Глава двадцать первая

Вход на территорию Конфедерации был временно закрыт. По техническим, как объявили, причинам.

Джек, превозмогая непонятную дикую дурноту, нетерпеливо топтался за поручнем – по эту сторону границы, разумеется, – и пытался что-то рассмотреть сквозь синюю поликарбамидную панель. Но видны были только силуэты. Потом он услышал позади себя взволнованный гул. Оглянулся. В дальнем конце зала возникло какое-то движение. Похоже, сквозь основной рейсовый терминал людей стали пропускать…

Вернулась Чарли.

– Сказали, что ещё полчаса. Везут резервных…

Ей тоже было худо, наверное, хуже, чем Джеку – выдавала испарина на голубовато-сером лице и странный запах, не забиваемый даже модным дезиком, – но она вела себя так, будто это не с ней.

Кто именно не вышел на дежурство, и Джек, и Чарли догадались давно. То есть не догадались, а почувствовали, едва войдя под свод аэровокзала. Погранконтроль всех стран в своей работе негласно использовал эмпатов и телепатов, и было время, когда Чарли этим подрабатывала. Само существование погранконтроля в современном мире было нонсенсом, данью замшелым традициям, за которые держались… ну, просто держались, и всё. Никакого практического смысла. Этакий символ государственности. Флаг, герб, гимн и пограничник со штемпелем.

Полчаса назад, войдя в зал, оба они осознали, что привычного фона нет. И это сразу встревожило, потому что такие вещи меняют ход событий, что плохо. Так оно и оказалось…

Хорошо, что воскресенье, и не нужно нестись на работу…

– Может быть, я схожу за кофе… – начала Чарли, но тут мимо них на большой скорости пробежала пограничница, в хороших летах тётка с большой звездой на рукаве. – О! – подняла палец Чарли. – Вопрос решён.

И точно: через минуту, а то и меньше тётка вернулась, гордо ведя за собой бритого наголо Смолянина (в штатском!) и трёх эрхшшаа.

– Добро пожаловать в Западно-Американскую Конфедерацию, – сухо сказала она. – Добро пожаловать в Западно…

Её уже не слушали: Санька с хрустом обнял Джека.

– А это Чарли, я тебе про неё…

– Класс!.. Я Санька, но можно Алек. А это Рра-Рашт, это Джек, это Шарра, это Чарли, это Рафашш…

И почти сразу, как только погрузились во вместительный чарлин «блейзер», Санька начал рассказывать, чту принесло его сюда, а Джек – чту успел за эти насколько часов выяснить…

Юльку морозило и тошнило уже несколько часов – наверное, только бьющий в лицо холодный воздух удерживал её в седле, – но по-настоящему «накрыло», когда она, проголодавшись, решила вдруг запастись пирожками и соком. Вернее сказать, её неожиданно и очень сильно «пробило на хавчик», когда впереди и слева (она летела на маленькой высоте параллельно шоссе) показалась треугольная зелёная лужайка с несколькими бело-оранжевыми зонтиками. Как-то очень отчётливо из-за этих зонтиков поднималась тоненькая струйка дыма, и Юлька странным образом издалека унюхала аромат жареного мяса. Это вряд ли были шашлыки, до таких высот придорожная кулинария здесь ещё не поднялась, и вряд ли это было настоящее барбекю, поскольку на самом деле барбекю не еда, а атмосфера (как, впрочем, и шашлыки…) – но сейчас бы она согласилась и на гамбургеры, и на сосиски, подрумяненные на решётке, – лишь бы из них не капал жир…

В общем, её повело на запах, как на приводной маяк. Наверное, это было настоящее помрачение.

