Глава 18
БОГИНЯ ПЛАНЕТЫ ДАО

Пока он не исчез, то никаких перемен в вирусе десколады я не ощущала.

Он к тебе адаптировался?

Начинал быть по вкусу, как я сама. Он включил в собственную структуру уже большую часть моих генетических молекул.

Может он готовился, чтобы преобразовать тебя, точно так же, как и нас.

Но когда он поработил твоих предков, то объединил их с деревьями, среди которых те жили. С кем мог бы объединить нас?

А какие еще формы жизни существуют на Лузитании, помимо тех, которые уже творят пары?

Может десколада намеревалась подключить нас к уже существующей паре или заменить нами один из существующих элементов?

Вдруг она планировала объединить вас с людьми?

Теперь она погибла. И уже никогда не наступит то, что она планировала.

А интересно, какую бы ты вела жизнь. Копулировала бы с самцами людей?

Это ужасно.

Или рожала бы живое потомство, как это делают человеческие самки?

Перестань уже с этой гадостью.

Я только поразмышлял.

Десколада исчезла. Теперь вы от нее свободны.

Но не свободны от того, чем должны стать. Я верю, что разум мы обрели еще до ее появления. Верю, что наша история древнее того транспортного средства, которое ее сюда доставило. Верю, что где-то в наших генах скрыт секрет жизни pequeninos, когда мы еще обитали на деревьях, а не были промежуточным этапом развития деревьев разумных.

Если бы не было третьей жизни, Человек, сейчас ты был бы мертв.

Сейчас… Но при жизни я был бы не обычным братом, а отцом. При жизни я мог бы везде путешествовать, мне бы не пришлось возвращаться в свой лес, чтобы произвести потомство. Мне не пришлось бы торчать, приросшим к одному месту, ведя псевдо-жизнь с помощью рассказов, которые сносят мне братья.

Разве тебе не достаточно освобождения от десколады? Тебе обязательно необходимо избавиться и от всех ее последствий? В противном случае, ты не будешь удовлетворен?

Я всегда удовлетворен. Я тот, кем я являюсь, каким бы путем это не произошло.

Но все так же в рабстве.

Самцы и самки все равно должны отдать собственные жизни, чтобы передать свои гены.

Бедный дурачок. Неужто ты думаешь, что свободна я, королева улья? Неужто считаешь, родители-люди получают истинную свободу после того, как родят детей? Если жизнь означает для тебя независимость, ничем не ограниченную свободу, тогда никакую из разумных рас живой назвать нельзя. Никто из нас по-настоящему никогда не свободен.

А ты запусти корни, подруга, а потом мне расскажешь, как мало было у тебя свободы, когда ты жила без них.

Вань-му и учитель Хань ждали вместе на берегу реки, метрах в ста от дома… приятная прогулка по саду. Джейн предупредила их, что некто прибудет на встречу с ними, некто с Лузитании. Они оба понимали, что это означает полет со скоростью быстрее света. Но они же предполагали, что их гостю необходимо было войти на орбиту вокруг планеты Дао, перелететь на шаттле на поверхность, и вот сейчас он пробирается к ним.

Но вместо этого на берегу, прямо перед ними, появилась до смешного маленькая конструкция. Люк открылся. Вышел мужчина. Молодой человек: крепко сложенный, с белой кожей, но лицом даже ничего. В руке он держал пробирку.

Он улыбнулся.

Вань-му никогда еще не видала подобной улыбки. Этот человек видел ее всю насквозь, как будто тут же овладел ее душой. Как будто знал ее уже издавна, всегда… лучше, чем она знала сама себя.

– Вань-му, – сказал он. Царственная Мать Запада. И Хань Фей-цы, великий учитель планеты Дао.

Он поклонился. Они ответили ему тем же самым.

– Мое послание коротко, – сказал мужчина. Он вручил Ханю пробирку. – Вот вирус. Как только я улечу… поскольку не желаю никаких генетических изменений, прошу покорно… выпьешь это. Полагаю, что вкус дерьмовый или что-то вроде этого, но, тем не менее, выпей. Затем вступи в контакт с максимально большим числом людей, в доме или ближайшем городе. У тебя есть шесть часов, прежде чем заболеешь. Если повезет, то на второй день все симптомы уйдут. Без исключения. – Он оскалил зубы в усмешке. – И конец со всеми танцами, учитель Хань.

