Глава 8. ОДНА ОШИБКА

Пока мы ехали в поезде и я занимался любовью с Уклус, решив, что на следующий день смогу спокойно подумать, о нас решили «позаботиться».

«Встретили» нас прямо у вагона. Грамотно, надо сказать. Сразу же стало понятно, что это не полиция — у тех на такое просто мозгов не хватит. Служба Безопасности. Человек пятнадцать — двадцать. Отрепетировали они все очень хорошо, так что не успев и глазом моргнуть я оказался в салоне микроавтобуса, который тут же рванул с Привокзальной площади в центр.

Влипли! Первое, что пришло мне в голову. И надо же было старому дураку этой ночью трепаться с Уклус! Теперь у эс-бэшников будет все, что им необходимо. Дурак недоделанный! В революцию ему поиграться захотелось! Вот, кажется, и доигрался…

Ехали недолго, так что можно было догадаться, куда нас везут. Естественно, в управление СБ. Из машины вывели не грубо, но решительно — шансы вырваться нулевые. Вот сейчас все будет в лучшем виде: камера в подвальном этаже, электрошок, галлюциногены, «сыворотка правды»… Может, Ромус был прав? Может, стоило подождать несколько лет и попытаться пойти на выборы? Хотя чего уж теперь гадать? И так понятно, что они среагировали на наше решение о принятии курса на вооруженное восстание. Оперативно. Только непонятно, почему нас всех не взяли прямо в Столице. Там бы это было и быстрее, и удобнее: мы все находились в одном зале. Наверное, им надо было переварить информацию. Неужели стукач? Этого, конечно, избежать ни одной организации не удается, но чтобы прямо на съезде? А почему бы и нет? Очень даже удобно — получить информацию из первых рук, так сказать, обдумать и спокойно задержать делегатов, когда они вернутся по домам. Практично, если можно так выразиться… А если стукача нет? Значит — прослушка! Вот тут у меня на лбу выступил холодный пот, и все поплыло перед глазами. Я уже ничего не видел перед собой. Хотя нас вели по зданию управления и дорогу надлежало запомнить. Впрочем, не имеет смысла. Сбежать отсюда все равно не удастся.

Итак — прослушка. О чем мы там болтали в кабинете у Ромуса? А у Репуса? Славно же управление, занимающееся разработкой версии об омоложении, руки потерло! Теперь понятно, почему нас сразу не взяли. А зачем? Можно спокойно попить коньячку. Отпраздновать плоды многолетнего труда. Ну а после празднования можно и задержать — спокойно и без лишнего шума. Тут и показания Уклус не нужны… О! Кажется, пришли. Интересно, а куда?

Камера? Нет, приемная. Два стола, стулья вдоль стен и ни одной живой души. А дверь хорошая, металлическая. Такую не выломаешь. Этаж, конечно, первый, и решеток на окнах не видно, но у стекол очень знакомый голубой отлив — бронированные. И на рамах нет даже следов каких-нибудь запоров: не предназначено это окно для того, чтобы его открывали. Мои соратники по несчастью воровато озираются. Нужно их быстро приободрить, а заодно и проинструктировать.

— Не дергаться! — Я с трудом узнаю свой голос, настолько он сел. — Задержание незаконное, и долго оно продолжаться не может. На вокзале нас видели, так что через какой-нибудь час начнется скандал.

А сам я в это верю? Что такое СБ и как оно работает, я знаю прекрасно.

— Здесь ни о чем не говорить, если вызовут на допрос — требовать адвоката и не отвечать без него ни на какие вопросы. Кроме того: мы несовершеннолетние, а значит, на допросах обязаны присутствовать родители. Всем все понятно?

Ребята молча кивают. Надеюсь, что поняли. А теперь нужно усесться на стул и подумать. Крепко подумать, что делать, если мне предъявят записи нашего трепа в Столице. Интересно, мне предложат сотрудничество или сразу шлепнут? Да о каком сотрудничестве может идти речь? На что оно им? Выловить тех, которых не было на съезде? И какой из меня помощник? Кроме того, ловить-то никого не придется — сами через несколько лет попадутся, никуда не денутся. Вот Ленус может быть им интересен. У него деньги. И немалые. Пожалуй, может и выкрутиться, если хорошего отступного предложит…

Дверь с противным скрипом открылась. В проеме, вопреки моим ожиданиям, показалась миловидная девушка с переносным компьютером под мышкой, а следом за ней вошел седой мужик. Вполне добродушный по внешнему виду. Добродушный? Эсбэшник? Да что со мной такое? Выискиваю лазейки, которых нету? Прекратить истерику! Я же главнокомандующий повстанческой армии! Если я отсюда выберусь, а я постараюсь отсюда выбраться, то я этого «добродушного» очень крепко возьму за жабры! Так крепко, что он проклянет тот день, когда меня встретил!

