Телефонная трубка вполне слышимо хрустнула в побелевших пальцах. Голос Жозефины Генриховны звучал негромко, но страшно. Впрочем, собеседник был не из пугливых.

– В жизни, сударь, бывают разные проблемы, – медленно цедила колдунья. – Самые разные. По сравнению с которыми загадка: кто втихую скупает акции банка? – смешной пустяк. И решить которые не помогут ни бритоголовые качки, ни связи в администрации. А я – могу. Подумайте об этом.

Собеседник подумал. И сказал после паузы:

– Лады. Рубиться с ментовней мне не в жилу. Но если там кто с корочками калымит налево – разберусь. Как подвалили, так и свалят. Имена, приметы есть?

– Один называет себя Тимофеем Лесником, археологом. Снимает дом или комнату где-то на окраине. Ездит на синей "Ниве", номер не знаю.

Скудная информация, но другой у Де Лануа не было. Анна излишне откровенничать о новом знакомом не стала. А охрана администрации, куда "серый" оформлял вчера утром пропуск (интересно, зачем?), – и марку-то машины запомнила случайно…

– Не заморачивайся, раскопаем… Кто ещё?

– Все те, кто вертится возле моей квартиры и квартиры музыканта Иванова.

– Что за лабух? Не догоняю…

– Фагот.

– А-а-а… Лады, глянем.

– И ещё один отморозок. Его можно встретить в интернет-клубе…

…Больше звонить было некому. Этот разговор стал пятым – и единственным, давшим хоть какой-то результат. Уклончивое полуобещание. Разберёмся… Глянем…

Придётся все делать самой, подумала Де Лануа. Гниды неблагодарные. Ничего, ещё приползут…

Она ошибалась. Что такое благодарность, её последний собеседник знал – в рамках своих понятий, разумеется. В Царском Селе он был известен под кличкой Синий.

Засада не сработала.

Надежда, что в квартире Де Лануа или Фагота тенятник забыл что-то важное для себя, либо что-то способное вывести на него – забыл и быстро вернётся – не оправдалась.

Утро заканчивалось. Начинался день. Обер-инквизитор собрал подчинённых – пять человек – в студии музыканта. Двое были в Питере, работа с трупами Иванова и Радецки в лаборатории Военно-медицинской академии проходила под их наблюдением – Юзеф, и в лучшие-то времена не доверявший даже родной маме, опасался сейчас любых сюрпризов. Ещё один боец приглядывал за квартирой вещуньи и лежавшим там в дальней комнате охранником (к утру тот, как и предсказал обер-инквизитор, оклемался, – и уснул от лошадиной дозы снотворного).

Хотя засада не сработала, снимать её было нельзя. Хотя оставаться здесь дольше Юзеф не мог. Слишком много дел, слишком мало людей. Де Лануа, лёгшая на дно, – но не ставшая от этого менее опасной. Сладкая парочка из интернет-клуба. Лесник и Анна. Креатуры.

– Поступили первые результаты из ВМА, – сказал Юзеф. – Полевой агент Радецки был убит музыкантом. Хозяином этой квартиры. Расчленён и частично съеден.

К какому финалу привела Фагота последняя в его жизни трапеза, Юзеф уже знал. Кровь людей, прошедших полный курс СКД-вакцинации, ядовита не для одних комаров… Но про это он говорить не стал. Младшие агенты вакцинацию не проходили.

Бойцы молчали. После обыска в квартире такая весть их ошарашить не могла. Белобрысый Гера смотрел на начальника с лёгким недоумением – работал с обер-инквизитором дольше других и хорошо знал, что бесцельно тот служебной информацией ни с кем не делится. А Юзеф продолжал удивлять:

– Музыкант работал не только на себя. Был поставщиком Мозговеда. У которого в прозвище буква "в" закралась явно по ошибке. Тенятника, питающегося мозгами. Тенятник этот – крайне опасный. Самый опасный объект из всех, что я видел в жизни. В морге мне и Леснику взять его не удалось.

Бойцы молчали. Недоумение Геры сменилось крайним удивлением. Юзеф перешёл к главному.

– Нужны добровольцы, – сказал он. – Остаться здесь. Есть вероятность, что объект заявится сюда в ближайшие сутки. Но – шансов остановить его у вас будет мало.

– Тогда зачем? – спросил Гера.

– Задержать, насколько удастся. Максимально обессилить. И нажать тревожную кнопку…

Самого главного обер-инквизитор не сказал.

– А нельзя к этой кнопке – фугас? Помощнее? – поинтересовался боец со старым шрамом на скуле. – Чтоб если что – так не обидно?