– Наконец-то завершение с прислужничеством всех нас, – возразил ему Хань Фей-цы. – Мы уже подготовились, чтобы немедленно распространить известие.

– Несколько часов после начала распространения вируса ничего никому не говорите.

– Естественно. Твоя мудрость подсказывает мне проявить осторожность, хотя сердце приказывает немедленно огласить чудесные перемены, которые обещает нам эта чудесная и милосердная инфекция.

– Ну да, довольно-таки миленькая, – согласился пришелец. Он поглядел на Вань-му. – Но ведь тебе этот вирус не нужен, правда?

– Нет, господин, – вежливо подтвердила та.

– Джейн утверждает, что ты из самых умнейших людей, которые ей встречались.

– Джейн слишком милостива ко мне.

– Нет. Она показывала мне данные. – Взглядом он измерил девушку с головы до ног. Ей не нравилось, что его глаза одним длительным взглядом охватываю все ее тело. – Так что тебе нет смысла ждать эту заразу. И даже будет лучше, если ты смоешься еще до того, как эпидемия начнется.

– Смоюсь?

– А что тебя здесь удерживает? – спросил молодой человек. – Независимо от всех здешних революций ты останешься ребенком низкорожденных родителей. В таком мире можешь стараться всю жизнь, но все равно останешься никем, всего лишь служанкой с невероятным умом. Лети со мной, и ты будешь менять историю. Творить историю.

– Зачем мне лететь?

– Ясное дело, чтобы свалить Конгресс. Свалить их и ползком отправить по домам. Все колониальные миры сделать равноправными членами союза, победить коррупцию, открыть преступные секреты и отозвать Лузитанский Флот, прежде чем тот начнет резню. Дать права всем расам раменов. Мир и свободу.

– И вы собираетесь это совершить?

– Не сам, – заявил тот.

Вань-му испытала облегчение.

– У меня будешь ты.

– Зачем?

– Чтобы писать. Говорить. Делать все то, для чего будешь мне нужна.

– Но, видите ли, господин, у меня нет образования. Учитель Хань только-только начал меня учить.

– Да кто ты такой? – спросил Хань Фей-цы. – Как ты смеешь надеяться на то, что такая приличная девушка улетит с чужаком?

– Приличная девушка? Отдающая собственное тело надзирателю взамен за шанс приблизиться к богослышащей, которая, возможно, вовсе и не обязана избрать ее своей тайной наперсницей? Нет, учитель Хань, может она и притворяется приличной девушкой, но на самом деле она хамелеон. Меняет шкуру всякий раз, когда посчитает, что на этом заработает.

– Вы уж простите меня, но я не лгу, – заявила девушка.

– Конечно же. Я уверен, что ты от всей души превращаешься в того, кого имитируешь. Вот почему я говорю: притворяйся, что ты революционерка, идущая вместе со мной. Ты ненавидишь тех гадов, которые доставили столько горя твоему миру. Ведь правда?

– Откуда вы обо мне столько знаете?

Мужчина щелкнул себя по уху. Только сейчас Вань-му увидала в нем камень.

– Джейн информирует меня о людях, с которыми мне предстоит познакомиться.

– Очень скоро Джейн погибнет, – напомнила Вань-му.

– Да нет, на какое-то время она, возможно, и поглупеет, – возразил пришелец. – Но не умрет. Ты помогала ее спасти. Пока же она не поумнеет, у меня будешь ты.

– Я не могу, – ответила девушка. – Боюсь.

– Как хочешь. Мое дело предложить.

И он направился к люку своего маленького космолета.

– Погоди! – воскликнула Вань-му.

Тот оглянулся.

– Скажи, по крайней мере, кто ты такой.

– Меня зовут Петер Виггин, – ответил он. – Но думаю, что какое-то время придется воспользоваться псевдонимом.

– Петер Виггин… – шепнула девушка. – Но ведь это же имя…

– Мое. Потом я все тебе объясню… если только будет такое желание. Пока же скажу, что меня сюда послал Эндрю Виггин. Собственно говоря, даже погнал силой. Мне предстоит выполнить миссию. Он посчитал, что я смогу ее реализовать только лишь на тех планетах, на которых сильнее всего концентрируются структуры власти Конгресса. Когда-то, Вань-му, я был гегемоном, и надеюсь вновь занять этот пост, хотя титул может звучать и по-другому. Полетят перья, я доставлю кучу неприятностей и переверну эти несчастные Сто Миров вверх тормашками. Приглашаю тебя мне помочь. Хотя, мне плевать, поможешь ли. Говоря по правде, было бы приятно, располагать твоим умом и компанией, но, так или иначе, я это устрою. Так как? Летишь или нет?