— Здравствуйте, детишки! — Улыбка до ушей. Эдакий дедушка, который решил побеседовать с внуками на сон грядущий.

— Здравствуйте, говорю! — Улыбка еще шире, хотя секунду назад казалось, что это невозможно. — Что же вы такие невежливые?

— А с чего быть вежливым? — Понимаю, что надо молчать, но не выдерживаю. — Хватают, заталкивают в машину, везут куда-то, запирают где-то. Тут уж не до вежливости. Тут мне адвокат нужен. А также крайне недурственно пообщаться с журналистами будет. Кстати, имя ваше мне тоже узнать будет интересно, как и имена тех, кто нас хватал. И недурственно сообщить родителям, а то нехорошо получается — незаконное задержание несовершеннолетних, без уведомления родителей.

Не думаю, что я произвел на него какое-то впечатление. Просто захотелось высказаться. Наверное, зря.

— Родители ваши уже едут. — Улыбка-то какая слащавая у мерзавца. — Чтобы переодеть вас из ваших тряпок в нормальную одежду. А адвокат вам не нужен. Мы вас пригласили для беседы.

— Для беседы приглашают не так. — Я не могу скрыть своего раздражения. — А теперь мне хочется услышать основание для нашего задержания.

— Ну, раз ты так настаиваешь, Санис. — Опять улыбка. — Президент сегодня утром подписал указ о роспуске вашей организации…

— Мы зарегистрированы как молодежное объединение. Так что ничего не выйдет, — это уже Ленус.

— Вы занимаетесь противозаконной деятельностью! — Проняло служивого, ишь как побагровел. — И мне насрать, как вы там зарегистрированы! У нас в Городке этого не будет! И в Столице тоже!

Заперхал. Достал платок, утерся. Довели дедугана. Неужели сам начальник управления нас вниманием почтил? Что же такое произошло?

— Вот указ, — протягивает мне бумагу. — Прочитайте и распишитесь.

Указ Президента гласит, что наша организация занимается деятельностью, направленной на изменение конституционного строя (кто бы мог подумать?), и потому должна быть распущена незамедлительно (ага, щаз!). Все активы организации переходят в ведение городских или региональных властей (пусть переходят, мне не жалко), а члены организации должны быть поставлены на учет в подростковом отделе полиции. Далее имеется место для подписи, где сказано, что я, как руководитель, подписываю этот документ, тем самым добровольно объявляю о самороспуске своей организации и обязуюсь впредь не заниматься противозаконными действиями.

Идиотизм! Как кошку можно заставить сожрать горчицу, не используя грубого принуждения (заталкивания вышеозначенной горчицы непосредственно в пасть) и явного обмана (горчица спрятана внутри куска мяса)? Очень просто: смазать ей горчицей задницу! Тогда она будет мяукать и вылизываться — то есть жрать горчицу добровольно и с песней. Так вот, хрен им на всю морду, как говаривал мой папа. Настоящий папа.

— Я это подписывать отказываюсь, — бросаю бумажку на стол. — Если больше вопросов нет, то я бы хотел незамедлительно покинуть данное помещение.

— Как это — не будешь подписывать? — взревывает эс-бэшник. — Да я…

— Что? — издевательским тоном осведомляется Ленус. — Рукоприкладство? Мы не возражаем. Журналисты, я думаю, тоже возражать не станут, когда мы им об этом расскажем.

— Заткнись, сопляк! Ты с кем разговариваешь? Мало вас в детстве пороли! Я…

Есть! Отлично! У меня камень свалился с души. Раз так орет, то это означает только одно — нету у них записей наших разговоров! Нету у них на нас ничего! НЕТУ! А Президент, как обычно, обгадился. Скорее, не сам он, а кто-то из окружения. Но насколько бездарно все сделали. Противно смотреть.

Эсбэшник уже наорался вволю и отдыхает. Сейчас будем издеваться.

— Если я этот обрывок бумаги не подпишу, то что произойдет? — Мне же необходимо быть в курсе своей ближайшей судьбы.

— Да я тебя сейчас…

— Хватит! — Пора брать инициативу в свои руки. — Если ты меня сейчас хоть пальцем тронешь, то в самом лучшем случае пойдешь на пенсию, а в худшем — окажешься в одной камере с нашим мэром. Я вынужден повторить: что произойдет, если я этого подписывать не буду?

— Все равно закроем, но ты будешь отмечаться в полиции каждый день!

— Меня этот вариант вполне устраивает, — небрежно бросаю я и поднимаюсь. — А теперь соблаговолите распорядиться о том, чтобы нас незамедлительно выпустили.

— Ну уж нет! В этих тряпках, — это он, надо полагать, о форме, — ты отсюда не выйдешь! Вот родители приедут — им тебя и отдам.

— Прекрасно, — холодно говорю я. — Девушка, насколько я вижу, не в форме. Ей-то уйти можно?

