29
Досик лежал на холодном камне и изредка кашлял. Его руки были связанны за спиной. Веревка позволяла ему перемещаться в пределах примерно трех метров. На дальнем конце досягаемости он вырыл ногами импровизированную уборную. Он изнывал от страсти, страха, холода и голода. Его не кормили и держали без воды уже третьи сутки. Вначале он кричал и даже бился головой о камни, получая от боли удовольствие, так как боль физическая гасила другую боль, сильнейшую.
Потом он устал и просто лежал, чувствуя, что слабеет с каждым выдохом. У него слезились глаза, распухали запястья и лодыжки. Кожа на лице покрылась волдырями. Все, что могло болеть, болело невыносимо. Волосы на голове вылазили клочками. Левое ухо, в котором он носил металлическую серьгу, воспалилось и распухло, став похожим на большую грушу. Зубы раскачивались во рту и уже были готовы выпасть. Он знал, что обречен и знал, что обречен потому, что взглянул в глаза монстра.
Он уже не хотел жить потому что жизнь пропитана болью, как губка водой; он хотел всего лишь еще раз увидеть ту, ради которой он умрет. Усилиями истощенного воображения он раз за разом вызывал образ женщины и просил этот образ говорить.
Образ говорил, но неубедительно, да и сам он лишь на мгновения вспыхивал правдоподобием. Досику хватало и этих мгновений. Он уже никогда не увидит ее.
Послышался шорох.
– Помогите! – прошептал он.
Шорох стал громче и ритмичнее. Двигалось нечто большое и страшное, нечто, занимающее собой все пространство подземелья. Шорох перешел в шаги. Грохот и гул катящегося камня. Низкое рычание. Глаза Досика начали различать свет. Стены пещеры стали светиться. Что это? Я живу или уже давно умер? Так не бывает – так не бывает даже в страшном сне! Черные камни не могут светиться!
На зеленоватое свечение надвигалась тень. Детали все еще оставались неразличимы. Оно приближалось. Досик не знал, что стены пещеры имели вкрапления люминофоров и светились под любым излучением – от радиочастотного до гамма. Казалось, что светится сам воздух, теней не было. Это было даже уютно, потому что именно так освещались подземные дороги в городах. Но вот оно придвинулось совсем близко.
Он закричал и продолжал кричать, не переставая, пока огромная черная тень не подошла вплотную и не обдала его запахом гнилого мяса и холодным дыханием.
Два вогнутых глаза, большие, как блюдца, спокойно и даже как будто задумчиво смотрели на него. Глаза освещали контуры морды, той морды, которую он уже однажды видел вблизи. Крик оборвался в его легких. Было такое чувство, словно что-то порвалось внутри тела. Жизненная жила порвалась и другие такие же продолжали рваться. Он прижался к стене и его тело стало принимать форму камня.
А монстр все также задумчиво смотрел, ничего не делая, не придвигая головы, не мигая, не шевеля языком, не открывая пасти и не капая жадной слюной. Досик отполз на то расстояние, которое позволяла ему веревка и натянул веревку так, что содрал кожу на ноге. Тогда морда снова медленно придвинулась и продолжала смотреть. И сквозь глаза монстра вливалась бесконечность.
Когда человек перестал дышать, монстр полежал еще с минуту, растягивая удовольствие, потом приподнялся и ковырнул тело когтями. Запахло кровью и он облизнул свою лапу. Лапа слушалась, но оставалась не вполне своей. Он ударил лапой стену и закричал. Он не хотел умирать.