В агонии неопределенности девушка повернулась к Хань Фей-цы.

– Я так надеялся на то, что стану тебя учить, – сказал учитель Хань. – Но если этот человек планирует сделать все то, о чем только что говорил, то это рядом с ним, а не со мной, ты скорее повлияешь на ход истории. Здесь же всю работу за нас выполнит вирус.

– Покинуть тебя – это так же, словно бросить отца, – шепнула Вань-му.

– Если ты улетишь, то я утрачу вторую и последнюю дочку.

– Только не разбивайте друг другу сердца, – вмешался Петер. – У меня здесь корабль, который летает быстрее света. Ей и не надо будет бросать Дао на всю жизнь. Если что-то не выйдет, через день или два я смогу ее привезти обратно. Согласны?

– Я знаю, что ты хочешь полететь, – сообщил Хань Фей-цы.

– А знаешь ли ты, что точно так же я желаю остаться?

– Знаю. И еще знаю, что полетишь.

– Так, – призналась Вань-му. – Полечу.

– Да хранят тебя боги, доченька моя, Вань-му, – прошептал учитель Хань.

– Пускай солнце восходит для тебя со всех сторон, отче Хань.

Вань-му отступила на шаг. Молодой человек по имени Петер взял ее за руку и повел к космическому кораблю. Люк за ними захлопнулся. Через мгновение корабль уже исчез.

Хань Фей-цы переждал еще минут десять, чтобы привести мысли в порядок. Затем откупорил пробирку, выпил содержимое и бодрым шагом направился домой. У порога его приветствовала старая Му-пао.

– Хозяин Хань, – сказала та. – Я и понятия не имела, куда вы пошли. А еще исчезла Вань-му.

– Какое-то время ее не будет, – объяснил тот. После чего приблизился так, чтобы его дыхание коснулось лица служанки. – Ты была гораздо более верной этому дому, чем мы того заслужили.

Хань заметил испуг на лице старухи.

– Хозяин Хань, вы же не прогоняете меня?

– Нет, – сказал он. – Мне казалось, что это благодарность.

Он отпустил Му-пао и прошел по дому. Цинь-цзяо в своей комнате не было. Ничего странного. В последнее время она все время посвящала гостям. Это соответствовало его планам. И действительно, дочь он нашел в утренней комнате с троими весьма уважаемыми, пожилыми богослышащими мужчинами из города, расположенного в двух сотнях километров отсюда.

Цинь-цзяо вежливо представила их друг другу, после чего – в присутствии отца – стала играть роль послушной дочери. Хань Фей-цы поклонился каждому из гостей, а также нашел предлог, чтобы коснуться руки одного из них. Джейн говорила, что вирус передается очень легко. Достаточно было обыкновенного физического контакта; одно прикосновение уже гарантировало, что другой человек будет заражен.

Приветствовав гостей, он обратился к дочери:

– Цинь-цзяо, примешь ли дар от меня?

Та склонила голову.

– Чтобы отец не приготовил для меня, приму с благодарностью, – покорно ответила она. – Хотя и знаю, что не достойна твоего внимания.

Хань протянул руки и прижал дочь к себе. Та была словно деревянная кукла – столь импульсивного поведения перед лицом посторонних не случалось с тех времен, когда она была еще совершенно маленькой девочкой. Но отец держал ее крепко, хотя и знал, что та не простит ему того, что несут эти объятия. Так что, может, это в последний раз он обнимает свою Блистающую Светом.

Цинь-цзяо понимала, что означают эти отцовские объятия. Она видала, как он выходил с Вань-му в сад, как на берегу появился космический корабль, похожий на грецкий орех. Она видала, как отец берет пробирку из рук круглоголового пришельца. Видала, как он выпивает ее. А потом она пришла сюда, в эту комнату, чтобы от имени отца приветствовать гостей. Я исполняю свои обязанности, уважаемый отче, хотя ты намереваешься меня предать.

