Дела минувших дней – X
Никакого обмана
– Е'унда все это! – убеждённо сказал Моня Мочидловер. С высоты своих семнадцати лет он все и всегда говорил убеждённо и серьёзно. – М'акобесная е'унда! Ну скажите: какая может быть магия на за'е п'освещённого двадцатого столетия? Понятно, что никакая. Мне за эти штучки дядя Хаим все гово'ил – а он в них понимает, в ци'ке служил… И не в таком балагане – в настоящем, в Одессе… Платить, чтоб за твои деньги тебе мо'очили голову? Мне стыдно с вас, молодые люди.
Даня Буланский молчал. Его не занимал вопрос: шарлатан этот самый приезжий маг Де Лануа или нет. Его волновало другое: где взять денег на билет? Рубль двадцать – да где вы видели в Маневичах такие цены на билеты? Просто даже смешно. Таких цен не бывает ни в Луцке, ни в Ковеле, за такие деньги в самом Петербурге можно Жизелей слушать. Делать нечего, придётся опять просить у матери…
Володьку Горшкова, сына податного инспектора, интересовали другие проблемы:
– Говорят, у мага этого, ассистентки – во-о-о-о… – ладони Горшкова описали крутые траектории в районе грудной клетки, затем ещё более крутые в области бёдер. – И ходят почти голые! В смысле, на выступлении…
Даня опять промолчал. Он вообще был молчаливым. Видел он сегодня этих ассистенток – ничего такого "во-о-о-о-о!!!", барышни как барышни… Стояли неподалёку от кофейни Канторовича, о чем-то мило шутили с Ингой Зайдер, что-то ей такое увлекательное рассказывали, она смеялась… Когда шестнадцатилетняя Инга смеялась, внутри у Дани делалось как-то… Он сам не понимал, как, – но по-другому.
А идеалист-правдоискатель Моня продолжал разоблачать обман и шарлатанство, тыкая пальцем в афишную тумбу:
– Дядя Хаим гово'ил, там п'осто такая механика в ящике – высовываются ноги не настоящие, гуттапе'чиевые! А гимнастка внут'и изгибается – и вся, целиком в пе'едней половине ящика!
Буланскому смертельно надоел Монин трёп. Не нравится – не ходи, а другим удовольствие не порть… Даня сказал:
– На афише написано, что будут распиливать живую женщину на три части. "С последующим воскрешением к удовольствию почтеннейшей публики…"
Моня открыл рот для очередной филиппики против балаганного шарлатанства, но Даня прервал его беспроигрышным вопросом:
– Слушай, одолжи рубль до вторника?
Рубля у Мочидловера не нашлось, зато тут же вспомнились срочные дела во множестве иных мест…
…Народу было немного, друзья уселись в первом ряду – и горько пожалели. Опилки арены нестерпимо воняли мочой, и прекрасно было видно, что циркачки отнюдь не полуобнажены, как то казалось издалека – но прикрыты трико телесного цвета, не особо чистыми, кое-где штопаными.
…Маг Де Лануа демонстрировал чудеса престидижитации во втором отделении, почти полностью из означенной демонстрации и состоящем. В общем, Дане Буланскому выступление нравилось – хотя с одного бока Мочидловер жарко бубнил о вшитых в рукава потайных карманах и ящиках с двойным дном – а с другого Володька Горшков делился впечатлениями от четырех ассистенток мага. И в самом деле, те молодостью и привлекательностью выгодно отличались от прочих побитых жизнью цирковых дам…
Для коронного трюка – распиливания – вывели пятую, до сих пор не выходившую на манеж девушку. Володька выдохнул в ухо что-то восхищённо-похабное. Действительно, красивая, подумал Даня, но… Что-то неживое, что-то механическое было в пятой ассистентке – в лице, в глазах, в движениях.
…Маг в финальном действе словно бы и не участвовал – застыл неподвижной статуей, руки протянуты к возвышению, где установлен ящик. Пилили ассистентки – с улыбками, посылая почтеннейшей публике воздушные поцелуи. Пилили на полном серьёзе – по крайней мере ящик – ярко-жёлтые опилки тонкими струйками лились из-под двух пил. А потом…
Пятая ассистентка закричала – длинно, пронзительно. Полотна пил покраснели. Алые брызги вылетали из распилов. Улыбки ассистенток напоминали оскалы. В повизгивание стали вплёлся новый звук – как будто под зубцами в самом деле заскрежетала кость. Крик девушки не смолкал. Сзади кто-то хлопнулся в обморок – не в томно-демонстративный, в настоящий – голова хрустко ударилась о пустую скамью.
Даню передёрнуло. Ну к чертям такие фокусы…
Публика, похоже, была солидарна с Даней. Первоначальное оцепенение сменилось свистом, возмущёнными выкриками. Дамы требовали немедленно прекратить, мужчины сжимали кулаки и в открытую грозили магу. Становой пристав Григорий Кузьмич, багровея лицом, протискивался меж скамей к арене…
И все кончилось.
Маг стоял, словно впитывая эмоции зала, словно наслаждаясь слышными лишь ему бурными овациями – а потом вышел из оцепенения, и накинул шелково-расшитое покрывало на ящик (кровь из распилов лилась ручейками), и сделал несколько пассов…
Распиленная девушка выскочила из своего саркофага, улыбнулась, помахала рукой, убежала за кулисы – драпируясь в то же покрывало… Движения и улыбка опять показались Дане мёртвыми. Аплодисментов не было. Было гробовое молчание… Представление закончилось.
– Данька, у тебя к'овь на лбу… Да нет, левее… – сказал Моня, когда они проходили под тусклым фонарём. – К'аска, наве'ное, теат'альная…
Разоблачительный пыл Мочидловера теперь несколько поугас.
Даня провёл пальцем по лбу. Понюхал липкую субстанцию, осторожно лизнул…
Противный солоноватый вкус.
Кровь.
Он сплюнул. Гадость… Но крови Даня Буланский не боялся.