокоить. — Мы думали, это сатанист какой-то под тебя косит, поэтому и не остановились. А почему ты здесь? Ты же должен Заратустру в вирте отлавливать!
— Я его уже поймал. Клео, быстро на заднее сиденье! — командую я. — И без фокусов! Иначе ты узнаешь, как пахнет кровь твоего дружка!
Водитель фуры, плотный мужчина лет сорока, начинает притормаживать.
— Не останавливаться! — командую я. — Скорость не ниже девяноста!
Если фура остановится, водитель и Юрчик, объединившись, могут навалиться на меня, придется одного из них убить. А вдруг Заратустра — водитель? Маловероятно, слишком тупой у него взгляд, но все же…
Клеопатра, взглянув на Юрчика, повинуется слабому кивку его головы и, перевалившись через спинку, устраивается на спальном месте позади. По-хорошему, следовало бы ее обыскать, но вероятность того, что Клео вооружена, очень невелика. Во всяком случае, в ее номере при обыске я никакого оружия не нашел.
Фура продолжает тормозить.
Я стреляю водителю в левое бедро с расчетом, чтобы пуля лишь чуть зацепила мягкую ткань, и снова приставляю пистолет к виску Юрчика.
— Я же сказал: не останавливаться!
— Ты что наделал, пидор?! — орет водитель, однако скорость фуры увеличивается. Из бедра шофера сочится кровь. Но на педаль газа он давит правой, непростреленной ногой, я все сделал рационально.
— Клео, отыщи аптечку и окажи водителю первую помощь.
Не опуская пистолета, я левой рукой достаю из кармана наручники и пристегиваю правую руку шофера к баранке.
— Ты что, уху ел? — матерится он. — А если резкий поворот?
— Ничего страшного, браслет застегнут неплотно, запястье в нем провернешь, и все.
Клеопатра, перегнувшись через спинку, обрабатывает рану. Водитель орет и ругается.
— Теперь ты, — командую я Юрчику. — Руку. Быстро!
Защелкнув вторую пару наручников на запястье правой руки Юрчика, я приковываю его к своей левой руке, потом обыскиваю. Оказывается, за поясом на спине у него был табельный пистолет винтерполовца, заряженный резиновыми пулями. Им-то он и вывел из строя моих помощников. Ничего. Я и один справлюсь.
— Ты можешь объяснить, что происходит? — спрашивает Юрчик, видя, что я несколько успокоился.
— Происходит арест Заратустры, копа-предателя, который, вместо того чтобы хранить Виртуальность, пытается ее разрушить. Зачем вы пытаетесь разрушить вирт?
Вряд ли Заратустра прямо сейчас расколется. Но какой-то шанс у меня есть. Он не ожидал штурма, не думал, что я буду действовать столь решительно. Я очень уверенно идентифицировал его как Заратустру; о том, что Заратустры связаны с Террористом, я докладывал на оперативке. Ну давай же! Колись!
И Заратустра колется.
— В существующем виде вирт нам не нравится. Разве этого аргумента недостаточно?
— Ну так боритесь за изменение вирта, за отмену Хартии!
— Боролись, не получилось. Нас не хотят слушать. А значит, вирт должен быть разрушен.
— Когда это произойдет?
— Сегодня, через несколько часов.
— Конкретнее!
Я снова приставляю к виску Юрчика пистолет.
— Тебе нет смысла меня убивать. Мертвый я тебе уже ничего не скажу.
Клеопатра, вырезав на левой брючине водителя овальную дырку, уже залепила рану — касательную, как я и рассчитывал, — бактерицидным пластырем. Резко потянув правую руку Юрчика, я ухватываю Клео за волосы и приставляю к ее голове пистолет.
— Ай! Мне больно! — вопит она.
— Тогда я убью ее.
— Завтра в три ноль-ноль по московскому времени.
Отпустив Клео, я смотрю на дисплейчик кома.