— Можно! — И уже тише секретарше: — Выведи ее отсюда.

— Уклус! Репортеры, — шепчу я, наклонившись к самому ее уху.

Уклус едва заметно кивает, но тут же в ее глазах появляется хитрый огонек.

— Я тебя тоже люблю, милый! — произносит она нарочито громко, но в этот момент секретарша уже решительно берет ее за локоть.

Не прошло и получаса, как раздался телефонный звонок и нас отпустили, даже не потрудившись отобрать форму. Когда я вышел из подъезда управления СБ, у меня сразу же поднялось настроение: каким образом моей девочке удалось собрать такое количество журналистов за такое короткое время — уму непостижимо, но ведь удалось! И сейчас она дает пресс-конференцию. В лучах славы купается, так сказать.

Быстро спускаюсь по ступенькам и, пока внимание журналистов еще не сфокусировалось на мне, делаю стремительный рывок в сторону Уклус. Несколько секунд — и мои руки ложатся на ее талию. Она испуганно поворачивает голову, но сразу успокаивается, увидев меня.

— С освобождением, любимый! — И наши губы встречаются в поцелуе. Щелчки вспышек перерастают в сплошной стрекот, но мы закрыли глаза, и для нас сейчас никого не существует.

Удовольствие длиться вечно не может. Теперь пора работать. С сожалением отстраняю от себя Уклус и поворачиваюсь лицом к объективам. Они ждут сенсации, и я намерен им ее сейчас дать.

— Дамы и господа! Как вы знаете, нас сегодня совершенно по-хамски арестовали прямо на вокзале при выходе из поезда. Только наше СБ способно на такие выходки! Привезли сюда и, угрожая физической расправой, принуждали подписать какую-то сомнительного содержания бумажку. Я, естественно, подписывать ничего не стал. Но сама наглость проделанного поражает: сначала стреляют в моего заместителя, а теперь пытаются арестовать меня! Разговаривавший с нами человек в штатском не представился, но есть все основания предполагать, что это был начальник нашего управления СБ. Как видите, мы совершенно правильно боремся с властью, которая позволяет себе так обходиться с детьми! А теперь, дамы и господа, мы с удовольствием ответим на ваши вопросы.

Зашумели. Так зашумели, что друг друга слышать перестали. Ничего, пусть пошумят. Мне это даже на руку. Пусть пошумят, а как надоест — выстроятся в очередь с идиотскими вопросами, на которые я с громадным удовольствием отвечу. Или не отвечу, если вопрос мне не понравится.

— Дамы и господа! — Ленус, похоже, решил навести порядок. — Прошу задавать вопросы в порядке очереди! Вы, пожалуйста.

Ну, все ясно: этот гаденыш увидел кого-то из прикормленных им журналистов и решил дать ему слово. Что ж, не возражаю.

— Как вы прокомментируете обращение штаба молодежного движения «Страна без Президента»?

Какое еще обращение? Мы же ничего такого не писали. Мы? Ну, я не писал, Ленус… А что, собственно, в этом самом обращении написано? Час от часу не легче. Если это провокация, то отмываться нам придется не день и не два, а если чья-то глупость… То еще дольше. Проклятие! Утро сегодня «веселое» было. Денек тот еще выдался. Каким же вечер будет?

Все это, конечно, здорово. Но о каком обращении идет речь? Вот ведь посадили в лужу — мы ни сном ни духом, а придется еще и комментировать. Я в полной растерянности…

— Видите ли, дамы и господа, — Ленус, видя мое состояние, решил принять огонь на себя, — съезд принял несколько основополагающих документов, которые являются руководством к действию на ближайшее время. Какой из них вы посчитали этим самым обращением — я не знаю. На мой взгляд, все они равнозначны.

— Что у вас там творится? — какой-то плохо выбритый мужичонка, не скрывающий злорадства. — Вот это обращение!

У меня в руках типографским способом отпечатанная листовка. Не слишком ли много сегодня бумажек с сюрпризами? Ладно, почитаем.

Ромус, сволочь! Ну козел! Ну верный наследник Альтуса! Ну тварь! Если я до него доберусь — все кости переломаю! Это надо же было такое запустить. На что он, интересно, рассчитывал? Что Президент, прочитав эту писульку, моментально побежит? Или как? Нет, это надо прочитать еще раз, чтобы убедиться в своей правоте — Ромуса надлежало расстрелять еще шесть лет назад. А лучше — повесить. За ноги. Или за яйца. Второе даже интереснее.

То, что это работа Ромуса, я не сомневаюсь ни минуты. У него и раньше возникали идиотские идеи относительно поддержки масс, но сейчас он окончательно перегнул палку. Что же теперь со всем этим делать? Ну тварь, ну удружил!