И даже теперь, зная, что эти объятия – это жесточайшая из попыток заглушить в ней голос богов… что в нем столь мало уважения к ней, чтобы верить, что ему удастся ее обмануть… даже теперь она приняла то, что захотел он ей предложить. Разве не был он для нее отцом? Этот его вирус с планеты Лузитания может, но не обязан отобрать ее богов. Откуда ей знать, что боги могут позволить своим врагам? Но вот если бы она отпихнула отца, если бы проявила непослушание, тогда они наверняка бы ее наказали. Уж лучше оставаться верной им, проявляя надлежащее уважение к отцу и покорность, чем непослушание, которые тут же сделают ее не достойной божественного дара.

Потому то она крепко обняла отца и глубоко вдохнула в себя его дыхание.

Тот кратко переговорил с гостями и ушел. Те посчитали это проявлением великой чести – Цинь-цзяо так тщательно скрывала безумный мятеж отца против богов, что его до сих пор считали одним из достойнейших обитателей планеты Дао.

Цинь-цзяо еще какое-то время поговорила с гостями, вежливо поулыбалась им и наконец провела до двери. Она не дала узнать по себе, что они забирают с собой страшное оружие. Да и зачем? Людское оружие против богов ни на что не пригодно, разве что они сами того захотят. И если бы они больше не хотели обращаться к людям Дао, может именно таким образом они и замаскируют свое решение. Пускай неверующие считают, будто это лузитанский вирус сделал богов немыми; лично я, как и все остальные честно верящие женщины и мужчины, буду знать, что боги говорят с тем, с кем пожелают того. Никакое изделие рук человеческих не сможет удержать их, если на то не будет их воли. Все деяния людские – ничто. Пускай Конгресс считает, будто это благодаря нему слышим голос богов на Дао. Пускай отец и лузитанцы верят, будто это они лишили богов голоса. Я знаю, что если буду того достойна, боги вновь обратятся ко мне.

Уже через несколько часов Цинь-цзяо была смертельно больна. Горячка атаковала ее будто удар могучего кулака: девушка упала на пол и даже не осознавала, что слуги перенесли ее в постель. Прибыли врачи… хотя она и могла объяснить им, что им ничего не удастся сделать и они лишь рискуют заразиться сами. Но Цинь-цзяо молчала, когда ее тело слишком резко сражалось с заболеванием. Или же, скорее, боролось, чтобы побыстрее отторгнуть ее собственные ткани и органы. Но вот перемена генов произошла. Теперь организму нужно было еще очиститься от старых антител. Цинь-цзяо спала и спала.

Когда же она проснулась, солнце уже перешло зенит.

– Время, – прохрипела девушка, и комнатный компьютер тут же сообщил ей дату и время. Горячка вырвала из ее жизни целых двое суток. Цинь-цзяо вся горела от жажды. Она поднялась и, спотыкаясь на каждом шагу, прошла в ванную, открыла воду, наполнила чашку и пила, пила, пила… пока не напилась. Во рту все еще держался ужасный привкус. Где же слуги, которые должны были кормить и поить ее во время болезни?

Наверняка они тоже заболели. И отец… уж он точно слег еще передо мной. Кто подаст ему воды?

Отца она нашла спящего. Хань Фей-цы был весь мокрый от пота, его тело сотрясалось от дрожи. Дочка разбудила его и предложила попить; он выпил воду быстро, все время глядя вверх, в ее глаза. Может о чем-то спрашивал? Или умолял простить? Проведи обряд покаяния, отче; перед дочкой ты извиняться не обязан.

Одного за другим Цинь-цзяо нашла и слуг. Некоторые были столь верны, что даже не легли в кровать, а упали там, где их задержали обязанности. Но они были живы, возвращались к сознание и наверняка вскоре полностью выздоровеют. Только лишь всех отыскав и обо всех позаботившись, Цинь-цзяо спустилась в кухню и нашла что-то поесть для себя. Поначалу ей не удавалось удержать в желудке ничего, кроме реденького и тепленького супа. Именно им она накормила всех домашних.

Уже через несколько часов ко всем вернулись силы. Цинь-цзяо взяла слуг с собой и занесла суп и воду в соседние дома, как в богатые, так и бедные. Все принимали ее с огромной радостью, многие обращали к ней свои молитвы. Вы не были бы столь благодарны, думала про себя Цинь-цзяо, если бы знали, что зараза пришла из моего дома, по воле моего отца.

Но она молчала.

Все это время боги не требовали от нее очищения.

