Прошло почти тридцать лет с тех пор, как мне довелось видеть ежегодное Собрание в Леохе, тогда приносил клятву клан Маккензи. Колум Маккензи давно умер, и его брат Дугал тоже — да и весь клан вместе с ними. Леох лежал в руинах, а в Шотландии больше не проводились Собрания кланов.

Но здесь сплошь были пледы и волынки, и все оставшиеся в живых шотландские горцы собственной персоной, — среди новых гор, ставшими их собственными; шотландцы, преисполненные все той же бешеной гордости. Макнейлы и Кэмпбеллы, Бакхэны и Линдсеи, Маклеоды и Макдональды; семьи, рабы и слуги, связанные договорами с лэрдами.

Я всматривалась в суету десятков шумных стоянок, надеясь отыскать Джейми, — но вместо него заметила знакомую высокую фигуру, легко передвигавшую длинные ноги и без труда проталкивавшуюся сквозь толпу. Я остановилась и замахала рукой, подзывая его.

— Майерс! Мистер Майерс!

Джон Куинси Майерс увидел меня и, просияв улыбкой, повернул вверх по склону, к нашей стоянке.

— Миссис Клэр! — воскликнул он, срывая с головы свою безобразную шляпу и склоняясь над моей рукой со своей обычной учтивостью. — Вот уж до чего я рад вас видеть!

— Взаимно, взаимно, — заверила его я, улыбаясь. — Я не ожидала вас здесь увидеть.

— О, но я всегда стараюсь приехать на Собрание, — сказал он, выпрямляясь и склоняя надо мной свою сияющую физиономию. — Ну, если, конечно, я к этому времени успеваю спуститься с гор. Тут уж очень хорошее место для продажи всех моих шкур; от каждого лоскутка избавлюсь, даже от самого маленького! Да, а кстати… — Он принялся медленно, методично рыться в содержимом своей большой сумки из оленьей кожи.

— Вы не собираетесь в ближайшее время на север, мистер Майерс? Далеко на север.

— О, конечно, миссис Клэр, конечно собираюсь. Туда, знаете… это на полпути к реке могавков, в то место, которое они называют Верхним Убежищем.

— К могавкам? — Мое сердце забилось чуточку быстрее.

— Мм… — Он извлек что-то из своей сумки, критически глянул на этот предмет и опустил обратно, после чего продолжил поиски. — Вы только представьте себе мое удивление, миссис Клэр, когда я остановился в одной деревне могавков на юге и увидел там знакомое лицо!

— Ян! Вы видели Яна! Как он там? — Я была настолько взволнована, что схватила Майерса за руку.

— А, нормально, — заверил меня мистер Майерс. — До чего симпатичный парень… хотя, пожалуй, я бы сказал, мне как-то странно было видеть его принаряженным, как эти индейские парни… да и загорел он так, что его запросто можно принять за одного из них, да я бы и принял, если бы он меня не окликнул по имени…

Наконец он отыскал то, что хотел, — и протянул мне этот небольшой сверток из тонкой кожи, перевязанный кожаным же шнурком; в узел было воткнуто перо дятла.

— Он мне передал вот это, мэм, — сообщил мистер Майерс, — чтобы я отнес эту посылочку вам и вашему доброму супругу. — Майерс любезно улыбнулся. — Наверное, вам захочется это сразу прочитать; я к вам зайду немного попозже, миссис Клэр. — Он торжественно раскланялся и ушел, то и дело на ходу здороваясь с кем-нибудь из своих многочисленных знакомых.

Но мне не хотелось читать послание Яна, не дождавшись Джейми; к счастью, он появился буквально через несколько минут.

Письмо было написано на чем-то вроде форзаца, чистого листа в начале или конце книги, вырванного не слишком аккуратно, а чернила были явно изготовлены из дубового орешка — они были бледно-коричневыми, — но прочитать это было вполне возможно.

Письмо начиналось с фразы на латыни: «Ian salutat avunculus Jacobus!» — и это вызвало улыбку на лице Джейми. А дальше следовало:

«Приветствую! Поскольку мои знания латинского языка на этом исчерпаны, вынужден перейти на примитивный английский, который я помню несколько лучше. Я прекрасно себя чувствую, дядя, и я счастлив — и прошу тебя в это поверить! Я тут женился, по обычаям могавков, и живу в доме моей жены. Ты должен, конечно, помнить Эмили, которая так здорово умеет резать по кости. Ролло тут уже наплодил множество щенков; по деревне они просто толпами бегают, эти маленькие волчата. Я, конечно, не могу надеяться на столь же многочисленное потомство, — но я надеюсь, ты с охотой сообщишь моей матушке, что даже если у нее и не появится десятка-другого внуков, то уж один-то точно скоро прибавится. Это событие должно состояться весной; и я пришлю вам известие об этом, как только смогу. А тем временем — примите мои уверения в том, что я всегда помню и Лаллиброх, и Речную Излучину, и Фрезер Ридж. Я всех помню и всех люблю, и всегда буду любить, пока жив. Передай мой самый горячий привет тете Клэр, кузине Брианне и всем, кому сам захочешь. Твой любящий племянник, Ян Мюррей. Vale, avunculus».