— Дамы и господа! — Я начал говорить еще до того, как осознал, что именно собираюсь сказать. Тут сыграло роль очень многое: и понимание того, что мне еще нужно как минимум полтора месяца для подготовки людей, и злость на дурака Ромуса, и еще черт знает что, в чем я не успел разобраться. — Это фальшивка! Самая натуральная фальшивка, призванная дискредитировать наше движение. Кто-то, обладающий извращенным умом, попытался опорочить наше движение. Мы призывали, призываем и будем призывать к тому, чтобы Президент незамедлительно подал в отставку. Но мы никогда не призывали к вооруженному противостоянию. В конце концов, у нашей страны сейчас просто нет ресурсов для того, чтобы выдержать еще один путч. Так что призываю вас не относиться серьезно к этой низкопробной поделке спецслужб. Мы не имеем к ней никакого отношения.

Перехватываю взгляд Ленуса. В нем удивление сменяется пониманием. Здесь все в полном порядке. Теперь главное не дать кому-нибудь из моих малолеток, присутствовавших на съезде, ляпнуть лишнего.

— Дамы и господа! Мы устали и вынуждены отложить беседу с вами до вечера.

Журналисты недовольно зашумели, но я решительно подхватил Уклус под руку и направился в сторону дома. Наши, ничего не понимая, потянулись следом.

Вскоре журналисты нас оставили в покое, и я вздохнул с облегчением. Теперь нужно проинструктировать наших.

— Народ! Никаких решений о вооруженной борьбе на съезде не принималось. Понятно?

Мальчишки нерешительно закивали.

— Хорошо. — У меня отлегло на сердце. — Общий сбор возле штаба через два часа. А теперь — пулей по домам!

Только пятки засверкали. Ну еще бы: такие переживания за один единственный день для четырнадцати-, пятнадцатилетних сопляков — это очень много. Как только они разбежались, я схватил за грудки Ленуса.

— Ну, скотина, что скажешь?

— Ты что, дурак? — Ленус предпринял слабую попытку освободиться. — Я-то тут при чем?

— А кому я говорил, что Ромуса поганой метлой гнать надо? Не тебе? «Подожди, мы друг без друга не сможем» — твои слова, козел? — Я почувствовал, что зверею. — Твои или нет?

— Мои, только отпусти. — Я разжал руки, и Ленус непроизвольно сделал несколько шагов назад. — Мне и в голову прийти не могло…

— И шесть лет назад тебе тоже кое-что в голову не пришло. Результат я все эти годы наблюдаю.

— Да подожди ты! — Ленус уже оправился от первого шока и готов к разговору, но мне все еще надо сорвать на ком-нибудь злость.

— Чего ждать? — сверлю Ленуса взглядом. — Пока очередной твой протеже не выкинул еще какой-нибудь фортель?

— Подожди, давай разберемся. — Ленус косится на Уклус.

— Не вылупляйся на нее! — рявкаю я. — Ты ее окончательной дурой считаешь? Она все прекрасно поняла. И уже давно, конспиратор ты хренов… Ну, выкладывай.

Ленусу дали возможность говорить. Это то самое, чего он обычно добивается всеми правдами и неправдами. Ну что ж, не возражаю, пусть говорит, тем более что он сейчас будет оправдываться, а это приятно.

— Ты же нажал на него… И нажал здорово. Вот теперь он и рвет жопу — решил, что иначе ты его снимешь с начальников штаба…

— Это все я и так понимаю. — Бешенство у меня уже начинает проходить. — Делать что будем?

— Мальчики, а давайте не на улице! — решительно вступает в разговор Уклус. — Ведете себя как дети малые!

Я невольно улыбаюсь. Молодец девчонка! Так нам, дуракам, и надо. Нечего базар разводить.

— Согласен. Пошли в штаб. А ты, — обращаюсь я к моей рыжей умнице, — зайди, пожалуйста, к родокам. А то неудобно как-то получается…

— Зайду, не волнуйся. — Уклус совершенно обезоруживающе улыбается. — И к твоим зайду. Беги занимайся своей революцией.

Я ничего не успеваю ответить, только чувствую легкий поцелуй на своей щеке, а в следующую секунду она уже удаляется в сторону дома. Вот и пойми ее теперь. Кто же из нас старше на самом деле?

Дым от сигареты не спеша поднимается к потолку и клубится вокруг лампочки. Я некоторое время наблюдаю за ним, а потом делаю еще одну глубокую затяжку и выпускаю густую струю дыма туда же — к потолку, чтобы еще больше увеличить там его скопление. Вечереет, а мы все еще ничего не придумали. Хочется бросить ко всем чертям игры в революцию и отдохнуть. Я понимаю, что мне не дадут этого сделать, но дурацкое желание продолжает теплиться где-то на краю сознания.