Наконец то, думала девушка. Наконец то я их удовлетворила. Наконец то сделала то, чего требовало от меня правое поведение.

Когда она вернулась домой, ей хотелось только спать. Но слуги, которые оставались дома, собрались в кухне возле головизора и смотрели новости. Цинь-цзяо почти никогда не смотрела их – самую важную информацию ей доставлял терминал. Но слуги казались такими посерьезневшими и беспокоящимися, что она вошла в кухню и стала перед экраном.

Диктор рассказывала об ужасной эпидемии, которая охватила всю планету Дао. Карантины не давали никаких эффектов, либо их вводили слишком поздно. Эта женщина уже выздоровела и объясняла, что инфекция практически никого не убила, хотя сделала невозможной работу. Вирус удалось изолировать, но он погибал слишком быстро, чтобы можно было произвести хоть какие-нибудь исследования.

– Похоже, что за вирусом идет какая-то бактерия и убивает его, как только зараженный выздоравливает. Боги проявили к нам милость, посылая вместе с болезнью и лекарство от нее.

– Глупцы, подумала Цинь-цзяо. Если бы боги желали, вы бы и так выздоровели, зачем же поначалу было вас заражать?

Но тут же поняла, что сама проявила глупость. Понятно, что боги могли сослать и болезнь, и лекарство. Если приходила болезнь, а за нею и лекарство, значит это дело богов. Как же она сама могла посчитать это глупостью? Ведь это так же, как будто она оскорбила самих богов.

Цинь-цзяо задрожала, ожидая приступа божеского неодобрения. Так много времени прошло без очищения, что когда придет пора покаяния, оно повиснет тяжким бременем. Или ей вновь прикажут проследить все доски в комнате?

Только девушка ничего не чувствовала. Никакого желания прослеживать древесные слои. Никого принуждения вымыться.

Она глянула на свои руки. Те были грязными, только это ей никак не мешало. Их можно было помыть, но можно было оставить и такими. Как пожелается.

На какой-то момент ее охватило невообразимое облегчение. Неужто это правда, что отец, Вань-му и Джейн с самого начала были правы? Неужто генетическая перемена, вызванная эпидемией, освободила ее от последствий чудовищного преступления, совершенного Конгрессом много веков назад?

Диктор как будто бы услыхала мысли Цинь-цзяо. Она начала зачитывать документ, который появился компьютерах всей планеты. В нем провозглашалось, что эпидемия является даром богов, который освобождает народ Дао от пут введенных Конгрессом генетических изменений. До сих пор все генетические усовершенствования практически всегда связывались с болезнью типа комплекса навязчивых психозов, жертв которого называли богослышащими. Но когда эпидемия закончится, люди сами убедятся в том, что все обладают усовершенствованными генами. Богослышащие же, до сих пор несшие наиболее тяжкое бремя, были богами освобождены от необходимости постоянного очищения.

– Еще этот документ утверждает, будто очищена была вся планета. Боги приняли нас.. – Голос женщины-диктора дрожал. – Неизвестно, откуда этот текст появился. Компьютерный анализ стиля не позволяет приписать его кому-либо из известных авторов. Он появился одновременно в миллионах компьютеров, что заставляет предположить, что пришел из источника невообразимой мощи. – Тут она замялась. Дрожь в голосе стала еще более заметной. Если недостойная диктор новостей может задать вопрос в надежде, что мудрые услышат его и ответят… возможно ли такое, что сами боги переслали нам это сообщение. Чтобы нам стало понятно, сколь великий дар предложили они народу Дороги?

Цинь-цзяо еще какое-то время слушала, и в ней накапливалась ярость. Это Джейн написала и распространила этот текст. Как смела она судить, будто понимает замыслы богов! На сей раз она зашла слишком далеко. Следует воспрепятствовать всей этой лжи. Следует всем рассказать про Джейн и объявить о заговоре людей с Лузитании.

Слуги искоса поглядывали на Цинь-цзяо. Она тоже присматривалась к ним.

– О чем вы хотите меня спросить?

– Госпожа, – отозвалась Му-пао. – Уж извини наше любопытство. В новостях говорили о таком, во что мы поверим лишь тогда, когда ты сама объявишь, что это правда.

– А что я могу знать? – ответила на это Цинь-цзяо. – я всего лишь глупая дочь великого человека.

– Но ведь ты богослышащая, госпожа, – заявила служанка.