Джейми раз-другой моргнул, аккуратно сложил обрывок бумаги и спрятал его в свой спорран.

— Надо было написать «avuncule», юный идиот, — мягко произнес он. — Приветствие пишется в звательном падеже.

Глядя тем вечером на разбросанные по склону горы стоянки, я, пожалуй, могла бы с уверенностью утверждать, что тут собрались все шотландские семьи от Филадельфии до Чарльстона, но еще больше их прибыло на следующее утро, на рассвете, и тоже поставили свои шатры.

Это случилось на второй день — когда Лиззи, Брианна и я обсуждали детей с двумя дочерьми Фархарда Кэмпбелла. Сквозь толпу женщин и их чад к нам протолкался Джейми, сияя широкой улыбкой.

— Мисс Лиззи! — торжественно произнес он. — У меня для вас сюрприз! Фергус!

Фергус, точно так же улыбаясь, вышел из фургона, подкатившего с другой стороны, и вывел оттуда худощавого мужчину с растрепанными, тонкими светлыми волосами.

— Па! — взвизгнула Лиззи, бросаясь в его объятия. Джейми тут же сунул в ухо палец и затряс головой, ошеломленный силой звука.

— Вот уж не думал, что она способна кричать так громко! — сказал он. — Вроде бы тихая девочка… — Он усмехнулся, глядя на меня, и протянул мне два листа бумаги; на самом-то деле это был один документ, аккуратно разорванный на две части; их можно было без труда соединить по линии разрыва.

— Это рабочий контракт мистера Вемисса, — пояснил Джейми. — Прибери его пока куда-нибудь, Сасснек; мы его сожжем сегодня вечером на костре.

И он тут же снова исчез в толпе, и его продвижение сопровождалось приветственными взмахами рук и возгласами: «Мае Dubb!»

К третьему дню Собрания я выслушала уже столько новостей, сплетен и просто всяческой болтовни, что в ушах у меня звенело от гэльской речи.

Те, кто не говорил без передышки, пели; Роджер явно чувствовал себя в своей стихии, он бродил между стоянками и слушал, слушал…

Он успел охрипнуть от того, что и сам постоянно пел; в предыдущую ночь он почти не спал, перебирая струны позаимствованной у кого-то гитары и распевая перед толпой зачарованных слушателей, в то время как Брианна сидела у его ног с ужасно самодовольным видом.

— Ну что, разве он не хорош? — с некоторым сомнением в тоне проворчал мне на ухо Джейми, присматриваясь к своему предполагаемому зятю.

— Более чем хорош, — твердо заявила я.

Джейми скептически приподнял одну бровь и пожал плечами, потом наклонился ко мне, чтобы взять ребенка.

— А, ладно, верю тебе на слово. Думаю, нам с малышом Рыжим самое время пойти и поискать, где тут играют в кости.

— Ты хочешь пойти играть вместе с ребенком?!

— Разумеется, — кивнул Джейми и ухмыльнулся. — Раз уж он не может пока что заработать себе на ужин, распевая песенки, как его па, пускай поучится, как выигрывать.

— Когда собираешься варить репу, — сказала я, — вымой ее хорошенько и отвари ботву вместе с корнями. И не выливай этот отвар, а пои им детей; и тебе он тоже будет полезен, от него молока прибавляется.

Майшри Бакхэн прижала к груди своего младшенького и торжественно кивнула, принимая мой совет к сведению. Я не в состоянии была убедить большую часть недавних иммигрантов ни есть свежую зелень, ни кормить ею свои семьи, но время от времени я все же использовала подвернувшуюся возможность, чтобы уговорить их ввести хотя бы некоторое количество витамина С в их рацион, — ведь в основном они питались овсянкой и олениной.

Я даже сочла целесообразным заставить Джейми у всех на глазах съесть тарелку нарезанных помидор, в надежде, что подобное зрелище хотя бы отчасти уменьшит страхи тех, кто лишь недавно прибыл на американский континент; Джейми Фрезеру как-никак доверяли. Но спектакль не помог; большинство присутствовавших наблюдали за Джейми с почти благоговейным ужасом, а потом мне дали понять, что лишь такой великий гений, как Фрезер Маккензи, способен выжить, съев плод, способный убить на месте любого обычного человека.

Я отпустила Майшри и тут же поздоровалась со следующим посетителем моего импровизированного врачебного кабинета. Это была женщина с двумя маленькими девочками чья кожа была сплошь покрыта экзематозной сыпью, — что было, как я сначала подумала, было признаком неполноценного питания. Но к счастью оказалось, что девочки всего лишь забрались в заросли ядовитого плюща.

Потом я уловила, что шум снаружи как-то изменился, голоса толпы зазвучали иначе, — и приостановила прием, чтобы посмотреть, кто это прибыл. Солнечный луч отразился от чего-то металлического на другом краю большой поляны, и не один лишь Джейми мгновенно схватился за ручье или кинжал.