Она опустилась поблизости от зонтиков, там, где был знак стоянки и толпились полтора десятка машин. Ну да, её укачало. И вообще что-то сместилось в природе. Ноги были лёгкие и бессильные, а голова – тяжёлая. Юлька всё же попыталась слезть с седла, перекинула ногу через раму – и тут её ударило всерьёз. Левую руку, которой она ещё держалась за руль, отсушило повыше локтя, голова стала пустой и огромной, покачалась на длинной шее, описала в воздухе замысловатую кривую и на удивление мягко впечаталась в седло «супербайка». После чего уже все вместе – голова, байк и несколько отстающая от них Юлька – грохнулись на белый шершавый бетон.

При этом сознания Юлька не потеряла. Она всё видела, всё понимала и ничего не чувствовала. Особенно она не чувствовала страха.

Итак, приехали.

Врёшь.

Я встану.

Юлька, собравшись, перекатилась на бок, выпутываясь из рамы и руля, потом на живот, медленно сжалась в комок, подтянула под себя колени, руки и с усилием встала на четвереньки. Попробовала сфокусировать взгляд. Пальцы разглядеть не получилось – всё плыло, дрожало, раздваивалось. Потом Юлька поняла, что четвереньки превратились в пятереньки: голова плотно упёрлась в землю, приняв на себя бульшую часть немерянного Юлькиного веса.

Припечатали. Зафиксировали.

Сейчас вырвет…

Нет. Откатило.

Сквозь звон в ушах доносились чьи-то крики. Обеспокоенные. Тревожные. На непонятном невнятном языке.

На английском, поняла Юлька. Мозги – или что там отвечает за соображаловку? – решили временно обойтись без отключившегося организма и разобраться в ситуации самостоятельно. И, прокрутив калейдоскоп ярких осколков, сложили логически непротиворечивую картинку.

Тут-то она и сказала себе: меня «накрыло». Меня «взяли». И на этот раз взяли всерьёз…

Юльку меж тем подняли, затрясли, понесли, стали усаживать, слева остро запахло тревогой, справа какими-то вкусными духами, а потом нахлынуло ещё сдобой и жжёным маслом – и мир едва не ускользнул. Стоять!

…Только вот те, кто её почти загнал, немножко не рассчитали. Перестраховка – это тоже ошибка, учил тренер Аллардайс. Чёрт, чёрт – времени, чтобы воспользоваться вражеской ошибкой, совсем не оставалось…

Ерунда. Нет ничего растяжимее времени.

Она протяжно простонала и попыталась остановить глаза на чём-то одном, но не получилось, почти по-настоящему не получилось. Закрыла в изнеможении. Так… здесь получилось немаленькое скопление народа, человек двадцать уже принимали участие в её судьбе, и пока все эти люди здесь – физически, «тушкой», её не заберут. Значит, надо продлить недомогание, сколько можно, а потом…

Потом будет потом.

– Всё хорошо, леди, всё хорошо… – понимание включилось наконец, и она стала слышать не просто шум, а нормальную речь. – Сейчас придёт доктор, и всё будет хорошо.

– Где я? – спросила Юлька из двух соображений сразу: показать, что она не вполне в себе – и выяснить, куда же это её занесло, в самом деле.

– Это Гленвилль, – сказали ей два голоса, и она кивнула, будто поняла. Сама же попыталась мысленно открыть карту. Гленвилль… Гленвилль… кажется, здесь?

Точно. Значит, до «Тедди» осталось меньше ста километров.

Час полёта. Ну, полтора. Потому что искать.

Ну, два…

Вот досада. Два часа не могла потерпеть со жратвой.

И тут её снова скрутило. И на этот раз стало рвать – сначала ничем, потом желчью.

И тогда прибежал врач.

Он был без халата, и Юлька поняла, что это врач, по рукам. Такие руки бывают только у врачей. Очень уверенные и никогда не делающие вреда.

