75

Боря-Бульдозер забросил удочку и лесу сразу же потянуло.

– За траву зацепило, – сказал Еня с кислым выражением лица. Еня не выспался; с самой полуночи у Ени ныли зубы, причем ныли все четыре золотых коронки. Утром Еня посмотрел в зеркало и увидел что десны распухают, а у коронок приобрели синеватый неживой оттенок. Плохо дело, – подумал Еня, но решил пока не обращаться к дантисту. Дантистов Еня боялся.

– Это у тебя может зацепить, а у меня рыба клюет, – уверено сказал Бульдозер.

Лесу дернуло еще сильнее и механическая рыбка величиной с ладонь затрепыхалась на крючке. На хвостике рыбки четкий номер, для лотереи: 43674310.

– Ты что это? – спросил Еня.

– Что-что! – ответил Боря-Бульдозер и поправил повязку, – да тут ловить нечего делать. Я тут ведро наловлю за полчаса. Главное – правильно магнит насадить. Ты смотри как я насаживаю и поучись. Вот сюда нада насаживать, так крючок лучше входит. Не было тут у вас настоящих рыболовов, чтобы вам класс показать!

– А что ж ты сам плохо показывал? – спросил Еня и присел на колоду – вдруг закружилась голова и застучало сердце: бух-бух-бух, медленно и сильно, как молотком по груди. Никогда такого не было, неужто когда-нибудь все умрем? Неужто и ко мне тоже подбирается? Неужто я такой же как все?.. Нет, не может быть, со мной особый случай, я так хочу жить и я такой живой… А ведь еще недавно…

Нет, двадцать лет уж прошло…

«Бух-бух-бух», – ответило сердце и вроде даже замерно на несколько секунд.

Еня увидел, как снялась с ветки черная птица и перелетела на другую ветку, пониже. Что-то совсем плохо мне…

Черную птицу он разглядел так подробно, что засомневался в своем здравомыслии: большая, с четырьмя лапами кроме крыльев, глаза горят желтым, а пасть на все лицо. Полетела куда-то. Не за мной, значит.

Глотатель поднялся над рекой и сделал круг в полосе тумана. Там где он пролетал, прекращалась всякая жизнь, даже механическая. Замолкали лягушачьи голоса, падали мертвыми электронные стрекозы. Люди чувствовали, что смерть дышит им в лицо.

– А перед кем тут стараться? – говорил Бульдозер. – Ты ж все равно ничего не поймешь. Да вот так, я сказал, насаживай, вот так! Ничего не можешь сделать.

– Ты не видел, что-то полетело? Птица – не птица? С большими зубами.

– Мерещится тебе спьяну.

– Бессовестный ты, Боря, – сказал Еня, – не видишь, что ли, плохо мне.

– Да у меня совести на троих таких как ты хватит. Я бы своей совестью со всем поселком поделился, да не возьмут, – сказал Бульдозер. – Вот садись и лови. И нечего мне про совесть говорить.

Еня вытащил рыбку, в полторы ладони величиной.

– Вот послушался меня и поймал, – сказал Боря.

Через двадцать минут Еня имел двадцать рыбок в ведре, а Боря-Бульдозер четыре.

– Слушай, – сказал Бульдозер. – Мне это все не нравится. Видишь, и лягушки молчат. Просто так бы они не молчали. Это с рыбой что-то произошло. Вон дохлые плывут. Наверное, завод выпустил отраву. И ты какой-то кислый.

Отравился, что ли? Я бы на твоем месте не брал этих рыб.

– А я возьму, – сказал Еня обижено.

– Не советую. Я когда не советую, я знаю что говорю. Я однажды такую рыбу поймал и три дня потом мучился, болела печень. Я же ее правильно ловлю, а она идет на твой крючок, а не ко мне, значит, она больная.

Еще через десять минут он встал:

– Ты как хочешь, а я ловить не буду. Я не хочу умирать молодым. Ну где ты видел, чтоб в Хворости так рыба клевала?

Он оставил хворого Еню на берегу и пошел обратно, обходным путем через лес. По дороге он раза два забрасывал удочку, в разных местах, и сразу же клевало.

– Ой, не к добру это! – сказал он сам себе и пошел в сторону моста, чтобы половить еще и там.

Примерно в километре от моста, во влажной ложбинке – там, куда Хворость по утрам напускала туману и там, где пластиковые камыши выше головы вырасли, хоть и не на болоте, там, где мальчик Петя видел однажды призрак протопопа Аввакума и там где по весне одна из березухиных кошек чуть не утонула в луже, убегая, – там он наткнулся на зеркальную машину. Дверь машины была открыта. Замок на двери сломан.

– Эй! – крикнул он, – эй, ребята, вы что!

Ребята не отозвались.

– Не, ну это же несерьезно. А если кто угонит?

В Ыковке такой машины не было, это Боря-Бульдозер знал точно. Совесть зашевелилась в груди, предчувствуя, что сейчас ей придется туго.

– Ну, так вы ж, ребята, сами виноваты, – сказал он и взялся за ручку.

Дверца открылась. Но в камышах послышался подозрительный шорох: не звериный и не человечий – а так, будто твоя совесть пугает тебя напоследок, перед тем, как уйти от тебя насовсем. Особенный шорох такой, жалостный. Не трогай братец Борисушка, бессовестным станешь. Ну тебя! – подумал Боря, обращаясь к совести, – и так замучила, проклятая, отстань. И он заглянул в машину.

– Ого! – сказал Боря, который всегда слышал только сам себя и посему с одинаковым удовольствием говорил и с кем-то, и с пустотой, – тут у вас, ребята, целый арсенал. Вы не обижайтесь, если я что-нибудь возьму. Вот эти денежки, например возьму, и из оружия что-нибудь… А денежек могли бы и больше оставить, скупердяи несчастные.

Он взял в руку коротенький автомат неизвестной ему системы и прикинул вес.

– А ничего штучка! Вы, ребята, видно воевать собрались.

Он приметил, в какую сторону ведут следы (следы были ясно видны на мокрой глине); приметил, и пошел в противоположную сторону. Не доходя до моста, он остановился – его мутило. Он оперся ладонью о коряжистую иву и целую минуту стоял, нагнув голову. Потом распрямился.

Что-то зашуршало в орешнике. Боря выпустил неожиданную оглушительную очередь и на дорогу выскочило что-то решетчатое, похожее на стремянку – существо быстро сгибалось и разгибалось, стараясь поскорее сбежать, не понравились ему борины пули. А, зверей развели!

– Что-то плохо, ребята, – сказал он, – совсем плохо. И рыба сдохла. И мы все скоро повыздыхаем. Я же говорил, что нельзя ее брать.

Он выплеснул рыбу в Хворость и нетвердой походкой пошел к мосту. У моста его отпустило и он даже пожалел о том, что выбросил рыбу. Автомат он спрятал за пазуху.