Когда мы с Ленусом добрались до штаба, я был полон энтузиазма: сейчас в два счета «порешаем» все и с чувством выполненного долга отправимся по домам. Как бы не так! Во-первых, выяснилось, что связи со столичной организацией нет. Совсем нет. Конечно, речь может идти о тривиальной безалаберности Ромуса, но мне в это очень слабо верится. Получается, что дегенеративные прокламации писать у него здорово выходит, а наладить связь нет? Вывод только один — перекрыли кислород. В принципе ничего страшного. Ромусу будет очень даже полезно некоторое время пообщаться с ребятами из СБ. Мозги ему вправят, чтобы головой думал. Но, странное дело, от этих размышлений легче не становится. Во-вторых, отсутствует связь и с другими региональными организациями. Получается, что я единственный, кто еще не арестован. Чушь какая-то. Не могли же у всех командиров подразделений мозги отказать в одночасье? А получается, что могли. Черт! Мне нужно время! Мне, дьявол его побери, нужно несколько месяцев. Мне нужны помещения. Мне жизненно необходимо смонтировать тренажеры. А что теперь прикажете делать?

— Прекрати дымить. — Ленус глухо перхает и смотрит на меня почти с ненавистью.

— Да пошел ты! — беззлобно, лишь бы что-нибудь сказать в ответ, бросаю я. — Здоровеньким умереть хочешь?

— Сам иди! Тут дышать уже нечем!

Чувствую, что нечем. И во рту уже давно горько от табачного дыма. Все я прекрасно понимаю. Понимаю… А что, собственно, я понимаю? Детский сад какой-то! В революцию играющийся. А первая же встряска за ухо — и уже непонятно, что мне делать. Ведь все шло нормально. Я бы даже сказал — просто идеально! И вот так облажаться. Постыдно, господин главнокомандующий повстанческой армии, крайне постыдно.

Вся моя беда в том, что я слушаю всяких уродов: сначала старого козла Альтуса, потом засранца Ленуса… И что в результате выходит? Не знаю я, что выходит! На самом деле не знаю! Единственная надежда, которая все еще теплится где-то на самом краю сознания, что какой-то эффект даст мое утреннее выступление перед прессой. Слабая надежда, надо сказать. Что помешает Президенту объявить меня лгуном? Да ровным счетом ничего! Ему это даже очень удобно. Готовят эти сопляки переворот или не готовят — разницы никакой. Но лучше перестраховаться и разогнать их ко всем чертям. Демократия демократией, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К своему, надо полагать, телу.

— Ладно. — Ленус явно ничего не понимает. — Какого лешего мы тут штаны просиживаем?

Тебе, дорогой Ленус, это так интересно? Мне, честно говоря, тоже. Ну, кривая вывезет!

— Видишь, ли, уважаемый мой коллега. — Я делаю еще одну затяжку, от дыма уже тошнит. — Находимся мы здесь по ряду причин. Первое — один альтернативно одаренный засранец не соизволил озаботиться запасным каналом связи, и я просто вынужден находиться здесь на случай появления курьера из Столицы. Второе — так как ситуация абсолютно патовая и арестовать нас могут в любой момент, то я не желаю, чтобы это мероприятие произошло при моих приемных родителях. И, наконец, третье…

— Слушай, Магнус, — вдруг оживляется Ленус, — я все это понимаю, но так мы ничего не высидим. Не обижайся, но ты несешь откровенную чушь! Не расстраивайся — мне тоже ничего не лезет в голову. Давай хоть телевизор включим.

А это мысль. Ленус, сам того не зная, подал мне идею. Отвлечься надо.

— Телевизор — это можно. — Я нашариваю на столе пульт и нажимаю на кнопку. Из динамиков телевизора тут же начинает истошно орать какая-то девица с перепаленными перекисью водорода волосами.

— Весело, правда? — с надеждой в голосе спрашивает Ленус.

— Обхохочешься, — рявкаю я. — Давай-ка мы с тобой…

Договорить мне не дали. Певичка куда-то исчезла, и появилась заставка Первого государственного канала. Очень интересно! Технические неполадки? Может быть, но в такие совпадения я не верю.

— Экстренный выпуск новостей! — Диктор буквально выкрикнула эту фразу. — В Столице народные волнения. Наши камеры установлены на Центральной площади. Тысячи людей вышли на несанкционированный митинг протеста. Власти пока ничего не предпринимают. А сейчас на связи наш специальный корреспондент…

— Вот оно, Магнус! — Глаза у Ленуса заблестели.

— Что — оно? — Я в некотором замешательстве.

— Не мешай слушать! — Ленус нетерпеливо отмахивается от меня и вперивает взгляд в экран.

— …недопустимая ситуация! Мы собрались здесь, чтобы помочь детям, которых незаконно арестовали работники Службы Безопасности по сфабрикованным этой же службой обвинениям…

Просто праздник какой-то! Идиоты полезли защищать засранцев! Обожаю людей с обостренным чувством справедливости! Во всяком случае — сегодня.