Врач что-то спрашивал, она отвечала – и тут же забывала и вопрос, и ответ. Что-то с головой, определённо что-то жестокое с головой. Нет, никогда раньше…

Теперь она лежала на какой-то кушетке, вся мокрая, прикрытая одеялом. Она не понимала, жарко ей или холодно – как-то сразу и то, и другое. Пить – и ей тут же давали пить, что-то холодное, лимонно-сладковатое. Доктор, позвала она, но ей сказали: нельзя, доктор занят, тут ещё одной женщине плохо, что же это такое делается?

А потом она увидела знакомое лицо, сразу поняла, что знакомое, но из тех, которые не можешь вспомнить, где видел и при каких обстоятельствах. Мужчина, уже пожилой, стоял и мял в руках и без того мятую рыбацкую шляпу.

Борода веником и полотняная рубашка с вышивкой… На груди покачивается чудовищно потёртая кожаная сумочка на витом шнурке.

Лицо у него было бледным, даже сероватым, и лоб весь в крапинках пота.

Он постарался улыбнуться, подошёл, присел на корточки и достал из сумочки блокнот и ручку.

На первой странице уже было выведено: «Привет, я Райс. Я не могу говорить, но прекрасно понимаю по губам».

Юлька кивнула. И – вспомнила.

– Привет, – сказала она тихо, но при этом стараясь чётко артикулировать. – Я вас вспомнила.

«Сью тоже плохо», – написал Райс.

– Что с ней?

«Доктор скажет. 26 недель. Боюсь. Повезу её в больницу».

– Она беременна?

Райс кивнул.

В больницу, подумала Юлька. Это тоже как бы на людях. А потом можно и смыться.

Обидно, была почти у цели.

Но это, в общем… ладно, назовём отсрочкой.

– А больница далеко?

«Нет, всего 50 миль».

– Нужно вызвать скорую, да?

Райс пожал плечами. Написал: «Спрошу».

И ушёл.

Юлька закрыла глаза. Голова кружилась как-то спереди назад, будто переворачиваешься на качелях.

Вернулся доктор. Теперь Юлька увидела, что ему лет семьдесят.

– Ага, вам лучше, милая леди. Это радует.

– Спасибо, – сказала Юлька. – Доктор, я не помню, что уже успела наговорить…

Он махнул на неё рукой.

– Это было что-то особенное. Я никогда не видел, чтобы женщина в таком состоянии пыталась причесаться и подкрасить губы.

Юлька никогда не красила губы. Они у неё от природы были яркими и чётко очерченными. Она поняла, что дедушка шутит, и улыбнулась.

– А я сказала вам, что беременна?

– Нет, – тут же насторожился доктор. – Какой срок?

– Семнадцать недель.

– По вам совершенно не скажешь… Так, это меняет дело… и как же решить?.. Беда в том, что всё, что я могу предложить, – это кушетка в моём кабинете и немного аспирина.

– А вызвать скорую?..

– Видите ли, я уже второй день не могу дозвониться никуда. Похоже, или мы опять без всякой связи, как в ноль четвёртом, или на телефонном узле все одновременно ушли в отпуска, как в позапрошлом. Порядка нет и уже никогда не будет. Вот, джентльмен повезет свою скво в ближайший госпиталь – присоединяйтесь. Те же проблемы, что и у вас…

Райс кивнул.

– Спасибо, – кивнула в ответ Юлька. – Но только у меня ещё и байк…

Райс удивленно пожал плечами, изобразил руками что-то большое и вместительное, ткнул пальцем в середину. Ах да, подумала Юлька, у них пикап. Вон он стоит…