— То есть примерно через шесть с половиной часов.
— Вы все равно уже ничего не успеете сделать, — спокойно говорит Юрчик. И эта его интонация лучше любой иной убеждает меня в том, что спасти вирт нам уже не удастся.
Но не бороться до последнего мгновения за спасение того, чему было отдано столько энергии и сил, это было бы не рационально.
— Мы — не успеем. А вы, не исключено, еще сможете. Я предлагаю сделку: вы получаете в свое полное и законное владение страну Аркадия, она же Беловодье. Ты станешь там кем захочешь — царем, султаном, князем мира того. Все ресурсы будут не ворованными, а легальными. В обмен — сохранение вирта.
— Нет. Карфаген должен быть разрушен.
— Тогда зачем нужна была Аркадия?
— Мы тоже по-своему любили вирт. Хотели напоследок насладиться им.
— Вы — это кто?
— Группа единомышленников.
— Врешь. На самом деле Аркадия использовалась для пропаганды ваших идей. Вот-вот Кропоткин объявит о наступлении царства свободы. Начнется хаос. Вами под шумок будут сняты блокировки на полеты, телепортирование из любой точки, отменен запрет на уникальность личин. Начнется такая неразбериха, что вирт рухнет, как карточный домик. Я правильно излагаю ваш дьявольский план?
— В общих чертах — да.
— И что дальше?
— Виртляне выйдут на улицы реальных городов. Посмотрят на настоящие деревья, глотнут свежего воздуха, вспомнят, как прекрасна Земля. А ночью займутся настоящим, неподдельным сексом. Надеюсь, многим из них не захочется возвращаться в вирт. И уж тем более не захочется его восстанавливать.
— Смешной, наивный юноша… — жалею я Юрчика. — Когда-то такие, как ты, шли в народ, потом совершали революции, позже боролись с их последствиями и готовили контрреволюции…
— Лучше быть наивным, чем расчетливым.
— А еще лучше — разумным. В данном случае было бы разумно все мне рассказать.
— Да я и так вроде бы все уже…
— Ты не признался, что именно ты и есть Террорист. Ты не сообщил, кто остальные Заратустры и где искать Кропоткина. Ты не сказал, сколько всего романтиков участвует в заговоре против вирта. Я что, должен прострелить ногу Клеопатре, чтобы ты начал говорить?
Через зеркальце заднего вида в меня буквально вонзается взгляд Клео, полный ненависти. Я давно заметил: женская любовь в отличие от мужской трансцендирует не к равнодушию, а к ненависти.
— Нас семь человек, семь друзей, решивших спасти мир от вирта. Есть программисты высочайшей квалификации — они обеспечили ресурсами Аркадию; разработали апплеты, позволяющие нарушать Хартию, и кирасы, защищающие от выстрелов копов. Кропоткин — один из нас. Собственно говоря, единственное, чего ты не знаешь, — это реал-адреса моих друзей. Но если даже я сейчас скажу, где их искать, это не поможет. Помимо романтиков, как ты нас называешь, через три часа в вирт выйдут десятки призраков Кропоткина. Они объявят, что радостный день настал. Ну, будет их немного меньше — что из того?
— Призраков?
— Когда-то программы, полностью имитирующие виртлян, использовались для рекламы товаров в вирте, но потом были запрещены Хартией.
— Всех призраков можно уничтожить, и твои друзья-программисты наверняка знают как.
— У каждого призрака своя система защиты, свой укромный уголок на страницах вирта, выбранный им в авторежиме, и свой пароль, комбинация случайных символов, которую не знает даже создатель призраков. Мы при всем желании не сможем их уничтожить.
Неужели обыватели стали настолько предусмотрительными? Все, что говорит Юрчик, похоже на правду. Хотя если бы за уничтожение вирта взялись мы сами, Хранители, то действовали бы еще эффективнее.