— И что это? — подаю я голос.

— Понятия не имею, но звучит хорошо. — Ленус удовлетворенно потирает руки.

— …это с рук не сойдет! Уже сейчас вся мировая общественность…

Мировая общественность? Вся? А вот это уже действительно весело! Значит, вся мировая общественность бросилась меня защищать. Какой я, однако, ценный для мировой общественности человек, оказывается. И кто бы мог подумать?

— …уже собираем подписи под петицией Президенту…

Праздник души и именины сердца! Подписи они собирают… Под петицией… Вот же уроды! Какие, блин, на фиг, подписи? Им не совсем понятно, что я собираюсь сделать? Точнее, что МЫ собираемся сделать? Выходит, что непонятно. Парадокс! Я собираюсь загнать эту страну в очередную революцию, а меня, вместо того чтобы утопить как котенка, услужливо выволакивают за шкирку из воды. И, похоже, выволокут.

— Ленус, сукин сын! Твоя работа?

— Ты совсем с ума сошел? — На лице у Ленуса отображается явное замешательство. — Каким образом бы я это провернул?

— Жаль, — совершенно искренне говорю я. — А выглядит эффектно. И стиль твой.

— Стиль действительно мой, — легко соглашается мой' товарищ по оружию. — А вот исполнение не мое. К сожалению.

— Тогда кто? — продолжаю я изводить Ленуса вопросами.

— Понятия не имею! — С лица Ленуса сейчас можно писать картину под названием «Сама Честность». Именно так: оба слова с большой буквы.

— Слушай, мне как-то все равно, кто это делает, но у нас появился шанс! — рявкаю я. — Давай-ка сюда своих карманных журналистов.

Карманных журналистов звать не потребовалось. Сами явились. И очень быстро. Пока Ленус возился с телефоном, в дверь постучали. Так как мой соратник был занят, открывать пошел я.

Открыл — и чуть не ослеп. Вспышки фотоаппаратов и прожекторы камер устроили ясный день из зарождающейся ночи. Мне даже выступать толком не пришлось — им нужен был я в состоянии, заморенном проклятыми варварами из СБ. Заморили меня, конечно, не там, но вид я, судя по восторженной реакции прессы, имел именно такой, какой им был нужен. Да я и не возражал. Смысла никакого: все равно не услышат.

Минут через пять шум пошел на убыль и появилась возможность услышать конкретные вопросы. Я про себя злорадно улыбнулся и приступил…

— Силен ты чушь нести! — Ленус смотрит на меня с искренним восхищением.

— А ты думал, что только ты это умеешь? — поддразниваю я приятеля. — Вынужден тебя разочаровать: и у меня, как видишь, тоже неплохо получается.

Ленус только улыбается в ответ и потягивается с видом довольного и сытого кота, которому только что посчастливилось умять литр сметаны. Честно говоря, у меня вид скорее всего точно такой же. И есть от чего. Я не совсем понимаю как, но мы спасены. «Добрый дядя», о котором я думал, на секундочку обнаружил свое присутствие. На одну маленькую такую секундочку, но обнаружил! Значит, «добрый дядя» существует и это не порождение моей паранойи. Уже хорошо. Правда, это нам ни черта не дает: я даже представить себе не могу, кто это может быть. Методом исключения можно сказать, что это не СБ. На них сейчас посыпятся все шишки. И не Президент тоже. Ему-то какой смысл? Может, полиция? Тоже нет. Полиция у нас обладает такой властью, что большего уже и желать нельзя. Но кто же тогда? Опять по кругу иду. И ничего умнее масонской ложи в голову не приходит…

А ведь ты, друг Магнус, просто обрадовался, что тебя кто-то опять ведет за ручку! Ведь перед этим ты был свято уверен, что сам такой умный. До того был уверен, что даже испугался. И сильно, надо признать, испугался, А теперь опять все хорошо: есть кто-то, кто в трудную минуту вытянет из дерьма…

Можно на это посмотреть и с другой стороны — крепкий тыл является залогом успехов на фронте. Только все это гнилые отмазки! Нравится тебе быть марионеткой. Нравится… А вот хрен! Как раз наоборот — абсолютно не нравится! Но приходится. Опять…

Тут еще один немаловажный вопрос присутствует: а если это сработал какой-то запасной вариант того же Ромуса? Я его, конечно, терпеть не могу, но в наличии мозгов ему отказать нельзя… Можно. Особенно после идиотской прокламации.

Существует еще и хитрая скотина Ленус. Мало ли что он мне говорил? Его исполнение, не его исполнение. Как говаривал мой первый батальонный: «Птицу видно по помету». А тут помет такой, что и приглядываться не надо.