То, что шарахнуло ей по мозгам, накатывало волнами, прилив – отлив – прилив, и сейчас снова становилось хуже, голова, подумала она, голова сейчас лопнет, это не боль, но какое-то жуткое давление изнутри, странно, что глазки ещё на местах, она потрогала их, да, правильно, там, где положено. Трое парней весело подхватили не такой уж лёгкий аппарат на руки и водрузили в кузов, пикап скрипнул и просел. Сиденья в машине были обтянуты чем-то тошнотворно-красным. Сью, бледная и дрожащая, пропустила Юльку в салон, такая вот рыбалка неудачная, сказала она, а где мои удочки, отчаянно вскинулась Юлька, и ей принесли её удочки в чехле. Скоро, сказала Сью, скоро всё кончится и всё будет хорошо, и едем, едем скорее, она еле сдерживала тошноту. Райс тронул машину, развернулся, они оказались на дороге, узкой-узкой, никого не обогнать, если гаду вздумается плестись впереди. Калифорнийцы не нарушают правил, пусть рухнет мир, а закон да будет соблюдён. Пристегнись, показал Райс Юльке, и она пристегнулась. Замок щёлкнул как-то по-ружейному. Юлька повернулась к Сью и хотела что-то сказать, но та уже сама поднесла к её лицу прозрачную дыхательную маску с подсоединённым красным баллончиком. Из маски пахнуло прошлогодними листьями…

– Я её потерял… – Яшу скрючило, насильственный разрыв контакта всегда болезнен, а в том мигренном состоянии, в котором пребывали они с Чарли и все инстинктивно сбившиеся в кучку эрхшшаа, особенно. – Что-то видел, но не могу ручаться…

Чарли придвинула ему бутылку, он глотнул джин прямо из горлышка. При обычных мигренях это помогало. Джин, горсть аспирина, крепкий, чтоб ложка стояла, дешёвый растворимый кофе. Самый мерзкий на вкус.

Впрочем, кофе в Конфедерации – это вообще нечто…

Не отвлекаемся.

– Саш. Смотри сюда. Понимай. Я что-то видел, сейчас оно отстоится, опишу. Но это не информативно. Дальше: пеленг я взять не смог, не успел. Но почему-то мне кажется, она где-то на юго-востоке. Вот в той стороне. Там юго-восток. Не ручаюсь, но кажется. В смысле, юго-восток там точно, а вот Юля… возможно. Дальше. Я думаю, её просто ушатало так же, как и нас. Может быть, она сейчас просто потеряла сознание. Она явно куда-то ехала и была не за рулём, очень узкая дорога и жёлтая осевая. Чем-то её этот жёлтый цвет зацепил, она его ненавидела. Дальше. Она чувствует себя в опасности и от кого-то убегает, но это не непосредственная опасность, не сию минуту. Она уверена, что и дальше сможет скрываться. Что она кого-то обхитрила. Это всё шло фоном. Вот. И картинки… В общем, их две. Огромный ярко-красный пластиковый диван, бывает такой мерзкий оттенок красного, что блевать хочется. Она на этот диван смотрит сбоку. Похоже, что ей нужно на него сесть, а – очень противно. Он будто скользкий или липкий. И вторая, я уже сказал: дорога, узкая, в две полосы, и разделительная линия – жёлтая. Справа и слева косогоры и кусты. Никаких внешних ориентиров я не засёк. Собственно…

– Тебе надо лечь, – сказала Чарли.

– Нет. Ляг ты. Мне будет только хуже. Надо наоборот – чем-то заняться.

– Ребята, может быть… – Санька чувствовал себя виноватым.

– Сейчас всё равно придётся прерваться, – сказал Яша. – А потом, когда она вернётся, я её почувствую.

– Может, она в больнице? – спросила Чарли. – Красный диван…

Яша подумал.

– Нет, не похоже. Фон не больничный. Я вот думаю – а не машина ли это? У неё просто воспаление мозгов, как и у нас, восприятие клинит, потому всё искажено. В этом случае последовательность выстраивается: она залезает в салон, и её куда-то везут, она видит дорогу. А потом уплывает.

– Из-за чего? – спросила Чарли. – Ведь мы же ничего не почувствовали. Ничего не было? – повернулась она к котам.

Те переглянулись. Потом Рра-Рашт покачал головой: нет.