– Можно. Только не поможет. Ночью ой словил две пули в сердце – и остался на ногах, бойкий и прыткий.

Что тенятника убивать нельзя, обер-инквизитор говорить не стал. Пусть попытаются. Пусть в случае чего дерутся в полную силу.

Повисло молчание. Бойцы переглядывались. Впервые на их памяти Юзефу потребовались добровольцы.

– Ну дак, это… – не слишком вразумительно начал другой боец. Руки его синели наколками. – Ну а что? Всё одно дохнуть когда-то… Так, братва? Тут хоть за дело. А ежели повяжем гада – так уж от начальства награда-то будет, а? Я – доброволец, короче.

Гера взглянул Юзефу в глаза. Обычно люди старались не встречаться взглядом с обер-инквизитором. На лице Геры был немой и тоскливый вопрос. Юзеф опустил медленно веки и снова поднял. Парень прикусил губу и спросил:

– Сколько надо добровольцев?

– Славик для драки не годится, его я забираю с собой, – сказал Юзеф (у Славика, сидевшего сейчас в квартире Де Лануа, два ребра треснули в ночной стычке у морга). – Из остальных мне нужен один человек для другого задания. А сколько – решайте сами. Не меньше двух – по одному на квартиру. Но чем больше людей – тем больше шансов.

Отсюда, из студии, Юзеф прекрасно слышал все, что шёпотом обсуждали бойцы в соседней комнате. Гера в жаркой дискуссии почти не участвовал – похоже, понял все. Толковый паренёк… Потом послышался треск разрываемой бумаги – дело решали жребием.

Все пятеро вошли в студию.

– Господин обер-инквизитор! – по-уставному обратился парень со шрамом. – Мы, четверо, – добровольцы.

Миша – с вами.

Миша – на вид самый молоденький – смущённо шагнул вперёд. Татуированный боец за его спиной ухмыльнулся и сделал неразличимое глазом движение кистью правой руки. Зажатые между пальцами бумажки-жребии мгновенно исчезли, будто их и не было. Аналогичный жест – появились снова. Юзеф изобразил, что ничего не заметил.

В студии пролёг невидимый барьер – двое по одну сторону, четверо по другую.

– Инструкции знаете, – сказал Юзеф. – Старший – Гера. Патронов не жалейте, на внешность не смотрите. Ваша смена – до 15.45. И вот ещё что…

Он подошёл к четвёрке бойцов, протянул каждому небольшую алюминиевую тубу.

– По две капсулы сразу, затем по одной каждый час. Сопротивляемость суггестии резко возрастёт. Можно не запивать – оболочка желатиновая.

Ребята вертели в руках крошечные синие цилиндрики с закруглёнными краями. С химическим противодействием внушению они ещё не сталкивались. Татуированный решился первым – кинул в рот одну капсулу, вторую, сглотнул.

– Ништяк, братва, съедобно.

Юзеф смотрел, как остальные принимают препарат. Съедобно… Даже не вредно. Но цереброзиды их мозга станут теперь ядом для желудка любого, кто вздумает попробовать мозг на вкус. Для человека – смертельным, для тенятника – по меньшей мере парализующим. Настоящая задача остающихся в засаде именно в том и состояла – послужить отравленной приманкой Мозгоеду.

Мишу и Славика он инструктировал в их джипе.

– Отправляетесь в Пулково. Через час должен прибыть самолёт. ЯК-40, чартер из Петрозаводска. Встретите пассажира и доставите ко мне – на третью площадку. Вот пропуск – машину подгоните прямо на лётное поле, никаких залов ожидания.

– Данные пассажира? По фамилии встречаем или по приметам? – деловито спросил Славик. Десять минут назад он получил очередной обезболивающий укол, треснувшие ребра почти не беспокоили.

– Он будет один в самолёте, – сказал Юзеф, – не ошибётесь. Паролей нет, скажете – от меня. А если…

Обер-инквизитор ненадолго задумался. Едва ли кто-то из недоброжелателей Юзефа приглядывал за человеком, с которым тот шестнадцать лет не поддерживал отношений. Перелёт был организован быстро, никто физически не мог успеть подготовить контроперацию. И все же…

– Если будут другие встречающие, действуйте по обстановке. С максимальной жёсткостью. Какими бы мундирами и корочками они не прикрывались.

"Чероки" с бойцами уехал. Автомобиль был, кстати, интересный. На вид – обычный джип средней руки мафиозного братка. Но по бронированию не уступал полицейскому броневику. А по замаскированному вооружению – армейскому.