А что, если все, что говорит Юрчик, — всего лишь легенда прикрытия? Что, если правда еще страшнее, чем следует из его слов?
Юрчик относительно молод и, следовательно, неопытен. Думаю, мне удастся его переиграть.
— Я бы поверил тебе, но твоя легенда слишком наивна. Разработка объемного, сложнейшего программного обеспечения, которым вы пользуетесь, — и всего лишь ради двух-трех недель неприятностей для вирта? Да пусти вы эти программы на черный рынок — озолотились бы! Нет, так могли поступить только неисправимые романтики, а найти таких аж семь человек — совершенно нереально. Не в девятнадцатом же веке живем!
Я касаюсь пальцем ручки, торчащей у меня из нагрудного кармана. Теперь мои слова будут слышать и сатанисты.
— Водила, загони фуру в лесок, который сейчас будет слева. Клео, твой ком!
Двумя другими прикосновениями я отключаю передатчик. Все, что было нужно, сатанисты услышали.
— Зачем? — не понимает Клеопатра.
— Затем, чтобы ты не вызвала на помощь какого-нибудь летуна из бара «Икар». Ты там часто ошивалась, не может быть, чтобы ни с кем не познакомилась. А ради твоих красивых глаз они способны на все. Ты тоже! — поворачиваю я ствол пистолета, который ни на секунду не выпускаю из руки, в сторону шофера. Снимай, снимай. Я побеседую немного с молодым человеком наедине, а потом все вам верну.
— Мне надо к врачу, — бурчит водила. — Нога сильно болит.
— Клео, в аптечке должно быть обезболивающее. Дай ему пару таблеток. В крайнем случае воткни противошоковую иглу.
Машина поворачивает в лес. Проселочная дорога не приспособлена для фур, и очень скоро мы останавливаемся — громоздкий грузовик не может вписаться в поворот.
— Здесь и стойте. А мы с господином Смирновым прогуляемся по лесу.
— Зачем? — не понимает Юрчик.
— Я хочу рассказать тебе пару анекдотов. Надеюсь, в ответ и ты расскажешь парочку.
Клеопатра вновь достает аптечку. Я аккуратно, чтобы не испытывать на разрыв ни цепочку наручников, ни наши с Юрчиком сухожилия, спускаюсь на землю, жду, когда то же самое сделает Юрчик.
— Клео, там у меня на заднем сиденье большая коробка со снедью. Ты не могла бы приготовить нам всем поесть, пока мы с шерифом друг другу анекдоты рассказываем? — предлагает Юрчик.
— Хорошо. Я приготовлю, — безропотно соглашается Клео.
Ты смотри, какая послушная. Со мной такой не была, хоть якобы и любила. Из них с Заратустрой могла бы получиться неплохая пара.
Но не получится.
Мы с Юрчиком идем по лесной дороге прочь от трассы. Со стороны, наверное, кажется, что мы — пара геев, идущих, взявшись за руки. Видеть нас некому, слышать тоже.
— Ну и с какого анекдота ты начнешь? — спрашивает Юрчик.
— С эзотерического. Эзотерический — значит известный очень узкому кругу лиц. То, что я сейчас тебе расскажу, знают всего лишь несколько десятков человек. Вернее, существ, прикидывающихся людьми.
Юрчик останавливается и смотрит на меня, как на воскресшего мертвеца.
— Ну-ну… Продолжай…
— Вначале послушай коротенькую историю…
Я выбираю в коме нужный файл, ввожу пароль, запускаю файл на чтение, выставляю громкость на максимум.
— Слушай внимательно, Юрчик, файл однократного воспроизведения.
— Да у меня вроде нет другого выхода, — усмехается Заратустра. — Даже закрыть руками оба уха не могу, только одно!
«И был вечер, и было утро, — механическим голосом читает терком текстовый файл. — И утром, при первых отблесках зари, родился мальчик. И стала эта заря началом нового мира…»