Приглядываться, конечно, может, и не надо, но что мне со всем этим делать? А Ленус молодец. Далеко пойдет… если я не остановлю. Мне, чего греха таить, такая лонжа нравится. Однако начальство положено ставить в известность. А зачем, собственно? У начальства эйфория. Начальство мелет глупости по поводу смены имени. Какой смысл такое начальство о чем-нибудь уведомлять? Тем более о подготовке к возможным неприятностям? Оно же (в смысле — начальство) может и в ухо дать. И дать, заметьте, очень сильно. Чтобы не омрачал радостного настроения, да еще и в тот светлый момент, когда начальство изволит пребывать в состоянии вышеозначенной эйфории. А позже уже и признаваться как-то неудобно: то же самое начальство что-нибудь плохое подумать может. Например, что хитроумный Ленус, который так все замечательно предусмотрел, тривиально своего дорогого командующего подсиживает. Чтобы понять, что будет дальше — большого ума не надо. Так что я на месте Ленуса, будь это даже его заслуга, молчал бы в тряпочку. Чем он и занимается.

— Ленус, — подаю я голос, — а если бы это делал ты, как бы ты это все организовывал?

Вопросец, согласен, подленький. Но мне очень хочется видеть, как эта хитрая крыса будет выкручиваться.

— А я думал заняться чем-то подобным. — По лицу Ленуса видно, что у него нет абсолютно никакого желания об этом говорить. — Но позже. Недели через две. Может — через три.

— Не увиливай! — рявкаю я. — Не слышу ответа на свой вопрос!

— Да примерно так же — купил бы толпу уродов, которые бы устроили в Столице что-то подобное, и купил бы еще парочку десятков журналистов… Магнус! Неужели ты думаешь, что это моя работа?

— Я ничего не думаю, — недовольно бурчу в ответ. — Мне хочется понять, кто нас вытянул.

— Мне тоже! — Взгляд у Ленуса совершенно искренний. — Я так планировал, что гонять нас начнут где-то через месяц. Вот к тому моменту все и должно быть подготовлено. Ты же меня знаешь: я не пророк и даже в ночном кошмаре не мог себе представить эту идиотскую прокламацию! Она мне все карты спутала. Я уже думал, что вот тут нам писец и настал.

— Ты не одинок, — совершенно искренне говорю я. — Меня посетили сходные мысли.

— А теперь ты, Магнус, честно ответь мне: это точно не твоя работа?

— Гарантирую, что не моя.

В комнате повисло молчание. Мы не доверяем друг другу. И правильно делаем. Вопрос в другом — насколько сильно можно друг другу не доверять и при этом продолжать заниматься революцией?

— Знаешь, — задумчиво произносит Ленус, — если бы не то, что я видел и слышал, я бы подумал, что это Альтус…

Ни хрена себе! Так у кого из нас паранойя? У меня или у Ленуса?

— Ты бредишь! — решительно говорю я. — Старый козел вышиб себе мозги из пистолета…

— А мы с тобой погибли при взрыве, — парирует Ленус.

— Есть небольшая разница — наших тел так и не нашли, а вот тело старого козла Альтуса очень даже нашли. Как это в детских картинках-загадках было? Найди десять различий?

— Да, ты прав. Идея действительно бредовая.

— Не расстраивайся. — Я невесело улыбаюсь. — Меня посещали идеи и более интересные.

— Например? — оживляется Ленус.

— Э нет! — Я непроизвольно улыбаюсь. — Ты меня в дурку сдашь, если я тебе о них расскажу.

— Ладно, как хочешь, — соглашается Ленус. — Пойдем по домам. Завтра день тоже будет длинный.

Приемные родители встретили меня как-то угрюмо. И что самое мерзкое, молча. Не страшно. Переживу. Я такое пережил, что молчаливый бойкот приемных родителей по сравнению с этим детским лепетом на лужайке покажется. Не хотите разговаривать? И не надо! Мне же проще.

За столом все то же самое. Молчат и ждут, пока я поем. Плевать я на это хотел! Нашли, чем пугать. Даже смешно… А может, и не смешно? Может, грустно? За последние несколько месяцев мы отдалились друг от друга на очень большое расстояние. Как-то незаметно отдалились. Чем они это заслужили? Да ничем! И хватит нюни распускать! При чем тут их заслуги? Я же с самого начала знал, что так и будет. Они просто давали мне защиту. На время. Я должен был отсидеться, зализать раны, которые на мне жизнь всегда оставляла довольно щедро, а потом опять бросаться на кого-то с кулаками. Так что здесь все в полном порядке… Почему же тогда так противно на душе? Из-за этого самого «порядка»? Вынужден признаться, что я так и не научился пользоваться людьми. Точнее, пользоваться-то я научился, а вот попользоваться и вышвырнуть на помойку — не научился. И, наверное, никогда не научусь. А зря, между прочим. Человек, который не стеснен рамками морали, живет на порядок спокойнее, чем тот, кто в эти рамки себя загоняет. Другое дело, что я таких людей и людьми не считаю. Но это уже мои проблемы. И этих людей, если они мне умудряются каким-то образом перебежать дорогу.