Санька мог только догадываться, какой силы удар обрушился на друзей – и миновал его. Он бесился внутри себя, что не может разделить с ними боль, которую они терпят – и которую, похоже, терпит Юлька. Бесился, но старался ничего не показать, чтобы коты не стали и на него распространять своё стремление укрыть и вылечить – им самим было плохо. Очень плохо.

Он вспомнил, как это произошло и как он тогда испугался: котов накрыло в корабле перед самым взлётом. Это очень жуткое зрелище: эрхшшаа, которым плохо и страшно. Жуткое, потому что не знаешь, что делать. Что вообще можно сделать. К ним привыкаешь, к этим жизнерадостным сгусткам энергии, которые делятся ею направо и налево – и вдруг от них остаются одни шкурки… и это проклятое чувство вины, что не в силах отдать долг, хотя тебе-то давали и не в долг вовсе, а просто так, по дружбе, но всё равно – чувство вины… Но потом Рра-Рашт взял себя в руки, а младшие подтянулись, глядя на него, и в полёте им стало уже не то чтобы хорошо, но терпимо, и все решили, что всё прошло. В аэропорту было почти хорошо… и по дороге тоже. И только перед самым Яшиным домом по ним всем снова шарахнуло, да так, что Чарли закричала от боли: Яша боль терпел, но она-то чувствовала, до чего ему плохо…

Юлька не раз рассказывала, каково это: когда на орбите гибнет «колокольчик»… Но сейчас Саньке оставалось только или ломать руки, как кисейной барышне, или просто продолжать вести себя так, будто ничего не происходит. Хотя что-то происходило, причём что-то важное. И по идее ему бы нужно сейчас быть на месте, за пультом… но, допустим, он не догадался, звать его пока обратно не зовут (а координаты он оставил, разумеется) – да и Рра-Рашт ничего такого не предлагал. Значит, Санька поступает более или менее правильно. А более там или менее – будем разбираться после.

– Пока мы не выясним, что происходит вообще, бесполезно догадываться, что случилось с конкретным человеком, – сказал Яша.

– Такого никогда не было, – сказал Рра-Рашт.

– В какие-то моменты вы перестаёте слышать? – спросил Санька.

– Нет, – сказал Яша. – Это как бы очень сильный и очень противный звук. Ножом по стеклу – так: «У-жжя-я-ууу!» Он держится всё время, только иногда вдруг резко приближается, налетает…

– В прошлом году что-то подобное сделали Свободные – когда вырубили все визиблы в Системе, – сказал Санька.

Рра-Рашт наморщил лоб, задумался. А может быть, пытался с кем-то «поговорить».

– Я слышал про большие глушилки для телепатов, – сказал Яша. – Когда работал в «Ниппахо», что-то краем уха подцепил. Вроде бы у марцалов они есть – так, зажоплено на крайний случай. Но эти глушилки хоть и большие, но работают всё-таки на ограниченных дистанциях – в пределах города, округа, не больше. А нас всех накрыло в одно время – и были мы в тринадцати тысячах километров друг от друга.

– Может быть, сеть? – сказал Санька. – Синхронно включили… Хотя я не думаю, что это марцалы.

– Я не сказал, что это марцалы, – помотал головой Яша. – Я сказал, что у них такая хрень вроде бы есть. Хотя… в общем, я им не очень-то доверяю. Они такие, знаешь… тефлоновые.

– Ничего, – сказал Санька. – Им только правёж надо произвести – флотским ремнём по голому… нормальные делаются сразу. Весь тефлон – как проволочной щёткой…

Как-то оно некстати, ни к чему вспомнилось: чудовищно холодный и дождливый августовский день, когда произошло так много всего… и когда пропала Юлька. Все события странным образом тянулись из того дня. Да, тогда дядя Адам действительно приказал выпороть одного марцала не самого низкого ранга. За дело. И за Юльку в том числе. И что вы думаете? Оказался в итоге марцал не самым хреновым парнем…

И снова Санька пожалел о том, что Барс так далеко. Он мог бы многое подсказать.