Все будет в порядке, уверил себя Юзеф. Если что – прорвутся.

Но уверенности не было. Ни в чем.

Танки при ближайшем рассмотрении оказались фальшивкой. Муляжом.

Башни грозных некогда "тридцатьчетверок" исчезли неизвестно куда – и были заменены грубыми бетонными копиями. Лесник посмотрел на ноздреватый бетон, окрашенный в защитный цвет, из которого торчали танковые пушки, – и отвернулся. Напротив, через шоссе, виднелись увенчанные шарообразными куполами здания – Пулковская обсерватория. "Нива" стояла неподалёку, в тени берёзовой рощицы. У мемориала защитникам Ленинграда на Киевском шоссе было безлюдно. Только они. Лесник и Анна.

Она молчала. Он – тоже. Не знал, как начать разговор. Вернее, если уж не обманывать самого себя, – отнюдь не разговор. Допрос.

Анна не спрашивала ни о чем. Словно давно привыкла к лазающим на рассвете в окно кавалерам – настолько привыкла, что без слов выходит вслед за ними тем же путём, через окно, – и отправляется на утренние загородные прогулки.

Молчание затягивалось, и Лесник наконец его нарушил:

– Ты можешь не дописывать реферат о военно-полевых судах. Заказчик мёртв. Убит и расчленён.

Стандартной женской реакции на услышанное не было. Не было ахов, охов, вообще никаких выплесков эмоций. Анна спросила:

– Он был тебе другом? Или просто коллегой?

Казалось, Дыев нож сам рвался из ножен наружу. Лесник стиснул пальцами левой руки кончик черенка. Голос звучал мертво:

– Откуда ты это знаешь?

– Я не знаю. Догадываюсь… Вы очень похожи. Когда Эдик идёт… шёл по улице, он как будто очерчивал вокруг себя невидимую сферу и внимательно контролировал всех, кто пересекал её границы. Причём совершенно на этом не сосредотачиваясь, рефлекторно… Ты ходишь так же.

Это простая наблюдательность, подумал Лесник. Хорошая сенсорика плюс хорошая логика. Нередко встречаются и у вполне нормальных людей, успокаивал он себя. И не верил успокоительным мыслям. Анна продолжала:

– И лексика… Я хорошо чувствую речь, и письменную, и устную… А люди, которые много общаются, поневоле, чисто подсознательно, заимствуют друг у друга и характерные словечки, и обороты, и структуру фраз. Причём чем лучше к человеку относишься, тем активнее происходит заимствование. Или вы с Эдиком провели много времени за дружескими разговорами, или был кто-то третий – общий друг, или наставник… И ещё: когда ты мне дал ручку – записать телефон – ты характерно её держал. Словно оружие. Словно в любой момент готов был вогнать её в глаз, в ухо… Мне или кому другому. И тоже – бессознательно, рефлекторно. Эдик дал мне ручку так же. И – точно такую же. Похожих я нигде не видела.

Фу-у-у… Как все просто. Всего лишь ручка-тестер… Увиденная во второй раз, сработала как катализатор памяти – и тут же выплыли все мельчайшие, обычно не замечаемые детали…

Но все было не так просто. Потому что Анна сказала ещё кое-что.

– И… я даже не знаю, как это назвать… я не говорила, но Жозефина Генриховна – моя родственница. Для удобства я зову её тёткой, но тут какая-то дальняя степень родства, она и сама сбивается, многие родственные связи порвались ещё до войны… Но… похоже… у меня тоже есть какие-то семейные способности. Не такие сильные, как у неё… Я могу как-то-чувствовать людей… это не ауры, по крайней мере не те, о которых пишут в книжках, не видимые глазом сияния вокруг голов… Но я чувствую – настроение человека, здоров он или болен, кое-что ещё… У тебя и у Эдика – из всех, кого я встречала, только у вас – одинаковая завеса… Не пробиться, ничего не понять, только чувствуется, что там, за ней – живой человек. Я не очень все это понимаю, я никогда всерьёз не училась пользоваться этим, несколько раз просила Жозефину помочь разобраться, она всегда отшучивалась…

Это было похоже на правду. Или – на небольшой кусочек правды, продемонстрированный, чтобы скрыть все остальное.

Она чувствовала СКД-вакцинацию… Вернее, её последствия. Хорошей сенсорикой это уже не объяснить.

– Скажи, у тебя быстро заживают раны? – спросил Лесник.

Ответить Анна не успела.

Звук моторов. Скрип тормозов. На площадку перед мемориалом въехали три машины, полные людей.