А ты храбрая, подумала Цинь-цзяо, раз осмеливаешься говорить об этом без спроса.

– Всю ночь, с тех пор, как ты пришла к нам, неся еду и воду, когда многих из нас ты направила к людям, чтобы помогать больным, ни разу тебе не пришлось покинуть нас, чтобы произвести очищение. Мы еще не видали, чтобы ты выдержала так долго.

– А не приходило ли вам в головы, что мы просто в совершенстве исполняли божественную волю? – ответила Цинь-цзяо. – Потому мне и не нужно было очищаться.

Му-пао стало стыдно.

– Нет. Об этом мы не подумали.

– Отдохните теперь, – приказала им Цинь-цзяо. – Никто из нас еще не восстановил силы. Я же должна переговорить с отцом.

Она оставила спорящих и переговаривающихся слуг. Отец сидел в своей комнате за компьютером. На экране было лицо Джейн.

Как только Цинь-цзяо появилась на пороге, отец повернулся к ней с выражением триумфа на лице.

– Ты уже видала сообщение, которое приготовили мы с Джейн?

– Так это ты! – крикнула Цинь-цзяо. – Мой отец лжец?

Сказать нечто подобное отцу… это невообразимо. Но девушка все равно не испытывала потребности в очищении. Она перепугалась, что может говорить с таким отсутствием почтения, а боги, тем не менее, не требуют от нее покаяния.

– Лжец? – переспросил отец. – Почему ты считаешь это ложью, дочь моя? Откуда тебе известно, что это не боги послали нам этот вирус? Откуда тебе известно, что генетическое усовершенствование всех жителей Дао произошло не по их воле?

Такое святотатство совершенно разъярило ее; возможно она почувствовала свободу, может словами испытывала богов – словами оскорбительными, чтобы им пришлось ее наказать.

– Неужто ты считаешь меня идиоткой? – воскликнула Цинь-цзяо. – Ведь я же знаю, что это твой план. Ты защищаешь Дао от революции и массовой резни. Тебе важно лишь одно: чтобы не погибали люди.

– А что в этом плохого? – удивился отец.

– Ты используешь ложь.

– А вдруг это только маска, избранная богами, чтобы скрыть собственные поступки? Ведь ты не возражала, признавая объяснения Конгресса истинными. Так почему же сейчас ты не желаешь признавать моих?

– Потому что знаю о вирусе, отче. Я сама видела, как ты брал его из руки того чужака. Я сама видала, как Вань-му входит в его корабль. Я сама видала, как он исчез. И знаю, что боги не принимали в этом никакого участия. Все сделала она… тот демон, что живет в компьютерах.

– А вдруг это богиня? – спросил отец.

Это было уже совершенно невыносимо.

– Ее сделали, – заплакала Цинь-цзяо. – Оттуда и знаю! Она всего лишь компьютерная программа, созданная людьми и живущая в машинах, сотворенных теми же людьми. Богов собственноручно не создают. Боги жили всегда и будут жить вечно.

Тут впервые отозвалась Джейн:

– Тогда, Цинь-цзяо, ты тоже богиня, точно так же как я и любая другая личность во Вселенной, будь то человек или рамен. Никто из богов не сотворил твою душу, твою внутреннюю aiua. Ты такая же древняя, как боги, и столь же молодая, и ты будешь жить столь же долго. Цинь-цзяо завопила. Никогда еще не издавала она из себя подобных звуков, раздиравших ее горло.

– Дочь моя… – Отец подошел к Цинь-цзяо, протягивая руки, чтобы обнять ее.

Нет, она не могла вынести этого объятия. Не могла, потому что оно означало бы полную победу отца. Означало бы, что она, Цинь-цзяо, побеждена врагами богов, что Джейн стала ее госпожой, что Вань-му была лучшей дочерью Хань Фей-цы, чем Цинь-цзяо. Это означало бы, что все обряды были ничем, что она поступила дурно, пытаясь уничтожить Джейн, зато сама Джейн была благородна и добра, помогая изменить людей Дао. Эти объятия означали бы, что мама не будет ждать, когда сама Цинь-цзяо наконец-то отправится на Безграничный Запад.

Почему же вы не отзываетесь ко мне, боги! – заплакала в глубине души девушка. Почему не удостоверите, что все эти годы я служила вам не напрасно? Зачем вы покинули мен, отдавая победу вашим неприятелям?