– Но вообще говорить – марцалы, не марцалы… – Яша встал. Прошёлся по комнате, потёр виски. – Они давно уже не монолит. Ребята, которые ими занимаются, счёт потеряли, сколько у них группировок. Типа «Три марцала – пять партий». Так что марцалы практически могут быть причастны ко всему…

– Юльки нету? – спросил Санька.

Яша помолчал. Посмотрел в тот угол, где у него был юго-восток.

– Н-нет… хотя… хотя…

…её несло по туманному медленному водопаду, вниз, вниз, вниз и немного вперёд, снизу навстречу кругами поднималась большая тёмная птица, похожая на чайку, но тёмная, с красными глазами и красным клювом, каждое её перо можно было рассматривать часами, так они были тонки и прекрасны, так они изгибались на кончиках крыльев. На шее птицы висели часы, простые круглые заводные часики на простом стареньком кожаном ремешке, и стрелки крутились назад, справа налево, быстро. Птица сделала два плавных круга рядом с Юлькой, покосилась глазом, ушла. Ноги у неё были грязные, в цыганских колечках и браслетиках, с ленточкой. Юлька рушилась вниз, там перистыми фонтанами бил туман, разбивающийся о сверкающий вылизанный гранит, что-то гремело. Ей не выбраться из этого месива, а потом она увидела, что там, кроме гранита, поблёскивают иглы, пока издали маленькие и тонкие, но на них что-то нанизано слёту. Тогда Юлька раскинула руки и ноги и стала ловить поток воздуха. Поймала. Поток был слаб, как от потолочного вентилятора в жаркий день. Но что поделать. Что. Она легла на этот поток и постаралась наклониться, чтобы её несло в сторону от игл, но те притягивали. Тогда она стала грести руками и ногами, как в воде. Неожиданно стронулось. Грести. Грести. Плыть. Не останавливаться и не смотреть вниз, а как не смотреть, когда лицо само опускается, уже затекла шея, голову не удержать, но это же не вода, не захлебнуться. И она захлебнулась. Воздухом. Он ударил снизу резко, земля бросилась навстречу. Юльку завертело, мимо летели камни и окна, а потом она снова смогла распластаться, ухватиться руками. Ещё высоко, ещё можно лететь. Наклонив голову и поджав ногу, она развернулась и стала огибать выступ скалы, на нём росло дерево. Достаточно, можно дёргать кольцо. Она дёрнула кольцо, и парашют не раскрылся. Она дёрнуло другое, что-то зашевелилось за спиной, она напряглась в ожидании удара, удара всё не было, оглянулась – крылья. Тёмные, как у той птицы, и Юлька догадалась, что птица ей их и подарила. Расправив крылья, Юлька остановила падение, потом взмахнула – и стала набирать высоту. Плавными кругами. Всё вокруг было громадным колодцем, а если не думать о падении, то скорее туннелем, дно которого устилал медленный туман. Она поднялась высоко, когда крылья заныли. С непривычки, подумала она и стала искать место, где опуститься. Наверное, вот здесь, это был как бы полукруглый балкон и даже с перилами, но без окна и двери в стене. Юлька осторожно присела на перила, глядя вниз, как с моста. Потом перекинула ноги внутрь. На балконе стояла кадка с пыльной полузасохшей пальмой, валялась пустые пивные бутылки и рыбьи кости. Юлька дотронулась до пальмы, и пальма застонала…

– Не понимаю, – сказал Яша. – Какой-то балкон или терраса… и водопад. А пять минут назад была дорога. Где такое может быть?

– Где-то в Сьерре, конечно, – сказала Чарли. – Водопад… Большой?

– Не знаю, она уже не туда смотрит… Ребята, что-то мне не нравится происходя… нет!

– Что? – вскочил Санька.

Яша вдруг стал бледный, как покойник.

– Она… она упала. Туда, вниз.