Я лежу на кровати, уставившись в потолок, а сон никак не хочет приходить. Что-то когда-то я читал про какие-то психомоторные реакции… А может, и не про психомоторные? Уже не помню. Да и какая разница? Мне сейчас просто нужно полежать и ни о чем не думать. Тогда сон тихо подкрадется и примет меня в свои объятия. И каким же образом можно ни о чем не думать? День был такой, что не думать возможности нету никакой!

Хорошо все-таки, что приемные родители меня бойкотируют. А если бы кинулись сюсюкаться? Или расспрашивать?

Я ведь даже не знаю, что им говорить. На самом деле не знаю. Не говорить же правду? Так людей и до самоубийства довести можно. Нехорошо. Хорошо же будет, когда выяснится, что маленький Санис оказался скотиной неблагодарной и покинул родительский дом, чтобы сделать революцию. И после того, как он этот дом покинул, никакой связи с приемными родителями не поддерживал. Вот такое, стало быть, дерьмо и вырастили. Мне от таких рассуждений не легче, но будет легче им. Потом. Когда-нибудь потом… Успокаиваю я себя. Зачем? Существует такая штука, совестью зовут. Вот она у меня и проснулась. А сейчас время неподходящее, и я ее пытаюсь усыпить. Вот такие пирожки с котятами: их ешь, а они мяукают… Да, а шуточки стали еще глупее, чем были раньше. Теперь уже точно командовать армией можно. Известно, что чем командир тупее — тем лучше. Еще и пословица очаровательная была: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона! Только не одубел я еще настолько, чтобы вот так взять и заснуть после тяжелого дня. И приходится себя прибауточками развлекать да совесть усыплять. Интересное занятие, ничего не скажешь.

Я ненавижу утро! И всегда ненавидел! И буду ненавидеть! Утро. Какая гадость! Нужно вставать и смотреть людям в глаза. А потом куда-то идти, что-то говорить, производить какие-то действия. Одним словом — утро. А утро я ненавижу. Впрочем, я повторяюсь. И ведь ясно же почему: понятия не имею, как смотреть в глаза приемным родителям, Как смотреть в глаза репортерам и беззастенчиво врать — я знаю. Как посылать на смерть людей — тоже. А тут… Входная дверь хлопнула, и раздался щелчок замка. Один, а потом второй. В квартире стало тихо. Можно еще поспать, но лучше не нужно.

Вскакиваю, потягиваюсь и, звонко шлепая босыми пятками по полу, иду на кухню. Завтрак ждет меня на плите, накрытый полотенцем (чтобы не остыл). Прямо как в детстве. В том детстве, о котором я уже почти ничего не помню. Ведь мне повезло — у меня целых два детства! Разве не каждый человек где-то глубоко в душе о таком мечтает? Нет? А у меня эта мечта осуществилась. И что-то я не прибываю от этого в особом восторге.

Вчера вечером, когда я уже почти засыпал, в мою комнату зашел Алус. Присел на край кровати и молча сидел минут пять. А потом спросил:

— Санис, ты уверен, что ты прав?

Что я должен был ему ответить? Я себе на этот вопрос ответить не могу, а ему — и подавно.

— Не знаю. Правда не знаю. Но поворачивать уже поздно.

— Я почему-то так и подумал. — Алус как-то вымученно улыбнулся и пошел, даже не пожелав мне спокойной ночи.

И как это все понимать? А может, мне и не надо ничего понимать? Я же вчера ясно и четко увидел: есть «добрый дядя», который аккуратно ведет меня за ручку. В случае необходимости он меня спасет из любого дерьма… А что произойдет, когда во мне отпадет необходимость? Об этом сейчас лучше не задумываться. По крайней мере я надеюсь, что к тому моменту я уже наберу достаточный вес, чтобы свалить меня было не так просто. И очень может быть, что до «доброго дяди» я доберусь несколько раньше, чем он до меня. Ведь я имею преимущество: живу уже второй раз… Или прохожу второй круг?

Странно, но я даже не почувствовал вкуса того, что ел на завтрак. И если меня об этом спросят — не смогу ничего сказать. Но это уже не важно: облачаюсь в форму и выхожу из дому. День обещает быть длинным и насыщенным. Итак: мне нужна связь со столичной организацией, отчеты по региональным, полная информация по вчерашним беспорядкам в самом центре Столицы — и, конечно, не стоит забывать про «доброго дядю». Информацию о нем мне необходимо иметь всю. Воспользоваться ею сейчас я не смогу, зато потом… Потом я должен иметь выигрышную позицию. Иначе зачем всю кашу заваривать?