И вот тогда пришел ответ, столь ясный и выразительный, как будто бы это мать нашептала ей прямо на ухо: Это испытание, Цинь-цзяо. Боги посмотрят на то, что ты сделаешь.

Испытание. Ну конечно же. Боги испытывают всех своих слуг на Дао. Они желают проверить, кого удалось обмануть, а кто выстоял в послушании.

Если же меня испытывают, то я обязана что-то сделать..

Я обязана сделать то, что делала всегда, только на сей раз уже не могу ожидать указания богов. Им уже надоело каждодневно, ежечасно указывать мне, что я обязана очиститься. Пора уже и без их указаний понять собственную загрязненность. Я выполню ритуал с абсолютной тщательностью; тогда пройду испытание, и боги вновь обратятся ко мне.

Цинь-цзяо упала на колени. Нашла линию древесного слоя и поползла вдоль него.

Она не обрела ни освобождения, ни чувства своей правоты. Но это и не остановило ее, ибо она знала, что это элемент испытания. Если бы боги ответили не медля, как поступали обычно, что же это было бы за испытание ее преданности? Если ранее она совершала очищение под их постоянным предводительством, теперь приходилось справляться самой. Но откуда же ей знать, что поступает правильно?

Боги будут с нею опять.

Боги вновь обратятся к ней. А может и заберут ее отсюда, унесут во дворец Царственной Матери, где ожидает благородна Хань Цзянь-цинь. Там же встретит ее и Ли Цинь-цзяо, свою прародительницу сердца. Там поприветствуют ее все предки и скажут: Боги решили испытать всех богослышащих Дороги. Немногие прошли это испытание, но ты, Цинь-цзяо, стала нашей гордостью. Ибо верность твоя не поколебалась ни на мгновение. Ты совершала очищения так, как до того не делал этого никто их сыновей и дочерей. Предки иных мужчин и женщин завидовали нам. Благодаря тебе, боги ценят нас выше других.

– Что ты делаешь? – удивился отец. – Заем ты прослеживаешь слои7 Цинь-цзяо не отвечала. Она не имела права распыляться.

– Ведь всяческая потребность в этом уже исчезла. Я знаю это наверняка… я не испытываю потребность в очищении.

Ах, отче! Если бы ты только сумел понять! Но, хотя сам ты этого испытания не пройдешь, мне это удастся… и я принесу честь даже тебе, который отказался от всего правого.

– Цинь-цзяо, – сказал он. – Я знаю, что ты делаешь. Ты вроде тех родителей. Которые постоянно заставляют мыться своих обычных детей. Ты призываешь богов.

Называй это как хочешь, отец. Твои слова уже ничего для меня не значат. Я не сану тебя слушать, пока мы оба не умрем, а вот тогда ты скажешь: Дочь моя, ты была лучше и умнее меня. Все почитания, которые встретят меня здесь, в доме Царственной Матери, исключительный результат твоей чистоты и преданности богам. Ты воистину благородная дочь. И не знаю иной радости кроме той, которую даешь ты.

Вообще-то говоря, переворот на планете Дао проходил спокойно. Кое-где, конечно, случались и убийства; кое-где на богослышащего, правившего людьми словно тиран, нападали толпы и изгоняли такого из дома. Но, как правило, все уверовали в версию, представленную в документе. К давним богослышащим относились уважительно, признавая тяжесть бремени, каким были очистительные ритуалы.

Тем не менее, давние порядки уходили быстро. Школы теперь были открыты для всех детей. Учителя информировали об удивительных достижениях учеников: даже самые глупые превышали средние уровни давнего периода. И хотя возмущенный Конгресс отпирался от проведения в прошлом каких-либо генетических манипуляций, ученые Дао наконец-то обратили внимание на гены своих земляков. Сравнивая типичную и нынешнюю структуры генетических молекул, мужчины и женщины планеты подтвердили все, о чем упоминал документ.

Что происходило потом, когда Сто Миров и все колонии уже узнали о преступлениях Конгресса против Дао – этого Цинь-цзяо уже не было известно. Все это принадлежало миру, который она покинула за собой. Свои дни она проводила, служа богам и непрестанно очищаясь.

