80
Вечерняя электричка тащилась в сторону города. Мимо окон промахивали фонари, включенные загодя, освещающие пустые асфальтовые площадки; чернели окна в бело-коричневых домиках, недавно подкрашенных, принадлежащих национальной железной дороге, играла национальная мелодия в вагонном репродукторе: на мотив «золотою казной я осыплю тебя», диктор сообщал новости. Новости были слегка рифмованы, для лучшего соответствия мелодии, они сообщали об очередном успехе.
Успех был невелик в численном выраженьи, но дотягивался до вселенского масшаба при философском к нему подходе. Уже появились первые небоскребики, пока что отдельно стоящие вдалеке от города (а в этом уже горят первые три огонька на верхнем этаже)– как будто айсберги, сообщающие, что ледяной континент близок.
Над небоскребиками парила первая звезда. Поезд на минуту притормозил и в окно грянула надпись: «Мой дом борется за звание – Дом Образцово-Национального Быта». Надпись была пришпилена к двум смолянистым столбам. Один из столбов совсем не образцово покосился.
В поезде дежурила бригада из четырех человек: Остап, Арсений, Афиноген и Федот. Все очень молоды, по девятнадцати лет, все третьекурсники нацучилища внутренних дел. Остап высокий, с бугристым лбом, с приплюснутыми губами и носом;
Арсений низенький, с пляшущим лицом, не умеющий молчать; Афиноген красногубый, томный, с пушком на щеках, похожий на восточную красавицу, собравшуюся в маскарад; Федот высокий, худой, с цилиндрической головой и шеей, а по выражению глаз – прирожденный кадровый военный.
– О, черт! Только этого не хватало! – крикнул Арсений и бросил карты на скамью.
– Что, опять не дадут спокойно посидеть? – спросил Остап.
– Какой там спокойно! – Арсений включил большее увеличение и усилил звук.
Мальчик сидел на скамье и беседовал сам с собою. Нарушением было уже то, что ребенок такого возраста находится в вагоне без родителей. Но ребенок еще и разговаривал с кем-то, несуществующим или невидимым. Камера чуть повернулась влево, потом вправо. Ребенок сидел один и беседовал о том, почему закат красный.
Сам себе отвечал чужим голосом.
– Не чисто! – сказал Арсений и подтянул ремень.
– Не чисто, – согласился Федот и расстегнул кобуру, – какой там вагон?
– Третий.
– Давай карты. Уже не доиграем.
Четверо мальчиков в форме вошли в вагон и направились к лавке, на которой сидел Ярослав.
– Привет, мальчик, – сказал Арсений и стрельнул глазами на товарищей, – а где твоя мама?
– Я к ней еду.
– Тебе не скучно в вагоне одному?
– Нет, я смотрю в окно.
– Одному ездить нельзя. По вагонам много плохих людей ходит.
– А вы на что?
– Пошли, – Афиноген положил руку на плечо мальчика.
– Никуда я не пойду.
Федот снял с пояса наручники. Афиноген начел заламывать ребенку руку, но получил такой удар в подбородок, от которого пришел в себя лишь минут через десять, когда все закончилось. Арсений попробовал вмешаться, но был сбит с ног.
– Это как это он умудрился? – удивился Остап.
– Усилием мысли! – ответил мальчик.
Федот вогнал обойму и выпустил в воздух девять патронов. Потом вогнал еще одну и снова выпустил. Три стекла высыпались из рам.
– Зачем вы это? – испугался мальчик.
– Чтобы поставить твои мысли на место. Как, расхотелось буянить?
Он заломил ребенку руки и защелкнул наручники. Потом наклонился над лежащим товарищем и похлопал его по щеке.
– Что с ним? – спросил Арсений.
– Ничего страшного. Оклемается.
Небо стало ясным, а закат совсем погас, сохранившись лишь в виде придавленного к горизонту воспоминания о свете, лишь капля крови, подмешанная в небо, по-прежнему светлое и голубое. Включился внутренний свет и за стеклом повисло сдвоенное изображение внутривагонных лавок – желтое дерево, освещенное желтым электричеством, голое дерево под голыми лампами. Поезд миновал окраину города и шел к центральному вокзалу.