85

Еня попытался собрать остатки костра, сделанного из спичек, но костер превратился в обыкновенный мусор. Хотелось плакать от несправедливости. От несправедливости всегда хочется либо плакать, либо устроить еще большую несправедливость, все равно кому. Если несправедливы к тебе – то это несправедливо. Если еще и ты несправедлив к кому-нибудь, то справедливость вроде бы восстановлена. Минус на минут дает плюс. Поэтому Еня вспомнил Бульдозера и мрачно порадовался его несчастной судьбе, и почувствовал себя слегка отмщенным. Утешала Еню и та мысль, что спичесные костры не горят, как и хорошие рукописи. Поэтому он подмел в комнате, хлебнул квасу, закусил огурцом, тихо поспал часа три, потом проснулся и вышел на улицу.

Еня имел две дачи и возбуждал этим нездоровые мысли соседей. Бабка Березуха даже кричала однажды, что во второй даче Леня устроил публичный дом для престарелых (все потому, что ей приснилось, как старушка Аксинья осматривает спичечный дворец). На самом же деле вторая дача была общественным музеем. Там же была и маленькая мастерская, где хранились чертежи, мелкие инструменты и запасы спичек. Сейчас Еня направлялся в музей, чтобы найти предварительные зарисовки спичечного костра. По наброскам можно будет восстановить утраченный оригинал. Вдруг он почувствовал руку на своем плече.

Он почувствовал руку на своем плече.

– Не оборачивайся, – тихо приказал голос.

– Я ни в чем не виноват, – ответил Еня без особой уверенности в своих словах. Он помнил, что согласно новогодних отеческих указаний, виноват каждый.

Так же как каждый грешен перед Богом, так же каждый грешен и перед нацией. Все мы грешники и рабы Божьи (как бы ни старались жить в святости), точно так же все мы грешники и рабы Национальных Приоритетов. И, так же, как Господь в своей бесконечной милости до поры прощает нам грехи наши, так же до поры прощает нам грехи и Нация, в свой столь же бесконечной милости. Поэтому сказать: «Я ни в чем не виноват» – уже означало ересь.

– Виноват, виноват, – поправился Еня, – но не по злому умыслу!

– Иди вперед. Не оборачивайся и не говори.

И Еня пошел вперед, не оборачиваясь.

У него было странное ощущение: ему казалось, что сзади никого нет. Впрочем, рука на плече была вполне весомой.

Он снял висячий замок, вошел в музей и окинул взором экспозицию. Как знать, может быть, он последний раз имеет такую возможность. Человек, к которому подходят сзади и приказывают идти, не оборачиваясь, уже не принадлежит к миру живых. Еня всегда знал, что когда-нибудь его постигнет такая участь – не потому, что совершал преступления или оступался, а потому, что мало кто из великих умирал в своей постели.

– Куда идти теперь?

– Запри дверь изнутри и сядь.

Еня запер дверь и сел.

– Я выпью? – спросил он и налил себе стаканчик.

Многопитие – вполне в национальных традициях, поэтому много пить не считалось зазорным.

Он опрокинул стаканчик и осмотрелся в поисках гостя. Гостя не было.

– Вам налить? – хитро спросил Еня.

– Не сейчас.

Голос пришел из пустоты.

– Мне показалось, – еще хитрее сказал Леня, – мне показалось, что я вас не вижу. Большое ведь видится на расстояньи (он процитировал национального поэта).

– Нет, тут дело не в расстояньи, просто меня нельзя видеть. Успокойся, я не из этих.

– Вы пришли не во имя?

– Нет, я просто зашел к старому другу.

– Значит, мы знакомы?

– Меня зовут Арей Вирский. Ты помнишь?

– Нет.

В этот момент Еня вспомнил, что все, происходящее в комнате, записывается на следилку и, если кому-нибудь вздумается просмотреть запись… Человек сидит на стуле и разговаривает сам с собой. Да еще и голос из пустоты… да еще и показалось, что Пуркносый… а ведь сумасшедших лечат физическим трудом и лишением пиши или сажают в клетки и возят по базарам напоказ – согласно национальных традиций.

– Я не помню никаких Вирских. Но, здесь нужно проветрить, – он быстро взглянул на одну из камер.

Голос не отвечал некоторое время.

– Хорошо.

Еня вышел во двор и открыл ставни на окнах.

– Если вы хотите поговорить, то давайте говорите здесь, на улице, сказал он. Кто вы на самом деле?

– Давай на ты. Я знаю тебя много лет. Мы с тобой друзья, хотя и не очень близкие.

– Все русские люди мои друзья.

– Я не это имею ввиду. Настоящие друзья.

– У меня нет настоящих друзей.

– Это сейчас нет. Посмотри на меня, очнись. Я пришел из твоего прошлого.

– Но причем здесь я?

– Ты тоже жил тогда. И тоже строил спичечные дворцы. Но тогда ты жил лучше.

– Невозможно жить лучше, чем здесь и сейчас, – повторил Леня один из общеизвестных лозунгов.

– Перестань нести эту ахинею. Очнись, я говорю тебе! Ты же был нормальным человеком!

– А теперь?

– А теперь ты просто какой-то робот. И выглядишь лет на пятнадцать старше.

Ты вспомнишь меня, наконец?

– Я давно вспомнил, – сказал Еня, – но я боюсь. Я боюсь не за себя, а за свое искусство. Я остался единственным мастером такого класса. У меня нет учеников. Если я не сделаю, то никто не сделает. Если я умру раньше срока, мироздание останется незавершеным. Если мне не позволят работать, это будет то же самое. Ты понимаешь?

– Мне нужен всего лишь компьютер, – сказал Коре, – хороший компьютер и срочно. Если я не найду его в ближайшие часы, меня просто проглотят. В прямом смысле слова проглотят. За мною гонится тварь с вот такими зубами. Ну да, ты не видишь. С зубами, как столярные шилья. Она перекусывает зубами кирпичи.

Только машина и час спокойной работы – и я спасен. Ты мне поможешь?