Разошлись слухи, что безумная дочь Хань Фей-цы единственная из богослышащих не прерывает ритуалов. Поначалу над ней смеялись – ведь многие богослышащие тоже пытались проводить ритуалы, но они открыли, что это пустое, не имеющее никакого значения дело. Она же сама издевок не слышала, да и не обращала на них внимания. Все свои силы она отдавала теперь служению богам. Не имело никакого значения, что те люди, которые не справились с испытанием, презирают ее за то, что она все так же пытается победить.

Шли годы, и многие уже вспоминали давние дни как чудесное время, когда боги обращались к мужчинам и женщинам, а те низко склонялись, служа им. Некоторые уже начали считать Цинь-цзяо вовсе даже не сумасшедшей, а единственной достойной среди тех, кто ранее слышал голоса богов. И вот тогда среди набожных пошел слух: в доме Хань Фей-цы живет последняя из богослышащих.

Ее начали посещать. Поначалу понемногу, затем все больше и больше. Это были гости, желающие одного – лишь поговорить с женщиной, которая до сих пор старалась очиститься. Она их принимала; проследив слои, она выходила в сад и разговаривала с ними. Но они же отвлекали ее внимание. Они говорили, что ее труды очистят всю планету. Они повторяли, что она призывает богов ради добра всех людей, живущих на планете Дао. И чем дольше они говорили, тем труднее было сфокусироваться на их словах. И Цинь-цзяо хотелось как можно быстрее вернуться в дом, чтобы проследить еще один слой. Неужто они не понимают, что восхваляют ее без всякого права?

– Я ничего еще не достигла, – говорила им Цинь-цзяо. – Боги все еще молчат. Меня ждет еще множество трудов.

И она возвращалась к очистительным ритуалам.

Ее отец дожил до поздней старости и умер в уважении за собственные достижения, хотя никто и не знал, какую роль он сыграл в привлечении на планету Божественной Эпидемии, как ее все теперь называли. Это понимала одна только Цинь-цзяо. И когда она сожгла громадное состояние – никакие фальшивые погребальные деньги не были достойны ее отца – она шептала, чтобы этого никто не услыхал:

– Теперь ты уже знаешь, отче. Теперь ты понял свои ошибки и то, как сильно разгневал богов. Но не бойся. Я стану очищаться до тех пор, пока не исполню покаяния за все твои грехи. И тогда боги примут тебя с честью.

Сама она тоже постарела, а Путешествие к дому Хань Цинь-цзяо стало самым знаменитым паломничеством в мире Дао. Много было таких, кто услыхал о Цинь-цзяо и на других мирах, и они прибыли сюда лишь за тем, чтобы увидать ее. Ибо ведомо было повсеместно, что истинную святость найти можно только здесь, у одного человека: пожилой женщины со сгорбленной спиной, глаза которой видели лишь одни слои в досках пола ее отцовского дома.

Верные ученики, мужчины и женщины, присматривали за домом, где когда-то за хозяйкой присматривали слуги. Они полировали полы. Они готовили простую пищу и оставляли там, где она могла найти ее: под дверями комнат. Когда где-нибудь в мире мужчину или женщину отмечали великой честью, они прибывали в Дом Хань Цинь-цзяо, опускались на колени и прослеживали один слой. Тем самым, вся честь прибавляла славы Святой Хань Цинь-цзяо.

И наконец, через несколько недель после столетнего юбилея, Хань Цинь-цзяо нашли лежащей в комнате ее отца. Некоторые утверждали, что именно в этом месте он садился, выполняя свою работу; это было трудно проверить, потому что всю мебель уже давно убрали. Когда сбежались ученики, святая женщина еще была жива. Несколько дней лежала она в постели, что-то бормоча, водя руками по телу, как будто прослеживала линии на собственной коже. Ученики присаживались рядом поочередно, по десять человек, пытаясь понять ее слова и все их записать. Впоследствии они были собраны в книгу, названную «Божественный шепот Хань Цинь-цзяо».

Наиважнейшие слова она промолвила в самом конце.

– Мама, – шепнула она. – Отче. Хорошо ли я это делала?

А потом, как рассказывают ученики, она улыбнулась и умерла.

Не прошло и месяца после ее смерти, когда во всех святилищах городов, местечек и деревень планеты Дао было принято решение. Наконец-то появилась особа столь несравненно святая, что планета могла избрать ее своей покровительницей и стражницей всего мира. Ни у одного из других миров такой богини не было, в чем все соглашались.

Так что планета Дао, Дорога, Путь благословенна более всех других миров, ибо Богиней Дао стала Блистающая Светом.