Они выходили на солнце строевым шагом, хотя их барабаны и звучали чуть слышно, издавая лишь мягкое «там-там»… палочки едва касались натянутой кожи. Стволы мушкетов были устремлены в небо, широкие палаши качались, как скорпионьи хвосты, и они появлялись из тени густой рощи, как вспышки алого огня… по двое, и зеленые килты колыхались вокруг их колен.

Четыре, и шесть, и восемь, и десять… Я молча считала, вместе со всеми остальными. Их оказалось сорок; взгляд каждого был устремлен прямо перед собой, они не смотрели ни вправо, ни влево, и молчали, и лишь приглушенный топот ног да гул барабанов сопровождали их появление…

Я увидела, как на другой стороне поляны встал со своего места Макнейл из Ягодной Поляны; вокруг него произошло легкое движение, и тут же его люди очутились возле него. Мне не нужно было смотреть по сторонам, чтобы убедиться: вокруг происходит то же самое. По всему горному склону мужчины собирались возле своих предводителей, не сводя глаз с пришельцев.

Но я оглянулась в поисках Брианны… и ничуть не удивилась, обнаружив, что она уже стоит рядом со мной, держа на руках младенца, пристально глядя через мое плечо.

— Кто они такие? — спросила Брианна, понизив голос, и я словно услышала эхо этого вопроса, пробежавшее по толпе приехавших на Собрание людей, как круги по воде.

— Шотландский горный полк, — ответила я.

— Это я вижу, — ядовито произнесла дочь. — Но они друзья или враги?

Да уж, вопрос был что надо… и в самом деле, явились они сюда как шотландцы, или как солдаты? Но я не знала ответа, и никто здесь его не знал, судя по напряжению и сосредоточенности толпы. Конечно, бывали такие случаи, когда войска являлись с целью разогнать непокорное, буйствующее сборище людей. Но при чем тут абсолютно мирное собрание, у которого нет ни единой политической цели?

Но ведь были времена, когда простое скопление такого количества шотландцев в одном месте уже само по себе было политической декларацией, и большинство из присутствующих отлично помнили эти времена. Гул голосов стал громче, в гэльском говоре прорезались шипящие страстные звуки, и по склону горы словно пронесся порыв ветра, предвещавшего бурю…

Солдат было сорок, и они были вооружены мушкетами и палашами. А на горе собралось две с лишним сотни шотландских мужчин, и большинство из них было вооружено, да к тому же многих сопровождали рабы и слуги. Но здесь были еще и женщины, и множество детей…

Я подумала о днях, последовавших после битвы при Каллодене, и, не оглядываясь, сказала Брианне:

— Если что-нибудь случится… вообще что-нибудь… хватай ребенка и прячься в скалах.

Передо мной внезапно возник Роджер, пристально смотревший на солдат. Он даже не глянул на Джейми, просто бесшумно подошел к нему и встал плечом к плечу, и они загородили нас с Брианной, как незыблемая стена. И по всему склону происходило то же самое; женщины ни на шаг не сдвинулись с места, но их мужчины вышли вперед, прикрывая семьи. И если бы кто-то со стороны посмотрел на все это, он мог бы решить, что женщины просто куда-то исчезли, растворились, стали невидимыми… и на склоне остались только неумолимые фаланги шотландских горцев.

Но вот еще двое появились из тени деревьев; верховой офицер — и рядом с ним адъютант, державший в руках развевающееся знамя полка. Пришпорив коней, они проскакали мимо строя солдат к краю толпы. Я видела, как адъютант наклонился в седле и что-то спросил у офицера; видела, как голова офицера повернулась, — он что-то ответил…

Потом офицер выкрикнул приказ, и солдаты стали по стойке «вольно», опустив приклады ружей на землю и чуть расставив ноги в клетчатых чулках. Офицер повернул коня на толпу, медленно прокладывая себе путь; люди расступались весьма неохотно.

Он явно направлялся к нам; я видела, что его глаза уже издали отыскали Джейми, такого заметного благодаря росту и ярким, пылающим на солнце волосам цвета осенних листьев клена.

Приблизившись к нам, офицер натянул поводья и снял кожаную шапку. Потом соскользнул с седла на землю, сделал два шага по направлению к Джейми и сдержанно, официально поклонился.

Он был человеком невысоким, но плотным, а лет ему было, пожалуй, около тридцати; темные глаза блестели, как начищенный латный воротник, охватывавший его горло. Теперь, вблизи, я увидела то, чего не могла рассмотреть издали, — маленький кусочек металла, приколотый на плече его красного мундира… потертая, старая, почти лишившаяся блеска позолоченная брошь…

— Меня зовут Арчи Хайз, — раскатисто, чисто по-шотландски, сказал офицер. Его темные глаза с надеждой смотрели в лицо Джейми. — Мне сказали, вы знаете кое-что о моем отце.